"Убить зверя" - читать интересную книгу автора (Гладкий Виталий Дмитриевич)

Глава 6. Мазел[6]

Сегодня Клевахин должен был встретиться со своим агентом. Так майор величал платного осведомителя, хотя его коллеги обычно называли таких людей стукачами. Он, конечно, публично не возражал против подобного определения и сам частенько употреблял это словцо в рабочей обстановке, однако тот, к кому он шел на встречу, был уникумом и вполне заслужил более обтекаемой, солидной формулировки своей весьма специфической специальности.

Когда-то, давным-давно, агент попал на зубок молодому оперу Клевахину по совершенно пустяшной причине. Тогда будущему высококлассному стукачу можно было "навесить" год, максимум два, и то если хорошо постараться. Но Клевахин никогда не отличался повышенной кровожадностью, а потому, поразмыслив, решил для собственной же пользы спустить дело на тормозах. Очень уж понравился ему разбитной и ушлый татарчонок с ухватками блатного и башкой студента юрфака. Впрочем, в парне татарской крови было не более трети, однако она как раз и инициировала ту гремучую смесь, что гуляла в жилах невысокого чернявого юнца с шальными карими глазами и великолепной "битловой" прической.

Удивительно, но на вербовку парень пошел со странной легкостью и даже, как показалось Клевахину, с радостью. Чем и вызвал некоторые опасения со стороны молодого опера. Однако Мазел (этот оперативный псевдоним татарчонок выбрал себе сам, удивив Клевахина до полного изумления) вскоре доказал, что ему просто нет цены.

Опер Клевахин по взаимной договоренности старался не допытываться откуда Мазел черпает богатейшую информацию о преступном мире города и даже его окрестностей. Никогда он не пробовал и спустить на Мазела наружку, чтобы проследить в каких слоях общества тот вращается. Этот вопрос тоже был оговорен в своеобразном устном контракте между опером и агентом. По слухам и по сведениям из других источников Мазел слыл карточным шулером, занимался фарцовкой и сбывал краденные драгоценности – толкать ворованные шмотки он считал ниже своего достоинства. Короче говоря, в преступной среде он был своим, многократно проверенным человеком, но ни разу не присевшим на тюремные нары, что по воровским понятиям все же значительно снижало его вес среди себе подобных.

Тем не менее Мазел вовсе не стремился завоевать авторитет таким образом и действовал тихой сапой не менее эффективно, чем если бы он вращался внутри какой-нибудь воровской кодлы. К оперу Клевахину за помощью он обращался редко и в основном, как на первый взгляд, по мелочам (хотя потом, по здравому размышлению, приходилось смущенно чесать себе затылок – эти "мелочи" иногда оказывались существенной частью какого-нибудь фартового для Мазела плана), достаточно скромные деньги за свой труд информатора брал охотно, но с ехидными смешочками. И Клевахин знал почему – Мазел почти каждый день играл в карты по крупному, когда на кону стояли тысячи, и пусть удача не всегда ночевала в его кармане, тем не менее еще в эпоху "развитого социализма" он ездил на весьма престижной по тем временам "волжанке" и нередко позволял себе смотаться самолетом на ужин в самый дорогой ресторан Сочи. Правда, машина была записана на родственника, дачу он снимал у какого-то академика, получившего во время игры в преферанс от Мазела восемь взяток на мизере, а вояжировал по югам с ксивой на чужое имя. Наверное, его вполне устраивало такое положение вещей, потому как Мазел никогда не жаловался на жизнь и достаточно честно выполнял просьбы Клевахина раскопать тот или иной интересный фактик из жизни городского "дна", необходимый оперу для раскрутки очередного дела. Майор подозревал, что Мазел представляет собой достаточно редкий человеческий тип, не мыслящий жизнь без риска и острых ощущений и ради этого готовый сыграть в карты под интерес с самим дьяволом.

В период бурной "капитализации" Мазел не стал, как многие из ему приятелей и знакомых, заниматься рэкетом, щеголять набитым "зеленью" портмоне, носить килограммовую золотую цепь на шее и разъезжать на шестисотом "мерсе". Он вел достаточно скромный образ жизни – правда, на заграничные курорты всетаки наведывался – по-прежнему поигрывал в картишки и по сведениям, дошедшим до Клевахина через пятые руки, потихоньку пристраивал свои (не очень большие) капиталы в зарубежные банки. Чем сейчас Мазел занимался конкретно, никто не знал. Майор не без оснований подозревал, что его агент подрабатывает консультантом по разным щекотливым вопросам приватизации городской недвижимости – благодаря преферансу Мазел был на короткой ноге и с "отцами" города, и с нынешними народными депутатами всех уровней. Впрочем, консультант с эзопового языка "новых" русских переводился как посредник…

Конспиративная квартира, где Клевахин встречался со своим стукачом, была полностью в авантюрном стиле Мазела. Кто бы мог подумать, что в подлежащем реставрации купеческом доме, который одной стороной примыкал к Аракчеевским баням, а другой выходил на Лубки – старый микрорайон, представляющий из себя хаотическое скопление бывших купеческих лабазов, приспособленных под жилье, и сталинских бараков – есть прекрасный сухой подвал, имеющий несколько запасных выходов. Что в нем было раньше, не знал ни сам майор, ни его ушлый информатор. История также умалчивает от кого и когда Мазел узнал о подвале. Да это и не было важно. Главное заключалось в том, что подвальное помещение оказалось со всех точек зрения идеальным местом для тайных свиданий двух достаточно известных в городе людей. Клевахин проникал в подвал из отдельного кабинета в Аракчеевских банях – там находилась хитрая дверь, которая как будто была наглухо заколочена, а на самом деле открывалась специальным ключом и вела в каморку с люком в полу, через который можно было спуститься в подземный коридор. Мазел приходил на встречу с Лубков. Он решил проблему конспирации просто и эффективно – взял и купил квартиру в одном из купеческих лабазов, облагороженных снаружи красивой декоративной штукатуркой, но с удобствами во дворе. Там тоже был подвал с грудой пустых винных бочек, скрывающих начало хода к подземелью купеческого особняка. Естественно, квартира была записана на какого-то бомжа и почти всегда пустовала, а Мазел, появляясь в районе Лубков, вместо элегантного костюма от Версачи надевал клифт[7] от Бутырок.

Мазел пришел раньше. Напевая себе под нос что-то из репертуара современных бардов воровской зоны, он сноровисто накрывал на стол, над которым висела массивная бронзовая люстра. Кроме стола, в комнате без окон находился диван, два кресла, четыре стула, буфет с посудой, книжный шкаф, под завязку набитый приключенческой литературой, телевизор, переносной радиоприемник, холодильник, электроплитка и калорифер. На полу лежало ковровое покрытие, а стены Мазел – Рифат оклеил обоями. Две железные двери сейфового типа, которые и пушкой не прошибешь, и вполне современная вентиляционная система органически дополняли интерьер похожей на комфортабельное бомбоубежище конспиративной квартиры, обставленной стараниями информатора-романтика. При необходимости здесь можно было отсиживаться хоть до нового потопа.

– Леща кидаешь? – с иронией спросил майор, критическим взглядом окинув гастрономическое изобилие, расставленное и разложенное на чистой льняной скатерти: шведская водка, армянский коньяк, немецкое пиво, салями, черная икра, лимон, консервированные крабы, маслины, семга и еще не менее десятка баночек с иностранными наклейками.

– Обижаете, гражданин начальник, – широко улыбнулся Мазел. – У меня, может быть, сегодня день ангела.

Так что не побрезгуйте за компанию…

– Ну? – удивился майор. – И сколько тебе стукнуло?

– Тридцать четыре года, три месяца и шесть дней, – Мазел с трагическим видом разлил по стопкам коньяк. – Где мои шестнадцать…

– Сукин ты сын… – Клевахин с деланным осуждением покачал головой, но отказываться от угощения не стал – в кои то веки обломилось сытно поесть на дармовщину; выпив одним махом, крякнул, морщась пожевал лимонную дольку, и, нимало не смущаясь, подцепил на вилку самый большой кусок семги.

– За что вас уважаю, Николай Иванович, так это за человечность… – Мазел пил мелкими глоточками, не без фрайерской манерности держа рюмку в тонких и длинных, как у пианиста, пальцах. – Разве мог бы ктонибудь другой из вашей конторы так деликатно и по-джентельменски относиться к своему визави?

– Издалека начинаешь, Рифат…

– Да, вас на мякине не проведешь, – улыбнулся в тоненькую ниточку усов Мазел. – Ладно, скажу прямо. Я хочу завязать.

Майор будто и не услышал слов информатора. Он выпил еще рюмку и жевал бутерброд с икрой, меланхолично разглядывая картину на стене напротив. Мазел купил ее на какой-то распродаже и радовался, как пацан, пялясь на голую женщину, почему-то нарисованную разобранной на части и разложенную в огромной салатнице вместе с овощами.

– Хочу завязать, – упрямо повторил Рифат.

– Потому и начал меня расхваливать? Я так дешево не покупаюсь.

– Вы хотите сказать, что мне от вас не отделаться до конца своих дней? А как же наш уговор?

– Это было так давно, что почти неправда… – буркнул Клевахин.

– Вот именно – давно. И я уже совсем не тот наивный мальчик, которого вы так лихо взяли на цугундер, что он опомнился только через пятнадцать лет. Николай Иванович, мне и впрямь пора свалить с вашей телеги.

Если я где-нибудь проколюсь, меня не просто по быстрому зароют в землю, но перед этим медленномедленно разрежут на мелкие кусочки и постараются, чтобы я был при памяти до конца экзекуции.

– А разве раньше в случае засветки было бы иначе?

– Ну вы сказали… – Мазел таращился на майора как на экспонат из музея восковых фигур. – В советские времена одна половина населения страны стучала на другую и наоборот – кто по принуждению, а кто, так сказать, из любви к искусству. И мой грех на общем фоне был не больше песчинки на склоне бархана. Ну перевели бы в зоне, попадись я туда, в разряд сук[8] – что с того?

– И то правда… Однако, я хотел бы знать истинную причину, побудившую тебя принять такое решение.

Мазел замялся. Он виновато опустил глаза и торопливо налил в высокий фужер водки. На этот раз Рифат не стал изображать из себя цивилизованного европейца – выпил шведский "Абсолют" одним глотком и понюхал ржаную корку.

– Под вас начали копать. Притом без дураков.

– Сногсшибательная новость… – ухмыльнулся Клевахин. – Сколько я помню себя в уголовном розыске, под меня рыли всегда. Чего только ни было: пытались дать взятку меченными купюрами, подставляли проституток, прослушивали телефон, устанавливали в квартире "жучки", предлагали "волгу" вне очереди, а однажды хотели пришить политику. Как видишь, я жив-здоров и до сих пор ношу погоны.

– Вот только звезд на них маловато, – ехидно подколол его Мазел. – Все, кто начинал с вами, давно уже носят полковничьи папахи, а кое-кто разжился и штанами с лампасами.

– Я не карьерист. И никогда не любил протирать брюки в мягких креслах. А совесть свою не поменяю ни на какие коврижки, не говоря уже о звездах и генеральских подштанниках.

– Не сердитесь, Николай Иванович, – примирительно сказал Рифат, доливая в рюмку Клевахина. – Я не хотел вас обидеть.

– А я и не сержусь. Меня больше волнует твоя очередная блажь.

– Это вовсе не блажь, а всего лишь вполне нормальный человеческий инстинкт самосохранения. Я ведь не самоубийца.

– Неужто все настолько плохо? – теперь уже Клевахин встревожился.

– Я не знаю, что там за дело вы раскручиваете, но большим людям не нравится, каким макаром это делается.

Вы наткнулись на что-то очень серьезное, наверное, почище политики, и, судя по разговорам среди моих знакомых из городского бомонда, ведете себя совершенно неуправляемо. А раз они так заговорили, значит против вас или уже идет контригра, или готовится нечто нестандартное и весьма неприятное. Что в нынешние времена заканчивается печально. При советской власти вам бы дали по шапке и выперли из органов, а сейчас просто-напросто бросят под каток и закатают в асфальт. И мне совсем не хотелось бы чалиться[9] вместе с вами.

– Понятно. Своя рубаха ближе к телу.

– Не нужно иронизировать, Николай Иванович. Я всего лишь не желаю терять то скромное благополучие, которого мне удалось достичь немалыми усилиями и за достаточно большой срок. Каждый человек имеет право выбора…

– Верно. Ты выбрал мягкие перины и по утрам кофе в постель… вместе со служанкой. Нет, нет, я не осуждаю. Каждому свое. И ни в коей мере не хочу завербовать в свою веру. Но не может ли случиться так, как уже не раз бывало, что ты опять прискачешь ко мне на полусогнутых просить помощи? В которой, кстати, я никогда не отказывал. И если ты думаешь, что тебе помогут твои дружки из "новых" русских или представители власть предержащих, то глубоко заблуждаешься. Им плевать не только на тебя, но и вообще на все кругом.

– Возможно и так. Но я все равно уже сделал выбор и от своего не отступлю.

– А ты не боишься, что я через пятые руки передам твоим корешам маляву[10] с описанием заслуг Мазела на ниве сотрудничества с уголовным розыском?

– Вы так не поступите, Николай Иванович… – загорелое лицо Рифата вдруг пошло красными пятнами. – Это… подло и совсем на вас не похоже.

– Что верно, то верно, – согласился Клевахин. – Я своих не сдаю. А тебя – тем более. Раз ты так решил – будь по-твоему. Но у меня есть просьба. Не переживай – последняя. Надеюсь, я заслужил на некоторое снисхождение? Вот-вот… Согласен? Тогда скажи, что тебе известно о разборке на кладбище?

– Ах, так вот откуда ветер дует… – у Мазела округлились глаза. – Это дело ведете вы?

– Ну да. Тебя что-то смущает?

– Еще как смущает. Мои, как вы их обозвали, дружки места не находят, когда заходит речь о чулимихском кладбище.

– Как ты думаешь, почему?

Рифат скривился, будто ему в рот попала полынь. Видно было, что информатору очень не хочется обсуждать эту тему.

– Мы договорились, – напомнил ему Клевахин.

– Да, договорились… положить голову в пасть льву. Вдруг повезет, и он не перегрызет нам шеи.

– Ну, предположим, наши государственные мужи больше похожи на шакалов, чем на львов. Правда, кусают они тоже достаточно больно.

– Мне ли не знать… – многозначительно буркнул Рифат.

– Вот-вот… Так что колись, дружочек.

– Ладно… – Мазел тяжело вздохнул. – Надеюсь, мои откровения не выйдут мне боком.

– Я тоже, – серьезно сказал майор.

– Вы уже, наверное, знаете, кто был на кладбище…

– Примерно. К сожалению, не всех и не поименно.

– В этом вопросе я вам тоже не смогу помочь. Большая тайна. Но все же главное мне известно. Где-то года два назад в городе появился весьма странный – чтобы не сказать больше – субъект. И вскоре стал вхож в так называемое "высшее" общество, куда абы кого не подпускают и на пушечный выстрел. Дальше – больше.

Этот таинственный незнакомец создал что-то наподобие секты сатанистов. Знаю, что на свои собрания сектанты – или как они там себя называют – идут будто на праздник.

– Только мужчины?

– И бабы тоже. По слухам, они колются и курят какую-то травку, а после трахаются словно кролики – кто кого сгреб, тот того и… В общем, понятно. Групповуха.

– Всего лишь? Подумаешь, новость. В нынешние времена такие сборища называются "клубами по интересам".

– Возможно и так. Но ни в одном "клубе по интересам" не устраиваются оргии с человеческими жертвоприношениями.

– Даже так? А ты это откуда знаешь?

– От верблюда, – огрызнулся Мазел. – Мои источники – это мои источники. И ничьи больше. Так мы всегда работали.

– Ладно, о чем базар… – вынужден был согласиться Клевахин, хотя ему всегда хотелось познакомиться с этими "источниками" поближе.

– Так вот, раз в год – а может и чаще – они приносят в жертву своему божеству младенца или девственницу.

Потом причащаются кровью.

– Это уже что-то…

– Да уж. Сплошной криминал, "мокруха" в чистом виде. Но самое главное то, что на сборища секты ходят такие люди… – Рифат подкатил глаза под лоб. – И они не хотят, как мне теперь стало ясно, чтобы вы суетились у них под ногами. Вот и делайте вывод.

– Сделаю, – с угрозой пообещал Клевахин. – Это мои проблемы. Ты лучше скажи, где я могу найти главу секты. Мне почему-то страсть как захотелось перекинуться с ним парой словечек.

– Николай Иванович! – возопил Рифат. – Вы, конечно, мент, но ей Богу я вам только добра желаю. Он вас сотрет в порошок. Сразу и бесповоротно.

– Рифат, адрес…

– Товарищ майор!

– Адрес!

– Хорошо, будь по-вашему, – покорно кивнул Мазел. – Я снимаю с себя всякую ответственность. И хочу еще раз напомнить – это наша последняя беседа.

– Я бы не был столь категоричен.

– Николай Иванович, вы обещали!

– Конечно, обещал. Отпущу тебя с миром. Но не раньше, чем закончу "кладбищенское" дело. Не волнуйся, я не буду требовать от тебя невозможного. Будешь работать как диктофон – на запись. Слухи, сплетни и прочая. Короче – кто, куда, чем, кому и за что. Никакой активности, а тем боле, уж коль у нас противник такой серьезный, личной инициативы.

– Но…

– Рифат, подчеркиваю – я не требую, я прошу. Ты можешь, конечно, послать меня подальше или просто потянуть резину. И все же я на тебя надеюсь. Больше не на кого.

– Ну вы меня дожали. Твою дивизию!.. Вот так всегда я в дураках оказываюсь. Ладно, ладно, куда денешься, помогу.

– Вот и ладушки. Так где обретается этот монстр, глава секты?

– Он купил дом у бывшего мэра.

– У Смидовича? У того, что за границу смайнал?

– У его жены, с которой бывший мэр в фиктивном разводе.

– Так это не дом, а целый дворец. Сколько там этажей, четыре?

– И два подземных.

– Где деньги, Зин… – словами песни ответил Клевахин. – Откуда у прислужника дьявола столько "зелени"?

Особняк мэра, я думаю, тянет не меньше чем на миллион долларов. Занятная личность этот таинственный приспешник нечистой силы.

– Говорят, что ему помогли. Кто? Сие покрыто мраком неизвестности.

– Да-а… Всюду один мрак. И жуть, – майор остро прищурился. – Так говоришь, кое-кто не хочет, чтобы я путался под ногами? Хе-хе… А что же мне лично они ничего не говорят?

– Мне намекали, что им, как говорится, и хочется, и колется, и мамка не велит. Они мечтают, чтобы менты подали им неизвестного снайпера на тарелочке с голубой каемочкой, и в то же время вели его поиск в строго заданном направлении, не шарахаясь со стороны в сторону.

– Ну, батеньки, так не бывает. Если они не полные идиоты, то должны знать, что отрабатывается несколько версий, а значит опер – в данном случае я – просто обязан ходить кругами как пушкинский кот под дубом.

– На цепи, – ухмыльнулся Мазел.

– А вот это уж дудки. У них в нашей конторе и без меня хватает цепных псов.

– Это обстоятельство меня всегда беспокоило.

– И зря. Моими стараниями ты законспирирован почище Штирлица. Своих секретных агентов я берегу как зеницу ока.

Клевахин не погрешил против истины. Он и впрямь никогда и никому не разглашал установочные данные Рифата. Конечно, у него были трения с бухгалтерией, когда приходило время финансового отчета, но Клевахин стоически терпел наезды начальства и скрывал истинное имя Мазела с поистине иезуитской хитростью.

– Будем надеяться… – с сомнением буркнул Рифат.

– Будем, – бодро ответил майор и указал на бутылку "Абсолюта": – Плесни, именинник. Гулять так гулять.

Мазел не заставил себя долго упрашивать…

Клевахин потихоньку "расслаблялся", благодушно ухмыляясь, однако мыслями был далеко и от балагурившего Рифата, и от тайного конспиративного убежища. Несмотря на внешнюю невозмутимость, на душе у него скребли кошки. "Кладбищенское" дело постепенно превращалось в западню, куда он влез с подачи Бузыкина, а теперь из-за своего упрямства не только заползал в нее все глубже и глубже, но и был уже готов полностью отрезать пути к отступлению.