"Встреча" - читать интересную книгу автора (Буренина Кира)

Вполне вероятно, что в других семьях уже все по-другому, но в нашей семье День Победы и до сих пор почитается как самый великий праздник. И это вполне объяснимо: оба моих деда воевали, причем оба в авиации. Один был летчиком, командиром звена в легендарной эскадрилье «Нормандия, другой — политруком авиаполка, гвардейцем. Оба — герои Советского Союза, причем дед из легендарной эскадрильи — кавалер ордена Почетного легиона. Этим орденом его наградили совсем недавно в Эльзасе, в день юбилея полка.

Воспоминания о войне, письма с фронта, парадные мундиры с орденами и медалями, военные песни, фильмы — все это всегда составляло неотъемлемую часть великого праздника Победы.

Я стала переводчицей французского языка только благодаря Жан-Пьеру Ласкаре — наверное, самому общительному летчику французской эскадрильи, который переписывался с дедом всю послевоенную жизнь, пока не был похоронен на кладбище Пер-Лашез. Английский я выучила параллельно и, честно говоря, никогда не чувствовала к нему такой нежности, как к французскому. Что еще волнует меня в День Победы? Фильмы о войне. Наивные, снятые в павильонах Алма-Атинского Дворца культуры в сороковые годы, назидательные послевоенные и реалистичные фильмы семидесятых.

Один из них почитаем в нашей семье по сей день. «Прикрой, атакую!» — кричал комэск своему ведомому, и эта команда заставляла моих стариков вздрагивать даже спустя сорок лет после окончания войны.

«Запомни, внучка, все, что ты здесь видишь, — истинная правда. Такой была НАША война», — убежденно говорили деды спустя полтора часа напряженного вглядывания в экран — все равно в который раз.

Надо же было такому случиться, что в этом году мой шеф пожелал проводить переговоры в бизнес-центре серебристой столицы Британской Колумбии, в городе Ванкувере, именно девятого мая! Стоит ли говорить, что я всеми силами пыталась отказаться от поездки? Однако это только подлило масла в огонь, и шеф, у которого в жизни нет ни праздников, ни будней, а есть сплошной день под названием «бизнес», строго-настрого приказал мне прилететь самым неудобным рейсом, чтобы сразу же начать переговоры. Сам он прибывал в Ванкувер частным самолетом из Нью-Йорка — комфортабельно и культурно.

После многочасового перелета над Атлантикой я судорожно зевала и никак не могла сосредоточиться. Шутка ли — в Москве четыре часа утра, самое время поспать, а здесь уже три часа дня! Два раза я переспросила, пока осознала вопрос таможенника, едва могла сформулировать название гостиницы для водителя такси и, мертвая от усталости и смены часовых поясов, разрешила портье схватиться за мой чемодан и водрузить его на пустую золоченую тележку для багажа.

— Is that all your luggage? Est-ce que c'est tout votre bagage? — В вопросе портье мне послышалась издевка. Его широкое лицо с задорным носом уточкой и чуть опущенными вниз уголками глаз вот-вот готово было расплыться в улыбке.

— Да, у меня только один чемодан, — сообщила я, — я даже могу донести его до номера самостоятельно.

Но портье уже катил тележку к лифту, и мне ничего не оставалось делать, как величественно следовать за ним по широкому мраморно-пафосному холлу роскошной пятизвездочной гостиницы. Я знала, что портье любят одиноких леди, путешествующих налегке; надо просто вцепиться мертвой хваткой в чемодан или саквояж, а потом стоять с постной миной в номере отеля, ожидая, когда непрактичная дама выудит из сумки крупную купюру (кому охота идти менять деньги в ближайшее отделение банка?). Я знала этот старый трюк и, надо же, попалась на него сама! Объясняю это только усталостью и... лицом портье, до неприличия казавшимся мне знакомым. Тренированное ухо давно уловило акцент, но в Канаде много эмигрантов. Настоящий рай для гастарбайтеров!

— Merci, madame, — портье низко склонился над моей рукой, цепко выхватив из нее купюру, — если вам что-нибудь понадобится... Si vous volez...

— Thank you, — я бесцеремонно оттесняла улыбающегося наглеца к двери, — ничего мне не понадобится!

Наконец-то можно броситься на широкую кровать! Как хорошо, что у меня есть еще три часа до приезда шефа! Уже засыпая, я вяло подумала о том, что надо обязательно распаковать чемодан, а потом перед глазами возникло лицо портье. Еще приснится! Нет, он определенно кого-то напоминает!

Разбудил меня настойчивый звонок телефона: шеф сообщил, что он уже прилетел и что ждет меня через час в баре отеля, после чего мы отправимся на деловой ужин. Я взглянула на часы, произвела подсчет и определила, что в Москве сейчас вот-вот должно наступить утро девятого мая. К параду оба деда обязательно встанут, будут смотреть, переживать.

А я здесь, в Ванкувере. Ладно, сейчас быстро распакую чемодан (надеюсь, что костюмы не помялись), приму душ, быстренько уложу волосы, чуть-чуть косметики — и готова!

Спустя час я, надушенная и бодрая, восседала на высоком табурете у барной стойки и попивала апельсиновый сок.

— Привет! — Шеф плюхнулся на соседний табурет и махнул рукой мордатому бармену: — Один скотч, плиз!

— Как долетели? — вежливо осведомилась я. Он сморщился:

— Болтанка! Жуть! Как в Москве?

— Праздник! — многозначительно заметила я.

— Да? — Он рассеянно покрутил картонный кружок под стаканом.

— Что нам предстоит? — предпочла я перейти на деловой тон.

Шеф нахмурился и стал излагать суть проекта, о котором нам предстояло беседовать с канадскими партнерами, но я не слышала его. В баре появился тот самый портье, который так галантно доставил мой чемодан в номер. Теперь, без униформы, он выглядел проще и моложе. Он махнул рукой бармену, тот перегнулся через стойку, подставил свое волосатое ухо, в которое портье что-то жарко застрекотал. Бармен выслушал эту тираду, величественно кивнул и повернулся к новому клиенту. Портье отошел, и снова его профиль показался мне удивительно знакомым.

— Вы меня слушаете? — Шеф с недоумением смотрел на меня. Я сделала строгое выражение лица и кивнула.

Когда шеф увлечен, он может повторяться бесчисленное количество раз. Сейчас он загорелся новой идеей, ради воплощения которой мы и прибыли в Ванкувер. Шеф убежден, что в России с переработкой леса дела обстоят совсем плохо. Где можно набраться опыта? Первая поездка в Канаду состоялась три месяца назад, после которой он не спал, не ел, мотался по стране, скупал акции давно стоящих предприятий лесоперерабатывающей промышленности.

«Продукция лесной переработки — это high tech, — шеф назидательно поднимал палец, — мы практически отдали этот рынок Китаю, Швеции. Лесное хозяйство надо восстанавливать». Сегодня мы вплотную приблизились к реализации этой идеи: нас пригласил на обед один магнат канадской лесоперерабатывающей промышленности, отдающий свое устаревшее оборудование в лизинг. Нас предупредили, что обед в особняке магната будет деловым, поэтому наряжаться не стоит.

— Смотрите, — шеф качнул бокалом в сторону высокого худощавого мужчины, сидевшего за столиком, — да ведь это Жан-Жак!

— Точно, он, — подтвердила я, чувствуя приятное покалывание в области солнечного сплетения.

Жан-Жак единственный человек, к кому мой шеф относился по-дружески, жизнелюбивый, вечно молодой, подтянутый и невероятно обаятельный, тоже увидел нас и сделал приглашающий жест к своему столику.

— Пойдем, поболтаем немного, — скрывая радость, пробормотал шеф.

Когда-то Жан-Жак заразил шефа любовью к яхтам, и теперь, где бы они ни встретились, разговор неизменно протекал в русле обсуждения достоинств и недостатков различных плавсредств.

— А вы все хорошеете. — Галльский шарм Жан-Жака, обращенный на меня, всегда производит нужный эффект. Я почувствовала, что немного краснею и становлюсь красивее от восхищения, сияющего в глазах нашего французского друга.

— А вы выглядите как настоящий капитан. Где ваша прекрасная яхта? — Я с удовольствием рассматривала темно-голубой блейзер Жан-Жака, похожий на капитанский китель.

— А как же! — И он со значением похлопал себя по колену. (Я знала все значения французской жестикуляции, но этот жест растолковать не смогла.)

— Что это значит?

— Фланелевые серые брюки.

Шефу надоело слушать наш диалог, и он попросил перевести последнюю фразу.

— А-а-а, — лукаво засмеялся он, похлопывая Жан-Жака по плечу.

— А-а-а! — точно в тон ответил ему француз.

— Но я ничего не понимаю! — возмутилась я. И на двух языках последовала благожелательная лекция.

Этикет береговой одежды яхтсмена непосредственно произошел от английского стиля, узнала я, самый традиционный предмет гардероба — темно-синий двубортный блейзер с золотыми пуговицами имеет в родоначальниках китель морского офицера капитанского флота. Золотые пуговицы отражают логотип портного или магазина, а в Англии есть даже специальные компании, которые выпускают пуговицы только для капитанов-яхтсменов. В большой цене старые пуговицы от реальной морской формы. Недавно конвертик с десятью позолоченными кружочками ушел на Женевском аукционе за восемь тысяч фунтов стерлингов.

Я сморщила нос:

— Было бы за что платить!

Француз и шеф уставились на меня с почти священным ужасом.

— La femme, — снисходительно пробормотал Жан-Жак.

Далее я узнала, что темно-синий пиджак с ослепительно белыми брюками смотрится сногсшибательно только в пределах гавани. По мере удаления от зоны порта правила хорошего тона диктуют сменить нижнюю часть туалета на экземпляр из светло-серой фланели.

(Ага, теперь понятно, почему Жан-Жак так любовно похлопал себя по коленке.)

Можно носить блейзер с бежевыми слаксами или вельветовыми брюками красного оттенка.

— Но, — шеф поднял указательный палец вверх, — только в том случае, если капитан уже однажды пересек Атлантику.

Жан-Жак понял все без перевода и, смеясь, кивнул головой.

— Вообще-то классикой, — продолжил он, — считается пара: двубортный блейзер и коричневые брюки из грубого твида. Обязательны рубашка в тонкую полоску и полосатый галстук. И никакой синтетики.

Прослушав эту лекцию, переводя попеременно некоторые тонкости Жан-Жаку и шефу, я почувствовала себя расслабленно и впервые подумала о том, как все-таки здорово, что у меня такая профессия.

— Ну что же, — Жан-Жак встал из-за стола и изящно поклонился, — вынужден попрощаться с вами, дорогие друзья. Мы ведь еще увидимся. Моя яхта «Женевьева» ждет меня.

Когда после бурных уверений в дружбе со стороны шефа Жан-Жак все-таки ушел, показалось, что в баре стало темнее, а отвратительная музыка загремела громче.

— Удивительно, сколько в этом человеке жизнелюбия и оптимизма, — пробормотала я.

— Мда... — протянул шеф. — А вы в курсе, что десять лет назад в железнодорожной катастрофе погибли двое его детей, а пять лет назад его жена Женевьева покончила с собой, не в силах пережить эту катастрофу.

— Что вы говорите? И он вам это все рассказал?! — воскликнула я, впервые отмечая в голосе шефа человеческие нотки.

— Да. — Его взгляд был обращен куда-то вдаль. — Каждый год Жан-Жак проводит несколько месяцев подряд в частной клинике в Швейцарии.

— Какой ужас! — Я подавленно разглядывала кофейную гущу на дне чашки.

— Вы готовы? — первым очнулся шеф и взглянул на часы.

— О да! — Я встала из-за стола.

— Тогда поехали! Нас ждут! Честно говоря, я волнуюсь.

Серебристые ели и кедры защищали особняк магната Леско от чужих глаз. Саут-Вест-Мэрин-драйв, самый фешенебельный район Ванкувера, словно парит над городом.

В ясные дни отсюда можно разглядеть границу с американским штатом Вашингтон. Этот район считается символом успеха и процветания. Другим символом являются плоты на реке Фрэйзер. Вот и сегодня пыхтящие буксиры с усилием тянут их к лесопилкам.

Машина подвезла нас по гравийной дорожке прямо к роскошной двери из красного дерева. Мы позвонили в старомодный звонок и стали ждать. Спустя три минуты дверь распахнулась, на пороге стоял величественный старик.

— Вы к кому? — Его цепкие черные глаза моментально «считали» информацию.

— Мы к господину Леско, нам назначено, — отчеканила я, ежась под острым взглядом дворецкого.

— Входите, я доложу, — веско сказал старик, оглядев нас подозрительным взглядом частного детектива, и мне почему-то захотелось развернуться и убежать из этого дома, в котором все вопило о благосостоянии хозяина.

— Вон видишь, — шеф толкнул меня локтем в бок, — на стене висит грамота?

— Ну и что?

— Леско мне в прошлый раз рассказывал, что она подписана королевой Англии!

Я оглядела просторную гостиную, куда нас привел дворецкий. Что еще можно было ожидать от дома, в котором висит грамота с подписью королевы? Магнат неслышно вошел в гостиную, несколько секунд с удовольствием созерцал наши лица, а затем громко кашлянул. Мы обернулись, шеф заулыбался, господин Леско протянул ему руку и заговорил неожиданно глухим, как из подземелья, голосом.

Обед был накрыт в огромной сводчатой, как станция московского метро, столовой. Стол был уставлен изысканной фарфоровой посудой, вазочками с фиалками, стекло и серебро слепили глаза. Шеф сразу же приступил к делу: деревообрабатывающие станки не давали ему покоя. Я стала переводить и растерялась: наш хозяин шепелявил, отчего многие слова звучали совсем по-другому, и мне приходилось переспрашивать. За столом прислуживал официант с выправкой офицера, блюда были настолько французскими, что невозможно было понять, что ты ешь — мясо или рыбу. Шеф быстро жевал, жестикулировал и постоянно перебивал господина Леско. Тот улыбался, шевелил мохнатыми бровями, отпивал вино из пузатого венецианского бокала и слушал шефа. Видимо, в русском предпринимателе он узнавал себя, ведь бизнес — самая горячая и самая постоянная страсть.

Уже стемнело, когда мы покинули особняк господина Леско. Довольный сделкой, канадский магнат смеялся гулким смехом, похожим на лай собаки Баскервилей. Шеф улыбался и без конца пожимал руку магнату. Лесная промышленность России спасена, да и банковский счет шефа будет пополнен. Все довольны.

В машине по пути в гостиницу шеф продолжал улыбаться. Его идея обрела вполне реальную оболочку и больше не изматывала его мозг. Он рассеянно глядел по сторонам, невнимательно слушал мои замечания, а потом заметил:

— Вы вполне можете успеть домой, если улетите ближайшим рейсом.

— Вы меня отпускаете? — Я не верила своим ушам.

— Конечно. Вы хорошо поработали, можете теперь отдыхать.

Вихрем я ворвалась в отель, подбежала к стойке регистрации и попросила выписать счет. Рейс в Москву ровно через час. Я спешно собрала свои вещи, упаковала чемодан и покинула уже такой обжитой уютный номер. Выкатывая чемодан на улицу, к стоянке такси, я увидела знакомого портье. И меня осенило: «Серега Синицын!» Прежде чем я успела опомниться, русская фамилия сорвалась у меня с губ! Но я знала, что ошибки не будет.

Портье вздрогнул, дернулся всем телом, тележка, груженная багажом, накренилась, и чемоданы медленно, словно раздумывая, стали съезжать на безупречно чистый асфальт. Уши носильщика заалели, водружая «ла багаж» назад, на тележку, он старательно делал вид, что не понял меня.

— Вам такси, мадам? — нетерпеливо осведомился таксист, выходя из машины и принимая у меня из рук чемодан. — В аэропорт?

— Да-да, конечно. — Я криво улыбнулась и, не глядя на растерянного портье, уселась в машину.

Надо же, встретиться в другом полушарии с Серегой! Одноклассником, с которым просидела за одной партой почти восемь лет! Серега был влюблен в меня с первого класса, носил за мной портфель, а однажды на день рождения подарил сшитое самим сердечко и зашил в него письмо — объяснение в любви. Это было первое объяснение в любви в моей жизни.

Помню, как наши родители водили нас девятого мая на Красную площадь, и мы выстаивали длинную очередь к могиле Неизвестного солдата, сжимая в руках букеты тюльпанов... Что же с ним произошло? Мы так и не успели поговорить, а жаль...

Рейс на Москву задерживался, и я отправилась в бар пить кофе. Одну стену бара занимало огромное окно, выходящее на летное поле, с которого взлетали большие белые аэробусы. Ну и денек сегодня! Во-первых, неожиданная встреча с Сережей. А во-вторых... Встреча с собственным шефом, который отрылся сегодня совсем с другой стороны. Не такой человек Жан-Жак, чтобы открывать свою душу первому встречному. Да и вообще во Франции все скелеты спрятаны в семейных шкафах. Значит, мне еще только предстоит узнать моего начальника, несмотря на то что мы так долго работаем вместе.

Как там, в Москве? Деды уже, наверное, выпили по стопочке за праздник, помянули товарищей, поздравили тех, кто еще жив. На экране телевизора мелькают черно-белые кадры военных картин. Сегодня обязательно покажут тот фильм — молодые одухотворенные лица, маленькие смешные «ястребки», и в который раз в бой пойдут одни старики. Говорят, что военные летчики приняли эту картину настолько безоговорочно, что их рассказы о фронтовых буднях собственной эскадрильи все больше и больше напоминают подробности фильма. Высоко в небо взлетит Маэстро из поющей эскадрильи, и там, в небесах, до следующего Дня Победы замрет его фраза: «Будем жить!»