"Убить зверя" - читать интересную книгу автора (Гладкий Виталий Дмитриевич)

Глава 9. Динамитчик

В тир Клевахин и Тюлькин пришли с утра пораньше. Майор из-за перегруженности работой уже не раз пропускал плановые стрельбы, и Бузыкин почти на каждой оперативке нудно долдонил ему, а за компанию и другим сотрудникам, о важности для работников уголовного розыска подобных мероприятий. Сам полковник стрелял из рук вон плохо, что не мешало ему поучать с видом большого мастера других.

Понаблюдав, как Тюлькин пуляет преимущественно в "молоко", майор с осуждением покачал головой и, надев звукоизоляционные наушники, встал на позицию. Пристыженный старлей, которому еще не доводилось видеть Клевахина в тире, следил за ним с нескрываемым злорадством – мол, посмотрим на критиков в деле. Майор только ухмыльнулся, поняв о чем думает его младший коллега.

Клевахин стрелял так быстро, что Тюлькину показалось будто он вообще не целится. А когда старлей перевел взгляд на мишень в виде черного силуэта человеческой фигуры по пояс, то его глаза стали круглыми как у совы.

– Ни фига себе… – только и сказал Тюлькин, пока майор вставлял в своего "макарова" новую обойму.

Все пули легли точно в черную голову мишени.

– Век живи – век учись, – назидательно изрек довольный Клевахин. – Советую почаще в тир заглядывать.

Иначе какой-нибудь ушлый урка отстрелит тебе мужское достоинство – не успеешь и ахнуть.

Мы с тобой, сам знаешь, не Гераклы, кулаками стенки не прошибаем. Так что единственная – а чаще всего и последняя – надежда на "макарыча".

– Так я это… понимаю…

– Судя по твоим "успехам", – кивнул майор в сторону мишеней, – ты понимаешь только тогда, когда вынимаешь. Смотри, парень, чтобы твоя лень не положила тебя раньше времени на погост. А теперь зри, отрок, что такое настоящая боевая стрельба…

Клевахин зашел за барьер, отделяющий их от мишеней, расслабленно тряхнул кистями, а затем с виду очень неловко упал, и, перекатываясь, словно колобок, начал палить – как показалось Тюлькину – наобум.

Отстрелявшись, майор поднялся и, отряхиваясь, недовольно пробубнил:

– Сукины дети… Полы, наверное, целый месяц не подметали.

Но Тюлькин его брюзжанья не слушал. Он с остолбеневшим видом смотрел на мишени – все восемь имели пробоины в районе сердца.

– Ну как? – поинтересовался Клевахин.

– Николай Иванович… это что-то! Бли-ин…

– Вот так стреляют старички, пацан, – довольный майор засобирался. – Ладно, мне пора. А ты тут еще потренируйся… полчаса. Пока я с Бузыкиным покалякаю. Поедем брать "динамитчика".

Тюлькин рассеянно кивнул. Он никак не мог оторвать глаз от мишеней…

В управлении Бузыкина не оказалось. Впрочем, такому обстоятельству Клевахин только порадовался – встречаться с шефом ему как-то не улыбалось. Полковник в последнее время стал чересчур нервный и кидался на всех как цепной пес. От его нападок был в какой-то мере защищен лишь Клевахин, пользующийся правом бывшего наставника. На оперативках майор был сама вежливость, но когда они оставались наедине, Клевахин превращался в ерша. Конечно, он не лез на арапа, однако и субординацию не соблюдал. Майор всегда отличался тем, что говорил как думал. И уж тем более тогда, когда это касалось его прямых служебных обязанностей.

Тем не менее от неприятного разговора ему уйти не удалось. Когда он уже развернулся, чтобы, не заходя в свой кабинет, отправиться в гараж за машиной, его тормознул вездесущий всезнайка капитан Берендеев.

– Николай Иванович! – окликнул его Берендеев. – Ты куда направился?

– В кабак, – буркнул Клевахин. – В нашем вселенском бардаке лучше начинать пить прямо с утра. Примешь на грудь грамм двести – и весь день свободен.

Берендеев хохотнул.

– Возьми и меня с собой, – сказал он, изображая вожделение. – А если серьезно, то тебя ждет Атарбеков.

– Твою дивизию!.. – выругался Клевахин. – Не было печали, так черти накачали. Слушай, ты меня не видел, а тебя я вообще не знаю.

– Не пойдет, – ехидно ухмыльнулся капитан. – Дежурный уже доложил, кому нужно, о твоем сиятельном появлении в конторе. И сейчас Атарбеков удила грызет от нетерпения лицезреть лучшего сыщика городского угрозыска.

Клевахин обречено вздохнул и спросил:

– Где он?

– В твоем кабинете. Так что, Николай Иванович, вперед и с песнями.

– В старину был замечательный обычай, – не удержался, чтобы не оставить за собой последнее слово Клевахин. – Гонцов, которые приносили плохие вести, убивали.

Оставив Берендеева с открытым ртом, он повернулся и нехотя поплелся обратно.

Атарбеков метался по кабинету словно только что отловленный дикий тигр в клетке. Едва майор появился на пороге, он сразу пустился с места в карьер:

– Почему вы не посвящаете меня в ход расследования!?

– Здравствуйте, Темирхан Даудович, – снимая куртку, вежливо поприветствовал следователя майор. – Чайку не хотите?

– Нет! – отрезал несколько обескураженный спокойствием опера Атарбеков. – Здравствуйте.

– А я, извините, выпью с удовольствием. Утром не успел… – не без хитрецы ввернул Клевахин.

Атарбеков тонкий намек понял. Он, конечно, знал, что оперативники большей частью работают без выходных и праздников, с раннего утра и до позднего вечера, а иногда и ночью. Следователь и сам начинал как опер, но по истечении времени долгие кабинетные посиделки постепенно выветрили из памяти воспоминания о молодости, и ему стало казаться, что все в мире идет по плану, размеренно и целесообразно.

Или, по крайней мере, должно так идти.

Пока Клевахин наливал в чашку воду и включал кипятильник, он сидел, нахохлившись, словно сыч.

– Так я слушаю, Темирхан Даудович, – с неподражаемым достоинством сказал майор, усаживаясь на свой скрипучий стул. – Какие-то проблемы?

– Проблем воз и на добавку большая копна, – уже спокойней ответил Атарбеков. – С какой стати вы послали повестку Джангирову?

Клевахин внутренне собрался. Он знал, что такой разговор должен состояться, но не думал, что настолько быстро. Джангиров как раз и был тем таинственным гражданином, кто прикупил у бывшего мэра Смидовича четырехэтажный особняк в центре города.

– А что здесь необычного? – изобразил удивление Клевахин. – Он проходит по "кладбищенскому" делу как свидетель.

– Вы в своем уме? – тихо, но с нажимом, спросил Атарбеков. – Какой свидетель!? О чем он должен свидетельствовать?

– Важный свидетель. У меня есть данные, что в ту ночь он был на кладбище. И играл в кровавом спектакле не последнюю роль. Но это, как вы понимаете, не для прессы.

– Объяснитесь, – потребовал Атарбеков.

– Как вам, наверное, уже известно, я допрашивал Вату…

Атарбеков бросил на майора быстрый взгляд исподлобья, но промолчал.

– Так вот, он прямо указал на Джангирова как на одного из главных участников сатанинского шоу на погосте…

На Клевахина что-то нашло – он врал так вдохновенно и складно, что даже сам диву давался столь неожиданно открывшимся способностям. Конечно же, Вата ему ничего такого не говорил, а когда он пришел в больницу во второй раз, то застал растерянного лечащего врача и недоумевающих медсестер. Они сообщили, что на следующий день после посещения майором реанимационного отделения в больницу ворвались люди в масках и камуфляже, представились сотрудниками ОМОНа и увезли больного в неизвестном направлении несмотря на бурные возражение медперсонала. Поиски Ватагина ничего не дали – он словно в воду канул. Бузыкин рвал и метал, но злость сгонял на других – боялся, что Клевахин напомнит ему о своем предложении поставить в больнице милицейский пост.

Но майор нашел другого свидетеля, бывшего охранника покойного Кирюхина, некоего Гольцова, работающего на криминального авторитета Чингиза. Он попал к Штымпу после того, как с ним "поработали" подручные Базуля, которых тоже очень заинтересовала кладбищенская история. Еле живой от допроса с пристрастием, Гольцов скрывался у своего деда, старого барыги[15] Андрона. На несчастного охранника, с перепугу прятавшегося и от "быков" Базуля, и от своих, его вывел Мазел, который как обычно знал обо всем и обо всех.

Клевахин "расколол" Гольцова за минуту. Как оказалось, парень страдал повышенной любознательностью и, кроме своих непосредственных обязанностей по охране периметра кладбища, не удержался от соблазна подсмотреть за происходящим на черной мессе. Он и "нарисовал" Клевахину портрет главного действующего лица сатанинского шабаша. Майор не поленился и постарался увидеть таинственного руководителя секты воочию. Оказалось, что Джангиров посещает частную клинику, где лечит пулевое ранение. Остальное оказалось делом техники – в прямом смысле слова; тут уж постарался большой спец в этом деле старлей Тюлькин, славно поработавший скрытой телекамерой.

Клевахин тщательно запротоколировал показания Гольцова, как письменно, так и с помощью видео, но водворять его в следственный изолятор не стал – он уже давно убедился, что руки мафии достанут кого угодно и где угодно. Поэтому майор лишь дал наказ старому сукиному сыну Андрону, чтобы тот хорошо следил за внуком и не выпускал его из укрытия ни под каким предлогом. Если, конечно, он не хочет вскорости справить по нему поминки. Барыга понял Штымпа правильно, и поторопился отправить дуракавнука от греха подальше. А сам майор решил не спешить открывать свои карты следователю Атарбекову, мудро рассудив, что каждому овощу свое время.

– У вас есть протокол допроса Ваты? – резко спросил Атарбеков.

– К сожалению, он тогда был не в состоянии подписать… – Клевахин изобразил скорбную мину. – А на следующий день Вату изъяли из обращения.

– Знаю, – хмуро сказал следователь. – Надеюсь, протокол – пусть и в таком виде, без подписи – я все-таки получу.

– Нет проблем, – с воодушевлением ответил Клевахин. – Могу вам отдать его прямо сейчас.

Предполагая нечто подобное, он в ксерокопии протокола допроса Гольцова поменял лишь данные свидетеля. И теперь там фигурировал Ватагин. Который, как был почти уверен майор, не мог с того света ни подтвердить, ни опровергнуть написанное.

Но это понимал и Атарбеков.

– Все это, – потряс бумагами следователь, – филькина грамота. Ни один суд не примет подобные доказательства.

– Конечно, – охотно согласился Клевахин. – Я ведь, как говорится, не первый раз замужем.

– Тогда зачем огород городить?

– А чтобы козлы капусту не съели, – жестко отчеканил майор. – Мне хочется побеседовать с Джангировым до того, как его пошлют вслед за Ватой. Но поскольку он такая важная персона, – Клевахин глядел прямо в глаза Атарбекову с вызовом, – то я хочу обойтись с ним по-джентельменски, а не нашим обычным ментовским нахрапом. Или я уже не имею права в интересах дела вызывать нужных свидетелей?

– Имеете. Но отвечу вопросом на вопрос: а я тогда зачем нужен? Для мебели? – Атарбеков старался сохранить спокойствие, хотя это у него не очень получалось.

– Резонно, – согласился майор. – Извините, постараюсь, чтобы впредь таких накладок не случалось.

– Уж постарайтесь… – хмуро буркнул следователь.

Оба понимали, что весь этот разговор и извинения – не более чем пустые словеса. Каждый вел свою игру и каждый знал об этом. Но приличия требовали сидеть за столом в белых перчатках…

– Мне хотелось бы присутствовать при вашем разговоре с Джангировым, – поднимаясь, сказал Атарбеков.

– Конечно, – кивнул Клевахин. – Я позвоню…

Атарбеков ушел. Неприкаянно маявшийся под дверью Тюлькин, который уже заждался, проскользнул в кабинет едва не на цыпочках. Майор, недовольно морщась неизвестно от чего, пил остывший чай. Впрочем, оснований для недовольства у него было хоть отбавляй…

– Так мы едем… или как? – осторожно поинтересовался старлей.

– Уже почти приехали, – пробурчал Клевахин и поднялся. – Пойдем, гроза блатных…

Поселок Чулимиха считался окраиной города. Номинально. На самом деле поселок мог претендовать на звание мини-республики и даже имел свои четко определенные границы, за которые чужому человеку, в особенности молодому и с другого городского района, заходить было небезопасно. Такое противостояние длилось с незапамятных времен – когда Чулимиха называлась слободой и добры молодцы из купеческого сословия, проживающие в центре, ходили стенка на стенку и кулак на кулак выяснять отношения с чулимихской голытьбой.

В новые, перестроечные, времена микрорайон Красный Пахарь (так в свое время окрестили Чулимиху большие борцы за светлое коммунистическое будущее) стал весьма популярным питомником правоохранительных и мафиозных структур – практически каждый третий милиционер города и "бык" на службе у "новых" русских жили на его запутанных донельзя улицах. Этот странный конгломерат давно уже стал притчей во языцех, так как простому обывателю было весьма сложно отличить где заканчивается порядок, а где начинается бардак, и кто кому брат, а кто – сват. Потому чулимихские "красные пахари", народ ушлый и тертый, решительно наплевали на тех и других, здраво рассудив, что благодаря такому удачному стечению обстоятельств у них нечаянно образовалась свободная экономическая зона.

Чулимихских мелких торговцев не трогала ни мафия, ни правоохранительные органы, ни налоговые службы – все успешно делали вид, что Красный Пахарь относится к разряду аномалий сродни Бермудскому треугольнику и что он существует в каком-то другом измерении.

Клевахину пришлось здорово потрудиться, пока он не вышел на след горе-террориста, оставившего на кладбище сумку почтальона, зажигалку и связку динамитных патронов. Майор исходил из предпосылки, что "динамитчик", во-первых, явно не профессионал, а во-вторых, житель Чулимихи или окрестностей поселка Красный Пахарь. В его допущениях, конечно, были явные натяжки, но утопающий хватается за соломинку.

Поначалу ему пришлось поднять почтовые архивы. Оказалось, что во все времена почтальонами были в основном женщины. Среди них затесались лишь четверо мужчин, все инвалиды, но жили они в других районах города и померли в семидесятых. Тогда Клевахин сосредоточился на чулимихских почтовых отделениях. Он искал совершенно определенную семейную пару – мужа, участника войны, и жену, имеющую отношение к почтовому ведомству, возможно, тоже фронтовичку. Таких оказалось три. Две супружеские четы отпали сразу: одна перебралась в другой город четырнадцать лет назад, а вторая была бездетной. Ко всему прочему, последних в девяносто пятом году определили в дом престарелых, где они и доживали век на положении безвинных и ничего не помнящих одуванчиков.

А вот третья пара, Усольцевы, несомненно вызывала интерес. Клевахину удалось выяснить, что супруг почтальонши всю войну прослужил в саперных войсках, дошел до Берлина, а после демобилизации до самой пенсии работал почти по своей фронтовой профессии – мастером-взрывником на гранитном карьере, расположенном в десяти километрах от Чулимихи. К сожалению, на личную встречу с ним майор не рассчитывал – Усольцев помер в девяносто шестом – но вот с его сыном, Семеном Антоновичем, просто жаждал поболтать о жизни и других забавных вещах…

– Вы захватили с собой бронежилет? – обеспокоено спросил Тюлькин, когда их оперативный "жигуленок" остановился возле какого-то ларька, звучно наименованного, судя по вывеске, мини-маркетом.

– Зачем? – удивился майор.

– Ну как же – вдруг он окажет сопротивление… динамит там и все такое прочее… – старлей дрожал от боевого возбуждения.

– Шурик, от динамита и "всякого такого прочего", именуемого пластидом, не защитит никакая броня. А что касается пули, так ведь она дура, как говаривал наш великий полководец Суворов. Эй, пацаны, вы что делаете!? – возмутился Клевахин, выбираясь из салона – пока они с Тюлькиным дискутировали, к машине подбежали двое мальчиков примерно десяти лет и, облив стекла какой-то вонючей серой пакостью, начали размазывать ее не очень чистой ветошью.

– Дяденька, мы возьмем недорого… – заныли они в один голос.

– Брысь отсюда! – грозно рявкнул майор. – По-моему, я вас в мойщики не нанимал.

– Дяденька…

Но Клевахин был непреклонен. Пацаны удрученно вздохнули, весело переглянулись, и пошли прочь, независимо поплевывая себе под ноги.

– Э-э, постойте! – майор только сейчас заметил, что лобовое стекло утратило прозрачность и стало напоминать окно в общественном туалете, кое-как закрашенное белой краской. – Что же это вы – насвинячили и не убрали?

– Так ведь мы говорили, что недорого возьмем… – шустрые мойщики теперь смеялись уже откровенно.

– Ладно, малолетние рэкетиры, заканчивайте свое грязное дело, – вынужден был пойти на попятную Клевахин. – Заодно и машину посторожите. Вернусь – расплачусь.

– Не сомневайтесь, все будет в лучшем виде, – бодро ответили пацаны и работа закипела.

– Вам квитанцию выписывать? – ни Клевахин, ни Тюлькин не заметили, как к ним присоединился еще один чулимихский типаж – забулдыжного вида малый в худой одежонке, держащий в руках пачку крохотных серых листиков и шариковую авторучку. – Платите…

– Какую квитанцию? – это уже спросил старлей; у майора от сюрпризов "красных пахарей" в горле заклинило. – За что еще платить?

– За стоянку, – невозмутимо объяснил "народный контролер".

– Где знак, что здесь платная стоянка? – не сдавался Тюлькин.

– Сняли, чтобы подновить, – все также спокойно ответил его собеседник.

– Ни хрена мы не будем платить! Это очередная обдираловка! – взвился, как ужаленный, старлей.

– Мое дело вас предупредить… – с сожалением пожал плечами фрукт с квитанциями и вознамерился ретироваться.

С горячки Тюлькин было полез в карман за удостоверением, чтобы восстановить "статус кво (он с майором были в штатском), но Клевахин придержал его руку.

– Сколько? – спросил майор и, получив ответ, достал кошелек.

– Вот и хорошо, вот и ладно… – пробубнил "народный контролер", что-то царапая на сером листочке. – Не беспокойтесь, машина будет под присмотром.

– Зачем?.. – начал было Тюлькин, когда они отошли от машины на несколько шагов.

– А затем, дорогой Шурик, – бесцеремонно перебил его Клевахин, – что по возвращении мы могли обнаружить вместо нашего прелестного железного коня – пусть немного и староватого – кучу металлолома.

Как говорили древние – о времена, о нравы…

Старлей не нашелся, что ответить, лишь злобно выругался себе под нос.

Дом Усольцевых мало чем отличался от полусотни себе подобных, расположившихся вдоль узкой и колдобистой улицы: деревянный некрашеный забор, почерневший от времени, ворота, сваренные из листового металла, покрытая мхом шиферная крыша, проконопаченный пенькой сруб и обязательные резные ставни с петушками. На стук в запертую калитку отозвался солидным басом здоровенный кобель, гремевший тяжелой цепью возле ворот. Минуту спустя женский голос приказал ему заткнуться, а затем последовал вопрос:

– Чего надо?

– Весьма любезно… – тихо буркнул Клевахин и ответил: – Поговорить. Мы из милиции.

Наступила тишина. Видимо, женщина переваривала услышанное. Наконец раздались шаги, звякнула щеколда и перед глазами оперов предстала дородная краснощекая матрона в замызганной телогрейке, одетой поверх халата в цветочек, который едва не лопался от спрятанных под ним – и то наполовину – весьма внушительных женских прелестей.

– Откуда видно, что вы из милиции? – спросила молодуха, предусмотрительно держась позади угрожающе скалившего зубы пса.

Клевахин молча показал ей свое удостоверение.

– Ну… не знаю… – она с сомнением окинула взглядом сначала Тюлькина, а затем майора. – Сейчас многие ходют… всякие там попрошайки, цыгане. А документ выправить – раз плюнуть. Были бы деньги.

– Кончай борзеть, тетка, – грубо сказал Тюлькин, выступая вперед. – У нас работа, а ты тут базар-вокзал устраиваешь, игру в вопросы и ответы. Не то мы сейчас твоего бобика пристрелим, а на тебя наденем наручники – и в кутузку. Мы из "убойного" отдела городского уголовного розыска. Слыхала?

Клевахин хотел было одернуть напарника – он не любил хамства, в том числе и в оперативной работе – но не успел: женщина льстиво заулыбалась и тут же заперла пса в будке, чтобы освободить им дорогу.

– Простите, ради Бога… – она начала сбивчиво извиняться, а затем пошла впереди, вульгарно покачивая чересчур полными бедрами. – Сюда. А мы причем?

– Все причем, – загадочно ответил Тюлькин, сразив ее этим "перлом" словесности, что называется, наповал; женщина даже изменилась в лице, разом утратив свой румянец и остатки апломба.

Вся горница была в коврах. Глядя на пестрые шерстяные стены, Клевахин едва сдержался, чтобы не чихнуть. Один угол – красный – занимал иконостас, перед которым чадила лампада. Разнокалиберная мебель навевала мысли о комиссионном магазине – таком, каким он был в совсем недавнем прошлом, когда за новой стенкой стояли в очереди лет пять. Диван со слониками казался дизельной подлодкой, затонувшей во вторую мировую войну и отреставрированной для музея.

– Хозяин дома? – сразу, без обиняков, приступил к делу раздухарившийся не на шутку Тюлькин.

– Э-э… – заблеяла совсем обалдевшая молодуха. – Он… э-э… в мастерской. Там… – она показала рукой на окно, выходившее на другую сторону дома. – Позвать?

– Не нужно, – Тюлькин быстро глянул на майора. – Мы сами… – Он направился к двери.

– Минуту, – остановил его Клевахин. – Вам знакома эта вещь? – он показал женщине найденную на кладбище зажигалку.

– Д-да… – ответила она и ее глаза воровато забегали. – Это зажигалка Антона Карповича.

– Кого? – переспросил майор.

– Моего тестя. Он помер…

– Понятно, – Клевахин ощутил прилив крови в висках, как это обычно бывало в экстремальных ситуациях. – Подождите здесь, – попросил он женщину.

Едва они вышли во двор, Тюлькин с решительным видом достал пистолет.

– Спрячь, – насмешливо ухмыльнулся майор. – Мне почему-то совсем не хочется получить лишнюю дырку в собственной шкуре.

В мастерской жужжала электропила и восхитительно пахло опилками. Склонившись над станком, тщедушный человечек в допотопных мотоциклетных очках распускал доску на планки.

– Эй! – окликнул его Тюлькин.

Он стоял, как предписывали каноны снайперской стрельбы из пистолета – ноги на ширине плеч, а руки полусогнуты; старлей все-таки вернул "макарова" в наплечную кобуру, но застежку оставил расстегнутой.

– Как… Кто… Кто вы такие!? – воскликнул хозяин дома, с испугу шарахнувшись в сторону.

Допиленная до половины доска, которую ничто не удерживало, взлетела в воздух и, просвистев над самой головой Тюлькина, с грохотом обрушила одну из полок со всякой всячиной. Ошеломленный старлей машинально выхватил оружие, но Клевахин молниеносно сжал его запястье. При виде пистолета человечек охнул и, подпустив глаза под лоб, упал без сознания.

– Твою мать!.. – выругался Клевахин. – Чего стоишь, как столб!? – вызверился майор на Тюлькина. – Давай воду. Не хватало еще, чтобы он копыта откинул.

Старлей метнулся к точилу, где стояла жестяная банка из под тушонки с водой, схватил ее и начал лить обеспамятевшему прямо на лицо.

– Осторожней, – сказал майор, похлопывая человечка по щекам. – Если он не помер от разрыва сердца, то благодаря тебе захлебнется.

– Что… со мной? – глаза под мотоциклетными очками смотрели бессмысленно и дико.

– Пустяки, – бодро ответил Клевахин, помогая хозяину дома сесть. – У вас обморок. Мы из милиции, – предупредил он следующий вопрос. – У нас кое-какие проблемы, хотим посоветоваться, – майор решил поосторожничать, чтобы человечек опять не выкинул какой-нибудь фортель.

Глядя на тщедушного мужичонку, Клевахин чувствовал угрызения совести. Ему казалось, что они зря его напугали, хотя это и получилось нечаянно. Трудно было представить этого недоростка в роли грозного террориста-динамитчика. Хотя из собственного опыта он знал, что среди самых жестоких убийц и насильников как раз больше всего и встречается низкорослых мужчин.

– О чем… посоветоваться? – хозяин дома неторопливо снял очки и поднялся на ноги без посторонней помощи.

Он почти успокоился, и в его рачьих глазах навыкате начал постепенно разгораться огонек упрямства и неприятия. Вспомнив иконы в доме, Клевахин уже не сомневался кто перед ним. Ему приходилось встречаться с фанатическими приверженцами разных вер, и похоже этот тщедушный огрызок принадлежал к их сонму.

– Вы Усольцев Семен Антонович? – официальным тоном спросил майор.

– Да, – коротко ответил мужичок.

– Где вы находились в ночь?.. – Клевахин назвал дату.

– Дома, – не задумываясь и поспешней, чем следовало, сказал Усольцев.

– Кто это может подтвердить?

– Супруга, – голос Усольцева был ясен и тверд.

– А почему вы не спрашиваете зачем мы этим интересуемся?

– Вы – милиция, – мужичок неприязненно пожал плечами. – Вам все позволено.

– Это точно, – добавив в голос жесткости, отчеканил Клевахин – у него уже сложился план допроса.– А потому собирайтесь.

– Зачем? – голос Усольцева дрогнул.

– Поедете с нами. Старший лейтенант, наденьте на гражданина Усольцева наручники, – приказал майор.

– Как… почему!? – вскричал хозяин дома.

– Потому что ты врешь, как сивый мерин! – рявкнул Тюлькин, правильно поняв суть затеянной Клевахиным игры. – Давай свой грабли, ты, чучело гороховое.

– Вы не смеете!.. – взвизгнул Усольцев, забиваясь в угол. – Я буду жаловаться!..

– Мы тебя посадим в следственный изолятор к уголовникам… для начала дней эдак на двадцать. Вот ты им и пожалуешься, – издевательски осклабился старлей. – У многих из них, знаешь ли, нетрадиционные сексуальные наклонности, а если тебя как следует подмарафетить, то запросто сойдешь за потрепанную шалаву… конечно, при некоторой доле воображения и непритязательности вкусов.

– Нет! – вскричал побледневший Усольцев.

– Есть и другой выход из ситуации, – вступил Клевахин. – Вы нам расскажете то, что видели на кладбище – подробно! – а мы в свою очередь закроем глаза на ваши прегрешения перед законом.

Только не нужно отпираться. Это по меньшей мере глупо. У нас ваша зажигалка, почтовая сумка и динамит.

А значит и коллекция отпечатков пальцев. Всего этого достаточно, чтобы обвинить вас во всех смертных грехах и отправить лет на семь в тюрьму. Если, конечно, вы не пойдете нам навстречу. Подумайте. Даю вам две минуты, – майор демонстративно посмотрел на часы.

Он почти не врал Усольцеву. Забрать хозяина дома с собой значило потерять важного свидетеля. В следственном изоляторе Семен Антонович не прожил бы и неделю – Клевахин достаточно хорошо представлял кто его противник. Мало того, майор не собирался говорить о существовании Усольцева и Атарбекову – конечно, до поры до времени. Клевахин пока еще не знал, какая нужда погнала мужичка среди ночи на кладбище. Но то, что динамит принадлежал Усольцеву, майор практически не сомневался. И в душе он радовался своей удаче как зеленый стажер – брошенный почти наугад камень угодил как раз туда, куда нужно.

На лице Усольцева гамма чувств сменялась словно в калейдоскопе – от полного отчаяния до жесткого упрямства, свойственного религиозным фанатикам. Клевахин даже начал тревожиться за успех своей задумки – а вдруг Усольцев упрется, что тогда? Истинно верующий и к тому же не нюхавший тюремных щей – это тебе не какой-нибудь урка, его на понт не возьмешь. Можно, конечно, бросить Усольцева в жернова "мельницы" – когда подозреваемого допрашивают сутками без перерыва, меняясь каждые два часа – но все равно не исключено, что конечный результат в итоге будет нулевым.

Наконец Усольцев поднял голову и спросил:

– Что мне будет… за динамит?

– Преступные намерения и свершившееся преступление – разные вещи, – ответил Клевахин. – Мы оформим вам явку с повинной и чистосердечное признание. В тюрьме вы сидеть не будете – это точно.

– Ладно… – мужичок сморщился, будто намереваясь заплакать. – Я расскажу… все расскажу…

Клевахин облегченно вздохнул.