"Тьма века сего" - читать интересную книгу автора (Перетти Фрэнк)

Глава 4

Если бы кто-нибудь смог его увидеть, то скорее всего пришел бы в ужас не от вида шершавого бородавчатого тела этой отвратительной рептилии, а от того, как она полностью, без остатка, будто черная дыра, поглощает свет. Жуткое создание скорее напоминало тень, причудливо перемещающуюся в пространстве. Но все дело в том, что этого маленького беса невозможно было увидеть человеческим глазом: невидимый и нематериальный, кружил он над городом, кувыркаясь то в одну, то в другую сторону, влекомый вперед не ветром, а усилием воли. Крылья этого чудовища, которые казались от быстрого движения плотной серой массой, трепеща и шурша, несли его, как пропеллер.

Существо походило на страшную маленькую химеру, как и подобает демону. Кожа его была слизистой, непроницаемо черной, тело тощим, паукообразным, получеловеческим, полуживотным. Два огромных выпученных желтых кошачьих глаза выступали вперед. Они щурились и вращались, постоянно что-то высматривая. Дышал демон прерывисто, выпуская при этом вонючие, светящиеся серные клубы пара.

Демон неотступно следовал за своим подопечным: водителем коричневого «бьюика», пробирающегося по улицам Аштона в дальний конец города.

Маршалл покинул «Кларион» немного раньше обычного. После утреннего переполоха было даже странно, что номер все же был сдан в печать, и теперь персонал был занят подготовкой следующего. Газета маленького городка выйдет вовремя… и сегодня, может быть, ему представится возможность хоть немного познакомиться со своей дочерью.

Санди, рыжеволосая красавица, была единственным ребенком в семье. У нее были хорошие задатки, но, увы, львиную часть детства ей пришлось провести с вечно занятой матерью и отцом, которого в нужную минуту никогда не было дома. Когда они жили в Нью-Йорке, удача сопутствовала Маршаллу почти во всем; единственное, что ему не удавалось, – быть для Санди настоящим отцом, в котором она так нуждалась. Она всегда напоминала ему об этом, но, как правильно заметила Кэт, они были слишком похожи друг на друга. Дочь постоянно требовала любви и внимания, и Маршалл действительно уделял ей внимание, но такое, какое уделяет собака кошке.

«Никаких стычек, – уговаривал себя Маршалл. – Ничего, что могло бы уколоть или ранить ее. Пусть говорит, нужно дать девочке выговориться, высказать свои чувства, и не быть к ней строгим. Любить ее такой, какая она есть, дать ей возможность быть самой собою, не отталкивать ее».

Уму непостижимо, но его любовь к ней всегда выражалась в раздражении, гневе и колких словах. Единственным желанием отца было достичь контакта с дочерью, завоевать ее расположение, но до сих пор это ему не удавалось сделать.

Ну, Хоган, попытайся, попытайся еще и уж постарайся хоть на сей раз ничего не испортить.

Свернув налево, он увидел прямо перед собой университет. Вайтмор-колледж выглядел, как большинство американских университетских городков, – красивый, с солидными зданиями, которые с первого взгляда убеждали вас в учености тех, кто их населял. Широкие аккуратно подстриженные газоны пересекались мощеными камнем дорожками. Громадные валуны, кусты и статуи украшали зелень газонов. Все было так, как и подобает хорошему колледжу, включая автостоянку. Маршалл поставил машину и отправился искать Стьюарт Холл, в котором размещался психологический факультет. Там сегодня проходила последняя лекция Санди.

Вайтмор был частным колледжем, основанным в начале двадцатых годов каким-то богачом, пожелавшим оставить о себе память. Судя по старым фотографиям, некоторые из краснокирпичных зданий с белыми колоннами фасадов стояли здесь с самого основания университета. Они были памятником прошлому, стоящему на страже будущего.

Летом здесь было относительно тихо и спокойно. Какой-то студент младших курсов, кидавший «летающую тарелку», указал Маршаллу дорогу, и он свернул налево. В дальнем конце тополевой аллеи он нашел Стьюарт Холл, внушительное здание, по архитектуре напоминающее европейские соборы: с башенками и аркадами. Пройдя через большую двойную деревянную дверь, Маршалл оказался в просторном вестибюле. Звук захлопнувшейся за ним двери, отразившись от сводчатого потолка и гладких стен, отозвался громовым гулким эхом, и Маршалл подумал, что наверняка его услышали во всех аудиториях.

Он стоял в раздумье. В трехэтажном здании было более тридцати лекционных залов, и Маршалл не представлял, где ему искать Санди. Он двинулся по длинному коридору, стараясь не стучать каблуками. Похоже, тут нельзя было даже икнуть.

Санди училась на первом курсе. Они переехали в Аштон, опоздав к началу учебного года, и теперь девушка занималась дополнительно, наверстывая упущенное. Но главное, это был подходящий момент для того, чтобы войти в новую жизнь. Она еще не определила для себя основной предмет: присматривалась, проходя подготовительный курс. Какое место во всем этом занимала психология самопознания, Маршалл понятия не имел, но они с Кэт решили не давить на Санди.

Откуда-то извне в гротоподобный коридор доносились отзвуки лекции, громкие, но неразличимые слова, произносимые женским голосом. Маршалл решил идти на этот голос. Миновав несколько дверей с черными номерными табличками, фонтанчик для питья и тяжелую каменную лестницу с чугунными перилами, ведущую наверх, он остановился у двери с номером 101. Теперь слова доносились до него более отчетливо.

«… Итак, если вы принимаете простую онтологическую формулу: я думаю, значит я существую, это будет ответом на наш вопрос. Но быть – не предполагает иметь слысл…»

«Ах, вот что! Да тут больше пахнет заумью, которая Доставляет удовольствие слушателю и с помощью которой можно блеснуть академическими познаниями, но больше этот вздор ни на что не годится, – язвил про себя Маршалл. – Психология. Если бы все эти „промыватели мозгов“ могли для разнообразия до чего-нибудь договориться, от этого была бы польза. Прежде Санди оправдывала свою сопливую позицию ужасом, пережитым во время рождения. Ну, а что было потом? Плохо ее учили сидеть на горшке? Ее новое занятие – самопознание, вернее, самопоклонение, ее собственная персона. Она и так всегда была слишком занята собой, теперь ее учат этому в университете».

Он заглянул в чуть приоткрытую дверь и увидел просторный амфитеатр – ряды скамеек круто поднимались вверх – и на небольшой кафедре, на фоне черной доски – женщину, профессора, читающую лекцию.

"…смысл вовсе не обязательно берет начало в мышлении, как некоторые утверждают. "Я" вовсе не то же самое, что разум. И разум, фактически, подавляет существование "я", тормозит самопознание…"

Вот это да! Почему-то Маршалл ожидал увидеть пожилую тощую даму с пучком на затылке, в роговых очках и с блестящей цепочкой вокруг шеи. Но к его глубокому удивлению, профессор скорее подходила для рекламы губной помады или журнала мод: светлые длинные волосы, стройная фигура, выразительные темные глаза. Она слегка щурилась, но явно не нуждалась в очках ни в роговой, ни в какой другой оправе.

Затем Маршалл заметил в передних рядах сияние копны темнорыжих волос. Он узнал Санди, внимательно слушающую и что-то тщательно записывающую. Удача! Найти ее оказалось нетрудно. Он решил проскользнуть в зал и дослушать лекцию до конца. Это поможет ему понять, что изучает Санди, и найти тему для разговора с дочерью. Стараясь не шуметь, Маршалл примостился на свободное место в последних рядах.

Вот тут все и началось. Словно некий радар в голове профессора неожиданно уловил его присутствие. Она повернулась в сторону Маршалла и окинула его внимательным взглядом. Он вовсе не собирался привлекать к себе внимание, но теперь вся аудитория разом повернулась к нему. Маршалл оцепенел. Женщина пристально смотрела на него, казалось, она изучала его лицо, как будто оно ей было знакомо, словно она пыталась вспомнить кого-то. Выражение, появившееся на ее лице, заставило Маршалла вздрогнуть. Ее взгляд пронзил его, как удар ножа. Выражение глаз профессора было, как у разъяренной тигрицы. От непонятного, неясного страха у него перехватило дыхание.

– Что вам угодно? – спросила лектор, и единственное, что видел Маршалл перед собой в эту минуту, были ее пронзительные, полные злобы глаза.

– Я жду свою дочь, – ответил он вежливо.

– Не могли, бы вы подождать за дверью? – произнесла она тоном, не допускающим возражений.

Маршалл снова очутился в коридоре. Он прислонился к стене и стоял, уставившись в пол. Мысли путались в голове, сердце бешено колотилось. Он был сбит с толку и никак не мог понять, каким образом оказался в коридоре. Однако он стоял тут. Как же это произошло? Ну-ка, Хоган, перестань трястись и начни думать.

Маршалл попытался прокрутить внутри себя все с начала, но ему это удавалось с трудом, требовалась большая сила воли, как будто он вспоминал тяжелый сон. Глаза этой женщины! По тому, как она на него смотрела, было понятно, что она знает, кто он такой, хотя они никогда не встречались. И никогда раньше, ни в чьем взгляде он не видел и не чувствовал такой ненависти. К тому же взор этой женщины внушал страх, который все возрастал и доводил до полного изнеможения, до сердцебиения. Это был сковывающий страх, не имеющий никаких объяснимых причин. Маршалл был напуган до полусмерти… абсолютно ничем! Это было глупо. Он был не из трусливых, ни перед чем не отступал всю свою жизнь. Но сейчас впервые он испытал…

Впервые? Лицо Альфа Бруммеля со сверлящими серыми глазами вспыхнуло в памяти, и Маршаллом снова овладела слабость. Он стряхнул неприятное воспоминание и сделал глубокий вдох. Куда подавалась былая хогановская сила воли? Она, что, осталась в кабинете Бруммеля?

Маршалл не смог найти ни ответа, ни толком объяснить происходящее, в нем только росло чувство презрения к себе. «Опять я поддался, как гнилое дерево», – думал он и, как гнилое дерево, прислонился к стене и стоял так, чего-то выжидая.

Через несколько минут двери зала распахнулись, и студенты стали вылетать в коридор, как пчелы из улья.

Они не замечали Маршалла, как будто он был невидимкой, но ему было абсолютно все равно. Затем вышла Санди, Маршалл встрепенулся и двинулся к ней со словами приветствия, но она просто прошла мимо! Не повернув головы, не остановившись, не улыбнувшись, не ответив ему ничего! Проводив ее взглядом по коридору до выхода, Маршалл почувствовал всю глупость своего положения.

Он пошел вслед за дочерью. Хотя он шел ровным шагом, ему казалось, что он все время спотыкается. Он шагал нормально, отнюдь не волоча ноги, но у него было ощущение, что они налились свинцом. Он видел, как его дочь, так ни разу и не обернувшись, вышла из здания. Грохот захлопнувшейся за ней двери отозвался в бесконечно длинном коридоре тяжелым осуждающим эхом, как бы навеки разъединяя его с той, кого он так любил. Маршалл остался один в широком коридоре, онемевший, беспомощный, и его крепкая внушительная фигура казалась совсем маленькой.

Струйки удушливого зловонного пара, которые Маршалл не мог видеть, тянулись по полу. Это напоминало тихое течение воды под аккомпанемент недоступного слуху царапанья и скрежета когтей по кафельному полу,

Маленький бес накрепко присосался к Маршаллу, как скользкая черная пиявка. Его когтистые пальцы обвивались вокруг ног Маршалла, словно щупальца спрута, удерживая его и отравляя его дух. Желтые выпученные глаза на шишковатой физиономии наблюдали за ним, буравя насквозь.

Маршалл чувствовал глубоко внутри все возрастающую боль, и маленький дух знал это. Но удержать этого человека становилось все труднее. Пока Маршалл стоял в пустом коридоре, в нем начало просыпаться чувство отчаяния, любви и горечи. Жалкие остатки раздражения и запала догорали. Он двинулся к двери.

Действуй, Хоган, действуй. Это же твоя дочь!

Маршалл решительно шагал вперед. Демон, изо всех сил вцепившись в его ногу, волочился по полу. Глаза духа горели яростью, и серное дыхание с шумом вырывалось из ноздрей. Он распустил крылья, ища опоры, чтобы удержать Маршалла, но так и не смог ни за что зацепиться.

«Санди, дай же отцу хоть один шанс!» – в отчаянии думал Маршалл.

В конце коридора он уже почти бежал, большие ладони толкнули дверь с такой силой, что она с грохотом ударилась о стену здания. Сбежав по ступеням, он остановился на дорожке, обсаженной тополями, посмотрел вперед на зеленую лужайку перед Стьюарт Холлом, оглянулся по сторонам, но дочери нигде не было.

Демон снова начал карабкаться вверх по его телу. Маршалл замер, одинокий и растерянный.

– Я здесь, папа.

Демон мгновенно скатился вниз и, не удержавшись, упал, злобно ворча от возмущения. Маршалл обернулся и увидел дочь, стоявшую почти возле той самой двери, с которой он только что сражался. Она явно пыталась укрыться от своих сотоварищей за кустами камелий и, похоже, собиралась хорошенько проучить отца. «Все равно это лучше, чем потерять ее», – подумал Маршалл.

– Прости, пожалуйста, – поспешно проговорил он, – но мне показалось, что ты не захотела узнать меня там, в коридоре.

Санди выпрямилась, готовясь встретиться с отцом лицом к лицу и показать ему, насколько она оскорблена, хотя по-прежнему не решалась посмотреть ему прямо в глаза.

– Это… так неловко получилось.

– Что именно?

– Да знаешь, все, что там произошло.

– Конечно. Но, видишь ли, я люблю мутить воду, некоторым будет что вспомнить…

– Папа!

– И кто же тогда снял табличку «Родителям вход запрещен»? Откуда мне было знать, что мое присутствие твоему лектору неугодно?! Что же это, позвольте спросить, такое сомнительно важное и тайное она хотела скрыть от посторонних?

Теперь, наконец, Санди почувствовала себя достаточно уязвленной, чтобы посмотреть отцу прямо в глаза:

– Ничего, абсолютно ничего. Обыкновенная лекция.

– А в чем же тогда дело?

Санди подыскивала подходящее объяснение.

– Не знаю. Я думаю, она тебя узнала.

– Не может быть. Я с ней никогда не встречался. – И тут же Маршалл задал моментально возникший вопрос:

– Что ты имеешь в виду, говоря, что твой профессор знает, кто я такой?

Санди была в замешательстве:

– Я имею в виду… Не знаю… Может быть, она знает о твоей газете. Может, ей не нравится, когда вокруг шныряют репортеры.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я тут вовсе не «шнырял». Я только искал тебя.

Саиди решила закончить этот разговор:

– Ладно, папа, хорошо. Она просто что-то не правильно поняла. Я не знаю, что ей не понравилось, но думаю, что лектор имеет право выбирать своих слушателей.

– А я, значит, не имею права знать, чему учат мою дочь?

Санди не стала отвечать и произнесла только:

– Ты все-таки подслушивал?

В эту же секунду Маршалл понял, что все потекло по старому руслу: началась та же обычная игра в «кошку с собакой», привычный для них «петушиный бой». Это было невыносимо. Маршалл не хотел этого, но он уже потерял над собой власть и не мог остановиться.

Что касается демона, тот ползал поблизости, щурясь на Маршалла, как будто тот был раскаленной лампочкой, и спокойно наблюдал за происходящим, ожидая развязки.

– Какой болван мог подумать, что я подслушиваю! – прорычал Маршалл. – Я тут оказался потому, что я твой отец, я люблю тебя и хотел подвезти тебя домой после занятий. Я знал всего лишь, что ты в Стъюарт Холле. Я просто пытался разыскать тебя, и вот…

Маршалл вздохнул и прикрыл глаза рукой, пытаясь остановиться.

– ..решил подсмотреть, чем я занимаюсь? – процедила Санди.

– А это запрещено?

– Ладно, я попытаюсь тебе объяснить. Я человек, папа, у каждого человека – неважно, кто он такой – есть свое место во вселенной, и поэтому он не может подчиняться воле других. Что касается профессора Лангстрат, то она вправе решать, пускать тебя на свою лекцию или выгнать!

– А кто же, собственно говоря, ей платит? Санди пропустила вопрос мимо ушей.

– Что касается меня: чему я учусь и кем буду, куда я иду и чего я хочу, то ты не имеешь права вмешиваться в мой мир, пока я тебе сама не разрешу этого!

Маршалл зажмурил глаза и представил маленькую Санди, лежащую у него на коленях. Его злости необходимо было вылиться на кого-нибудь, но сейчас он всеми силами старался удержать себя от нападок на дочь. Он махнул рукой в сторону Стьюарт Холла и спросил:

– Так это – это она тебя научила?

– Это тебя не касается!

– Нет, я имею право знать!

– Ты потерял это право, папа, много лет назад.

Удар пришелся прямо под дых. Не успел он оправиться, как она уже уходила по аллее, прочь от него, прочь от их злобной и никчемной ссоры. Маршалл прокричал ей вслед что-то совсем идиотское, вроде: «А как ты собираешься добраться до дома?» Но Санди даже не замедлила шага.

Демон тут же воспользовался возникшей ситуацией, и в это же мгновение Маршалл почувствовал, что гнев и уверенность в своей правоте сменились глубоким сомнением. Он снова все испортил. Он сделал то, чего совсем не собирался и не хотел делать. И как он сорвался? Почему он никак не может сблизиться с дочерью, выразить свою любовь, завоевать ее расположение? Она должна была вот-вот исчезнуть из поля его зрения. Фигурка ее становилась все меньше и незаметнее на фоне университетского пейзажа. Казалось, она ушла так недосягаемо далеко, что уже нельзя было дотянуться до нее любящей рукой. Маршалл всегда старался устоять в жизненных бурях, но сейчас ему было так плохо, что он ничего не мог поделать. Жизненные силы постепенно покидали его, и он стоял, глядя, как Санди, так и не обернувшись, исчезла за углом здания факультета психологии. Что-то сокрушилось в нем, душа его таяла, и не было в этот момент человека на свете, которого он ненавидел бы больше, чем самого себя.

Колени Маршалла ослабли под тяжестью печали, и он опустился на ступени перед старым зданием.

Демон запустил когти в его сердце, и несчастный отец невнятно: «Зачем все это?»

Ииа-а-а-а-а-а!

– раздался оглушительный рев из растущих невдалеке кустов, и оттуда сверкнул голубоватый луч. Демон вобрал когти и, отцепившись от Маршалла, испуганно отлетел, как муха. Он приземлился в отдалении, дрожа и подобравшись для защиты. Огромные желтые глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит, трясущаяся рука сжимала черную как сажа кривую саблю. Потом за кустами началась непонятная возня, какое-то суматошное движение, и источник света исчез за углом Стьюарт Холла.

Бес оцепенел, внимательно вслушиваясь и всматриваясь. Но кроме шелеста листьев, колеблемых легким ветерком, не доносилось ни звука. Он осторожно вернулся к месту, где по-прежнему сидел Хоган, и, миновав его, заглянул вначале за кусты, а потом за угол здания.

Ничего.

Длинные тягучие струи желтого пара струились из ноздрей, как будто он сдерживал дыхание. Несомненно, не могло быть ошибки в том, что именно он заметил. Но почему же они исчезли?