"Большое кино" - читать интересную книгу автора (Гаррисон Зоя)

Глава 11

Остановившись перед подъездом. Либерти убедилась, что хотя до крыши было семь этажей, лифт в доме отсутствовал.

Рядом со звонком Новак стоял значок «7 б».

— Повезло!

Белый лимузин привез ее из аэропорта прямо на Восьмидесятые улицы в Восточном Манхэттене, где проживала Дороти Новак. У Либерти даже не хватило времени заскочить к себе и принять душ. От одной мысли о том, что надо будет до конца дня таскаться с тяжеленной сумкой, ее охватывала еще большая слабость, однако Либерти мужественно отпустила лимузин. Не хватало еще, чтобы Арчер узнал, чему она посвятила день!

На третьем этаже она остановилась передохнуть — ей уже казалось, что лестнице не будет конца, а когда она добралась до пятого этажа, то услышала сверху скрипучий женский голос:

— Не спешите, мисс Адамс, осталось немного.

— Я сейчас.

На площадке седьмого этажа ее поджидала маленькая крашеная блондинка кроткого вида, с синяком во весь подбородок.

— Здравствуйте, миссис Новак. Рада, что вы выкроили для меня время, — произнесла дежурную фразу Либерти.

— А куда мне деваться? — На женщине было светло-зеленое выходное платье, волосы она только что спрыснула лаком. — Вы и есть Адамс? Уж больно вы мелкая!

— А вы ожидали клыкастое чудовище? — Либерти улыбнулась и прошла в дверь.

— Знаете, Монетт всегда читала вашу рубрику, никогда не пропускала. Даже «Инкуайер» держала на втором месте.

— Рада это слышать, миссис Новак. — Не показывая виду, как убийственно на нее действует смесь духов, витающая в воздухе квартиры, Либерти миновала следом за хозяйкой четыре комнаты подряд. От времени все здесь — стены, мебель, потолки — приобрело буроватый оттенок. В последней комнате стояли диван с позолотой, мраморный кофейный столик, заваленный альбомами с вырезками, большой телевизор, а стены украшали безвкусные абстрактные картины.

— Мой покойный муж рисовал, — объяснила миссис Новак. — Выпьете чего-нибудь? Тепло для октября, не правда ли? — Она обмахивалась журналом с телепрограммой. — С тех пор как запустили людей на Луну, с погодой сделалось бог знает что…

— Стакан воды, пожалуй.

— Минутку. — Хозяйка засеменила на кухню.

Либерти присела, открыла сумку и включила диктофон. На столике рядом с диваном стояла фотография в позолоченной рамке, с которой робко улыбалась девушка в белом платье. На голову ее была накинута вуаль, а в руке она держала букетик цветов, перевязанных ленточкой. Либерти вспомнила собственное первое причастие в приюте «Святая Мария»: слишком большое белое платье без нижней юбки, чувство опьянения от крови Христа — вот такая церемония!

— Правда, красивая? — Миссис Новак подала ей зеленый пластмассовый стакан. Теплая вода пахла не лучше, чем вся квартира. С трудом сделав глоток, Либерти поставила стакан на столик и огляделась.

— Монетт и выросла здесь?

— Мы с Ричардом, моим покойным супругом, переехали сюда через год после женитьбы. Когда Ричард умер — с тех пор прошло десять лет, — мы с ней остались вдвоем Наверное, вам все это кажется ужасным?

— Конечно, нет!

— Конечно, да, вижу по глазам! Я действительно поступила с мисс Рейсом ужасно.

Либерти дотронулась до ее руки:

— Горе заставляет делать и не такое.

Женщина покачала головой:

— Просто я…

— Миссис Новак, есть ли у вас ко мне какой-то особый разговор?

Новак неожиданно сильно схватила Либерти за руку:

— Этот человек любил мою Момо! Он сам мне признался, когда сидел там, где сейчас сидите вы.

— Вот здесь? — Либерти указала на бурый коврик у себя под ногами. — Кто это был?

— После похорон он прислал мне огромный букет. А видели бы вы гору цветов, которую прислали моей Монетт все знаменитые актеры!

Либерти могла бы перечислить много мужчин, по очереди пользовавшихся Монетт Новак в недолгий период ее известности, а потом так же по очереди утрачивавших к ней интерес.

— Она была хорошей актрисой, миссис Новак. Но скажите, кто признавался, что влюблен в Монетт?

— Не думаю, что должна отвечать…

— Должны, должны!

— Я не хочу, чтобы это было представлено ее почитателям в неверном свете.

— Ну что вы, миссис Новак…

— Он ее боготворил, даже собирался бросить ради нее свою жену, эту светскую даму… — Казалось, она намеренно подогревала любопытство Либерти. — И бросил бы, можете не сомневаться! Вижу, вы мне не верите. У вас очень выразительные глаза, вам никто этого не говорил? Сперва мне тоже не верилось. Я не знала, что они так близки, пока… — Она потеребила складки платья на коленях. Ее волосы, все больше выбиваясь из-под лакового шлема, так и норовили встать дыбом, словно подсказывая Либерти, что интервью развивается не по правилам.

Тогда, собрав всю свою волю, она решительно спросила.

— Как зовут человека, любившего вашу дочь?

— Раш Александер, как же еще! — Взгляд Либерти застыл на лице Новак. — Не смотрите на меня так! — воскликнула несчастная мать. — Это правда! Думаете, дал бы он мне его, если бы не любил…

— Вы о чем, миссис Новак? О букете цветов?

— При чем тут цветы? О револьвере!

— Револьвер?! — Либерти показалось, что сейчас с ней случится истерика, но она тут же взяла себя в руки. — Какой револьвер, миссис Новак? — Она перешла на шепот. — Тот самый, из которого вы чуть было не…

— Тот, который забрала полиция, — ответила миссис Новак тоже шепотом. — Он дал его мне, чтобы я отомстила за смерть Монетт.

Либерти потерла лицо ладонями и тяжело вздохнула:

— Раш Александер дал вам револьвер, миссис Новак?

— Да, он самый, мистер Александер. Он посоветовал мне сделать это в людном месте, а при появлении полицейских изобразить сумасшедшую.

— Раш Александер?

— Он пообещал, что меня освободят от ответственности как невменяемую, а потом он поместит меня в психиатрическую лечебницу где-то в Новой Англии. Часто эти лечебницы размещаются в старых замках, где раньше жили богачи… Я спросила, сможет ли он устроить меня в подобное заведение Мне всегда хотелось жить в таком доме — уж по крайней мере лучше, чем здесь. — В глазах матери Монетт, обращенных на Либерти, стояли слезы. — Теперь вы понимаете, почему я попыталась ее убить?

Либерти кашлянула.

— Нет, миссис Новак, честно говоря, не понимаю.

— Это мисс Рейсом снова приучила мою Монетт к наркотикам… Нет! — Она ударила себя кулаком по колену. — Монетт не надо было ни к чему приучать. Она сама отлично могла… Мистер Александер сказал, что это Кит Ренсом подложила ей в гримерную иглы и пакетики с наркотиками, но теперь я этому не верю.

— Значит, вы узнали, чья это была работа, миссис Новак?

Глаза женщины неожиданно загорелись торжеством.

— Ну уж этого я вам не открою! С вас и так довольно, мисс Маленькая Сплетница.

Либерти умоляюще протянула к ней руки.

— Но это же самое главное, миссис Новак!

Женщина недовольно покачала головой и надула тубы:

— Хорошо, я скажу. Кто-то задумал погубить мою Монетт.

— Кто? — Либерти едва дышала, стараясь не пропустить ответ.

— Я была дома, когда доставили посылку.

— Посылку?

— Ну да. Посылка была адресована Монетт, но я все равно вскрыла коробку. Ей я ничего не показала: сразу выбросила в мусор и молчок.

— Что там было?

— Ужас! Прислать подобную мерзость такой очаровательной девушке, как Монетт…

— Вы наконец ответите, миссис Новак?

— Дохлая кошка! Именно кошка, а не кот, я проверила.

Либерти показалось, что ее сейчас стошнит.

— Кому же пришла в голову такая варварская идея, миссис Новак?

— Сначала я подумала на мисс Рейсом. Он сказал, что это ее рук дело. Сказал, что она завидовала Монетт — молодой, цветущей актрисе, у которой все впереди. Но мне достаточно было недавно, у отеля, посмотреть ей в глаза, чтобы понять…

Она бы не опустилась до такой гадости. Сами понимаете, я не хочу ни в чем подозревать мистера Александера, но… — Она потрогала свой пострадавший подбородок.

— Понимаю. Вы рассказали в полиции про мистера Александера, револьвер и… — Либерти все же поборола тошноту, — про дохлую кошку?

Миссис Новак сердито подняла на нее глаза:

— Нет, конечно! Как вы думаете, зачем я вас позвала? Я даю вам эксклюзивное интервью, а уж ваша обязанность — поведать обо всем миру.

— Но я не могу это напечатать, миссис Новак, — сперва во всем должна разобраться полиция.

— Вы же обещали! — Новак схватила Либерти за плечи и стала трясти.

— Обещала, но теперь…

— Ах ты, маленькая сучка! Я приберегала сенсацию для тебя!

Монетт умерла, так и не попав в твою рубрику, а ты здесь сидишь, пользуешься моим гостеприимством и еще смеешь говорить, что не можешь написать про Момо правду, потому что этим занимается полиция?

— Я сделаю что смогу, обещаю вам, миссис Новак…

Женщина перестала трясти Либерти и презрительно фыркнула:

— Только попробуй соврать мне!

— Может быть, теперь вы меня отпустите, миссис Новак?

— Так на чем мы остановились? — Миссис Новак, убрав руки с плеч Либерти, старательно приглаживала юбку.

Либерти посмотрела на часы:

— Боюсь, мне пора…

— Никуда тебя не пущу! Мы только начали. Как же это? — Она торопливо раскрыла верхний альбом с вырезками, но Либерти уже пятилась к двери.

— Мой секретарь позвонит вам и договорится о следующей встрече. Очень вам благодарна.

Миссис Новак, зажав под мышкой альбом, преследовала гостью до самого порога, так что Либерти пришлось самой отпирать замки. Уже с лестничной площадки она крикнула:

— Всего хорошего, миссис Новак! Большое спасибо!

Стоя на площадке и положив распахнутый альбом на перила, Новак продолжала что-то кричать сбегающей вниз по ступенькам Либерти, словно та все еще находилась в ее комнате, и ее голос эхом разносился по лестничному колодцу:

— Смотрите, здесь — разве не прелесть? — Монетт в танцевальном классе. А это снято в честь победы в конкурсе «Очаровательная бэби»…

Либерти выскочила на улицу и облегченно перевела дух. «И что теперь со всем этим делать? — думала она, выключая диктофон. — Где тут факты, а где просто фантазия? Лучше стереть все от начала до конца». Девушка остановила такси. Называя водителю адрес кафе «Беркшир-плейс», она увидела в зеркальце заднего вида невысокого брюнета в синем костюме, следовавшего последнее время за ней по пятам. Преследователь тоже поспешно садился в машину. Либерти постучала по пластмассовой перегородке:

— Будьте добры, оторвитесь вон от того «шевроле»!

— Вы шутите, леди? Это что, кино?

— Оно самое. — Она сунула водителю двадцатидолларовую бумажку, и он резко увеличил скорость, так что Либерти вжало в сиденье.

— Я предпочла бы вот это место! — Либерти указала на угловой столик.

— Но столик на четверых, а вы говорили, что вас будет двое…

Часы показывали начало пятого, посетителей становилось все больше, и метрдотель заметно нервничал.

— У меня интервью, и мне нужно, чтобы нас не беспокоили. Считайте, что нас не двое, а четверо. — Она подала метрдотелю десять долларов.

— Как вам будет угодно, мисс.

Либерти заказала чай и лепешки. Она торопилась пополнить запас энергии: миссис Новак до дна исчерпала те немногие силы, которые у нее оставались после сложного перелета.

Девушка еще не решила, с кем только что имела дело: с безнадежно сумасшедшей или с особой, свихнувшейся только наполовину. Либерти не помнила, кому принадлежит удачное сравнение: «Невротики только мечтают о воздушных замках, а психопаты в них обитают, позволяя своим матерям в них прибираться». Она не могла поверить, что Раш Александер всерьез готовился бросить жену ради дешевой потаскушки. И как он мог всерьез рассчитывать на неуравновешенную миссис Новак? Задача заключалась теперь в том, чтобы найти подтверждение услышанному — в противном случае причислить это к разряду нелепых фантазий.

Намазывая клубничный джем и взбитые сливки на горячие лепешки. Либерти блаженно вытягивала ноги в ожидании Кит Рейсом. В элегантном кафе-кондитерской было столько цветов, что она невольно сравнила себя с эльфом, попивающим чаек на верхушке цветущего каштана. Потом по ней скользнула огромная черная тень, и она поежилась. Бик Кроуфорд… Что за ночка! И до чего некстати! Отвратительный вечер в обществе Бика грозил испортить все впечатление от встречи с Кит, а ведь интервью с ней кое-что значило для Либерти… даже больше, чем то, в чем она была готова себе признаться. Не просто кульминация трехсот телефонных звонков в ее кабинет, не просто последний штрих в готовящейся статье, но завершение миссии, начатой месяц назад в мастерской Китсии на Зваре. Она запустила руку в сумочку и нащупала там холодную черепашку — на счастье! Там же лежали пленки, зафиксировавшие звуковое сопровождение всего того кошмара, который происходил в доме Бика Кроуфорда.

Вытащив кассеты, Либерти едва не вскрикнула. Когда же Бик успел заменить ее записи двойным альбомом лучших песен Уэйна Ньютона? Вот мерзавец! Она потребовала телефон и в ярости набрала его рабочий номер, чтобы оставить свой, ресторанный. Потом убрала аппарат под стул и жестом показала официанту, что телефон ей еще понадобится.

При появлении в дверях Кит Рейсом Либерти чуть не подпрыгнула от радости. Та же изящная, гибкая брюнетка, которая двадцать лет назад откинула полу палатки, где лежал Стюарт Гранджер, исполнивший в «Наследнице бури» главную роль!

Встретившись с Кит глазами, она подняла палец, обозначая себя.

Кит пересекла зал грациозно и бесшумно, совсем как кошка на бархатных лапках, и Либерти видела, как посетители, поворачивая головы, провожают ее взглядами. Возможно, они не узнавали актрису, а просто отдавали должное ее красоте. На Кит был гладкий черный костюм, жемчужно-серая блузка с вырезом на груди, а ее дымчато-шоколадному загару нельзя было не позавидовать. Подойдя к столику, она протянула Либерти руку. Длинные изящные пальцы, ни колец, ни лака — эта женщина требовала, чтобы ее принимали всерьез.

— Простите, что опоздала; надеюсь, вы не очень долго меня ждали? Вижу, вы уже успели попить чаю.

Ее глаза имели цвет густых джунглей — ради таких и изобретали цветную пленку. В мочке ее правого уха красовалась драгоценность, о которой Либерти говорила Китсия, — черная жемчужина. У Либерти закружилась голова.

Сев за столик, Кит непринужденно поманила официанта, и тот бросился к ней со всех ног.

— Неудобный стул. Будьте добры, принесите другой.

Официант поменял стул, а Либерти подумала, что она, пожалуй, проделала бы эту манипуляцию без посторонней помощи.

— Вам, наверное, все время твердят, что в жизни вы выглядите такой же красавицей, как и на экране…

— Спасибо.

На самом деле она была даже красивее, чем на экране, крепче. На пленке она получалась какой-то хрупкой, как статуэтка из слоновой кости, обернутая в целлофан.

— Я слышала, вы тренируетесь?

Кит царственно наклонила голову:

— Простите, мисс Адамс?

— Вы плаваете?

— Да. — Скупой кивок. — Плаваю.

— Я тоже, но не по семь миль в день. Семь миль у меня наберется разве что за семь лет! — Либерти подобострастно засмеялась. Кит улыбнулась в ответ, но ее глаза оставались холодными, и лишь угольно-черные волосы сияли, словно смоченные водой.

Либерти вспомнила фотографию в старом «Лайфе»: мокрая Кит, вылезающая на мшистый берег. То был эпизод из самого удачного ее фильма. Подпись гласила: «Кто говорит, что киски не умеют плавать?»

— Надеюсь, мисс Адамс, вы сознаете, что мое интервью вам носит чисто информационный характер?

— Мисс Рейсом, вам известно не хуже, чем мне, что никаких информационных интервью не существует. — Благодаря Арчеру она наконец-то подцепила Кит на крючок. Неужели та надеется, что все обойдется одной встречей? Нет, Либерти будет допрашивать ее еще и еще, нравится ей это или нет.

— Почему в таком случае вы отказываетесь уточнить, что за статью готовите? — спросила Кит, в голосе ее чувствовалось напряжение.

— Хочу написать о вас и вашей матери. Вы образуете весьма своеобразный тандем.

— Мы не работаем вместе, — напомнила Кит.

— Я не это имела в виду, — поспешила поправиться Либерти. — До сегодняшнего дня я знакомилась с вторичными источниками информации, заходила с разных углов. Для себя я называю это «системой Расемона». Но теперь, когда вы дали согласие на интервью…

— Расемон? — перебила ее Кит. — Уж не собираетесь ли вы нас насиловать? Помнится, у японцев…

— Нет, такой подарок не годился бы ко дню рождения. Статья выйдет в декабре, когда вашей матери исполнится семьдесят три года.

— Очаровательно! — Лицо Кит сделалось каменным.

— Вы предпочитаете чай или что-то покрепче? — осведомилась Либерти при приближении официанта.

— «Эрл Грей», пожалуйста.

— Ядром материала я собираюсь сделать «Последний шанс», — продолжила Либерти. — В нем вы, как всегда, ставите на мнимых неудачников. Раньше это приносило вам успех. — Она заранее решила, что начнет с этого, избегая слишком личных вопросов, чтобы интервью не приобрело поверхностный характер.

— Неудачники? — Кит посмотрела на свои часики — овал с римскими цифрами. — Боюсь, я не совсем улавливаю вашу мысль, мисс Адамс.

— Ну как же, а «Хейт-стрит», «Дакотцы»? «Последний шанс» — из того же ряда.

— Если вы имеете в виду, что я не следую кинематографической моде, тут вы, пожалуй, правы. Можете называть меня Кит.

— Спасибо, Кит. Я говорю именно об этом.

Либерти вырвала из блокнота испорченные листки и нашарила в сумке карандаш. «Еще не время», — сказала она себе, наткнувшись на черепашку, и, подняв глаза, покраснела: Кит смотрела на нее пристально, не мигая.

— Вас беспокоит ситуация с «Последним шансом»? — поспешила спросить Либерти.

— Беспокоит, — медленно ответила Кит. — Мы столкнулись с кое-какими проблемами и решили притормозить, пока не найдем решение.

— Говорят, каждый день отсрочки обходится «Горизонту» в сто пятьдесят тысяч долларов?

— Я не привыкла разглашать бюджет. Кинофильм надо оценивать по его достоинствам, а не по бюджету.

— Вы хотите сказать, что «Последний шанс» не превысит бюджет? Разве вам не придется раскошеливаться на «золотые» сверхурочные?

— «Последний шанс» — не очень дорогой фильм. Нам пришлось сильно потратиться на покупку права экранизации, но превышение первоначальной сметы пока что невелико. Просто трагедия на съемочной площадке создала специфические проблемы.

— Как по-вашему, почему Монетт Новак совершила самоубийство именно на съемках, а не в каком-нибудь другом месте? Это не вызывает у вас тревоги?

— «Тревога» — не то слово, которое отражает чувства, вызванные у меня смертью мисс Новак.

— Вы уже нашли ей замену?

— Да, вчера.

— Неужели? На кого же пал выбор?

— Я отвечу, но не для печати. Мы предложили роль неизвестной актрисе по имени Верена Максвелл Александер.

Рука с зажатой в ней лепешкой замерла у рта Либерти.

— Верена Александер? Дочь Раша Александера?!

— Да.

— Мир тесен! — Либерти поспешно отхватила зубами кусок лепешки.

— Еще как тесен! — подтвердила Кит. Ее слова походили на хлопок дверью.

— Мне казалось, что дочь Александера работает фотомоделью. — Либерти сгорала от любопытства. — Разве она не подписала контракт с парфюмерной компанией «Руба»?

— «Последний шанс» станет ее кинодебютом.

— Понятно. — Либерти почувствовала, что пришла пора достать «Кэмел». — Скажите, у вас есть догадки, почему мисс Новак вернулась к наркотикам?

Кит сразу же насторожилась.

— Я не вмешиваюсь в частную жизнь, мисс Адамс.

— Джей Скотт считает, что тут замешаны личные проблемы.

— Мне об этом ничего не известно.

— Монетт встречалась с Биком Кроуфордом, и тот утверждает, что расстался с ней именно из-за ее наркомании.

— Вот как?

— А еще он утверждает, что после него она перешла к Рашу Александеру. — Кит стала крутить сережку, и Либерти сразу догадалась, что это признак волнения. — То есть Раш Александер…

— Я этому не верю. На съемочной площадке не бывает секретов: я бы знала, если бы…

— Действительно, звучит не очень убедительно: мистер Александер счастлив в браке, и вдруг… Да, и вот еще что, зачем ему пристраивать на роль свою дочь, в то время как замысел состоит в том, чтобы закрыть картину и получить страховку?.. — Либерти лихорадочно соображала. Если роль Лейси досталась дочери Раша, то не имеет ли он и в самом деле отношения к гибели Монетт? Что, если миссис Новак не такая уж сумасшедшая? Но зачем убивать молодую актрису и отдавать ее роль своей дочери, если они все равно закроют картину, польстившись на страховку? Бессмыслица какая-то!

— Кто вам это сказал? — Кит подалась вперед. — Я не верю, что Арчер уже принял решение.

— Может, и не принял, — бросила Либерти и впервые посмотрела на Кит в упор, потом отхлебнула чай — остывший и горьковатый. — Еще болтают, что Брендан Марш угрожает отказаться от роли.

Кит расширила глаза, ее зрачки сверкнули, как черные кинжалы.

— Брендан?

— Я слышала это вчера вечером в Лос-Анджелесе.

— Интересно, от кого?

— На этот вопрос я не могу ответить.

— Почему?

— Потому что дала обещание молчать.

— Вот как? — Кит медленно помешивала ложечкой чай и сверлила Либерти взглядом. — Вы способны играть в таинственность, когда речь идет о таких серьезных вещах? К тому же лично к вам это не имеет ни малейшего отношения.

— Ну, если вы так к этому подходите…

— Как еще к этому можно подходить, мисс Адамс?

— Пожалуйста, называйте меня Либерти — Кит застыла, как пантера, приготовившаяся к прыжку, и Либерти решила, что пора переменить тему:

— Когда я была у вашей матери на Зваре…

— Послушайте, Либерти, — перебила ее Кит, — «Последний шанс» крайне важен для меня, для киностудии, для всех, имеющих отношение к фильму. Услышав от вас такое серьезное сообщение, я не могу оставить его без внимания.

— А я не могу подвести человека, оказавшего мне доверие.

Напрасно я вообще об этом заговорила. Так продолжим?

Если бы у Кит был хвост, он бы наверняка нервно задергался. Глубоко затянувшись сигаретой, Либерти решила считать молчание Кит согласием и продолжала:

— Я только что вернулась со Звара. Он, конечно, впечатляет, но там так пустынно! Как вы спасались от скуки?

— Иногда на Зваре бывало очень оживленно. — Казалось, Кит была рада переключиться на воспоминания. — Мать приглашала друзей из Европы и Штатов и позволяла им жить у нас по многу месяцев. Какие приемы она закатывала! Художники, актрисы, искатели приключений, бродяги… В общем, личности Помню одну женщину, носившую мужскую одежду и возившую грузы по всей Америке.

— Звучит экзотически, — сказала Либерти, — но разве это подходящая компания для девочки? Там были дети вашего возраста?

Кит покачала головой:

— Арабских девочек не выпускали из дома, поэтому я играла с мальчишками — сыновьями и племянниками эмира. Тогда я была такой смуглой, что меня принимали за арабку.

— А вы арабка?

— Нет, — удивленно ответила Кит. — Неужели похожа?

— Не в этом дело. — Либерти хотела продолжить, но не посмела: Кит не знает, кто ее отец… — У вас потрясающая мать.

— Так считают многие.

— Правда ли, что вы не разговариваете?

— А вот это вас не касается.

— Если это правда, моя задача сильно усложняется.

— Но я не ставила перед вами никаких задач…

— Да, не вы. Ваша мать!

Кит чуть не подпрыгнула.

— Вот оно что! Мне надо было сразу догадаться, откуда ветер дует. Только Китсия могла сговориться с «Метрополитен».

У Либерти под стулом зазвонил телефон.

— Простите. — Она схватила трубку. — Алло!

— Мисс Адамс? Вас спрашивает мистер Рейсом.

— Сейчас я не могу ответить, перезвоню ему позже.

Но Рейсом уже разговаривал с ней:

— Здравствуйте. Я о вас думал. Как Лос-Анджелес? — Его голос звучал слишком соблазнительно, и Либерти пожалела, что его нет рядом.

— Сейчас я не…

— Хочу пригласить вас на прием завтра вечером. Моя крестная дочь Верена празднует…

— Знаю, знаю! Спасибо, я с радостью. Послушайте…

Кит злорадно наблюдала, как Либерти выпутывается из сложной ситуации.

— Еще одно. Либерти. Вопрос, который не может ждать.

— Спрашивайте.

— Вы знакомы с Эбеном Пирсом?

— Обсудим это позже. Сейчас у меня интервью, и…

— Знакомы или нет?

— Да, но…

— Вы меня разочаровываете. Либерти.

Она покраснела и пролепетала что-то невразумительное.

— Надо было сказать мне раньше. Ладно, мы еще к этому вернемся.

Услышав короткие гудки. Либерти повесила трубку и робко взглянула на Кит:

— Простите. На чем мы остановились?

Кит лишь пожала плечами. Исчерпав все методы, а может, из желания погасить улыбку удовлетворения на лице Кит, Либерти наконец решилась и достала из сумки черепашку.

Поставив ее на середину столика, она устремила на Кит полный любопытства взгляд. Кит побледнела, медленно, словно преодолевая боль, поднялась из-за стола и попятилась от черепашки.

— Простите за бестактность! — пролепетала Либерти. — Надо было вас подготовить…

— Уберите это с глаз долой!

— Но ваша мать…

— Ничего не желаю слышать, вам понятно?

— Но, Кит, — затараторила Либерти, — я вовсе не собираюсь вторгаться в ваши личные дела, только… Как бы это сказать? — Она вцепилась в мраморную крышку стола. — По-моему, вашей жизни…

— Угрожает опасность? Ради Бога, перестаньте! Не хватало, чтобы и вы… — Кит схватила со стола свою сумочку.

И тут Либерти пошла ва-банк:

— Есть люди, желающие вашей смерти. Китсия дала мне эту черепашку в доказательство того, что я говорю правду.

— Что ж, тогда верните ей фигурку и передайте, что меня нисколько не волнуют ее византийские заговоры.

— Но, Кит…

— Лучше не суйте нос не в свое дело, Либерти! — Кит оттолкнула столик так, что стоявшая на нем чашка со звоном упала на пол, и поспешно покинула кафе, а Либерти осталась сидеть, не обращая внимания на удивленный ропот вокруг и на перевернутую чашку, из-под которой ей на подол стекал пролитый чай. Она так дрожала, что даже не находила в себе сил промокнуть чай салфеткой. У ее ног официант ползал по полу, подбирая осколки.

— Это ваше, мэм?

— Что? — Либерти встрепенулась. Он протягивал ей злополучную черепашку, а она все никак не могла решить, забрать ее или отказаться. В конце концов, черепашка принадлежала не ей. С другой стороны, ей так и не удалось передать загадочную вещицу законной владелице. Бормоча слова благодарности, она взяла черепашку, и тут зазвонил телефон. Не сводя глаз с черепашки, она схватила трубку.

— Да, слушаю.

— Это кто? — спросил грубый мужской голос.

— Бик! — У Либерти прилила к лицу кровь. — Это Либерти, Либерти Адамс. Вчера я ужинала в твоем чудесном доме. Вспомнил? — Молчание. — Я только хотела уточнить, не оставила ли я у тебя кое-что, когда убежала сразу после десерта. Там нигде не завалялись две магнитофонные кассеты? — Молчание. — Пленки, Бик! Они мои. Отдавай! — Молчание. — Да отвечай ты, нечего сопеть! Я поработаю с ними и верну тебе. Ты поместишь их в свой архив. — Молчание. — Это моя собственность, наконец! — Снова молчание. — Ну же, Бик, подай голос!

— Убирайся в задницу, крошка! — Он повесил трубку.

Войдя в амфитеатр «Рейсом билдинг». Либерти сразу испытала желание повернуть обратно: Брендан Марш так на кого-то разорался, что у нее опять разболелась голова. Три таблетки тайленола, которые она проглотила в женском туалете кафе «Беркшир-плейс», переодеваясь и ругая себя за неудачу с Кит, перестали действовать почти мгновенно. Ей совершенно не хотелось работать. Она даже звонила Джею Скотту и умоляла перенести интервью с Маршем, но Скотт ответил, что раз Брендан согласился, надо ковать железо, пока горячо.

Расправив плечи. Либерти достала термос и налила для крикуна чашку «каппуччино». Хорошо, что ей хватило ума попросить официанта наполнить ей термос! Увидев протянутую чашку. Марш расхохотался и подкрутил кончики своих густых усов.

— Наверное, вы — та самая молоденькая журналистка, которую обещал Скотти? Что ж, я с ним согласен: «Последний шанс» достаточно созрел, чтобы обратить на него внимание прессы.

Либерти улыбнулась и кивнула. Она уже не жалела, что не отложила интервью. Марш указал ей на металлическое раскладное кресло, а сам остался стоять, поставив ногу на соседнее кресло. Удерживая чашечку с кофе на колене, он был похож на медведя, приглашенного на вечеринку.

— Я торчу здесь с половины девятого утра. Четырнадцать помножить на двенадцать — сколько это будет? И со всеми я уже пообщался! С дюжиной поговорил по душам, с пятьюдесятью — как добрый дядюшка с малышней, восемь прослушал, пятеро дожидаются своей очереди. Чертова дюжина — разве это смешно? Напрасно вы улыбаетесь, юная леди! — Он сам, не удержавшись, засмеялся.

Либерти могла бы сразу спросить, зачем он тратит время, когда роль уже отдана Верене Александер, но решила с этим не торопиться. Показав на стайку молодых женщин, покидавших зал, она поинтересовалась:

— Кого вы, собственно, ищете?

Он надул щеки, выпустил воздух, потер затылок, еще раз потрогал кончик уса.

— Сам не знаю, милая. Наверное, полную противоположность…

Глядя на новую партию претенденток. Либерти закончила за него:

— Копии Мэрилин Монро? Я называю таких «куколками по имени Норма Джин».

— И правильно делаете. Удачное определение!

— Боюсь, его придумали до меня. — Поймав его недоуменный взгляд, она прыснула. — Ну конечно! Вы же утверждаете, что ничего не читаете.

— Только отзывы, — подтвердил он серьезно.

Либерти вспомнила связанный с Маршем скандал: несколько лет назад он выбросил в окно бара «Сарди» кинокритика «Вэрайети». А может, не в окно, может, он разбил им зеркало над баром? Во всяком случае, она ни за что не решилась бы махать красной тряпкой перед носом этого быка.

— По-вашему, сейчас ощущается нехватка хороших актрис, особенно инженю?

— В общем, да. Конечно, этот бизнес привлекает не актрис в настоящем смысле слова, а нарциссов, всяких див, мегаломаньяков и маньячек, нимфоманов и нимфоманок. — Марш высморкался в выгоревший синий платок. Рабочие штаны, в карман которых он убрал платок, сохранились, судя по их виду, еще с довоенных времен в довольно приличном состоянии. Брендан Марш явно не отоваривался в европейских бутиках на Родеодрайв или на Мэдисон-авеню: носить на заднице этикетку с чужой фамилией было не в его стиле. Как видно, Лиз Смит не ошиблась, когда назвала его «последним настоящим мужчиной Голливуда, а то и всей Америки».

Надев очки в стальной оправе, Марш принялся разглядывать женщин, и Либерти отметила горбинку на носу и небольшой шрам — в молодости он подрабатывал спарринг-партнером профессиональных боксеров.

— Любопытно, как может выжить в Голливуде человек вроде вас? — поинтересовалась она.

— Трудом, только трудом! — ответил Марш агрессивным тоном, как бы бросая ей вызов. — Я всегда трудился. Пускай обо мне болтают что хотят — будто я бегал в правильной стае, работал с правильными людьми, подключался к правильным проектам. Главное — я никогда подолгу не сидел без дела. Я вырастил пятерых детей от трех жен, почти не получая помощи, и постарался обеспечить им хороший старт в жизни.

Либерти вспомнила, что одна жена от него ушла, другая покончила с собой, третья сбежала с ведущим телевизионной гимнастики, оставив ему всех пятерых детей, младший из которых только начинал ходить. Как он выдержал?

— Дети помешали вашей карьере или благодаря им вы наслаждались семейной жизнью?

— Наслаждался? Ну, нет, бывали моменты, когда я ее ненавидел! Мне было несладко. Боже, думал я, кем они вырастут в этом логове греха? Будут водиться с дурными людьми, станут наркоманами… Но больше всего я тревожился из-за денег. Я работал до седьмого пота, не спал ночами. Удастся ли мне дать им хорошее образование? Конечно, я не выдержал, стал пить, и пил, надо признаться, как последний сукин сын — просто не знал другого способа снять напряжение.

— Как относились к вашему пьянству дети?

Он удивленно взглянул на нее:

— Разумеется, с ненавистью. Все, в особенности дочь. Между прочим, она на вас похожа: такая же праведная стервочка.

— Да ну вас, мистер Марш! — отмахнулась Либерти. Он погладил ее по руке.

— Нет, вы поймите меня правильно, милая: я в ней души не чаю. Но что делать, если она заносчивая гордячка! Она не давала мне спуску: боюсь даже прикинуть, сколько отменного виски она вылила в раковину, прямо как в рассказе Джона Чивера, помните?

— «Печаль от джина», — подсказала Либерти.

— Кажется, так. Но теперь все это в прошлом — с бутылкой я завязал. А они — славные детки. Трое в Сан-Франциско, Лили в Байе, младший еще учится в Массачусетском технологическом институте. Черт, как же я ими горжусь, всем своим выводком!

— А кто-нибудь из вашего «выводка» занимается шоу-бизнесом?

— Трое во Фриско, старшие сыновья. Один — драматург, то есть был драматургом, пока Кит не уговорила его писать киносценарии.

Он замолчал и грустно опустил глаза, словно от одного упоминания Кит перед ним разверзлась бездонная пропасть. Надо было срочно выправлять положение.

— Вы считаете, что секрет сохранения рассудка в Лос-Анджелесе — упорный труд?

— Не считаю, а знаю! — Он вскинул голову. — Штука в том, что за работой некогда отвлекаться на глупости. Что такое работа? Это когда час, от силы два кривляешься перед кинокамерой. Остальные пятнадцать-шестнадцать часов ты держишь оборону. Идет борьба со скукой, с грехом. Боже, там ведь форменный Шанхай! Но у меня семья и совсем не много проверенных друзей из коллег, которых я знаю долгие годы. Всем остальным я говорю: провалитесь вы! Если они не слушаются, я охаживаю их здоровенной дубиной, предпочтительно с гвоздями. Вот вам рецепт выживания.

Марш излагал все это на редкость серьезно, даже с неким изяществом, словно описывал великосветский ритуал.

— Ну вот. — Он поставил чашку и оглянулся. — Пора за дело. Предпоследняя партия на сегодня. Простите, мэм, сейчас вы увидите, как я превращусь в мерзкого старого ворчуна.

Усевшись в третьем ряду. Либерти стала наблюдать за Маршем, а он, расхаживая среди девушек, спрашивал их имена, здоровался за руку, узнавал, кто где играет, гладил по волосам, называл ласковыми именами, словно все они были его дочерьми. Познакомившись со всеми и польстив каждой, он в долю секунды превратился в сержанта на плацу. Вся группа невольно Вытянулась по стойке «смирно».

— Ты! — Он указал на девицу с крашеными черными волосами и худой шеей, в черных брючках и розовой кофточке в черный горошек. — Ты что, беспризорница, или это последний писк моды?

Бедняжка, до этой минуты явно воображавшая, что представляет собой воплощение стильности, покраснела и вопросительно показала на себя пальцем, качая пробковыми серьгами.

— Ты, ты! Какая твоя любимая театральная роль?

— Кэсси… — неуверенно проговорила она.

— Ты отвечаешь или спрашиваешь? — Девушка задрожала. — Кто-нибудь мне подскажет, что это еще за Кэсси?

— Танцовщица из кордебалета! — ответили хором сразу несколько девушек.

— Неужели? — отозвался Марш неожиданно вежливо.

Либерти видела, что претендентка не произвела на него впечатления.

— Ты! — Теперь его палец указывал на особу в розовой блузке с длинными рукавами, усиленно изображавшую персонаж, на который пришла пробоваться. — Подойди и поцелуй меня. Посмотрим, сумеешь ли ты меня возбудить, не дотрагиваясь ничем, кроме губ.

Она без колебаний подошла к нему и впилась губами в его рот. Либерти могла поклясться, что оба пустили в ход языки. Поцелуй длился долго; когда он закончился, присутствующие громко перевели дух. Смелая мастерица поцелуев раскраснелась и не скрывала возбуждения.

— Скажите-ка! — Брендан подкрутил усы. — Мне понравилось! Может, повторим?

Девушки весело засмеялись, словно перед ними был папаша их подружки, позволивший себе немного подурачиться.

В том же духе представление продолжалось еще минут пятнадцать. Марш измывался над кандидатками, делал им выговоры за плохую подготовку, не давал спуску за слабость — физическую и профессиональную — и вообще вел себя, как закоренелый старый грубиян. Несчастные не возражали: они были готовы платить и не такую цену.

— Хватит! — сказал он наконец. — Благодарю вас, юные леди, за снисходительность к причудам усталого старика.

Они покидали зал с хихиканьем, призванным замаскировать ужас, который он на них нагнал. Проводив их взглядом, Брендан скомкал и бросил на пол полученный от ассистента список имен.

— Видели этих девочек? — обратился он к Либерти, — Женщин, — поправила она. — Все они старше девятнадцати лет.

— Нет, это не женщины, — процедил Марш с презрением. — Это же дети! Они еще не жили.

— Разве героине фильма не шестнадцать лет?

— Я ни разу не встречал шестнадцатилетнюю девчонку, которая сумела бы сыграть свою сверстницу. — Марш ухмыльнулся. — Дездемона, Джульетта, жена короля Ричарда — все эти роли исполняют зрелые женщины.

Либерти присмотрелась к новой группе и убедилась, что в словах режиссера был резон: все до одной выглядели неестественно.

— Они не виноваты. — Марш задумчиво теребил ус. — Они напускают на себя такой вид, потому что думают, будто мы ждем именно этого.

— А чего вы на самом деле ждете? — поинтересовалась Либерти.

— Девочек, одетых под шлюх. Ладно бы мы требовали только внешности, но нам подавай и соответствующее поведение.

Неудивительно, что они не взрослеют.

Либерти хотелось узнать, почему в таком случае ему постоянно приписывают связь с девушками, годящимися ему в дочери, и если он говорит все это искренне, то как допустил, чтобы от него ушла Кит, но вместо этого она спросила:

— Монетт Новак была настоящей женщиной?

Марш подозрительно прищурился:

— Новак была ходячей проблемой, но уж никак не «настоящей женщиной». Если бы она осталась в живых, то из нее все равно ничего бы не вышло.

— Даже если бы она не стала известной актрисой, то могла бы открыть туристическое агентство, играть в летних постановках стареющих инженю, торговать наркотиками, что угодно — и все-таки жить! — Тут Либерти заметила, что Марш, не слушая ее, покачивается на складном кресле, засунув руки в карманы штанов.

— Она словно родилась для роли Лейси. Знаете, даже остановившиеся часы дважды в сутки показывают точное время.

Либерти наслаждалась его хриплым баритоном и не могла удержаться, чтобы не польстить ему:

— Как приятно слышать настоящий актерский голос, от которого дрожат стены, а не эти тонюсенькие голосочки, — она наморщила нос, — которые несутся из телевизора!

Марш устремил на нее странный взгляд:

— А вы-то кто. Либерти Адамс? Не девушка и не женщина…

— Я журналистка. — Настало время действовать. — А Кит Рейсом? Она настоящая женщина?

От него можно было ожидать всего: и удара наотмашь, и объятий за упоминание дорогого имени.

— Кит Рейсом — одна из самых удивительных женщин, которых мне посчастливилось знать. Она — образец прямоты и чистоты. Она кормит чаек с подоконника, а ее дом тонет в диких розах. Она шутит, что только розы и удерживают дом на обрыве. Зато сзади у нее прекрасный сад. В этом вся Кит: она знает, когда и что не трогать, когда и что подрезать. — Он помолчал, подбирая слова. — Поверьте, она — находка для кинобизнеса. Именно своим умением причесывать лохматые места она пришлась здесь ко двору. Она взращивает в нас лучшее, создает рукотворные сокровища. В этом бизнесе полно хладнокровных людей, врагов подлинного искусства, поэтому видеть, что этим делом занялся настоящий человек, — редкое удовольствие. Это как бы реабилитирует всю профессию. Она честнее всех остальных — всех этих акул, вместе с которыми ей приходится описывать круги в мутной воде…

— Да, она честна и беззащитна.

Он помрачнел.

— То, что случилось, достойно сожаления. Мы должны добиться права на новую попытку. Все эти разговоры о страховой премии я считаю расхолаживающими, попросту вредными.

Не желая упускать возможность. Либерти сказала:

— Значит, вы возражаете против назначения на роль Верены Максвелл Александер? — Она затаила дыхание, ожидая ответа.

Брендан нахмурился:

— Что-то я вас не совсем понимаю…

— А иначе зачем весь этот просмотр?

— Да о чем вы?!

— О собеседовании. У меня создалось впечатление, что назначение состоялось вчера и роль уже отдана Верене Максвелл Александер…

Он прищурился, словно Либерти превратилась для него в гусеницу, выползшую из-под камня.

— С чего вы взяли?

— Мой источник очень надежен.

— Будь я… — Марш задрал голову, потом снова посмотрел на Либерти. — В таком случае я попросту должен с вами проститься, — заявил он грубо.

— Но, Брендан…

— Кажется, вы не расслышали? Я сказал «до свидания» и не собираюсь повторять. Или вы хотите, чтобы я вас выпроводил?

Это прозвучало настолько угрожающе, что Либерти, схватив блокнот, термос и обе чашки, кинулась к выходу, решив не дожидаться, пока бык подденет ее рогами.

Спеша к высаживающему пассажира такси, она гадала, почему три интервью за один день закончились неудачей. Ей хотелось побыстрее оказаться дома, чтобы разобраться с пленками и блокнотными записями, — возможно, это поможет ей решить, как быть с Кит и зеленой черепашкой, вернувшейся к ней в сумку…

Запихивая в набитый рюкзак учебник геометрии, она не обратила внимания, как на углу Парк-авеню и 85-й улицы к ней подрулил небесно-голубой лимузин — «паккард» 1957 года.

— Черт! — Она зашагала дальше, и машина медленно поехала рядом. Она остановилась. — В чем дело? — обратилась она к водителю в униформе. Тот указал кивком головы на заднее сиденье. Когда стекло опустилось, она заглянула внутрь. — Ты ?

— Ну да, я. — Он распахнул дверцу.

Она осталась стоять неподвижно.

— Я хотела пройтись. Я пропустила физкультуру. — Она не отрывала взгляд от его руки на дверце.

— Садись.

— Ладно, только на два квартала.

Забравшись в машину, она услышала громкий щелчок замков, — В этом платье ты выглядишь потрясающе! Сядь поближе! — Он уткнулся носом ей в затылок. Она содрогнулась и ударила его локтем под ребра. — Я требую слишком многого?

— Лучше не трогай! Господи, некоторые совершенно не понимают намеков! — Она потянулась к полке бара и нашла серебряную баночку с надписью «Леденцы», из которой извлекла пачку жевательной резинки. Развернув обертку, она прочла вслух:

— «Пустой носок не может стоять сам по себе». Держи, это твое.

Они долго молчали. Наконец она прошипела:

— Обожаю торчать в транспортных пробках. Великолепное ощущение!

— Мне хотелось бы, чтобы это было надолго. Тогда я провел бы с тобой еще больше времени.

— Перестань, пожалуйста!

— Никак не могу вдоволь на тебя наглядеться. Это твое новое расписание…

— Я специально его так составила.

— Я ждал тебя несколько вечеров подряд.

— И напрасно. Я же сказала: ты зря теряешь время.

— Мне хочется, чтобы ты снова повела себя со мной как испорченная девчонка.

— И думать забудь! Все кончено.

— Не верю.

— Отстань!

— Ты была такой испорченной, что мне захотелось…

— Мне наплевать, чего тебе хочется. Больше этого не повторится.

— Я хочу, чтобы это повторилось. Я так решил.

— А я не хочу. Хватит с меня! Ты что, не понимаешь? Совсем больной?

— Зачем ты так поступаешь, миленькая? Знаешь ведь, что ты — единственное, что придает мне силы.

— Сам разбирайся со своими силами. — Она вытерла рукавом глаза.

— Волшебная наивность! Только не плачь, умоляю! Ты знаешь, как я не люблю, когда ты плачешь.

— За кого ты меня принимаешь ? — крикнула она. — За десятилетнюю нимфетку, стесняющуюся своего роста и сисек? Раньше я была уродиной, а ты — единственный, кто этого не замечал, а теперь меня хором называют красавицей, и я не собираюсь все испортить. Я к тебе не вернусь.

— О чем ты говоришь? Ты же знаешь, как я тебя ценю. Не только твое тело, но и ум, характер.

— Ценишь? Нашел дуру! — Она сжала кулаки. — Послушать тебя, так я — произведение искусства, статуэтка из фарфора.

Ты просто не понимаешь, что болен. Да, я вернулась и целый год помалкивала, но я знаю одно… — В ее тоне зазвучала угроза:

— Ты ходишь по лезвию ножа. Все считают: он такой сладкий, такой хитрый, такой смелый — значит, он главный. Когда ты захотел, чтобы я тебе отдалась…

Эти слова вырвались у нее помимо воли. Она зажала себе рот и отодвинулась от него.

— Твоя воображаемая аудитория никогда меня не подведет.

— Когда я сбежала, мне стало ясно еще кое-что. — Она бросила на него злобный взгляд. — Ј Ки-Уэст, работая в труппе, я познакомилась с настоящей аудиторией. Воображаемой она не годится в подметки.

— Зато воображаемая всегда с готовностью тебе аплодировала.

— Господи! — Слезы уже катились по ее щекам. — Думаешь, я должна помнить это всю жизнь?

Он стал наматывать на кулак прядь ее волос, подтаскивая все ближе к себе.

— Почему бы тебе не выступить для этой аудитории и сегодня, детка? — Сам знаешь почему. — Она еще пыталась вырваться.

— Потому что боишься ? Не бойся.

— Никого я не боюсь! — процедила она сквозь зубы.

— Моя отважная бегляночка! — Он еще сильнее потянул ее за волосы.

— Пожалуйста, не надо! Не надо…

— Ничего не могу с собой поделать. Ты так красива!

— Ничего подобного.

— Нет, красива! Ни единого изъяна!

— Боже! — всхлипнула она.

— Ты совершенно безгрешна. Всегда это помни.

Она закивала головой. Ее мокрые щеки горели огнем. Лотом послышалось знакомое жужжание: на окнах расправились черные шторки, и свет померк. Скоро в салоне стало совершенно темно.

Лимузин вырвался из пробки и свернул на тихую боковую улочку.

Его ладонь излучала нестерпимое тепло.

— Хочу тебя чувствовать, — прошептал он.

Она больше не сопротивлялась.