"Наперегонки со смертью" - читать интересную книгу автора (Гладкий Виталий Дмитриевич)

Глава 24. ОБЫСК

Мое пробуждение состоялось в грохоте, криках и топоте ног. Я настолько был расслаблен глубоким здоровым сном, что первое время ничего не мог понять. А тем более как-то среагировать на творящуюся возле меня воистину дьявольскую круговерть. В темноте мелькали слепящие глаза лучи фонариков, скрещивались красные векторы лазерных прицелов, слышалось до боли знакомое и родное каждому русскому выражение "… мать!", трещали хлипкие двери, хрустально звенело битое стекло… Короче говоря, в моей квартире царили хаос, бедлам и Варфоломеевская ночь вместе взятые.

Однако, мне не дали очень долго удивляться и размышлять на предмет аномальных явлений в квартире. Материализовавшиеся из темноты барабашки (грубые и нахальный; ну просто зверье!) выдернули меня из теплой уютной постели как сказочный дед и иже с ним репку и повергли на жесткий пол, заломив руки за спину. По ходу дела я получил несколько раз сапогом по ребрам (между прочим, очень больно) и по шее – единожды и то, наверное, случайно.

Едва я ткнулся сонным фейсом в давно немытый пол, что было весьма неприятно, как зажегся верхний свет. Мне не давали даже шевельнутся, а потому я со своей позиции видел только шныряющие по комнате ботинки. Кстати, новые и хорошо начищенные. И слышал голоса – мужские, возбужденные и грубые.

Все-таки меня взяли. Уголовка сработала выше всяких похвал. Что случается не так часто, как это нужно. К сожалению. Лучше бы мне попасть в тот процент на доске показателей работы угрозыска, который вместе с головотяпством, непрофессионализмом и манкированием служебных обязанностей называется одним емким словом – "висяк".

Сиречь, если без милицейского сленга, нераскрытое дело.

Но такое уж мне счастье привалило, притом еще в детстве, что ни одно мало-мальски значительное событие не обходит меня стороной. Я имею ввиду не бесплатную раздачу конфет и пряников, а нечто совсем иное, противоположное по смыслу. Вляпаться в неприятности в самый что ни есть кайфовый момент – мое жизненное кредо. Я даже влюбиться по-человечески не могу. Если и попадается мне с виду что-то подходящее, то на поверку оно обязательно окажется сплошным дерьмом, только в позолоченной упаковке. Я уже давно перестал сетовать в этом вопросе на судьбу. Что толку? Все-таки лучше плыть по бурному течению, нежели гнить в тихой заводи.

Наконец меня подхватили под руки и поставили на ноги. Кстати, я забыл сказать, что на меня надели "браслеты" – очень неудобные наручники, которые в нашей стране обычно изготавливают зэки; наверное, в воспитательных целях. Потому такие специзделия, сработанные в зоне, не выдерживают никакой критики. Уж лучше бы заковывали в кандалы.

– Ну наконец! – откуда-то сбоку раздался до дрожи в коленках знакомый голос, и передо мной появился капитан Можаев. – Давно не виделись, Чернов. А я очень по тебе соскучился.

– Прислали бы повестку, – сказал я, бесхитростно улыбаясь. – Я и сам мог прийти. К чему весь этот тарарам?

– Странно…

– Что именно?

– Тебя совсем не удивляет взвод омоновцев, который врывается среди ночи в твою квартиру. Это как понимать?

– Предельно просто. Я привык.

– Не понял… К чему привык? К таким ситуациям?

– К наглости и хамству ментов. В нашем правовом государстве права успели выдать только вам. До простых граждан очередь пока не дошла.

– А ты, оказывается, философ… – В голосе Можаева появились угрожающие нотки. – Смелый, однако…

– Намекаете?.. – спросил я, дерзко ухмыляясь.

– Ладно, поговорим на все эти темы позже и в другом, более приспособленном для доверительной беседы месте. Давайте понятых! – крикнул он кому-то в прихожую.

В гостиную вошли понятые – соседи. Они смотрели на меня как на монстра, который неожиданно выскочил из подвала дома и залез в первую попавшуюся квартиру. А ведь совсем недавно мы так любезно раскланивались и относились друг к другу с таким уважением… Вот уж действительно мы живем не по совести, а по понятиям. Поставят на тебя какое-нибудь клеймо – век не отмоешься. А в особенности если это сделают средства массовой информации или правоохранительные органы. Назовут тебя негром и доказывай потом, что у тебя и кожа белая, и в Зимбабве никогда не был, и что даже с эфиопом Пушкиным не состоишь в дальнем родстве, хотя это и престижно.

– Приступили! – скомандовал Можаев.

И начался большой шмон. Бойцы ОМОНа удалились, выполнив свою задачу, и за работу принялись спецы из уголовного розыска. Бедная Елизавета Петровна! Так думал я, глядя на погром, начатый омоновцами и продолженный уголовкой.

– Богато живешь, – ехидно заметил капитан, выворачивая карманы моего шикарного костюма. – Тут не менее четырех тысяч "зеленью". Наверное, на заводе хорошо платят?

– Корову продал. Которую получил по наследству. А денежки, пожалуйста, пересчитайте и занесите сумму в протокол. Они мне еще понадобятся.

– Сомневаюсь. По крайней мере, если и понадобятся, то очень не скоро.

– Поживем – увидим, – сказал я философски и мило улыбнулся.

– Ну ты весельчак… – не удержался Можаев от замечания. – Я это запомню.

Я хотел сказать что-то едкое, но тут же прикусил язык. И было от чего: один из производивших обыск сотрудников угрозыска буквально свалился с табурета, держа в руках какую-то коробку. Он производил расчистку антресолей, куда даже сама хозяйка не решалась совать нос. Там творился форменный бардак. Благо строители соорудили антресоли такими обширными, что в их нутро можно было запихнуть сиамского слона.

Елизавета Петровна хранила на антресолях банки-склянки, сломанные часы и утюги, давно умолкнувший радиоприемник, репродуктор которого охрип после всенародного плача, когда помер Сталин, старую обувь, мотки электрических проводов разного сечения и рыболовные принадлежности (это добро осталось после мужа), пачки стирального порошка, консервированный горошек, соль, соду, сухую горчицу, остатки столового сервиза… и так далее. До бесконечности. Я еще не назвал разные житейские мелочи.

Подчиненный Можаева положил коробку на стол, а капитан обратился к понятым:

– Пожалуйста, смотрите внимательно!

Я недоумевал – что они могли найти? Скелет помершего с голодухи таракана? О, это большой криминал…

Ответ пришел ошеломляющий. Можаев открыл коробку из-под какого-то прибора и взору присутствующих предстал пистолет "макаров" с запасной обоймой – свеженький, чистенький, лоснящийся.

Это был явный перебор. Чувствуя, как начала уходить земля из-под ног, противник стал пороть горячку. Подброшенный пистолет – наивность, которую можно созерцать разве что в плохих кинофильмах. Этот фокус срабатывает лишь в случае предвзятого отношения следствия. То есть, когда нужно кого-то срочно упрятать за решетку, притом на недолгое время. Но противник практически наверняка знал, кто упал ему на хвост, а потому фортель с пистолетом можно было отнести к разряду дешевых трюков, исполняемых в полном отчаянии. Что вполне соответствовало генеральной линии оперативного плана.

– Это ваш? – Капитан был сама официальность.

– Впервые вижу, – не задумываясь, ответил я, стараясь поймать ускользающий взгляд Можаева – неужто его подчиненные подбросили?

Но опер невозмутим и очень серьезен. Всем своим видом он дает понять, что время для шуток прошло.

– Так и запишем… – Капитан смотрит на меня как на врага народа. – Может быть, это оружие хозяйки квартиры? – спрашивает он насмешливо.

– Вполне возможно… – Я пожал плечами. – Сейчас такие времена, что впору заводить не только бойцовых собак для охраны жилищ, но и чего-нибудь поэффективней. Например, гранатомет. Чтобы всякие охламоны не вламывались среди ночи и без спросу в квартиры честных законопослушных граждан.

Капитане вскипел от моего наглого тона, но тут же и остыл, бросив быстрый взгляд на понятых, которые слушали наш диалог, разинув рты.

– Продолжайте… – коротко кинул он своим сотрудникам, которые тем временем бережно упаковали оружие и обойму в целлофановый пакет.

Обыск продолжился. Я стоял посреди комнаты в одних плавках и чувствовал себя несколько скованно. В конце концов, здесь не стриптиз, а шмон. Потому я не выдержал издевательств над своей моралью и обратился к Можаеву:

– Мне бы одеться…

– Успеется, – не без злорадства ответил он, небезосновательно полагая, что своим отказом уел меня по самое некуда.

– Тогда позвольте мне снять и плавки. Может, совсем обнаженные мужчины вам нравятся еще больше.

– Ты!.. – вызверился капитан.

У него даже рука дернулась, чтобы дать мне по мордам. Только огромным усилием воли опер сдержал себя и, немного успокоившись, подозвал одного из своих шнурков:

– Пусть он наденет что-то… – буркнул Можаев, не поднимая головы. – Только смотри за ним в оба! Чтобы не выкинул какой-нибудь фортель…

Я натянул на себя джинсы, плотную хлопчатобумажную рубашку, теплый шерстяной пуловер и старенькую кожаную куртку – все равно из-за выбитых входных дверей в квартире стояла холодрыга. Обулся я в мягкие прочные ботинки, которые таскал неизвестно столько лет. Они были у меня своеобразным талисманом. Теперь я чувствовал себя вполне удовлетворительно и даже весьма расплывчатое и не совсем светлое будущее не могло омрачить мою окончательно проснувшуюся душу. Да, я даже радовался такому финишу своей одиссеи. Наконец закончится полная неопределенность и я смогу или оправдаться, или… В общем, ясно. Все равно что-то должно было случиться. Рано или поздно. Будем надеяться на лучшее…

Меня привезли в городское управление внутренних дел когда рассвело. И доставили в кабинет. Самое интересное, что его хозяином был капитан Можаев. По крайней мере, мне так показалось. Пошел на повышение?

– Поздравляю, – сказал я любезно, когда меня усадили на стул.

– С чем? – слабо удивился Можаев, ковыряясь в каких-то бумагах, которые он достал из сейфа.

– Ну как же – с повышением.

– А… – Капитан посмотрел на меня с насмешкой. – Леща кидаешь? Не поможет.

– И в мыслях не имел. Это я по старому знакомству. Приятно иметь дело с умным человеком.

– Ты на что намекаешь? – сурово сдвинул выгоревшие светлые брови Можаев.

– Никаких намеков. Я честен как монах на исповеди. Просто в городском уголовном розыске обычно работают профессионалы, хорошо зарекомендовавшие себя на прежнем месте службы, в райотделах. Бывают и исключения, но редко.

– Пусть так. Но тебе-то какое дело до моих профессиональных качеств?

– Большое. Вы не дадите эмоциям возобладать над разумом. И не позволите невинному сесть в тюрьму.

– Обнадеживающее начало, – хмуро улыбнулся капитан. – Оказывается, ты не только неисправимый лгун, но еще и большой хитрец.

– Человеку всегда присущи сомнения. А сотруднику уголовного розыска – тем более.

– Сейчас мы развеем последние сомнения. – Он поднял трубку телефона и набрал какой-то номер. – Алло! Это лаборатория? Сан Саныч? Можаев на проводе. Как там мой заказ?

Так… Так… Понятно. Когда? К черту бумаги! Время, время, Сан Саныч! Меня шеф и так уже ест поедом. Нельзя? Бюрократы… Ладно, потерплю. Только недолго! Пока.

Оставив телефонный аппарат в покое, он поднял на меня явно повеселевшие глаза. Только веселье это было не доброе, человеческое, а хищное, тигриное. Если, конечно, тигр способен на такие эмоции.

– Вот так-то, гражданин Чернов, – сказал он с нажимом на слове "гражданин". – Или как вас там?

– Санта Клаус, – буркнул я, чувствуя как засосало под ложечкой от нехороших предчувствий. – Родился на Северном полюсе, в чуме. Потому и жизнь у меня чумовая… благодаря родной милиции. По крайней мере сегодня – точно. В чем меня обвиняют?

– А как насчет пистолета? Вы не возражаете, если я включу диктофон? – Можаев перешел на "вы".

– Пожалуйста… – Я подождал, пока он нажмет нужную клавишу. – Формальности вы решили опустить?

– Так ведь мы и так хорошо с вами знакомы, – насмешливо сказал капитан. – В конце допроса все сделаем по форме. Бумага с шапкой, подписями… Устраивает?

– Нет.

– Почему?

– Мне нужен адвокат. Я хочу, чтобы буква закона была соблюдена в точности.

Капитан выключил диктофон и едко сказал:

– А мы, оказывается, шибко грамотные. Ты не очень тут права качай. А то как бы чего не вышло. Дальше нужно объяснять?

– Я сообразительный. Все понял, обязуюсь исправиться. Но если вы будете вешать на меня всех собак, то тогда хоть застрелите, а я буду молчать. Пока не появится адвокат.

– Нужно будет – застрелим, – мрачно пообещал Можаев. – Включаю… – Он снова запустил свою шарманку.

– За адвокатом послали, – соврал капитан в микрофон, не моргнув глазом. – Но я надеюсь, что вы все-таки соизволите ответить на интересующие нас вопросы и до его прихода.

Договорились?

Я нагнулся к диктофону и рявкнул:

– Так точно! Договорились!

Можаев готов был сожрать меня без хлеба и соли, но прикусил нижнюю губу и сдержался от комментариев моей выходки. Но его взгляд был выразительнее любых слов.

– Где вы взяли пистолет? – начал допрос Можаев.

– Какой пистолет?

– Тот, что мы нашли в вашей квартире.

– У меня нет квартиры. Я снимаю комнату.

– Пусть так. Перефразируем вопрос: как попал к вам пистолет, найденный оперативной группой угрозыска в вашей комнате?

– Он попал не ко мне, а в комнату. Сегодня я увидел его впервые.

– Наверное, ваша хозяйка коллекционирует боевое оружие, – с иронией сказал капитан.

– Спросите у нее. – Я пожал плечами.

– Обязательно спросим. Значит, вы отрицаете, что пистолет принадлежит вам?

– Напрочь. У меня идиосинкразия на оружие.

– Что-что!? – У Можаева от удивления округлились глаза; похоже, он не знал смысл слова "идиосинкразия".

Уел мента! Хоть чем-нибудь. У меня даже настроение улучшилось…

– Это значит, что на любое оружие у меня аллергия. Повышенная чувствительность. Как увижу ствол, так сразу мне плохо становится.

– Странно…

– Что именно?

– В вашем личном деле указано, что вы даже среднюю школу не закончили. А такими заумными словечками балуетесь. Как-то не вяжутся ваши документальная и истинная сущности.

– Я много читал. Занимался самообразованием. К тому же ваши сведения по поводу моих школьных лет недостаточно полны. Я закончил еще и техникум.

– Это упущение… – Можаев сделал запись в блокноте. – А что касается этой… идио… в общем, аллергии на оружие, то позвольте вам не поверить. По нашим данным, вы служили в армии и находились в районах боевых действий. Мало того, у вас даже есть правительственные награды. И не одна.

– Да, в армии я служил. В десанте. Однако, это ни о чем не говорит. На нашем участке фронта – а воевал я в Чечне, в личном деле это записано – был батюшка, бывший диверсант-спецназовец. Так он даже в бытовых целях старался ножом не пользоваться.

Терпеть не мог ничего колющего, режущего, стреляющего и взрывающегося. Хотя до того, как надел рясу, пустил море крови. Потом раскаялся. Правда, смелости не утратил и вместе с бойцами лез в самое пекло. С крестом и Библией наперевес. Чтобы вытащить на себе раненных и убитых. Вот как оно бывает, товарищ капитан.

– Бывает. Но мы говорим о другом. Пистолет ваш, Чернов, или нет?

– Нет. А чтобы вы убедились, что я к нему не прикасался, отдайте его куда следует, чтобы сличили отпечатки моих пальцев с теми, которые на рукоятке.

– Не учите нас жить. Уже отдали. Ждем результатов… – Он снова взялся за телефон. – Алло! Сан Саныч, это опять я. Вы режете меня без ножа. Где заключение эксперта!? В пути? Ладно, жду…

Пользуясь временной передышкой, я попытался собраться с мыслями. В самом деле, как пистолет очутился на антресолях? И вообще в моей квартире? К этому я не имел ни малейшего отношения. Ну, а Елизавета Петровна – тем более. Значит… Ах, черт возьми!

Как же я раньше не догадался! Киля и Тельняшка залезли в мою квартиру вовсе не для того, чтобы ее ограбить! Идиот… Дубина стоеросовая. Ведь мог, мог додуматься раньше!

Тебя опять подставили, Чернов. Вот суки! Не получилось у Кили – пистолет подбросил другой квартирный вор. Теперь меня точно посадят. Даже если не найдут следов моих пальцев на рукоятке. Скажут, что специально стер. Потому что привык ходить на дело в перчатках. Менты киллера нашли, мать их…

Пришел нарочный с пакетом. Наверное, принес долгожданное заключение эксперта, того самого Сан Саныча, с которым Можаев вел словесные баталии. Я почти не сомневался, что оно касалось злосчастного "макарова", найденного на антресолях.

Я угадал. Капитан высыпал на стол несколько фотографий, на которых присутствовал и уже знакомый мне пистолет, невнимательно посмотрел на них, и начал читать заключение. По мере того, как он приближался к финишной строчке документа, его лицо светлело и в конце концов приобрело добродушный, свойский вид.

– Чудненько… – Он положил бумагу на стол и уставился на меня как на заморский раритет – с удивлением и восторгом. – Вот мы и встретились, гражданин хороший. Ах, как я долго вас искал… – Он задумчиво потеребил свои жесткие рыжеватые волосы.

– Я рад за вас. Искренне рад. Теперь вашу светлую голову по ночам кошмары не будут мучить.

– Какие кошмары? Почему кошмары? – удивился Можаев, который не очень понял, о чем я говорю, так как думал совершенно о другом.

– Ну как же – вот он я, перед вами. Кстати, меня и искать не нужно было. Тем более, с отделением омоновцев. Я работаю на заводе "Алмаз" с восьми утра и до пяти вечера. В отделе снабжения. Суббота и воскресенье – выходные. Это если вы почему-то забыли, куда телегу на меня накатали.

– Да, да, конечно… – Капитан откровенно веселился, а я недоумевал – с чего бы?

– Потому мне и непонятно, с какой стати вы устроили татарский набег на мое жилище.

– Мы сильно извиняемся. Ошибочка вышла… – Можаев был доволен, как слон.

– Я не претендую на извинения. Отпустите меня – и дело с концом. Так сказать, баш на баш. И волки сыты, и овцы целы. Я не буду в разные инстанции жалобы кропать, а у вас появится дефицитное для оперативных работников свободное время, потому что не нужно будет писать объяснения перед вышестоящими и власть имущими. Идет?

– А как быть с пистолетом?

– Запишите его в графу "Находки". И вообще – мало ли что может валяться на антресолях?

В старых домах, к примеру, иногда находят даже пулеметы "Максим". С гражданской остались. Припрятали на черный день. У нас народ запасливый, вам это, надеюсь, известно. А хороший хозяин и ржавый гвоздь не выбросит.

– Ваша идея превратить уголовный розыск в бюро находок, прямо скажем, гениальная. И все было бы хорошо, однако есть одно "но".

– Если оно вас смущает, облегчите душу. Поведайте мне свою страшную тайну. Я не болтливый, ей Богу никому не расскажу.

– Верю. А потому ответьте мне на такой вопрос: как вы объясните тот факт, что недавно из этого пистолета в своем доме убит неизвестным грабителем и насильником некий очень известный гражданин по фамилии Белоблоцкий?

Я обмер. Нет, не то слово – оледенел. Почти отбросил копыта. Мое сердце даже не билось, а вяло трепыхалось. Потому что Белоблоцкий был тем самым рогоносцем, мужем белокурой бестии, которого угрохал в собственной квартире некий злодей (или злодеи) пока я прохлаждался на ветру в подвешенном состоянии, цепляясь за балкон как утопающий за соломинку.