"Параллели" - читать интересную книгу автора (Циргибель Герберт, Метцнер Гунтер, Самайт...)

Рейнхард Хайнрих, Эрик Симон ИГНОРАНТЫ

В отдельных местностях случаются примечательные события. Некоторые из них фиксируются, другие даже не замечаются.

Происходящее в Нетницгрунде не привлекло большого внимания. Возможно, оно было взято на заметку всего лишь двумя людьми, которые, со своей стороны, не проявили к делу особого интереса и определенно не читали сенсационных статей в некоторых местных газетах. Да оба эти человека и не имели в тот августовский вечер никакого намерения выискивать какую-нибудь сенсацию. От шума и выхлопных газов дрезденского центра они сбежали в спокойное южное предместье и по тихой улочке добрались незаметно до Нетницгрунда. Но еще вопрос — случайно ли они здесь оказались, потому что эта долина с прудом за лесочком, как и прежде, необычайно романтический уголок. А в верхнем течении ручья, там, где долина продолжается за деревней, уже как Ойшютцерская Долина, даже немного жутковато.

У Ирены и Чарли, очевидно, не было особого желания попасть туда как можно скорее, потому что после елового лесочка они пошли совсем медленно (возможно, правда, по другим причинам) к пруду мимо луга, который зимой был привлекательной и даже опасной санной горой.

Знали ли они о скамейке позади еловой чащи, неизвестно; но неожиданно они увидели в углублении у ручья красноватое мерцание, слишком неяркое для костра и вообще чересчур призрачное для естественного источника света. Казалось, сама земля светится, и ничто другое. Усиливающиеся сумерки делали свечение все интенсивнее, и Ирена успокаивала себя мыслью о всеобщем годовом собрании светлячков. Так как Чарли тоже не знал, чем все это объяснить, он довел Ирену до берега пруда, но затем под предлогом, что хочет сесть на скамью (которую он, возможно, только что увидел), свернул с прямого пути вправо и усадил Ирену рядом с собой на скамейку — теперь от светившейся земли их отделяла водная гладь. Оба разговаривали шепотом о свечении, Чарли тоном знатока рассуждал о химическом, холодном свете, выделяемом некоторыми бактериями; Ирена ему не верила, а пока они спорили и шептались, свет незаметно исчез. Что произошло после дискуссии — частное дело обоих.

Но день спустя на том месте, где было свечение, один охотник застрелил во сне зайца — именно заяц спал. В этом не было бы ничего особенного, если бы этот же охотник не утверждал в кабачке Моро, что еще в конце той же злополучной недели земля в том месте, где лежал заяц, ему показалась горячей. Он установил это, когда, объясняя своему другу, где был заяц, прорезал пальцем овал в твердой, высохшей глине. А его друг, студент, увлекавшийся славистикой, удивился сухости в этом месте, где наперекор раскаленнейшему августовскому солнцу почва никогда не высыхала. Не случайно в названии ближайшей деревни Мокритц содержится слово славянского происхождения «мокрый».

Но когда они оба об этом рассказывали в кабачке, никто им не верил, потому что охотник даже не смог сказать, разрешено ли в это время бить зайца.

Этим было доказано, что свечение было целиком природного характера, а горячий сухой участок за прудом стали считать охотничьим заповедником баек.

Репортаж в Саксонской «Вечерней газете» от 5 сентября 1976 г.:

«С некоторых пор туристским аттракционом № 1 в Дрездене считается местный иллюзионист Тобиаш Бендель. Он наотрез отрицал участие в иллюзионном представлении на Пражской улице, однако многое говорит за то, что посредством ловкого обмана он пытался привлечь к себе внимание дрезденцев и, больше того, — туристов. К сожалению, удалось отыскать свидетелей лишь одного-единственного спектакля, и все пятнадцать видели, как возле ног господина Бенделя появились четыре зеленых ядра и покатились вперед, в то время как г-н Бендель деловито, будто не заметив ничего, брел по Пражской улице и механически крутил палочку в руках. Слишком вызывающим было его поведение, чтобы остаться незамеченным. Ядра скользили перед ним по прямой то быстрее, та медленнее, потом начинали кружить друг за другом и потом снова выстраивались по курсу к главному вокзалу, потому что господин Бендель, выйдя из магазина игрушек, вблизи панорамного кинотеатра, тоже направлялся в южном направлении. У отеля «Нева» господин Бендель изменил направление своего движения, чтобы остаться на сузившейся пешеходной дорожке, ядра же неутомимо скользили дальше по зеленому газону. За пятнадцать метров до перекрестка господин Бендель. кажется, почувствовал опасение за свои ядра, однако, будто не имея к этому отношения, он сделал так, что они исчезли, а сам и дальше вертел своей палочкой. Было похоже, что ядра погрузились в плоскость газона. Некоторые упорно стоят на том, что так именно оно и было.

Якобы ядра видели еще раз на зеленой лужайке перед институтом дорожного транспорта, когда они скользили в направлении Мокритца, но мы не верим этому, так как господин Бендель совершенно определенно поехал на трамвае от вокзала к площади Фучика, где и исчез в водовороте рыночной толпы».

Во время одной из прогулок по Хоэнштайну забрел я однажды в Плауэнскую долину. Я уже собирался пойти в Дом культуры, в подвал «Скалы», выпить кружечку пива, как вдруг увидел в каменоломне фигуру, показавшуюся мне знакомой. Я подошел ближе и узнал моего друга Луиса Вильденхайна, который, однако, тут же исчез. Вероятно, он прошмыгнул в один из старых, заброшенных гротов этой бывшей каменоломни.

Я знал Луиса еще по школе, потом я потерял его из виду; но после учебы он вновь появился в кругу знакомых мне лиц, то есть мы встречались от случая к случаю. Теперь он работал на одном большом электронном предприятии, а в свободное время занимался своим хобби, которое, видимо, тоже было связано каким-то образом с электроникой.

В последующие дни я не раз встречался с ним, но ничего не спрашивал о каменоломне. Пусть он сам раскроет тайну. Уже нескольким людям бросилось в глаза что вместо того, чтобы, как другие люди его возраста, поехать на танцы в народный дом «Лаубегаст» и в перерывах сопроводить кого-нибудь к берегу Эльбы для прогулки, он гораздо чаще держал путь в Плауэнскую долину, особенно в светлые лунные ночи.

Так длилось неделями, свыше месяца. Луис еще был совсем нормальным, по крайней мере, в главном смысле слова. И вдруг неожиданно — это случилось летом — у него что-то сдвинулось. Он бегал по городу с искаженным лицом, принимал успокаивающие средства и стал каким-то легковерным, он даже верил в расписание движения трамваев — правда, летом такое можно себе позволить. Но не только это казалось в нем странным. Его руки иной раз дрожали, и со всей отчетливостью у него проступали признаки старения. Все эти изменения в один прекрасный день нашли свое объяснение.

Вечером я нашел его в кафе-эспрессо, где он опрокидывал уже как раз седьмую чашечку мокко, — как и предыдущие, вкупе с коньяком. Он уставился прямо перед собой, выпил и мой кофе, который я только что принес от стойки, и непрерывно шептал:

— Как это только случилось? Я не хотел этого.

Я спросил его:

— Что с тобой? Что случилось?

— Да. Я был… Как это только произошло? Я же не хотел этого, понимаете ли вы, маленькие серые… Ты что-то сказал?

— Чего ты не хотел? Где ты был?

— В каменоломне. Я никогда не хотел этого. Если об этом узнают люди… Где я был? В каменоломне.

— Расскажи же и успокойся!

— Ах, привет тебе, откуда ты взялся? Конечно, я был в каменоломне, знаешь, и это было ужасно. Как это могло случиться, никто мне не поверит…

Я должен был подтвердить, что я тоже был в каменоломне, но ничего ужасного не нашел. Прежде чем Луис перешел к делу, он наговорил еще бог знает чего. Но вот наконец он заговорил связно:

— Ужасно. Сегодня ночью я был биоавтоматом.

Я поежился, а он был на грани обморока. Этого я бы не ожидал от хорошего коньяка с мокко. Но слушал я внимательно каждое слово.

— Поверь мне, Рейнхард. — И в первой части он поведал мне только о том, что это было ужасно. Но все рефераты содержат растянутое общее вступление, и поэтому, оставляя в стороне бесконечный рефрен «я этого не хотел, это было ужасно», перейдем к существу сказанного Луисом Вильденхайном:

— Вход в мой грот представляет собой узкую щель, потому что он почти засыпан во время обвала. Я собирался там без помех испытать электронный мозг, который сам сконструировал. Вот уже почти год, как я регулярно там работаю. Часто по ночам. Иногда меня клонило в сон, но никогда еще это не происходило в то время, когда я сидел с электронным клобуком на голове, с помощью которого я на себе первом исследовал собственную мыслительную деятельность. Обычно с помощью устройства в клобуке мой собственный мозг влиял на электронный аналог, но сегодня ночью эти отношения стали взаимными, так как я заснул с электроникой на голове. Раньше я считал излишним тратиться на встроенную электронную защиту от встречного влияния, во всяком случае, до сегодняшнего дня.

Сопряжение было ужасным. Мой мозг быстро устал, и теперь любая его функция, которую он не в силах был осуществить, тут же перенималась электронным мозгом. Таким образом, мой мозг словно тихо плескался рядом с электронным аналогом, бурлящим от напряжения и полноты. Но ведь электронному аналогу я сообщил совсем другие органы чувств, нежели свойственные человеку. Видеть он не мог, следовательно, я тоже нет. Зато он принимал электромагнитные колебания любых частот и понимал их, если это был какой-либо язык. Во всяком случае, так было и сегодня ночью, так я понимал язык глумби.

— Что? — До сих пор я еще вполне успевал следить за его рассуждениями. Луис, фанатичный читатель всевозможных фантастических романов, уже давно носился с подобными проектами — например, соединения человеческого и электронного мозга, и если это всерьез, то ни к чему хорошему не приведет. Но как он вдруг вышел на каких-то глумби — это для меня было ребусом. — Ты сказал «глумби»?

— Да, так они называли себя. По системе акустической направленности и дальномеру я мог косвенно наблюдать их, во всяком случае, их оболочки, круглые ядра, без верха, без низа, цветом соответствующие, вероятно, зеленой зоне спектра. Ядра парили, они пронизывали земную поверхность, проходили — правда, с трудом — даже сквозь камни. При этом они говорили между собой о том, как глуха и пустынна все-таки эта планета, вся литосфера ее безжизненна. Только в верхних слоях ощутима радиоактивность, там могла бы быть жизнь, но ее нигде найти не удалось! Один возражал его, однако; убедили в этом.

А я мог только слышать это и не мог ничего сказать, для этого у электронного мозга нет органа. Все было как сон, навеянный ощущениями электронного мозга. Ошибочные ощущения при этом исключаются. Глумби гостят на Земле. Откуда они направляются, куда уходят об этом они не рассказывали друг другу, ведь им-то э, уже известно…

…Все было ясно. Луис свихнулся. Его электронный мозг, очевидно, действительно повлиял на него будучи мастерски изготовленным, и вынудил Луиса вообразить всю эту историю. Его бедному истощенному духу требовался немедленный отдых, и я пригласил его на уикэнд к себе. Он отказался от приглашения и городил дальше вздор о своих глумби и электронных органах, причем об электронике я еще слушал вполуха, а остальное уже трудно воспринималось. Постепенно он уставал все больше, и я заказал для него такси, чтобы он смог еще сегодня попасть домой.

Гм, этот электронный мозг, откуда это только у него?

— Оп-ля, — сказал Флоп. — Но здесь и воняет.

Действительно, окружение было наполнено материями, которые действовали на его хоботок исключительно неприятно. Он быстро завинтил люк транспортного шара и дал газ. Ему с первого дня не понравилось здесь; без несущего ядра на этой пологой планете можно в два счета разбиться. Его друг Наффнил отсоветовал ему было посещать эту пустынную планету; он уже некоторое время назад познакомился с ней, хотя и в несколько лучшем месте, одной мерой ближе к экватору, недалеко от большого центрального скопления воды. Какой озорник, интересно только, собрал на этой планете такое безответственно большое количества воды?

Лакеи, хотя и не бывавшие никогда на планете, но уверявшие, что знают о ней, утверждали, что поверхность населена живыми существами.

В ответ на это Флоп мог только рассмеяться. Как могли бы уцелеть на поверхности существа, к тому же мыслящие, там, где не было признаков пищи, зато имелись наиопаснейшие соединения кислорода в неслыханно больших количествах, и в атмосфере был даже чистый кислород! В конце концов, вообще лишь внутри планеты элементы могли кристаллизоваться в живые формы, чтобы позднее совершить эволюцию от примитивнейших, почти монокристаллических мельчайших существ до интеллигентных представителей минеральной фауны, таких, как глумби. Даже лакеи, которые всегда все лучше всех знают и злые языки которых утверждают, что у глумби несовершенное молекулярное строение, — даже они обитали в минеральной среде внутри планеты.

Флоп затормозил, спустился в шлюз и выбрался из ядра. Его коллеги, исключительно глумби, как и он сам, отдыхали после напряженного трудового дня, неподвижно вися на потолке средней секции. Они перешли к этому виду разрядки после того, как один из возвращавшихся в свинцовом помутнении наткнулся на своих товарищей, отдыхавших на полу, и в результате так спутал себе линию дислокации, что ее не без труда потом разобрали.

Оглядевшись в средней секции, Флоп начал свой обход. В обязанности начальника экспедиции входил среди прочего контроль за правильностью радиолучевого уничтожения отходов. Он подошел к лучевой трубе и убедился, что ствол вот уже семь дней показывает одно и то же направление. Семь дней инфракрасного излучения в одном и том же направлении, это нельзя было себе позволять на планете с мыслящей жизнью.

Флоп яростно скрежетал гранями зерен. Пусть лакеи говорят, что им вздумается. Уже в первый день, когда лучевая труба в шесть раз превысила допускаемую отметку, любой невооруженным глазом увидел бы Землю пылающей в круге, соответствующем диаметру трубы. Это свечение разумным существам определенно бросилось бы в глаза, и они как-нибудь дали бы о себе знать.

Так или иначе на поверхности не могли быть никаких мыслящих живых существ, и согласно опыту таковых всегда следовало искать внутри. Однако и внутри планеты глумби обнаружили всего лишь одно крайне примитивное, преимущественно состоящее из металла и полупроводников и к тому же неспособное двигаться живое существо, об интеллигентности которого не могло быть и речи и которое скорее принадлежало к минеральной флоре, чем к фауне. В общем, здесь было пусто.

Флоп все же изменил направленность лучевой трубы согласно предписанию и отправился дальше…

Потом он взялся за кассеты с отснятыми изображениями. Четыре члена экспедиции в последние дни были выставлены один на один с силами природы на поверхности этой планеты. Большие, похожие друг на друга предметы из белковых соединений хаотично передвигались по экрану. Лишь благодаря каменной терпеливости оператора можно было сделать из этого фильма хоть какие-то выводы о поверхности. Другой бы на его месте выключил прибор из-за неинтересного кишения безжизненных предметов. В одном месте Флоп удовлетворенно кивнул. Особенности почвенного профиля были действительно хорошо зафиксированы. К сожалению, клеточно-подобные каменные образования тоже были переслоены содержащими белок соединениями.

С этой планетой было нечего делать.

Такой вывод побудил Флопа принять решение о скором старте. Он разбудил своих коллег и собрал приборы.

Вскоре корабль, хрустя, пронзил камни и почву, затем со свистом рассек воздух и с легким жужжанием вошел в просторы вселенной. Еще раз облетели Луну, обнаружили на этот раз несколько металлических существ, которые, однако, не проявили никакой реакции в ответ на позывные. Это были определенно автоматы, которым было поручено отсюда наблюдать за планетой. Какие-то находчивые космонавты, видимо, расставили их, чтобы не рисковать собственной жизнью, к тому же на столь нерентабельном объекте.

Предположительно это даже могли быть лакеи, члены центрально-галактического объединения информации. Ведь они повсюду суют свой нос. Но на этот раз глумби с Флопом во главе уж покажут лакеи, насколько аморфна покинутая всеми минеральными умами эта планета.