"Ведьмак" - читать интересную книгу автора (Гладкий Виталий Дмитриевич)

Глава 22

Идти по азимуту, это, конечно, хорошо, но только тогда, когда перед тобой степь, ровная, как стол. А лесные дебри и болота не очень способствуют прямолинейности маршрута. Поэтому мы с Зосимой решили поискать следы Кондратки, чтобы потом топать по ним, как по ниточке.

Этот вопрос разрешился на удивление быстро. Кондратка хоть и худой, но лапти у него будь здоров. И ходит он по лесу, словно шагающий экскаватор, вытаптывая поистине слоновью тропу.

Поэтому, сделав по азимуту поиска несколько зигзагов, мы сразу же наткнулись на следы сандалий Кондратия Ивановича.

– Эге, да ведь он идет по Киндеевой тропе, – озабоченно сказал через некоторое время Зосима.

– Что за тропа, почему не знаю? – Мне и впрямь стало интересно.

– Ну, это давняя история… – уклончиво ответил Зосима.

Старый следопыт был сегодня не в своей тарелке – он почти всю дорогу молчал, лишь время от времени прокашливался. Его смущало присутствие Идиомыча, который пыхтел позади, как паровоз русского умельца Черепанова.

Да, господин профессор, в лес ходить не на прогулку, а по важному делу, когда нужно поторапливаться, это вам не детские опыты с мыльными пузырями разным штатским неучам показывать. Вот здесь мы и посмотрим, кто в жизни дока. Это только с кафедры хорошо рассуждать о трудностях земного бытия и о том, как понятны лектору беды и горести простого народа.

А ежели пешочком на пределе возможностей километров двадцать, да по бездорожью, да еще мордой в грязь несколько раз, зацепившись за корягу, а до горячей ванны, ох, как далеко… Вот тогда и начинаешь понимать, что все твои великие знания, весь твой звездный имидж среди живой природы до лампочки.

– А ты расскажи, – попросил я, протискиваясь меж двух толстых стволов.

Когда-то они были маленькими росточками, а теперь заняли по ширине полтропы, образовав калитку, ведущую неизвестно куда – дальше тропа резко сворачивала направо и исчезала в овраге. Можно было, конечно, обойти этих двух патриархов кустами, но я топал за Зосимой след в след.

Из предыдущего опыта наших совместных походов по лесам я мигом сделал однозначный вывод: если Зосима не сошел с тропы, значит, так надо, значит, в этом есть какой-то скрытый, потаенный смысл.

– Дык, что здесь рассказывать? – неохотно откликнулся Зосима. – Киндей тут ходил. Вот тропу и назвали его именем.

– Ты не темни. Выкладывай всю историю, без купюр. Нам еще топать и топать, так что можешь даже не рассказ, а целый роман нам сплести.

Зосима немного повздыхал, но, зная, что я все равно не отстану, начал:

– Говорю то, что мне дед поведал. По этой тропе Киндей ходил за своим золотом. А места тут еще со старых времен были заколдованными. Никто из деревенских носа сюда не казал. Правда, были смельчаки – два или три человека, да все сгинули. Ушли по этой тропе и не вернулись. Но это было давно, очень давно, еще когда люди поклонялись Дажьбогу и Велесу. Еще за моей памяти старые деревянные идолы встречались на Взгорье – помнишь, мы там лося завалили?

– Помню, – ответил я.

Взгорье – это холмистая возвышенность среди лесов, заросшая высоким кустарником. Я, конечно, мало сведущ в археологии, но мне кажется, что там находятся захоронения древних славян, а холмики – это рукотворные курганы.

Почему я так думаю? Дело в том, что однажды мы с Венедиктом по пьяной лавочке съездили на раскопки; он хотел там по быстрому сделать несколько эскизов для какой-то картины. Так вот, та местность в точности напоминала Взгорье.

– Понятное дело, сейчас тех идолов нет и в помине, – продолжал, как мне показалось, не без сожаления Зосима. – Может, сгнили, а может, в музей их забрали, не знаю. Так вот, Киндей сюда тоже хаживал. Он был отчаянным человеком, ничего не боялся. Говорят, что Киндей и в Христа не верил, а поклонялся лесным богам…

– Как некоторые наши друзья-приятели, – не утерпел я, чтобы не подкузьмить Зосиму.

Зосима что-то хрюкнул в ответ, немного помолчал – наверное, немного обиделся – и продолжил:

– Тропа эта – сам видишь – очень удобная. Она идет по скальному гребню до самого Пимкиного болота. Правда, камень прикрыт землей, но все равно на этой полоске деревья не растут, только сбоку от тропы. Да что деревья – на Киндеевой тропе даже кустика не найдешь. Точно без колдовства не обошлось.

– Но ты же не боишься по ней ходить.

– Дык, ведь тут вот какая штука: ежели ты хороший человек и в лес идешь без злого умысла, тропа будет к тебе милостива. Ну, а если замыслил что-то худое – берегись.

– Понял. Поэтому громко и торжественно объявляю всем лесным богам: намерения у меня и всех нас самые добрые, чистые и человечные – идем выручать товарища из беды.

– Тебя хлебом не корми, а дай позубоскалить, – недовольно пробурчал Зосима.

– Все, все, умолкаю. Ну, и что там дальше?

– Однажды Киндей ушел по этой тропе на болота, а когда вернулся, то был весь седой. И сильно отощавший. А вообще, по рассказам, был он мужиком крепким, видным, а на голове шапка черных кудрявых волос. Кумушки чесали языками, что мать Киндея нагуляла его с беглым цыганом, который укрывался в наших лесах. Цыган, вроде, был не простой, а сын цыганского барона. И в бегах он находился потому, что зарезал какого важного господина, который ухлестывал за его невестой. Не знаю, правда это, или нет. За что купил, за то и продаю. Бабам и сбрехать недолго. Может, так оно было, а может, сказки.

– Про то ладно. Цыган Киндей, или нет – теперь уже без разницы. Рассказывай, что было дальше.

– Интересно? – Зосима ехидно хихикнул.

Он немного раскрепостился и уже не выглядел букой. Топающий позади Идиомыч подтянулся и уже пыхтел у меня над ухом – его тоже заинтересовал рассказ Зосимы.

– Еще как. После твоих историй хоть романы пиши. А что, надо попробовать. Делать в нашей глуши все равно нечего. А до полного дембеля, когда про меня, первый (и последний) раз в жизни, будут говорить хвалебные речи, надеюсь, еще долго.

– Попробуй… – Зосима закурил. – Дым – это хорошо. Всяка нечисть не любит махорочного дыма, избегает. Так вот, после того случая Киндей и подвинулся на золотишке. Наверное, нечистый открыл ему завесу и показал, что есть такое место и какие цацки лежат в сундуках.

– Не знаешь, это было до встречи с монахом или после?

– Дед говорил, что до встречи. Но клад долго не давался Киндею. Если бы не монах, который, как рассказывали, мог видеть сквозь землю, не указал, где нужно искать, то не видать бы ему клада, как своих ушей.

– И что, Киндей по этой тропе больше ни-ни?…

– Нет. И другим наказал.

– А почему?

– Он не объяснил. Но ему и так поверили. Тем более, что об этом было всем известно издревле. Да только со временем, конечно, многое забывается…

– А тут Киндей возьми и напомни… – Я саркастически ухмыльнулся.

Хорошо, что этого не видел Зосима.

– Да. Местный поп в начале тропы даже крест поставил под крышей – вроде беседки. И лампадку повесил. Закупорил, значит, нечисть, чтобы она в деревню не прорвалась. И чтобы по тропе больше никто не ходил.

– Судя по тому, что ты мне рассказывал, это не очень помогло.

– Дык, разве от всего плохого крестом отгородишься?

– Вот и я об этом.

«А твой Киндей-прохиндей лапшу односельчанам на уши навешал вполне конкретно, – подумал я, раскуривая сигарету. – Похоже, тропа ведет как раз к тому месту, где он нашел древнее захоронение. И Киндей не хотел, чтобы кто-нибудь еще, кроме него, туда ходил. Наложил на местность табу. Хитер бобер… Но тогда возникает вполне закономерный вывод, что и монах Авель знал «заколдованную» тропу. А если знал, то… Стоп, стоп! Не вспугни удачу. Лучше оставим эту мысль прозапас. Потом нужно будет ее развить и довести до логического завершения. Сейчас нужно думать о другом».

Тропа спустилась в овраг, и я понял, что скоро увижу Пимкино болото. Пахнуло гнилой сыростью и еще чем-то, наверное, болотным газом. Высокие деревья по сторонам тропы и вовсе приняли сказочный вид – замшелые, сучковатые и занавешенные какими-то вьющимися растениями.

Только сказка эта была вовсе не сусальной и не светлой, а про бабу-ягу и мрачное Кощеево царство…

Как я и предполагал, спустя два часа с лишним мы вышли к Пимкиному болоту. Дальше нам ходу не было. Лично я не рискну даже ноги в нем замочить. Кому хочется идти на верную смерть?

Но самое паршивое заключалось в другом – следы Кондратки уходили вглубь болота и терялись среды чахлого редколесья, за которым масляно блестела широкая полоса бездонной трясины. Какой хрен его туда понес!?

О коварном нраве этой трясины нам растолковал Зосима. Он выглядел совершенно обескураженным.

– Гиблое место. Хуже не придумаешь. В сорок втором здесь погиб весь немецкий десант, – сказал он, присаживаясь на бережку под кустик, в тень. – Сто с лишним человек. Летчик ошибся и выбросил парашютистов не там, где нужно, – в аккурат, сюда, в Пимкино болото. Только четверо фрицев и спаслись. Деревенские бабы взяли их в плен. Дык один из них потом сошел с ума, ну, а про остальных не знаю. Бабы их сильно помяли… За мужей мстили. Фрицев потом забрали в район.

– Все, мы выполнили ваше пожелание… или просьбу – не суть важно, – сказал я, обращаясь к Идиомычу, которого при виде непроходимого болота, похоже, хватил столбняк. – Дальше ходу нет. Мы за самоубийц ответа не несем.

– О чем вы говорите? Какие самоубийцы? – очнулся от временного ступора Идиомыч.

– Не какие, а какой. Кондратий Иванович, в единственном числе. Этот участок болота самый страшный и коварный. По нему может пройти разве что бесплотный дух. Мы этого сделать не сможем. Так что наша миссия на этом закончилась. Сейчас сядем, пообедаем – и обратно. Нужно успеть вернуться домой до темноты.

– Но как же… – Идиомыч беспомощно тыкал мне под нос свой приборчик с мигающим светодиодом. – Вот, видите, как ярко он горит. Значит, Кондратий Иванович уже недалеко, в двух шагах отсюда. И направление мы определили совершенно точно.

– Ну и что?

– Как это – что? Нужно выручать Кондратия Ивановича. Иначе он погибнет здесь.

– Я так понимаю, вы хотите умереть с ним за компанию. Но это ваше право, ваш выбор. А мне такие мансы – пардон, предложения – по барабану. Извините за грубость. Как мы можем лезть в это болото, если тут бездонная трясина? Вы не успеете и три раза булькнуть, как окажетесь в царстве лешего, под многометровым слоем грязи. Вас оттуда никто не достанет – даже для того, чтобы по-человечески похоронить.

– А я думал…

– Что вы думали? Что мы с Зосимой волшебники и можем ходить по морю, аки по суху?

– Нет, я о другом. Мне говорили, что вы очень смелый, мужественный человек.

– Все это враки. Досужий домысел. Я самый обычный мужчина, подверженный разным фобиям. И смелым бываю только тогда, когда меня загонят в угол. Да, да, как крыса. Вы не сказали это, но подумали. Не волнуйтесь, я не обижусь. Крыса очень умное, здравомыслящее животное. Уж оно точно не полезет туда, где его ждет верная смерть.

– Но как же нам тогда быть?

Куда и девались барские замашки Идиомыча. Перед нами с Зосимой стоял жалкий человечишко в годах, у которого все тряслось, даже нижняя челюсть. И что он нашел в этом Кондратке? Ишь как переживает…

– Для начала нужно пообедать, – сказал я, развязывая свой сидор. – Я голоден, как сто чертей. А на пустой желудок ни одна толковая мысль не ловится. Уж поверьте мне на слово. Ты как, Зосима, не против?

– Я завсегда…

– Понял. И по стопарику нужно принять… для сугреву души. Ты не забыл наполнить свою фляжку?

– Обижаешь…

Покопавшись в бездонных карманах своего «спецкомбинезона», Зосима выудил плоскую флягу из нержавейки с позолоченным вензелем – мой подарок. Это когда я еще был богатеем. Свою флягу со спиртным я всегда приберегал до последнего.

– Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я… – Напевая песенку из «Мойдодыра», я сноровисто раскладывал снедь на куске плотной клеенки.

Я брал ее, когда шел на охоту – это и скатерть, и, если нужно, хороший изолятор от сырости, когда сидишь на пятой точке в засаде, подстерегая дичь.

Идиомыч присоединился к нам с явной неохотой. Он был в отчаянии. А еще профессор начал испытывать к нам с Зосимой нехорошее чувство, считая нас редисками. Но когда мы налили ему сто грамм, он все же выпил – медленно, врастяжку. По интеллигентному. Что значит ученый человек…

Мы с Зосимой, который быстро развел костер, чтобы вскипятить чай (это у нас обязательный ритуал в походных условиях), не просто выпили, а хряпнули по-молодецки. Так водка лучше идет. Она проскакивает в желудок, не задевая вкусовых рецепторов. Поэтому с такими способностями, как у нас с Зосимой, можно пить любую гадость – противно не будет.

Я жевал, но заряженное ружье держал под рукой. Иногда я ловил тревожные взгляды Зосимы, но ничего не говорил, только прищуривал глаза: мол, все в порядке, знаю, видел, чувствую, готов к действиям.

За нами наблюдали. Это я сначала почувствовал кожей. А потом услышал тихий – очень тихий – шелест травы. Кто-то осторожно перемещался, чтобы занять более выгодную позицию.

То же самое почуял и Зосима. Он иногда как будто глуховатый, но временами его слух улавливает малейшие нюансы в окружающей обстановке; особенно ярко это свойство Зосимы проявляется в лесу.

Уже на тропе мы почувствовали неладное. И вычислили это по следами Кондратки. Конечно, они не везде были видны, особенно в начале пути, но затем пошли более низкие места, почва стала сырой, и его «вездеходы» стали отпечатываться совершенно отчетливо.

Сначала он шел обычным шагом, затем ускорился, а когда до Пимкиного болота оставалось где-то метров триста-четыреста, и вовсе побежал. Почему?

Ответ был, как говорится, налицо. Его преследовали. Возле болота тропа была испещрена другими следами, которые совсем затоптали отпечатки сандалий Кондратия Ивановича. Похоже, преследователи наткнулись на него случайно, так как до этого они шли лесом. Наверное, не знали о существовании более удобного пути – тропы.

И теперь кто-то за нами следил. И скорее всего, этот человек имел ствол. Что мне совсем не нравилось.

Выдержав необходимое время, я дожевал свой кусок и встал.

– Пойду по надобности, – сказал я громко – чтобы отчетливо расслышал тот, кто сейчас не меня зырил.

Зосима сразу понял, что я хочу сделать. А Идиомыч посмотрел на меня с недоумением – на кой ляд в лесу громогласно предупреждать всех, что думаешь сходить по нужде?

Ружье я демонстративно оставил. И пошел в сторону, противоположную той, где притаился наблюдатель.

Шел шумно, с хрустом ломая сухостой. Ну, а затем, естественно, притих. Надолго. Что не могло, понятное дело, вызвать у наблюдателя никаких подозрений.

Я скользил среди деревьев как тень. Этому меня учили и в спецшколе, и Зосима, который своими чунями чувствовал в лесу каждую травинку, каждую сухую веточку, словно его ноги были зрячими.

Наблюдатель был лохом в этом деле. Он совсем не обеспокоился и даже не шелохнулся, когда я подобрался к нему на расстояние броска.

Обычно классные спецы чувствуют засаду или подготовку к захвату каким-то шестым или седьмым чувством. Когда они работают, то представляют собой один большой обнаженный нерв.

Мой клиент был из черноризной братии. Но вместо пастырского посоха этот сукин сын держал в руках вполне приличный винт – карабин Симонова.

Что ж, теперь миндальничать нет нужды. Обработаем клиента по всем канонам специальных операций. Кто к нам с мечом придет… ну и так далее. Этот текст в нашей стране знает даже ребенок. Он генетически заложен в самой сущности русского человека.

Когда я обрушился ему на спину, он не успел и пискнуть. Я нанес наблюдателю славный удар по затылку, но все же руку придержал – так сказать, во избежание. Нам нужен живой «язык», а не пожива для всякой болотной нечисти. Возможно, этот черный ворон расскажет, что случилось с Кондраткой, и куда он девался.

Подождав, пока мой стреноженный пленник оклемается (вязать «объект» нас тоже учили; и мы это делали артистически, с применением подручных средств), я резким движением поднял его за связанные сзади руки, заставив принять вертикальную стойку.

Лошадей треножат на выпасе, чтобы они не смогли убежать – передние ноги им вяжут перекрученной веревкой с таким расчетом, чтобы животное могло только ходить мелким шагом; или совершать неуклюжие скачки.

– Топай, – сказал я, легонько подталкивая его в спину. – Туда, – указал направление.

Наблюдатель беспрекословно повиновался. Он еще был в легком ступоре; все-таки я приложился от души. Ну надоели мне эти черные, спасу от них нет.

Наше появление перед честной компанией в составе Зосимы и профессора вызвало легкое замешательство. Мне показалось, что даже мой добрый друг, который знал, зачем я отправился в кустики, не ожидал от меня такой прыти.

Что касается Идиомыча, то он и вовсе был удивлен до крайности.

– К-кто… кто это? – спросил Идиомыч, заикаясь от волнения.

Ишь ты, в лесу сразу утратил весь свой ученый лоск. То ли еще будет…

– Это? – Я взял своего пленника за подбородок, поднял его опущенную голову и с деланной нежностью спросил: – Ты кто, милый? Как тебя зовут, какого роду-племени? Что здесь делаешь? Ась? Не слышу ответа.

Пленник молчал. Но его взгляд был красноречивее любых слов – в нем полыхала дикая ненависть.

Переживает. Еще бы – я взял его, как младенца. Обидно. Парню лет тридцать, может, немного больше. Здоровенький малый. Мышцы прощупываются сквозь одежду вполне конкретные.

Тебе бы, сукин сын, в Чечню, родину от бандитов защищать. А ты тут на природе черных петухов режешь, по болотам шастаешь уж неизвестно по какой причине, да в игры сатанинские играешь… падло.

– Наверное, он немой, – продолжил я с тем же деланным благодушием. – Однако, ему здорово повезло. Я, знаете ли, умею врачевать немоту. О, на это нужно посмотреть. После моего «лечения» хромые бегают как олимпийские чемпионы, глухие начинают слышать, словно первоклассный радар, а немые поют как Лучано Паваротти. Последний раз тебя спрашиваю – кто ты таков и почему за нами подглядывал? Отвечай! Не доводи до греха.

Ноль эмоций. Черноризец вдруг стал совершенно отрешенным – пустые глаза, расслабленная поза, лицо, как маска, неподвижное и бесстрастное. Неужто медитирует? Этот прием мне знаком. Он здорово помогает, когда тебя ждет большая боль.

Ну что же, посмотрим, как ты ее выдержишь…

Я подошел к костру, взял пылающую головешку, и поднес ее к близко лицу пленника. Его реакция меня поразила – он даже не дрогнул.

– Я бы на твоем месте не валял Ваньку, – процедил я сквозь зубы. – Ситуация серьезная, ты это знаешь. Мы обязаны защищаться, хотя никого не трогали. Каша заварилась по вашей милости. Поэтому говори, иначе пожалеешь, что на свет родился. Молчишь? Ну что же, вольному воля… а тебе, страстотерпец хренов, тлеющая головня в задницу.

С этими словами я резким и сильным движением разорвал его черную хламиду, оголив до пояса. А затем швырнул пленника на землю, наступил на затылок ногой и ткнул головней в поясницу – для начала.

Черноризец не издал ни звука, лишь заскрипел зубами. Силен мужик, подумал я не без восхищения. Похоже, пахан его зазомбировал. И теперь этот неофит скорее умрет, чем заговорит. Вот незадача… Было бы это на вражеской сторонке…

– Что вы делаете!? – вдруг вскричал Идиомыч, и начал меня оттаскивать в сторону. – Это же человек!

– Это гнусная тварь, – сказал я, злобно щерясь. – Он держал нас на прицеле. Минута-другая, и это человекообразное существо положило бы всех без сожалений и колебаний. Он всего лишь дожидался, пока мы не выболтаем какой-нибудь секрет, чтобы принести своему боссу важную информацию.

– И все равно мы должны поступать как цивилизованные люди, – горячился Идиомыч. – Нужно сдать его в милицию, они разберутся.

– Вы и вправду такой наивный или прикидываетесь? – спросил я намеренно грубо. – Менты отпустят этого кента через час после того, как мы сдадим его в дежурную часть. Поверьте мне на слово. Что они могут ему инкриминировать?

– Ну, вот оружие…

Естественно, карабин я не оставил, а забрал с собой. А также выгрузил карманы своего пленника, где нашел два десятка патронов. Хороший боезапас…

– Трижды ха-ха. Оружие… Он скажет, что нашел карабин в лесу или что это мы всучили карабин ему в руки, чтобы дискредитировать мирную секту перед лицом общественности.

– Но это ведь неправда!

– Скажите об этом ему. Только он сейчас нем и глух. Вот я и хочу прочистить ему уши и развязать язык. Отойдите, пожалуйста, в сторону. Если вас смущает эта сцена, погуляйте вместе с Зосимой в лесу. Тут вдоль болота пропасть грибов. Посочетайте полезное и приятное с необходимым.

– Я никуда не уйду, – твердо сказал Идиомыч. – И вам не позволю пытать этого человека. Нельзя! Так поступать нельзя. Мы не на войне. Вы понимаете это?

– Да что вы говорите? Не на войне… Вы когда-нибудь видели настоящую войну, а не ту, которую показываю по телевизору? Нет. Конечно, нет. Интеллигенция… Вам бы только языками чесать и рассуждать о высоких сферах. Но жизнь нередко приземляет человека. И сейчас как раз тот самый случай…

Я хотел еще что-то добавить, – оказывается, во мне пропадал ораторский талант; я даже сам себя заслушался – но тут неожиданно включилась интуиция. Ах ты, Господи! Болтун несчастный! Как же это я так глупо влип…

Схватив пленника и прикрывшись им, как щитом, я крикнул своим товарищам:

– Ложись!!!

Зосима послушался сразу; он знал, что я не шучу, и что нам грозит смертельная опасность. А вот Идиомыч ничего не понял; он стоял столбом и вертел головой как глупый попугай.

Автоматная очередь срезала кучу ветвей и породила долго не затихающее эхо. Одна из пуль все-таки нашла цель. Я даже слышал как она, смачно чмокнув, вошла в тело… слава Богу, не мое. А может, мне просто показалось, что я услышал этот неприятный звук.

Но, как бы там ни было, а мой живой «щит» получил серьезное ранение и начал оседать на землю. Бросив пленника, я коршуном кинулся к Идиомычу и сбил его с ног.

– Лежи, мать твою, и не шевелись! – рявкнул я прямо ему в ухо. – Понял!?

– П-п…

– Вот и ладушки…

Подтянув к себе карабин, я начал, не целясь, стрелять в сторону, откуда слышалось тарахтенье автомата. Хорошо, что у них не АК, подумал я мельком. Иначе пуля достала бы и меня. А так у нее просто не хватило пробивной силы.

Что касается автомата, то это явно была какая-то заграничная похабень; возможно, израильский «узи». Эти ручные швейные машинки не стреляют, а плюются. Они хорошо работают только с близкого расстояния.

Конечно, стрелок, засевший в лесу, тоже был недалеко. Но ему мешали точно прицелиться ветки, а также отсутствие надлежащего опыта – хмырь, который пулял по нам из заграничной тарахтелки, вместо того, чтобы бить короткими очередями, выпустил в белый свет, как в копеечку, весь магазин.

Наверное, думал, что таким макаром распилит меня пополам. Как бы не так…

Автомат нашего противника умолк. Понятное дело, подумал я, меняет магазин. Переглянувшись с Зосимой, мы быстро скатились под бережок, потащив за собой переставшего что-либо соображать Идиомыча.

Естественно, мы сразу очутились по колени в воде. Но лучше потерпеть временные неудобства, нежели получить свинцовую пилюлю в живот. Теперь мы сидели, как в окопе, и пули лишь свистели у нас над головами.

Мы вовремя убрались. К первому стрелку присоединился еще один, с другой стороны. Теперь мы попали под перекрестный огонь. У второго было гладкоствольное оружие, двустволка, которая ухала, как пушка.

– Что будем делать? – спросил я Зосиму.

Он сидел на кочке – нашел все-таки сухое место – и с философским видом прислушивался к пальбе, держа наготове свое ружье. Зосима был спокоен. Он верил в меня. Нам уже приходилось попадать в серьезные переделки, поэтому Зосима был закаленным бойцом.

– Плохо дело, – ответил он, сокрушенно качая головой.

– Сам вижу. Я спрашиваю тебя совсем о другом.

– Дык, я и отвечаю. В лес по прямой теперь не сунешься. Нас там мигом снимут, как куропаток. Думаю, что их не двое, а больше. И все с оружием.

– Ну, это и ежу понятно. В последний момент я услышал шум с трех направлений, да вовремя не успел сообразить, что это такое. Думал, какие-то звери бродят. Здесь кабаны водятся. Ты знаешь.

– Знаю. Я сам опростоволосился. Старею…

– Да ладно тебе… Лучше дай толковый совет… вещий старец.

– Вот я и говорю, что прямо нельзя, налево топь, направо то же самое. Мы сидим на узком языке, который врезается в Пимкино болото метров на двести.

– Блин! Выходит, нас тут заблокировали. Это если выражаться по-умному.

– Выходит, что так, – сумрачно ответил Зосима.

– И мы сами, по своей доброй воле, залезли в эту ловушку… Ну не мудак ли я безголовый после этого!? Ведь нутром чуял, что не хрен нам тут делать. Ан, нет, поддался на уговоры. Скорее всего, Кондратке уже капут, это по следам понятно. Да и сразу это было известно. Но мы-то здесь причем? За что страдаем?

– Мы обязаны были использовать этот шанс, – мужественно прокаркал Идиомыч, у которого снова прорезался голос. – Люди должны помогать друг другу, выручать из беды.

– Как мне нравятся непротивленцы… Вы никогда не были ранены?

– Нет. А причем здесь это?

– Знаете, когда пуля попадает в тело человека, это очень больно. Но еще больнее бывает, когда она попадает в живот.

– К чему вы клоните?

– А к тому, что пусть уж лучше нас расстреляют в спину. Ты как думаешь, Зосима?

– Дык, понятное дело, что такая смерть будет полегче, – спокойно и рассудительно ответил мой добрый друг.

Зосима сразу понял, что я имею ввиду. И согласился с моими мысленными доводами. Все верно, иного пути у просто нас нет…

– Ну что же, тогда идем через болото, – сказал я с унылым видом – все-таки судьба заставила меня лезть в эту проклятую грязь. – Вон там виднеется какой-то островок, заросший деревьями. Гляди, если нам улыбнется удача, – то есть, если нас не подстрелят и не засосет трясина, то мы сможем туда добраться. Это шанс. Правда, мизерный, но утопающий хватается и за соломинку. Вы со мной согласны?

– Да, – сразу ответил Зосима.

Идиомыч заколебался, но тут над нашими головами прошелестел очередной заряд картечи и он быстро ответил:

– Конечно. – А затем добавил: – Только это… стреляют…

– Ну, сей вопрос мы сейчас провентилируем, – сказал я, перезаряжая отобранный у пленника СКС. – Зосима, прикрой. Я немного погуляю. Только не пульни в меня по запарке, когда я буду возвращаться. Я недолго… Понял?

– Дык, что же здесь непонятного… Ты, это, побереги себя.

– Как придется. Пока я буду по лесу вышивать, приготовьтесь к походу. И не забудьте забрать слеги. Это наш главный конек в данной ситуации.

– Не забудем, – ответил Зосима, выбирая удобную для стрельбы позицию.

– Готов? – спросил я, сгруппировавшись.

– Да.

– Ну, поехали!

Зосима бахнул два раза, затем еще и еще; он умел перезаряжать ружье с удивительным проворством.

Я выскочил из-под бережка как черт из табакерки и сразу же перекатился под защиту густого кустарника. Из-за помехи в лице Зосиминой двустволки стрелки немного замешкались, но все равно выстрелы грянули почти незамедлительно. Однако пули лишь вспахали землю в том месте, где я только что находился, а картечь над пролетела стороной.

«Неплохо стреляет, сучок, – подумал я о том стрелке, у которого было нарезное оружие, осторожно заползая в хитросплетений ветвей. – Опыта в таких делах, у него, конечно, маловато, но тир он явно посещал с прилежанием».

Я полз как змея, стараясь, чтобы не пошевелилась ни одна веточка, не затрещал сухостой, и не зашелестела трава. Однако, если первая моя охота была внезапной для противника, то сейчас стрелки знали, что я где-то неподалеку, и были готовы встретить меня с любых направлений.

Но намерений вступить с ними в прямой контакт у меня не было. Во-первых, я не знал их количества, а во-вторых, в лесу такие штуки чреваты. Тут каждый кустик может скрывать стрелка, который готов пустить тебе пулю в спину.

Я всего лишь хотел отжать их от болота на более-менее приемлемое для нашей задумки расстояние. Чтобы мы успели преодолеть открытое пространство и спрятаться за деревьями, которые росли на сухих клочках болотистой низменности, до того времени, когда наши недруги выйдут на бережок и начнут вести по нам прицельный огонь.

Стрелки притихли. Боятся выдать свое месторасположение, понял я. Разумно. Но только в случае, если бы я надумал их ликвидировать. А мне нужно всего лишь пошуметь, так как вывести своих недругов в расход, у меня кишка тонка.

Это только американский актер Сталлоне в роли Рэмбо лихо расправлялся со своими врагами. В жизни не все так просто, как показано в кино. Даже тонкая веточка способна изменить траекторию полета пули в лесу; как в таких условиях можно точно прицелиться?

Но уж если ты не попал с первого раза, то тебя точно посекут три или четыре ствола. Особенно если по тебе бьют из автоматов.

У меня была сложная задача: отогнать стрелков от болота и самому не попасть под свинцовый дождь. Поэтому я должен был вертеться как вьюн на сковородке.

Наконец я заметил в густом ельнике какое-то движение и тут же пустил туда две пули. А затем нырнул в кустарники, и где на карачках, где ползком, сместился в сторону метров на тридцать.

Я еще полз, как дружно ударили два автомата. (Значит, Зосима не ошибся – стволов у них больше двух). Но теперь они расстреливали пустое место – я уже был далеко.

Следующий свой пиратский наскок я сделал минут через пять-семь. Хитрец Зосима словно читал мои мысли: выждав какое-то время, он снова начал палить в белый свет, как в копеечку.

Конечно, его стрельба могла принести вред разве что воронам, но на стрелков она действовала раздражающе, и они невольно выдали свои огневые точки, откликнувшись на дерзкий вызов Зосимы.

Я снова обстрелял противников, которые и на этот раз поторопились уйти со своих позиций. Мне оставалось лишь повторить забег на карачках, что я и сделал с большим удовлетворением: мой замысел начал срабатывать – стрелки постепенно удалялись от бережка, за которым начиналось болото.

Повторив еще два раза финты с отвлекающей стрельбой, я как мог быстро возвратился к своим товарищам. Задача была выполнена. Я отогнал противника до самого начала выступа, который напоминал палец, макнутый в грязь.

Но там уж они засели капитально. Я абсолютно не сомневался в том, что у них был приказ не выпускать нас отсюда живыми. И они готовы были его выполнить любой ценой. Эти черноризцы боялись своего пахана больше, чем смерти. В этом я уже убедился.

Народ к походу через болото был готов. Зосима казался невозмутимым, а на Идиомыча жалко было смотреть. Он только сейчас осознал, во что вляпался, и что ему предстоит вынести в ближайшие часы.

Держись, профессор, это тебе будет пример, как наука сочетается с практикой…

Нам казалось, что мы не идем по болоту, а бежим. Но на самом деле мы ползли, как сонные мухи. Это у нас мысли стремились побыстрее удалиться от бережка, потому что вот-вот могли заговорить автоматы наших противников.

Ведь я не думал, что они круглые идиоты, и будут тупо торчать там, куда я их отогнал. Кого-то на разведку должны выслать, в этом нет сомнений. Но как скоро это случится – вот главный для нас вопрос.

Поэтому мы торопились, рвались вперед изо всех сил. Нужно сказать, что нам немного повезло.

Поначалу болото представляло собой топкое пространство, прикрытое тонким слоем воды. Мы даже видели следы Кондратки и по ним шли. Ноги влезали в ил всего лишь по щиколотки, так что первые сто метров мы и впрямь почти пробежали.

Но затем болото начало показывать свой коварный нрав. Появились кочки, по которым мы прыгали как горные козлы.

Один такой прыжок получился у Идиомыча неудачным, и он ухнул в трясину, откуда мы с Зосимой едва успели выдернуть его общими усилиями, так как наш умник погружался в грязь с потрясающей быстротой. Наверное, лешему срочно понадобился писарь и толмач…

Стрелять по нам начали, когда до спасительных деревьев оставалось все ничего – метров двадцать. Но эти метры показались нам самыми трудными. Мы уже брели в жидкой грязи, которая доставала нам до пояса, с трудом вытаскивая ноги и щупая слегой буквально каждый сантиметр пути.

– Нас убьют! – всполошено вскричал Идиомыч и присел, по горло окунувшись в грязь.

Это была интересная картина; жаль, что ее не мог наблюдать мой приятель-художник Венедикт – человеческая голова, словно капустный кочан, выросший из жидкой темно-серой субстанции, отсвечивающей металлическим блеском. Сплошная фантасмагория, инопланетная жизнь.

– Посмотрим, – процедил я сквозь зубы и снял с плеч карабин. – А вы топайте, топайте дальше! Нечего принимать тут грязевые ванны. Мы не на курорте.

Зосима молча потянул нашего профессора за шиворот, и они снова пошлепали к уже близкой цели. А я, тщательно прицелившись, вогнал пулю, куда нужно.

Ну надоели они мне! Хватит изображать из себя доброго самаритянина. На войне, как на войне – не ты, так тебя поимеют. А тот сукин сын с автоматом, наверное, решил, что он неуязвим и высунулся из кустов до пояса.

Пришлось мне развеять его заблуждение. Похоже, он не знал, что СКС – это еще то оружие. Дальность и точность стрельбы у карабина потрясающие. Нужны всего лишь верная рука и зоркий глаз.

А эти компоненты у меня еще присутствовали, несмотря на мои бедные нервы, подпорченные семейной жизнью…

Стрельба враз прекратилась. Что и следовало доказать. Я знал, что нашим противникам сейчас не до упражнений с оружием – они пытаются оказать первую помощь своему товарищу.

Боюсь, что их усилия и старания окажутся тщетными. Вернее, не боюсь, а надеюсь. Я попал туда, куда целил – в грудь. А пуля СКС – это не автоматный горох. Она имеет большую убойную силу.

Об этом я думал уже на ходу. Конечно, очень неприятно подставлять незащищенную спину врагу, но нужно было использовать момент временного замешательства, воцарившегося в стане противника.

Я успел. Едва я выполз из грязи на сухое место и приткнулся за пнем, как придурки на бережку начали поливать нас из автоматов, словно из леек. Меня сотрясал нервный смех. Нет, ослы в человеческом обличье никогда не переведутся.

Долетая до нас, пули из «узи» (второй автомат тоже был израильского производства) сыпались сверху как град. Даже если одна из них и упадет мне на голову, то ничего кроме небольшой шишки не будет.

Выждав на всякий случай, когда у них закончились патроны в магазинах, я встал и сказал, обращаясь к своей лихой команде, которая неподалеку рыла носами землю:

– Отдохнули? Тогда потопали. До намеченного нами островка осталось еще метров двести. Да не трусьте вы так. Держитесь за деревьями, и все будет в ажуре…

Посуху мы продвигались короткими перебежками – от дерева к дереву. А вдруг у наших противников найдется «дура» с большой дальнобойностью? Береженого Бог бережет.

В конце концов, преодолев еще один топкий участок, мы оказались на крохотном островке, сплошь покрытом лесной растительностью. Теперь нам сам черт был не брат. Мы уже не боялись, что отсюда нас могут выковырять.