"Влюбленные мошенники" - читать интересную книгу автора (Гэфни Патриция)

Глава 2

Решение прикинуться слепцом осенило Рубена на полпути между принадлежавшим Баду Уайти салуном «Лови момент» и конечной станцией дилижансов «Уэллс-Фарго» в Монтерее. И виной всему была гора сундуков и чемоданов на крыше почтовой кареты.

Поначалу никакого четкого плана у него не было: подвернулся благоприятный случай, вот он и подумал, что нельзя его упустить. Почему именно слепцом? Да просто потому, что он никогда раньше этого не делал. Вернее, был в его жизни случай, когда ему было лет восемь или девять и он ,в течение двух недель довольно успешно изображал попрошайку на деревянной ноге на углу Четвертой улицы и Второй авеню, но с тех пор ему ни разу не приходилось прикидываться инвалидом, и он решил, что пора попробовать себя в новой роли. К тому же при нем случайно оказались все необходимые принадлежности: толстая ротанговая трость, выигранная накануне вечером в покер у Брайди Макколла, и синие очки для считывания фосфоресцирующих меток на крапленых картах.

Ну и, наконец, он пребывал в приподнятом настроении, располагающем к новым приключениям. А все потому, что после трехдневного пребывания в Монтерее карманы у него потяжелели на две тысячи долларов. Правда, до сорока пяти сотен, которые он задолжал братьям Крокерам, не хватало больше половины, но по крайней мере теперь они его не убьют. Во всяком случае, не сразу.

Да и что еще ему оставалось делать? До Сан-Франциско было два дня пути по пыльной дороге. Не сидеть же сложа руки! Он по опыту знал, что аферы, основанные на чистой импровизации, имеют не меньше шансов на успех, чем тщательно обдуманные заранее. А главное, чему научила его жизнь в этом грешном мире, – доверять своим инстинктам. Чувствуя, что ему привалило везенье, Рубен Джонс решил попытать счастья в новом деле.

Увы, приманка оказалась пустышкой: сундуки и чемоданы на крыше дилижанса были набиты не пожитками какого-нибудь жирного гуся, которого он намеревался ощипать, прикидываясь немощным слепцом, а побрякушками из китайского музея. И пусть они, как утверждал мистер Суини, «бесценны», Рубен никогда не опускался до воровства и гордился этим. Он был свободным художником, мастером игры на доверии, а не вульгарным взломщиком.

Но хотя очки и трость не пригодилась ему для дела, Рубен ничуть не жалел о затеянной игре. Будучи «слепым», он мог беспрепятственно любоваться через проход тряского экипажа на сестру Августину, пытаясь на досуге угадать, куда она этим утром заткнула свой изящный пистолетик двадцать второго калибра: за правую подвязку или за левую?

Смешно было думать, что это одна из немногих вещей, которые он о ней не знает. То есть он, конечно, не стал бы утверждать, будто знает о ней абсолютно все, но уж по сравнению с мистером Суини или ковбоем мог считать себя настоящим академиком. Рубен, к примеру, знал, что на самом деле она по крайней мере лет на пять моложе, чем выглядит в своем монашеском черном балахоне. Застав ее в натуральном виде, он дал ей не больше двадцати двух лет, ну самое большее, двадцать три. И еще он знал, что под черным апостольником, или как там называется это дурацкое покрывало, она прячет целую гриву длинных вьющихся волос изумительного цвета старого золота.

Ему было известно и то, что грубые черные чулки напялены на самые восхитительные ножки, какие ему когда-либо приходилось видеть у особы женского пола, если не считать Чаринг-Кросс, резвой кобылки, выигравшей в прошлом году тройной заезд в Бризуэе. И вообще он знал, что за «кот», а вернее, «кошечка» прячется в бесформенном мешке из черной парусины: стройные женственные бедра, тонкая талия, которую он мог бы запросто обхватить ладонями, и груди – удивительно щедрые для такой изящной малютки – высокие и гордые, как пара чистокровных рысаков на призовом кругу. Но в этой прекрасной груди билось коварное сердце мошенницы.

Как бы то ни было, нынешним утром телесные прелести сестры Гусси – мысленно он окрестил ее этим уменьшительным именем – занимали Рубена куда больше, нежели ее заблудшая душа. Он с умилением вспомнил, какая у нее прелестная ямочка на правой ягодице, точь-в-точь отпечаток чьего-то шаловливого пальца. Ноги у нее были по меньшей мере в Милю длиной, бедра соблазнительно покачивались при ходьбе, а когда она наклонилась, чтобы достать из чемодана халат, ее задорная кругленькая попка…

Внезапно ход его похотливых мыслей прервался на самом интересном месте: сестра Гусси вдруг уставилась прямо на него, и ее взгляд ему совсем не понравился.

Она смотрела даже не на Рубена, а на его руки. Ничего удивительного: сам того не замечая, он снял очки и принялся рассеянно протирать стекла носовым платком. Выражение на ее ангельском личике – цепкое и настороженное, с подозрительно прищуренными голубыми глазами – подсказало ему, что от нее не ускользнул истинный смысл этого жеста.

Уронив голову на грудь, Рубен опустил руки. Губы у него искривились в безнадежно горькой усмешке.

– О Господи, опять я за свое! – воскликнул он, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Простите, вы о чем? – спросил мистер Суини, очевидно, ничего не заметив.

– Да вот – по привычке протираю очки. Просто немыслимая глупость! Раньше, когда я ловил себя на этом, на меня нападала беспросветная тоска. Я был близок к… ладно, не будем об этом.

Он помолчал, не желая углубляться в подробности своей борьбы с саморазрушением.

– Слава Богу, с этим покончено. Это… это тяжелое время уже позади. Иногда мне даже удается посмеяться над собой.

В подтверждение своих слов Рубен издал нервный смешок и вновь надел очки. Под их надежной защитой он воровато скосил глаза на сестру Гусси. Ее лицо смягчилось от жалости, ему даже показалось, что в глазах у нее блеснули слезы. Он отвернулся к окну и невидящим взглядом уставился на проплывающие на горизонте заснеженные вершины Сьерры.

Прошедшим вечером на одну-единственную секунду у него мелькнула мысль предложить сестре Гусси партнерство, и, хотя его рассудок тут же отверг эту безумную идею, сейчас он почувствовал, как она вновь пробуждается, не давая душе покоя. Несколько лет назад ему пришлось однажды работать в паре с женщиной. Она называла себя Хейзел Мэйн. Кончилось тем, что она сбежала, прихватив с собой все, что у него было, включая одежду. Это послужило ему хорошим уроком.

А все-таки жаль. Ему понравилось, как работает сестра Гусси. Правда, его самого ей раскусить не удалось, но Рубен не стал бы ее этим попрекать: в конце концов, он был гроссмейстером в своем деле и умел оставлять в дураках самых прожженных мошенников, не то что дилетанток вроде нее. Ему вспомнилось, как она вчера вечером водила его по комнате, подсчитывая шаги от кровати к окну и к умывальнику. А сейчас чуть было не расплакалась при мысли о том, что его время от времени посещают мысли о самоубийстве. Вот это его и подкупало в сестре Гусси: сочетание ловкости и артистизма опытной мошенницы с добрым и отзывчивым сердцем. Такое нечасто встречается, особенно у женщин.

Непросыхающий ковбой по фамилии Блейлок неожиданно толкнул его локтем в бок.

– Пропустим по одной? – предложил он, сунув Рубену под нос пинту виски.

– Нет уж, спасибо, – брезгливо поморщился Рубен.

У Эдуарда Кордовы были куда более изысканные вкусы в отношении выпивки, да и у Рубена Джонса тоже, если на то пошло. По приезде домой он собирался непременно отпраздновать свою удачу в Монтерее, откупорив бутылочку «От Брийон Грав» урожая 1880 года. Возможно, он даже пригласит на вечеринку миссис Финни, свою квартирную хозяйку. Вот уж кто точно обрадуется, когда он заплатит ей все, что задолжал за квартиру!

Рубен мечтательно улыбнулся, глядя на проплывающие за окном невысокие холмы, покрытые зарослями ежевики и ломоноса, на развалины какого-то почерневшего от времени саманного строения, на яркие пятна маков и люпина на полянах посреди дубовых рощ.

Первые выстрелы громом отдались у него в ушах. Он подскочил на сиденье, едва не ударившись макушкой о потолок кареты.

За окном проскакал всадник. На голове у него было что-то вроде капюшона, скрывавшего лицо. Рубен бросился вниз, намереваясь распластаться на полу дилижанса, но монахиня его опередила, и он с размаху врезался подбородком в ее остренькое плечико. Пришлось растянуться поверх нее. Ее зад, обтянутый черной парусиной, торчал вровень с сиденьем, Рубен обхватил его обеими руками. Ковбой Блейлок изрыгал проклятия, Суини причитал тоненьким голоском, словно набожная старушка, застукавшая парочку любовников на церковной скамье.

Послышалось еще несколько выстрелов. Карету занесло; Рубена и монахиню швырнуло влево, они навалились на ковбоя и Суини. Возница крикнул: «Тпру!», и дилижанс, едва не опрокинувшись, внезапно остановился. Никто из пассажиров не двинулся с места.

Чей-то грубый голос приказал Уиллису слезть с козел и поднять руки вверх. Снаружи послышалась возня, потом тяжелый прыжок: очевидно, Уиллис повиновался приказу. А потом раздался удар, крик боли и опять глухой стук упавшего на землю тела. Рубен нахмурился: события приняли скверный оборот. Кто-то рванул наружу дверь с его стороны:

– Всем выйти! А ну-ка вылезайте живо! Низкорослый, коренастый грабитель с мешком на голове, в котором были сделаны прорези для глаз, замахал револьвером тридцать восьмого калибра перед носом у Рубена.

Рубен повиновался. Следом за ним из кареты выбралась сестра Августина, потом Суини. Блейлок оказался последним. На его грубом, заросшем щетиной лице застыло тупое упрямство, как у заартачившегося мула.

– Да пошел ты! – огрызнулся он, приняв боксерскую стойку.

Уважение Рубена к ковбою возросло многократно, когда Блейлок грозно зарычал и бросился на вооруженного револьвером коренастого громилу. Тот спустил курок, и отважный пьянчуга-ковбой растянулся в пыли, получив пулю в плечо.

Раздался визг, и Рубен повернулся к монахине, чтобы ее успокоить. Она была бледна, но держалась стойко, и он понял, что это кричал Суини. К чертям его, пусть утешается сам.

Нападающих было трое: двое спешились, один все еще сидел верхом. Все были вооружены, у всех троих на головах красовались мешки с прорезями для глаз.

– Шевелись! – скомандовал тот, кто стрелял. Этого коренастого коротышку Рубен мысленно окрестил Пивным Бочонком. И вот теперь Пивной Бочонок махнул своей пушкой в сторону от дилижанса, по направлению к неглубокому овражку у обочины дороги.

Сестра Гусси взяла руку Рубена и крепко сжала его пальцы у себя на плече. Он уже чуть было не забыл, что ему не полагается видеть, и взглянул на нее в замешательстве, но быстро пришел в себя.

– Держитесь рядом со мной, Эдуард, – проговорила она мужественным, почти не дрогнувшим голосом и повела его туда, куда указывал бандит.

Один из грабителей у них за спиной уже вскарабкался на крышу дилижанса и начал сбрасывать к ногам своего сообщника сундуки и саквояжи. Заметив это, Суини вновь захныкал.

– Деньги, деньги давай. Все деньги, живо! Пивной Бочонок начал с сестры Августины, которая судорожно, словно грудного младенца, прижимала к груди свой кошель. Она отрицательно покачала головой, и бандит вскинул револьвер. Дуло уперлось ей прямо в нос. Деваться было некуда. Она протянула коротышке кошель, что-то едва слышно прошептав при этом. Рубен готов был поклясться, что не «Отче наш».

– Теперь ты. Суини уже успел вытащить бумажник и сунул его Пивному Бочонку, как будто это была бомба, готовая взорваться в любую минуту.

– Ты!

Рубен окинул грабителя-недомерка мрачным взглядом. Он был на восемь-девять дюймов выше, да и весил фунтов на двадцать больше. Чего ему не хватало, так это пушки. Не далее как в сорока шагах от них Блейлок лежал на земле, истекая кровью. Возможно, он был уже мертв. К тому же Рубену не понравился подозрительный блеск в глазах, видневшихся в прорезях мешковины: похоже, у Пивного Бочонка пошаливали нервы. Стараясь двигаться как можно медленнее, Рубен вытащил из нагрудного кармана кошелек. Мысленно он попрощался с двумя «кусками», равно как и с надеждой сохранить здоровье по возвращении в Сан-Франциско.

– Эй!

Пивной Бочонок повернулся волчком, едва не уронив кошелек. Самый высокий из бандитов стремительно надвигался на них, возмущенно размахивая револьвером. И каким револьвером! Это был двенадцатидюймовый «кольт» с примкнутым подствольным штыком. Рубен терпеть не мог холодного оружия, у него сразу выступил на лбу мелкий пот.

Он с облегчением заметил, что обладатель страшного оружия, явно главарь банды, скорее имеет зуб на коротышку, чем на его пленников. Они начали переругиваться на каком-то причудливом наречии, напоминавшем птичий щебет. Что за странный язык? Может, китайский? Похоже, главарь обрушился на своего подручного за то, что тот отобрал у них денежки! Рубен испытал к нему живейшую симпатию и даже понадеялся было на возвращение своего кровного, но эта надежда мигом испарилась, когда верзила сунул отобранную у Пивного Бочонка добычу за ворот своей собственной широкой черной рубахи. Затем он пролаял какой-то короткий приказ. Проштрафившийся Пивной Бочонок покорно поплелся обратно к дилижансу и принялся помогать третьему грабителю, который уже вовсю потрошил тщательно упакованный багаж мистера Суини.

– Что происходит? – спросил Рубен у сестры Гусси, все еще державшей его за руку.

– Не двигайтесь. Один из них следит за нами. Вы даже не представляете, чем он вооружен.

– А что остальные?

– Их двое. Роются в багаже. Перетряхивают бесценные экспонаты мистера Суини. Похоже, они знают, что ищут.

С этим Рубен был согласен. Судя по действиям бандитов, они искали нечто определенное. Открыв, к примеру, сундук с акварелями, они отпихнули его в сторону и перешли к следующему. Бледный как смерть, Суини обливался потом и жалобно скулил.

– Вам дурно? – спросил Рубен у сестры Гусси. Она отрицательно покачала головой, и ему пришлось повторить вопрос.

– Нет, – торопливо ответила она, сообразив, что он не может ее видеть. – Я уверена, они не причинят нам вреда. Им нужны только деньги.

– Верно, это всего лишь деньги, – согласился Рубен. – Будем уповать на милость Господа.

Ее губы искривились в скептической, отнюдь не благочестивой усмешке.

Как раз в эту минуту Пивной Бочонок, все еще возившийся с багажом у дилижанса, издал торжествующий вопль, очевидно, означавший «Эврика!» по-китайски. Главарь попятился прочь от пленников, настороженно косясь через плечо. Он отдал еще один приказ, и его подручные опять поменялись местами.

Рубен был не в восторге от такой рокировки: Пивной Бочонок явно замышлял недоброе, это было видно по глазам, по тому, как он снова махнул револьвером, тесня всех троих, пока они не отступили за полоску эвкалиптовых зарослей, потеряв из виду дилижанс. Рубен начал догадываться, что у него на уме, когда Пивной Бочонок приказал ему и Суини: «Сидеть!» При этом он ткнул Рубена в грудь револьвером, чтобы до него дошло, а сам схватил сестру Августину за шиворот и подтащил к себе.

– Сидеть! – повторил он свистящим шепотом. – А то стреляю, – пояснил Пивной Бочонок, прижимая дуло револьвера прямо к шее Рубена.

Пришлось сесть.

– Раздевайся! – приказал Пивной Бочонок монахине.

Она уставилась на него, открыв рот. Рубен покрепче ухватился за свою трость, но в эту минуту Пивной Бочонок заткнул свой «тридцать восьмой» за пояс, сунул руку в боковой карман и вытащил нож с девятидюймовым выкидным лезвием. Рубен свесил голову между колен.

– Я сказал: «Раздевайся!»

– Пошел к чертям, грязный ублю… Ой!

– Что происходит? – спросил Рубен товарища по несчастью.

– Он приставил ей нож к горлу, – пропищал Суини. – Она… она раздевается! Расстегивает пуговицы… О, Боже, я этого не вынесу!

– Он просто хочет посмотреть. Он ничего ей не сделает, – сказал Рубен, стараясь убедить в этом самого себя.

Он на миг поднял голову, и увиденное ему совсем не понравилось. Нож нетерпеливого бандита задел ее, по шее стекала тоненькая струйка крови.

– Давай быстрее! – торопил ее Пивной Бочонок.

– Смотри не лопни, проклятый урод! – дрожащим голосом бросила сестра Гусси. – Я полчаса потратила, чтобы влезть в эту кучу тряпья!

– Быстро, я сказал… A-a-a!

Рубен снова вскинул голову и увидел, что бандит прыгает на одной ноге, хватаясь руками за голень другой.

– Я тебя зарежу, как свинью, чертовка! Пивной Бочонок бросился на нее и схватил за покрывало. Сестра Августина рванулась прочь, и черный апостольник остался у него в руках, но не успела она сделать и двух шагов, как он опять поймал свою добычу и поднес нож к ее лицу. Рубен так и застыл на месте, глядя на страшное лезвие, ослепительно сверкающее в солнечном свете. Монахиня бросила на него и Суини отчаянный взгляд.

– Да сделайте же что-нибудь! – заорал Рубен на смотрителя музея.

Тот раскачивался из стороны в сторону, обхватив колени руками. Рубен не хотел смотреть, но не мог оторвать взгляд от происходящего. Худшего он не видел; его мозг заволокло алой пеленой гнева. Пивной Бочонок спрятал нож в карман и, взявшись обеими руками за раскрытые края монашеского одеяния, разорвал его до самой ее талии.

– Сучий потрох, – пробормотал Рубен, вскакивая на ноги.

Размахнувшись изо всех сил, он трахнул бандита тростью по затылку, и тот мешком свалился на песок.

– Я его зацепил?

Для пущей убедительности Рубен еще несколько раз взмахнул тростью в воздухе.

– Я в него попал? Раздался выстрел, пуля просвистела совсем рядом.

– Ложись! – закричала сестра Августина. Рубен рухнул на землю рядом с бесчувственным телом Пивного Бочонка. Монахиня приземлилась около него. Он машинально потянулся за револьвером, торчащим из-за пояса у бандита, совсем забыв о своей мнимой слепоте, но сестра Августина его опередила. Укрывшись за телом Пивного Бочонка, стиснув зубы и прищурившись, она принялась лихо палить из револьвера, пока не выпустила всю обойму – ни дать, ни взять Дикий Бык Хикок[5].

Высокий грабитель направился было к ним, уклоняясь и стреляя на ходу, но, встреченный градом пуль, повернулся и бросился наутек. Через несколько секунд они услышали удаляющийся топот копыт.

– Они сбежали! – воскликнул ошеломленный Суини, подползая на четвереньках к Рубену и монахине, которые так и остались лежать по обе стороны от Пивного Бочонка, вытянувшегося на спине и уставившегося в небо.

В воздухе витал едкий запах пороха.

– Он мертв? Как вы думаете? – с опаской спросил Суини, указывая на неподвижно распростертого головореза.

– От души надеюсь, что это так, – решительно отрезала сестра Августина.

Приподнявшись на локте, Рубен взглянул на нее с любопытством.

– Ради его же собственной бессмертной души, – торопливо добавила монахиня.

Суини тоже уставился на нее в изумлении.

– Поймите, если он жив, он будет продолжать грешить, но, если он мертв, можно надеяться, что он еще не загубил свою душу окончательно, и она, надо думать, попадет в чистилище, а уж потом… Тут Пивной Бочонок застонал.

– Воистину пути Господни неисповедимы, – глубокомысленно заметил Рубен. Суини поднялся:

– Пойду-ка я погляжу, как там мистер Уиллис и мистер Блейлок.

С этими словами он направился к дилижансу. Во время драки Рубен потерял свои синие очки. Он их прекрасно видел, они валялись в четырех шагах от вытянутой в сторону руки Пивного Бочонка – погнутые, но не разбившиеся, – однако ему ужасно не хотелось шарить по земле, чтобы их нащупать. Он был не в настроении. Вместо этого он посмотрел на сестру Гусси поверх все еще поверженного тела грабителя. Монахиня ответила ему хмурым взглядом. Лишь через несколько секунд она спохватилась и стянула на груди края разорванного пополам балахона.

– А вы неплохо орудуете тростью, мистер Кордова, – медленно проговорила сестра Августина. – Вы здорово попали ему прямо по голове.

– Скорее всего мне просто повезло. Сам Господь направлял мою руку, тут двух мнений быть не может.

– Вы хотите сказать, что это было чудо? – подозрительно прищурилась она.

– Вот именно – самое настоящее чудо! Давайте-ка посмотрим, как он выглядит.

Сестра Гусси просто остолбенела, услышав эти слова. Воцарилось гнетущее молчание.

– Это я так, к слову, – вывернулся Рубен. – Суини сказал, что у них у всех мешки на головах.

Еще целые две секунды она пристально смотрела на него, потом наклонилась и стащила джутовый мешок с головы грабителя. Рубен ничуть не удивился, увидев, что это китаец лет двадцати.

– Ну и каков он из себя?

– Лет пятидесяти, лысоват, волосы рыжие, – отчеканила без запинки сестра Гусси.

Рубен задумчиво погладил себя по подбородку.

– Я думаю, стоит его обыскать.

– Чего ради?

– Может, удастся установить, кто он такой.

– Да зачем он вам?

– Затем, что его дружки забрали мои деньги, – терпеливо объяснил Рубен.

– А разве полиция…

Сестра Гусси умолкла, признав его правоту, и с видимым отвращением принялась шарить по карманам Пивного Бочонка. Сунув руку во внутренний карман, она замерла на миг и осторожно вытащила маленькую глиняную фигурку. Это была статуэтка около четырех дюймов высотой. Оба рассматривали находку в течение целой минуты, не говоря ни слова. Рубену показалось, что это изображение человека с кошачьей головой.

– Что-то нашли? – спросил он с надеждой.

– Пока ничего.

Демонстративно не сводя с него глаз, сестра Гусси спрятала фигурку за корсаж своей кружевной сорочки и вернулась к обыску. Из брючного кармана преступника она извлекла сложенный листок бумаги. Рубен успел заметить длинные колонки китайских иероглифов, но тут она опять подняла голову и, заглянув прямо ему в глаза, невозмутимо пояснила:

– Счет из прачечной.

Листок отправился следом за статуэткой. Покачиваясь и опираясь на руку Суини, к ним приковылял Уиллис. Лицо у возницы было пепельно-серое, на виске темнел кровоподтек, но глаза смотрели ясно и голос не дрожал.

– Никто не пострадал? – спросил он. Они оба ответили, что остались целы, и спросили, как там Блейлок.

– Выживет, если успеем вовремя доставить его к врачу. А как этот? – Уиллис ткнул носком сапога в плечо Пивного Бочонка.

– Без сознания, – ответила монахиня.

– В двенадцати милях отсюда есть промежуточная станция «Уэллс-Фарго». Оттуда я мог бы телеграфировать шерифу в Сан-Матео. Извините, что приходится вас задерживать, господа, но шерифу надо сообщить подробности происшествия. Он захочет взять показания у всех вас.

«Ни за что на свете!» – подумал Рубен, заметив мимоходом, что мнимая монахиня тоже не горит желанием повстречаться с шерифом. Это было видно по лицу.

– Пойду посмотрю, как там бедный мистер Блейлок, – сказала она, поднимаясь на ноги.

Ангельская кротость ее голоса насторожила Рубена. Бросив через плечо Уиллису и Суини, что хочет ей помочь, он последовал за сестрой Гусси.

Лошадь Пивного Бочонка бандиты не взяли с собой, она так и осталась стоять возле дилижанса, мирно пощипывая травку. Когда сестра Августина подошла поближе, испуганное ее развевающимися черными одеждами животное попятилось и пустилось рысцой прочь по дороге. Тут мнимая монахиня оглянулась через плечо и, заметив Рубена, сразу же изменила направление. Подойдя к лежавшему у заднего колеса Блейлоку, она опустилась на колени и коснулась его лица, но он так и не открыл глаз.

Суини и возница, покраснев от натуги, приволокли к дилижансу тело Пивного Бочонка.

– Мистер Кордова, – запыхавшись, прохрипел Суини, – мы доставили правонарушителя. Вот он здесь, слева от вас. Вы нам не поможете втащить его в карету? Он тяжелее, чем кажется на вид, но, если вы возьметесь за ноги, думаю, мы сможем его поднять. Вот, прошу сюда. Раз-два, взяли! ..

Рубен подхватил лодыжки грабителя и помог перевалить его тушу через подножку дилижанса. Суини взобрался следом, и – где волоком, а где и толчками – они устроили Пивного Бочонка в сидячем положении, прислонив его спиной к задней дверце. Уиллис тем временем связал ему ноги веревкой.

Когда Рубен наконец смог обернуться, сестры Гусси и след простыл.

– Извините, – сказал он Уиллису, – я отойду ненадолго… гм… мне нехорошо.

Рассекая траву тростью, как косой, он поспешил следом за беглянкой и обнаружил ее за первым же поворотом дороги. Всунув одну ногу в стремя, она прыгала по земле, безуспешно пытаясь перекинуть другую через круп лошади, которая упорно отступала от нее.

Едва завидев его, сестра Гусси взвилась, как ужаленная, и позабыла даже о побеге.

– Я так и знала! – завопила она, уронив поводья, и бросилась на него с кулаками. Рубен попытался продолжить игру.

– Сестра? – спросил он, слепо шаря руками по воздуху. – Это вы?

Лучше бы ему было сразу занять оборонительную позицию: она ловко воспользовалась тем, что он открылся, и нанесла сокрушительный удар правой, вложив в него всю злобу. Рубен не успел уклониться.

– Да, это я, – мрачно ответила сестра Гусси.

– Эй, какого черта? – возмутился он.

– Ты ублюдок и извращенец!

– Постой, погоди! Давай… Она замахнулась снова:

– Выродок! Стоял и смотрел, как этот китаец меня насилует!

– Как ты можешь так говорить? Я же тебя спас!

– Скотина! Трус!

Он отскочил, едва успев уклониться от меткого удара слева.

– Слушай, давай продолжим беседу в другом месте и в другое время, – предложил Рубен, ухватив испуганную лошадь за гриву.

– Это моя лошадь, я первая ее нашла. Стой! Ах ты…

Спасаясь от града сыплющихся на него ударов, Рубен вскочил в седло. Стременные ремни оказались чересчур коротки, пришлось согнуть ноги в коленях. Теперь он сам себе напоминал кузнечика, изготовившегося к прыжку. Наклонившись к сестре Гусси, Рубен протянул ей руку, чтобы помочь взобраться на лошадь, но она оттолкнула его с такими словами, за которые ее точно отлучили бы от церкви. Он выровнял лошадь и пустил ее шагом.

– Эй, погоди! Стой, черт бы тебя побрал!

– Ну, если ты передумала, Гусси, то давай пошевеливайся, пока нас не накрыли.

На сей раз она проворно ухватилась за его протянутую руку, и он помог ей сесть на лошадь позади себя. Когда Рубен пришпорил лошадь, ей пришлось обхватить его обеими руками за талию, чтобы не свалиться.

Никто не выбежал на дорогу, никто их не окликнул со стороны дилижанса. Промчавшись галопом с полмили в напряженном молчании, подскакивая на ухабах и поминутно ожидая погони, Рубен убедился, что им удалось оторваться вчистую.

– Наша взяла! – радостно воскликнул он, переводя бег лошади в легкую рысь. – На дилижансе они за нами не погонятся: им надо ехать на юг, чтобы телеграфировать шерифу.

Сестра Гусси позади него отчаянно ерзала; он понял, что к езде без седла на лошадином крупе она не привыкла.

– И куда мы направляемся?

Судя по голосу, она все еще была зла на него.

– Ну, лично я, например, собираюсь вернуться домой, – ответил он мягко.

– Куда это «домой»?

– Дом номер четырнадцать по Янси-стрит, Сан-Франциско. А ты где живешь?

– Не твое собачье дело.

И кто его только за язык тянул? Знал же: женщинам доверять нельзя!

– У меня четыре доллара с мелочью, – сообщил он, пока они пересекали поросший соснами каньон. – А у тебя?

– Ни гроша, – огрызнулась она.

– Это осложняет дело, – вздохнул Рубен. – Придется нам ехать верхом по крайней мере до Вудсайда, а уж оттуда за четыре доллара мы, возможно, сумеем добраться третьим классом до Сан-Франциско.

Она ничего не ответила.

Рубен решил, что настала пора официально представиться друг другу.

– Меня зовут Рубен Джонс. Он повернулся в седле и протянул ей руку. Ответного жеста не последовало.

– А вы мисс…

– Миссис, – отрезала она. – Миссис Анри Руссо.

Рубен присвистнул:

– Вот это имечко! Может, я буду называть вас просто Грейс, а вы меня Рубеном?

– Откуда вы знаете, как меня…

Прекрасные голубые глаза расширились. Он даже понял, в какую именно секунду она сообразила, откуда ему известно ее имя. Нет, он узнал его не после ужина, когда она рассказала ему, как ее звали «до принятия пострига», а гораздо раньше: оно было вышито белой ниткой на отвороте ее капота. Он прочитал его в ту самую минуту, как ворвался к ней в комнату и увидел ее голой.

Рискуя свалиться, сестра Гусси отодвинулась как можно дальше от него на крупе лошади и на протяжении следующих двадцати миль больше не проронила ни слова.