НОЧНАЯ ТРЕВОГА

Вернулись мы в свой лагерь из поселка уже поздно, в полной темноте и, признаться, немножко навеселе. Всю дорогу мы любовались яркими зарницами, которые полыхали в небе одна за другой, на миг вырывая из тьмы сумрачные горы. Где-то там, далеко в горах, бушевала гроза.

При вспышках зарниц Мария каждый раз осматривала свой букет, поднося его к самому лицу.

— Ой! Кажется, уже начинают вянуть. Хоть бы до лагеря довезти, — причитала она.

— Да выбрось ты этот веник! — наконец не выдержал Женя.

— Не ревнуй!

— Подумаешь, я тебе завтра такой букет наломаю…

— Наломай. А пока поберегу этот.

Ужинать мы, конечно, не стали, несмотря на ворчание Николая Павловича: «Что же, я зря старался?..»

И сразу улеглись спать. Я как подсунул под голову надувную подушку, так и захрапел, даже сам еще, похоже, успел услышать собственный могучий храп.

А проснулся я от страшного треска и грохота. Что-то рухнуло возле самой палатки, сорвав ее край, и на меня хлынули тугие, тяжелые струи ледяного дождя!

При ослепительной вспышке молнии я нашел фонарь, зажег его, прикрывая от ветра всем телом… Рядом, тяжело сопя, торопливо одевался Николай Павлович.

Сквозь шум ливня донесся испуганный голос Марии, окликавший меня. Я взглянул из палатки и обомлел.

Прямо передо мной, всего в каких-то полутора метрах, вместо узенького, тихого ручейка стремительно разливался широкий поток маслянистой коричневой грязи. Он с грохотом выкидывал из ущелья громадные валуны, тащил целые деревья. С противным причмокиванием грязь подступала все ближе и ближе, грозя затопить и унести в реку нашу палатку.

— Скорее оттаскивайте вещи под скалы! — закричал я. — Это сель!

— Кто? — откуда-то из темноты переспросил меня Женька.

Но мне некогда было объяснять ему, что на нас обрушилась грязевая лавина. Где-то в горах дождь смыл верхний слой почвы, и потоки липкой грязи хлынули вниз по ущелью, сметая все на пути. Если бы наша палатка стояла лишь на два метра левее, мы не успели бы даже выбраться из нее и оказались погребенными под слоем грязи!

Теперь мне стало понятно, почему никто из местных жителей не поселился в этом «уютном местечке», чему мы раньше все удивлялись. Как мог я забыть, что в здешних горных краях никогда нельзя себя чувствовать в безопасности возле таких вот ущелий, да еще когда из них вытекают ручьи. Чаще всего сели прорываются именно здесь.

Но каяться и рвать на себе волосы было некогда. С ног до головы перемазанные грязью, скользя и падая, мы как одержимые оттаскивали подальше, под защиту скалы при разрывавших тьму голубоватых призрачных вспышках молний все, что подвертывалось в руки: мешки, ящики, колья от упавших палаток, ружья…

«Хорошо хоть лабораторию построили немножко в стороне. Туда сель не доберется» — подумал я, и в тот же миг услышал крик Марии…

Нашу лабораторию заливало водой!

Грязевой поток запрудил реку, и теперь вода в ней начала прибывать, выходя из тесных берегов.

Побросав все, мы ринулись к лаборатории. Оборудование и добытые материалы были дороже всего. Без них вся наша работа летела насмарку!

Дощатый пол лаборатории уже залила вода. Мы зажгли факел и при его мечущемся свете, встав цепочкой, начали передавать друг другу вещи, в первую очередь дневники наблюдений, микроскопы…

Какой-то сосуд выскальзывает у меня из мокрых рук и разбивается совершенно беззвучно, потому что именно в этот миг небо над нашими головами раскалывает очередной раскат грома.

А вода все прибывает, она уже по колени…

Взбесившаяся река перекатывает уже не отдельные валуны, а целые глыбы. Под их тяжкими ударами трещат столбы навеса. Он того и гляди рухнет нам на головы. Женька подпирает крышу, словно легендарный Атлант.

— Всем уходить! — кричу я.

Мария снимает еще какие-то банки с полки… Женя хватает ее в охапку и вытаскивает из лаборатории, весьма похожей теперь на тонущее судно.

Прислонившись к скале и прижимаясь друг к другу, чтобы укрыться под ее выступом от дождя, мы, размазывая по лицам грязь, тупо и устало смотрим на разгул стихии. Уже не разберешь, где сливаются грязевой поток и река. Вся долина превратилась в мутное клокочущее озеро.

Мария что-то бормочет, роется, присев на корточки, в груде мокрых пожитков.

— Что ты ищешь? — спрашивает Женя.

— Сколько термостатов вынесли?

— Кто их считал.

— Утром все проверим, — говорю я.

Но Мария вдруг срывается с места и прыгает в клокочущий поток.

— Назад! — кричу я. — Тебе ноги переломает!

Мутная ледяная вода ей уже по грудь. Но Мария упрямо пробивается к покосившейся под ударами валунов лаборатории.

Хватается за бревно, лезет в дверь…

Мы с Женькой бросаемся следом за ней.

Вода валит с ног. Только бы удержаться, не упасть — тогда пропали.

О черт! Как больно ударил в бок какой-то камень.

Захлебываясь и помогая друг другу, мы все-таки добираемся до двери лаборатории. Нам навстречу появляется Мария, высоко подняв над головой термостат. Так и есть, один не успели вынести, она была права.

Руки у Марии заняты, мы не успеваем помочь, как ее сбивает с ног. Она скрывается под водой, все еще поднимая кверху термостат.

Я с трудом вырываю у нее из рук скользкий ящик, иначе она так и не расстанется с ним. А Женька уже ныряет, чтобы подхватить Марию, пока ее не утащило стремительным течением во тьму. Ну, у него хватит силы поспорить с бешеным потоком!

Не знаю, как мне удается добраться до твердой почвы, не утопив термостат. И тут же, сунув его Николаю Павловичу, я спешу на подмогу товарищам.

Мы вытаскиваем Марию уже без сознания. Николай Павлович начинает делать ей искусственное дыхание. Делает он это, по-моему, весьма умело, но Женя не выдерживает и отталкивает его.

— Дайте я…

— Осторожнее, руки переломаешь! — сдерживаю я его.

Проходит, кажется, целая вечность, пока Мария, застонав, помотала головой и начала отплевываться.

— Жива? — сердито спрашивает Женя.

— А термостат?

— Тьфу!

— Осторожно. Мария Степановна, не двигайтесь! — неожиданно сказал Николай Павлович. — У вас клещ за ухом.

— Где?

— Вот он. Да не вертите вы головой! А вот второй присосался рядом.

Я присел на корточки рядом с Николаем Павловичем. В самом деле, среди мокрых волос за левым ухом Марии крепко присосались к коже два небольших клеща. Откуда они взялись? Откуда они вообще берутся?

Достав пинцет, я осторожно снял клещей и напустился на Марию:

— Где ты их подцепила? Сколько раз вам напоминать о правилах безопасности?

— Откуда я знаю? — так жалобно ответила она, что я лишь махнул рукой.

…Буря утихомирилась только к утру. Но выяснять потери у нас уже не было сил. Выбрав расщелину в скалах, где теперь, когда дождь кончился, было сравнительно посуше, мы расстелили на камнях полотнища палаток и заснули.

Проснулись в полдень, когда в расщелине стало душно, словно в оранжерее. Солнце сияло на чистом небе. Река уже почти вошла в старые берега, промыв грязевой завал. И только громадные валы подсыхающей грязи, из которой повсюду торчали принесенные с гор валуны, напоминали о ночном разгуле стихии. Да еще наш разгромленный лагерь…

От него, собственно, ничего не осталось. Его предстояло строить заново. Выбрав место подальше от предательского ущелья, мы стали перетаскивать туда уцелевшие вещи.

Чем яснее становились наши потери, тем больше мы мрачнели. Перебита почти половина лабораторной посуды. Затопило одну из клеток с мышами, и все они утонули. Где-то под слоем грязи покоился один из трех наших микроскопов. К счастью, уцелели все термостаты. Но в тот, что так безрассудно спасала Мария, все-таки затекла вода, образцы в нем пропали безвозвратно.

К счастью, хоть ничего, кажется, не случилось с теми образцами, что мы вчера взяли у Шукри для повторного анализа. А то с какими глазами мы бы показались к нему…

Но многое из наших лабораторных материалов пострадало. С некоторых флаконов смыло надписи и наклейки, и теперь невозможно установить, что же в них находилось. Попробуй тут разобраться, где «вирус А» или «Б», а где потрудились вибрионы, — все материалы перепутались.

И это когда впереди как будто, наконец, забрезжил какой-то слабый проблеск и предстояло так много сделать, чтобы ринуться по следам загадочного вируса!

Мы уныло сидели на берегу, разложив вокруг для просушки все вещи, и молчали.

— Мальчики, а это не мог старик подстроить? — вдруг жалобно спросила Мария.

— Что?

— Ну, эту бурю.

Я удивленно посмотрел на ее обиженное лицо, над которым из-под сбившегося платочка так забавно торчали совсем детские косички, и расхохотался.

— Если под стариком ты подразумеваешь господа бога, то права, — внушительно ответил Женя. — Но Хозяину при всей его зловредности такие эффекты не под силу.

— А я все-таки уверена, что без него тут не обошлось, — упрямо ответила Мария и встала. — Ладно, нечего плакать. Давайте начинать сначала. Ух, как голова трещит!..

И мы снова стали разбирать лагерь: ставить палатки, рубить жерди для лаборатории. Николай Павлович отправился искать в зарослях удравших от бури лошадей, чтобы поехать потом в поселок. Надо было закупить на базаре побольше куриных яиц, их много понадобится для размножения вирусов.

Все косточки у нас болели. Мы кряхтели, словно столетние старцы. У Женьки под глазом, затмевая солнце, сиял громадный багровый синяк. У меня ныла ушибленная камнем нога. Но постепенно мы втянулись в работу.

К вечеру лагерь был вчерне готов. Возиться с ужином не было никакого желания. Из тех яиц, что привез с базара Николай Павлович, мы, несмотря на слабые возражения Марии, решили два десятка принести в жертву и нажарили роскошную яичницу. Как добрался я до подушки, уже не помню.

А рано утром мы снова отправились добывать грызунов, птиц, клещей, москитов, чтобы пополнить уничтоженные материалы. Я возвращался в лагерь, едва волоча наги, и на берегу реки догнал такого же усталого Женю.

— Я сегодня план перевыполнил, — похвастал он. — Даже муравьев набрал для коллекции. Наткнулся на замечательную колонию муравьев, понимаешь. Прямо муравьиное царство. Любопытный народец.

Он показал мне банку, в которой копошились и лезли друг на друга какие-то здоровенные красные муравьи, но тут же спрятал ее в сумку, поняв, что сейчас я никак не могу оценить его находку.

— Ладно, потом посмотришь, — несколько обиженно пробурчал он.

Первым, кого мы увидели, подойдя к лагерю, был почему-то Селим. Он сидел на большом камне в сторонке, на берегу.

— Тебя прислал доктор Шукри? Что случилось? — встревожился я.

— Нет, я сам, совсем пришел, — ответил Селим.

— Как совсем?

— Помогать буду. Ты же просил?

Это было здорово! Но я не стал ничего говорить, только крепко пожал ему руку.