"Книга царя Давида" - читать интересную книгу автора (Гейм Стефан)

ПРОДОЛЖЕНИЕ ВТОРОЙ БЕСЕДЫ С ПРИНЦЕССОЙ МЕЛХОЛОЙ…

Вопрос: …Вы упомянули, моя госпожа, что вас отдали в жены Фалтию, сыну Лаиша.

Ответ: Ах, Фалтий. Он так трогательно заботился обо мне, купал в жару и согревал в холода, а в постели ложился у моих ног. Фалтий был ужасно неловок, однако помогал мне поддерживать связь с Давидом — ведь за мной следили, а на Фалтия никто не обращал никакого внимания.

Вопрос: Стало быть, вы что-то знали о Давиде?

Ответ: Лишь то, что он был жив и скрывался.

Вопрос: Где?

Ответ: Сначала у священников Рамы, потом у священников Номвы. Оттуда он бежал в пустыню южной Иуды и жил в пещерах.

Вопрос: Ваш отец, преследуя Давида, посещал Раму?

Ответ: Нет.

Вопрос: Это точно?

Ответ: Рама была слишком уж связана с именем

Самуила; отец ни за что не поехал бы туда. Зато он воспользовался своей царской властью и вызвал к себе во дворец священников из Номвы.

Вопрос: Вы были на том суде?

Ответ: Отец судил их пред всем народом. Помню ряды священников в льняных ефодах, впереди стоял первосвященник Ахимелех в белых одеждах. Отец мой, царь Саул, сказал слугам своим, окружавшим его:

«Послушайте, неужели Давид, сын Иессея, даст вам поля и виноградники и поставит тысяченачальниками и сотниками? Неужели никто из вас не выйдет вперед, чтобы свидетельствовать против изменника?» Вопрос: И кто-нибудь вышел? Ответ: Да, коренастый толстяк добродушного вида, похожий на кормилицу. Он назвался идумеянином Доиком и сказал, что видел, как Давид, сын Иессея, приходил в Номву к Ахимелеху, сыну Ахитува. Тот, дескать, вопросил о Давиде через оракула Господа, дал ему продовольствия и меч. Вопрос: Больше свидетелей не было? Ответ: Отцу хватило Дойка. Саул спросил Ахиме-леха: «Послушай, для чего вы сговорились против меня, ты и сын Иессея, для чего ты дал ему хлебы и меч и вопросил о нем Господа? Ты хотел, чтобы Давид восстал против меня и строил мне ковы?» Ахимелех поднял руку и поклялся, что невиновен. Давид сказал, мол, царь поручил ему тайное дело и такое спешное, что он не успел взять с собою ни меча, ни другого оружия. Я подумал, продолжал Ахимелех: «Кто из рабов царя верен ему, как Давид? Он и зять царя, и исполнитель повелений его, и почтен в доме его; поэтому я дал Давиду все, чего он хотел. Но Бога я о нем не вопрошал, напрасно это ставится мне в вину». Тут все священники подняли руки и поклялись, что они невиновны, и шум их голосов разнесся до стен городских. Слава Богу, не схвачен супруг мой Давид, подумала я, и в то же время сердце мое болело из-за отца, царя Саула. Вопрос: Затем последовала казнь? Ответ: Отец встал, опершись на копье, и сказал: «Ты должен умереть, Ахимелех, ты и весь дом отца твоего». Он велел телохранителям, бывшим при нем: «Ступайте, умертвите все священническое отродье, ибо и их рука с Давидом и они знали, что он убежал, и не открыли мне». Но никто не хотел поднимать руки своей на священников. Тогда отец сказал: «Чего же вы боитесь? Не святые они и нет от них никому пользы. Они, словно черви на падали, жиреют от того, что народ жертвует Богу». Тут поднялся ропот, все ждали, что злой дух сойдет на царя и начнет его душить и корчить, однако отец стоял спокойно. Он подал знак идумеянину Дойку, приказал: «Ступай ты и умертви священников!» И пошел Доик-идумеянин, и напал на священников, и умертвил в тот день восемьдесят пять мужей, носивших льняной ефод.

Все мои восковые дощечки были уже исписаны. В круглой комнате сгустилась духота, но принцесса меня не отпускала. Она сидела на подушках, выпрямив спину и положив иссохшие руки на колени; ее глаза были устремлены куда-то вдаль.

Словно очнувшись, она вдруг спросила:

— Каким ты представляешь себе Давида?

Странный вопрос редактору Единственно истинной и авторитетной, исторически достоверной и официально одобренной Книги об удивительной судьбе и т. д. Я взглянул на резные стены, через отверстия в которых нас наверняка подслушивал Аменхотеп.

— Давид — отец царя Соломона, — ответил я.

Принцесса презрительно улыбнулась.

— Стало быть, это царь Соломон должен решать, каким ты представишь себе человека, который для меня дважды был супругом, для моего брата Ионафана — возлюбленным, а для моего отца Саула — блудодеем?

Я опустил голову.

Мелхола же лишь махнула рукой и проговорила:

— У него было множество лиц. Признаюсь, и впрямь нелегко разобраться, каков он на самом деле. Мы часто говорили об этом с Ионафаном. Те дни очень сблизили меня с братом. Обычно мы выезжали вместе из царского дворца в Гиве, добирались до Красной скалы и всматривались в даль — не появится ли от Давида какого-либо знака, не закурится ли дымок в горах. Но не было нам никакого знака, лишь стервятники кружили по небу. Ионафан рассказал мне однажды о клятвенном союзе, который он заключил с Давидом, ибо любил его, как собственную душу. А еще Ионафан сказал, что Давид — избранник Божий и что Давид обещал не отнимать милости от дома Ионафанова вовеки ради их великой дружбы и союза. Но как же с престолом, спросила я, разве не ты будешь царем, брат мой?

Принцесса встала, прошлась по комнате. Ее ноги в открытых сандалиях оказались удивительно красивы.

— Ионафан объяснил мне тогда: «Чтобы властвовать, нужно иметь пред собою единственную цель — власть. Никого нельзя любить владыке, кроме самого себя. Даже Бог должен стать твоим собственным Богом, готовым освятить Своим Именем любое твое преступление «.

Принцесса остановилась, посмотрела на меня.

— Учти, Ефан: Ионафан понимал это, однако продолжал любить Давида. А стервятники все кружили по небу… Вдруг один из них прянул камнем вниз. Я спросила Ионафана: «Ты знаешь, где скрывается Давид?» Он ответил: «В Адолламской пещере; туда пришла вся его семья, и все притесненные собрались к нему, и все должники, и все огорченные душою; их там около четырехсот человек». Я представила себе, как Давид, супруг мой, собирает свою шайку в Адолламской пещере, увидела его смуглое лицо, гибкую фигуру и сказала Ионафану: «Будь Давид хоть скотокрад, хоть разбойник с большой дороги, но я люблю его и хочу быть с ним». Он ответил: «Потерпи, люди Авенира, царские ищейки, следят за тобой. Они схватят тебя и убьют». И я набралась терпения; прошла пора дождей, началась весна, бедный Фалтий, сын Лаиша, заботился обо мне, а от Давида — ни единого словечка через Фалтия или Ионафана. Потом опять зарядили дожди, и тут до меня долетел слух, что Давид взял в жены Авигею, жену некоего Навала, богатого овцевода из Моны. Помню, я рыдала, раздирала свои одежды, а затем сидела в тоске, ничего не ела и не пила, пока Фалтий не заставил меня выпить вина; он умастил меня маслом, ласкал меня, и я уступила ему, оставаясь совершенно бесчувственной. Я не поднимал глаз на принцессу. Она засмеялась, тихо-тихо, и сказала изменившимся голосом:

— Все это было так давно. Тут вновь появился Аменхотеп, который объявил с поклоном:

— Ужин накрыт. Госпожу ждут.

Принцесса ушла, поступь ее была тяжеловата, но осанка оставалась царственной — в ее-то годы. У двери она обернулась ко мне и заговорщицки кивнула:

— Ты сумеешь верно представить его себе, я знаю.

Благословенно будь имя Господа Бога нашего, который открывает истину поэтам и прозорливцам чрез их сновидения, прочих же побуждает к тщательным поискам и кропотливым исследованиям.

Для скрывающегося предводителя шайки разбойников и головорезов важно замести следы, отнюдь не в его интересах оставлять глиняные таблички с записью своих подвигов или перечнем добычи. Он старается избегать стычек с блюстителями закона, так что и из этого источника сведения поневоле скудны и малодостоверны. Кое-что можно почерпнуть из преданий или песен, сложенных во славу лихого главаря разбойной шайки, но лучше всего отыскать живого свидетеля тех набегов — скажем, одного из разбойников или пострадавших.

Авигея мертва. Вопросы, которые мне хотелось бы задать именно ей, навсегда останутся без ответа. Она умерла в Хевроне, где Давид царствовал над Иудой; умерла, родив ему сына, названного Далуей — бедного дурачка с изуродованной от рождения головой. По всему, что о ней известно, Авигея была женщиной незаурядной и имела значительное влияние на Давида в ту пору, когда он, будучи изгоем, предводительствовал шайкой разбойников, и потом, когда он стал царьком в Хевроне.

Об Авигее мне рассказала некая Дебора. Эта бойкая старуха содержит постоялый двор для мастеров из Сидона и Тира, нанятых для строительства Храма. Дебора была одной из пяти служанок, которых Авигея, став женой Давида, взяла с собой в царский двор. Таким образом, Дебора видела и слышала многое из того, что происходило между ее госпожой и Давидом. Кроме того, люди Ваней привели ко мне некоего Мивсама, сына Мишмы; этот Мивсам побирался у городских ворот. Он уверял меня, будто потерял ногу, когда скрывался в пустыне вместе с Давидом. Он, дескать, возглавлял отряд из десятка молодцов, которых Давид послал к Навалу, первому мужу Авигеи, чтобы предложить ему мир и попросить подаяния от щедрот его.

Вел я беседы и с другими, нашлись кое-какие документы; благодаря всему этому удалось камешек за камешком сложить, хоть и не полностью, мозаику событий того времени.

Свидетельство Мадманы, сына Иерахмеила, выборного старейшины из рода Халева:

НАВАЛ — ЧЕЛОВЕК ИЗ НАШЕГО РОДА ЖИВЕТ В МОНЕ НО ИМЕНИЕ ЕГО НА КАРМИЛЕ ОВЕЦ У НЕГО —ТРИ ТЫСЯЧИ КОЗ ТЫСЯЧА

А вот что рассказал мне Мивсам, сын Мишмы:

— Чтобы Давид стал скотокрадом? Да ни Боже мой! Он ведь ушлый был. Слушайте, ребята, говаривал он, ежели я поймаю кого из вас, кто тронет у пастуха хоть овечий хвост, берегись. Пусть сделает со мною Бог то и то и еще больше сделает, если я не велю выпороть того негодяя, чтоб на всю жизнь запомнил. Ну, украдем мы овец, дальше что? Пастухи начнут от нас носы воротить, попрячут свои стада, а не то — соберутся вместе и зададут нам жару. Ведь меткий пастух с пращой любого вояку за пояс заткнет. Небось, про мою схватку с Голиафом все слыхали? Или, чего доброго, пошлют пастухи весточку царю Саулу, тот выделит сюда от своего войска тысячу-другую, что тогда? Нет, ребята, в пустыне эдак не проживешь. Однажды Давид говорит, мол, явился ему во сне Господь и сказал: «За то, что ты, Давид, блюдешь закон, который Я дал праотцам твоим, укажу Я тебе верный путь, как достичь благополучия тебе и твоим молодцам. Дело надо делать с умом. Не забижайте пастухов, не нападайте на них, лучше водите с ними дружбу и оберегайте от разбойников, которые охотятся за их скотом. А когда настанет пора и пастухи погонят стада к хозяевам на стрижку, когда начнутся праздники, и пиршества, и веселье, ступайте туда и просите себе долю от даров Божьих за то, что охраняли пастухов и стада их». Вот что присоветовал мне Господь, так мы и поступим, тогда будет нам во все времена звонкая монета и всякое богатство, мясо и сушеное зерно, вино и другое добро, и весь Израиль будет славить нас и доброжелательствовать нам. Если же вдруг какой хозяин заупрямится — мол, знать вас не знаю и никого не просил защищать мое имущество, — вы ему на это скажите: «Ах ты, чертов сын! Пусть то и то сделает с нами Бог и еще больше сделает, если Давид оставит в живых из твоей семьи хоть одного мочащегося к стене…»

Мивсам, сын Мишмы, почесал зудящую культю, которая покраснела и воспалилась; в глазах его засветился отблеск былой Давидовой славы, и он продолжил:

— У этого Навала были тысячи голов овец, все как на подбор жирные да толстые, и коз тысячи голов, тоже самонаилучших; у нас аж слюнки текли, стоило лишь подумать про то времечко, когда настанет пора стрижки. Наконец, позвал меня Давид и сказал: «Слушай, Мивсам, парень ты неглупый, и язык у тебя хорошо подвешен. Возьми-ка себе девятерых молодцов, здоровяков, вроде тебя, и скачи к Навалу, передай от меня привет, мир, мол, тебе, Навал, мир дому твоему и все такое, а потом напомни, только вежливо, что живет он в достатке, а мы тут с седла не слазим, в пустыне обретаемся, добро его стережем; но теперь, скажи, настал добрый день и ждет Давид благоволения; дай, мол, другу твоему Давиду, сыну Иессееву, что найдет рука твоя». А Навал, доложу тебе, жирен был — дальше некуда, пузо до колен, зоб

— мешком; разозлился он и заорал: «Кто таков этот Давид? Что еще за сын Иессеев? Много ныне развелось рабов беглых, что прячутся от господ. Неужто я отдам им хлебы мои, и воду мою, и мясо, приготовленные для стригалей? Неужто отдам мои кровные деньги бродягам, про которых не знаю, кто они и откуда?» Я подумал, что его удар хватит, до того он побагровел, а потом сделался сизым, будто слива; но я твердо помнил наказ Давида «будь вежлив, Мивсам», потому спокойно сказал Навалу: «Остынь, хозяин; а о сыне Иессееве ты еще услышишь, попомнит он тебе твою щедрость…»

Мивсам, сын Мишмы, почесал под мышкой, нащупал там что-то, прикусил, сплюнул, потом проговорил:

— А та женщина все время прислушивалась к нашему разговору. Собой она была пригожа и наряжена по-господски — на пальцах кольца, на руках и ногах браслеты. Я сразу приметил, как она на меня зыркает, так ведь я был плечистый да стройный и в седле сидел ловко; хотел уж я назад поскакать от Навала, но она подошла ко мне и спрашивает: «А что предводитель твой, Давид, сын Иессеев, похож на тебя?» Я говорю: «Коли я тебе по вкусу, красавица, то супротив Давида тебе и вовсе не устоять, ибо он стоит дюжины таких, как я „. А ты сама кем будешь, спрашиваю. Меня зовут Авигеей, говорит, я жена Навала; по голосу сразу слыхать, что нужен ей этот муж, как прыщ на заднице. Дух от Господа шепнул мне, что мы с Авигеей еще увидимся, потому шибанул я своего мула промеж ушей, и полетел он птицей. Прискакали мы на место, которое нам указал Давид, а он нас там уже дожидается. Передал я ему слова Навала, вот тут-то Давид и сказал: „Опояшьтесь каждый мечом своим“. И сам Давид опоясался мечом своим и зарекся: „До рассвета утреннего из всего, что принадлежит Навалу, не оставлю мочащегося к стене“. Мне же он велел: «Мивсам, останься с двумя сотнями при обозе, охраняйте его, потому что я поскачу быстро, обоз за мной не поспеет“. Сам он взял четыре сотни и умчался, а что случилось потом, не знаю, только утром Давид привез много всякого добра и вид у него был довольный, как у лягушонка, который муху заглотал…

Среди оставшихся после смерти Авигеи, жены Давида и вдовы Навала, вещей, которые хранились на складе царского гарема, отыскалось несколько глиняных табличек; Аменхотеп, главный царский евнух, переслал их мне со своим рабом. На одной из табличек оказался составленный неловкой женской рукой список. Привожу его, сохраняя все многочисленные ошибки:

ДАДЕНО ДАВИДУ, СЫНУ ИЕССЕЕВУ: ХЛЕБОВ — 2 СОТНИ

ВИНАНАИЛУЧЕГО — 2 МЕХА

АВЕЦ ЖАРЕНЫХ — 5 ГАЛОВ

ЗЕРЕН СУШЕНЫХ —5 МЕР

УЗЮМУ — 100 СВЯЗОК

СМОКВЫ — 200 СВЯЗОК

АСЛОВВЮЧНЫХ — 8ГАЛОВ

Дебора, служанка Авигеи, рассказывала мне следующее:

— Отведай-ка моего винца, господин хороший. Пусть Бог то и то со мной сделает, ежели оно похоже на пойло, каким я потчую постояльцев; тем хоть уксусу подай, хоть козьей мочи, вылакают и не заметят. Мое-то винцо почище царского с виноградников Ваал-Гамона, оно все эти годы в сем сосуде хранилось. То вино из особых погребов Навала, первого супруга моей госпожи, который от удара помер. Госпожа моя, да упокоит Господь ее душу, сказала, даря мне вино: «Сбереги его, Дебора, на тот день, когда встретишь мужчину, который пленит тебя так, как меня Давид; распечатай тогда сей сосуд и выпей с тем мужчиной этого вина». Был у меня мужчина, господин хороший, и другой был, и третий, а я все не могла понять, пленил ли он меня так, как Давид мою госпожу, или нет. Мужчины приходили и уходили, я старела и порой говаривала себе: «Видно, жизнь твоя, Дебора, подобна сему запечатанному сосуду — самого сладкого вина так и не попробуешь».

Потому, господин хороший, давай-ка выпьем его и помянем мою госпожу Авигею.

Не за то, конечно, помянем, что так скоро с Давидом сошлась. Но ведь и не овечкой юной она была, когда встретила сына Иессеева, не девочкой; она была старше его лет на шесть, если не на все восемь, однако телом еще свежа, груди торчком, что тараны стенобитные.

Она и домом заправляла, и слугами командовала, и хозяйство вела, а ее супруг Навал лишь пьянствовал да обжорствовал, пока не разбух, вроде кишки с требухой, от такого любая отвернется. Ходили слухи, будто госпожа то погонщика ослов приголубит, то бродячего гончара, то скотника, то сказителя-песенника, но только женщина она была воистину добродетельная, а предпочитала своих прислужниц, я и была одною из тех пяти девиц, мы ее ласкали и нежили, обнимали и целовали, а она сладко вздыхала, и глаза у нее от истомы чуть на лоб не лезли. . . . .

Ну, не вино, а прямо-таки солнышко текучее, да благословит его Господь! Словом, когда госпожа Авигея увидела молодца, которого Давид прислал к Навалу, когда она услышала, как Навал обругал его, то сказала мне: «Если Давид, сын Иессеев, так ли пригож, будет дело. Возьми-ка список, который я составила, собери все, что указано там, вели погрузить на ослов и поспешай с погонщиками вперед, а я вас догоню». Только ни слова Навалу, прибавила, не то этот чертов сын все испортит. Когда она нагнала нас на своем осле, я приметила, что глаза у нее подкрашены, щеки нарумянены, а губы пылают, что мякоть граната, и пахнет она, как целый сад цветочный. Лишь въехали мы в тень от горы, тут же поднялся шум и гам — Давид кинулся к нам со своим отрядом, но Авигея обогнала нас и поскакала ему навстречу.

До чего винцо славное! Может, еще немножко выпьешь, господин хороший? Если ты и впрямь собираешься писать о моей госпоже, так слушай теперь в оба уха, потому что дошел черед до ее встречи с Давидом. Вот сидит он в седле своем, кудри рыжие, лицо смуглое, глаза так и блестят; госпожа моя вмиг соскочила с осла и пала ниц перед Давидом. Он спрашивает: «Кто эта женщина? » Тут я выхожу вперед и отвечаю: «Это госпожа моя Авигея, супруга Навала, что живет в Моне, а имения его на Кармиле». Тогда Давид слезает с седла и говорит ей громко, чтобы все слыхали: «Жаль мне тебя, красавица; охранял я в пустыне имущество Навала, и ничего не пропало из принадлежащего ему, а он платит мне злом за добро „. Тут Авигея, госпожа моя, выпрямилась, чтобы Давид разглядел ее, а у самой груди торчком, что тараны стенобитные. «На мне грех, господин мой. Прошу тебя, не гневайся на Навала, он глуп. Обрати лучше очи на рабу твою, у которой сердце трепещет от радости пред лицом твоим, ибо войны Господа ведет господин мой, и зло не найдется в тебе во всю жизнь твою. Прими дары от рабы твоей, хлебов две сотни и вина два меха, пять овец приготовленных и пять мер зерен сушеных, сотню связок изюма и две сотни связок смоквы, раздай их своим молодцам. А когда Господь облагодетельствует господина моего, вспомни рабу твою“.

А винцо-то в голову бьет! Старое так и встает перед глазами, вижу госпожу мою Авигею как живую и Давида, сына Иессеева. Вот он подымает ее с колен, поддерживает ласково. «Благословен Господь, Бог Израилев, — говорит он ей, — и благословенна ты за то, что не допустила меня пролить кровь. Жив Господь, Бог Израилев, если бы ты не поспешила и не пришла навстречу мне, то до рассвета утреннего я не оставил бы Навалу ни одного мочащегося к стене». Давид поклонился ей, и оба пошли в сторонку, а когда вернулись, госпожа моя несла голову высоко и словно помолодела лет на десять. Давид же сказал ей на прощание: «Иди с миром в дом твой, ибо я послушался тебя и все будет по-твоему».

Отчего не пьешь, господин хороший? За меня не беспокойся, через эту старую глотку протекло столько вина, что и тысячи козьих мехов не хватит. Так вот вернулась моя госпожа Авигея к своему супругу Навалу, а тот валяется вдрызг пьяный, в блевотине, потому что кутил все это время: так она и не сказала ему ни слова до самого утра. Когда же он на другой день очнулся с охами да ахами, вонючий, точно целая свинарня, не чующий ни рук своих, ни ног, Авигея подошла к нему, свежая, будто росинка, и говорит: «Ах ты, туша мясная, пьяница беспробудный, немочь мужская. Я тебе жизнь спасла тем, что поспешила навстречу Давиду, сыну Иессееву, чтобы откупиться от него малой толикой твоих богатств, хлебами и вином, мясом и сушеным зерном, изюмом и смоквой, не то Давид всех бы здесь к утру поубивал». Тут Навал подскочил, словно блоха, воздел руки к Господу и завопил: «Боже мой, слышал ли Ты, что говорит эта ведьма, сука чертова? Погибель она моя, разорение мое! Отдать овец, и сушеные зерна, и смокву! Да пусть у нее груди отсохнут, пусть чрево ее сгниет! Ты ведь, Господи, справедлив, так покарай же ее страшною карою!» Он принялся звать управителя и рабов, разбушевался, побагровел, у него сделались сизыми губы, потом все лицо; вдруг он упал на спину и стал как камень. Управитель сказал, что надо пустить кровь, рабы бросились было за лекарем, однако госпожа Авигея велела: «Молитесь Богу сколько угодно, но крови господина вашего не троньте, ибо Господь ее сгустил и не дает течь по жилам, так пускай исполнится Его воля». Десять дней молились рабы, а лекарь ждал, и госпожа моя сидела у постели Навала, своего супруга, который лежал как камень; на десятый день поразил Господь Навала, и он умер.

Сильное было сердце у госпожи моей, выпьем за нее, где бы душа ее сейчас ни обреталась. Просидеть десять суток с собственным мужем, ожидая, когда он умрет, и беспокоясь, как бы не выжил, тут воистину нужен характер. После похорон Авигея сказала мне: «Вели, Дебора, седлать осла и езжай к Давиду; передай ему, мол, благословен Господь, воздавший за посрамление, нанесенное ему Навалом, и сохранивший его от зла; Господь, дескать, обратил злобу Навала на его же голову». В пустыне меня встретили Давидовы молодцы, они отвели меня к нему, и я передала слова моей госпожи. Давид меня щедро наградил. Подарил мне серебряный браслет и десять локтей тонкого полотна в три локтя шириной и послал со мной своих слуг. Когда те пришли к Авигее на Кармил, то сказали: «Давид послал нас к тебе, чтобы взять тебя ему в жены». На губах у моей госпожи промелькнула победная улыбка, но она тут же сдержала себя, поклонилась лицом до земли и ответила: «Раба его готова быть служанкою, чтобы омывать ноги слуг господина моего». Она поспешно собралась, села на осла, мы, пять служанок, поехали с ней за послами Давида, и сделалась она его женою.