"Тайный любовник" - читать интересную книгу автора (Гэфни Патриция)

4

Какое-то время Коннор держался, но в конце концов ежедневные девять часов борьбы со скалистым грунтом в духоте глубокого штрека довели его до полного изнеможения. В пятницу, когда Джек повторил свое приглашение пойти в таверну, он не стал отказываться.

Предложение провести вечер в «Святом Георгии» привлекало возможностью не только отдохнуть от демонстративного неумения Моры готовить и, наконец, поесть нормально, но и снова увидеть Розу, пусть на сей раз и одетую. Она оказалась полногрудой черноволосой девицей лет двадцати, немного косящей на один глаз и обладающей громким низким голосом. Она обожала хлопнуть посетителя по спине и громогласно расхохотаться над его или своей шуткой. Но с Джеком она, как заметил Коннор, вела себя иначе и голос у нее становился мягче, и прикасалась она к нему с большой нежностью.

Несмотря на то что они не прожили в Уикерли и недели, Джек успел подружиться с большинством завсегдатаев таверны. Многие из них работали на «Калиновом» и «Салеме», остальные были фермерами, арендовавшими землю у лорда и леди Мортон, высокородных обитателей особняка Линтон-грейт-холл в Уикерли. В таверне к братьям Пендарвис относились с дружеской теплотой, и, хотя они недавно появились в деревне, где редко видели новые лица, и возбуждали всеобщее любопытство, никто не лез к ним в душу с расспросами, не держался с ними настороже из-за того, что они чужаки. По своему опыту Коннор знал, что тон отношению к новым людям в небольших провинциальных деревушках задают местные помещик и священник. В случае с Уикерли это были Себастьян Верлен, граф Мортон, и Кристиан Моррелл викарий церкви Всех Святых, человек, которого Коннор на прошлой неделе ошибочно принял за мужа Софи Дин. Коннор слышал, что завсегдатаи таверны часто называют имена викария и графа, причем с неизменным почтением и благожелательностью.

– О да, викарий прекрасный человек, – высказался Трэнтер Фокс и пустился в пространные воспоминания о том, как однажды его придавило обломком сломавшегося механизма на глубине в четыреста футов и все его бросили, потеряв надежду вытащить. Коннору, которому Трэнтер не раз рассказывал об этом, пришлось снова выслушивать историю о том, как преподобный Моррелл оказался единственным, у кого достало смелости пробраться к Трэнтеру, и как священник молился за него и пел вместе с ним гимны, пока свод штольни, где они оказались словно в ловушке, не обрушился им на головы. «Это было просто чудо, когда осевший свод надавил на угол станины, она приподнялась, и я освободился. Настоящее чудо, черт меня побери!» Мужчины, собравшиеся вокруг погасшего очага в длинном, с низким потолком, прокуренном зале таверны, согласно закивали головами, вяло поддакивая, из чего Коннор заключил, что они слышали эту историю еще чаще, чем он.

– А скажи, Трэнтер, почему ты не пошел сегодня на чтения? – ехидно спросил Чарльз Олден, работавший на «Калиновом» на паях. – Ты же знаешь сегодня вечером должны быть чтения.

Раздался всеобщий смех, Коннор был удивлен, когда коротышка-корнуоллец уткнулся носом в кружку с элем, скрывая смущение.

– Что за чтения? – поинтересовался Коннор.

– Да у викария, по пятницам, – живо откликнулся Олден. – Сам он это придумал, а может, его жена, не помню точно, только каждую неделю кто-нибудь читает вслух всем, кто захочет послушать.

– И что они читают?

– Да разное. Один раз миссис Моррелл читала о парне, который годами делал подкоп, чтобы сбежать из тюрьмы.

– «Граф Монте-Кристо», – помог ему Трэнтер. – Потрясающая книга, скажи?

– Совершенно потрясающая, – согласился Олден, делая знак Розе принести еще эля.

– А кто читает сегодня? – полюбопытствовал Джек.

– Не кто иной, как наша мисс Софи, – сообщил Муни Донн, ткнув Трэнтера локтем. Трэнтер отшатнулся и набросился на него с руганью, вызвав дружный хохот окружающих.

– Ладно, Трэнтер, не стесняйся. Все знают, что ты неравнодушен к мисс Дин.

– Ничего подобного. Ради всех святых, Чарльз, заткнись, олух ты царя небесного.

Олден довольно хохотнул.

– Сейчас, в эту самую минуту, она читает книжку своим нежным голоском так, что дрожь пробирает, правда? Что, не пробирает? Почему бы тебе не пойти послушать, Трэнтер?

– Потому, что мне неинтересно, – с достоинством ответил Трэнтер. – Эта книга не для меня, если хочешь знать. Там все о бабах; говорят, ее даже написала баба.

Это звучало разумно; мужчины, попыхивая трубками, важно закивали в знак одобрения.

Всю прошлую неделю Коннор видел Софи лишь мельком, рано утром или в конце рабочего дня, и неизменно издалека, без уверенности, что и она замечает его. Правда, однажды он поймал ее взгляд, и ей ничего не оставалось, как коротко кивнуть, здороваясь с ним. Воспоминание о том мгновении, когда на ее лице мелькнуло выражение интереса, секунду спустя исчезнувшее и сменившееся деланным безразличием, жгло его до сих пор.

Он поднялся.

– Что, уже уходишь, Джек? – удивился Джек. Чем больше он пил, тем розовее становились его впалые щеки и тем здоровее он выглядел.

– Ухожу. Не засиживайся долго, – небрежно бросил Коннор, тронув его за плечо. – Слишком здесь накурено, а это вредно твоим легким.

– Ты прав. Только допью последнюю кружку и тоже уйду, – пообещал Джек, но Коннор знал, что брат будет сидеть до тех пор, пока трактирщик не закроет свое заведение.

– Куда это ты собрался так рано? – захотел узнать Трэнтер.

Коннор бросил на стол шиллинг.

– Появилось настроение почитать хорошую книгу.

Джек фыркнул.

– Можно было заранее догадаться. Даже один вечер не можешь посидеть спокойно, ничего не делая. Положение хуже, чем я думал! Смотри, зрение испортишь!

Коннор уже в дверях обернулся.

– Сдается мне, что не стоит упускать такой шанс, – многозначительно бросил он и вышел в темноту.

– «Люби я вас меньше, я только бы и говорил вам о своей любви. Но вы знаете меня. Никогда я не говорил ничего, кроме правды. Я укорял вас, читал наставления, и вы относились к упрекам моим и назиданиям снисходительно, как не смогла бы никакая другая женщина в Англии. Будьте терпимы и к тому, что я скажу вам сейчас, дорогая Эмма. Я, возможно, не сумею найти красивых слов, но не сомневайтесь в моей искренности. Видит бог, я был не слишком романтичен в проявлении своей любви. Но вы понимаете меня. Да, вы видите и понимаете те чувства, которые я питаю к вам, – и ответите взаимностью, если сможете. А пока я прошу лишь об одном – хоть однажды услышать ваш голос».

Софи взглянула поверх книги на своих слушательниц. Двенадцать женщин устремили на нее полные ожидания глаза; по их лицам блуждала мечтательная улыбка. Объяснения были не нужны: прочитав несколько сот страниц, на что ушло пять пятничных вечеров, они наконец подошли к самому главному и прекрасному моменту в романе: исполнению (конечно, фигурально выражаясь) заветных чаяний двух нежно любящих сердец, Эммы Вудхаус и мистера Найтли. Глаза женщин, сидевших на длинных скамьях в молитвенном зале дома викария, затуманились: дамы явственно представляли себе любовную сцену, о которой им читала Софи. Большего эффекта она не могла желать. Софи тайком облегченно вздохнула, хотя «Эмма» была одним из ее любимых романов, поначалу она несколько опасалась, что дамы Уикерли не вполне одобрят гордую и довольно своенравную героиню.

Софи вернулась к книге.

– «Она прекрасно понимала, как следует вести себя, но осуществить это было нелегко. Она откликнулась на его мольбу и заговорила. Что же она сказала? Конечно, то, что и должна была сказать настоящая леди. Она сказала достаточно, чтобы дать понять: нет оснований отчаиваться, и вдохновила его на то, чтобы он больше говорил сам».

Негромкий шум в другом конце зала отвлек ее. Она оторвалась от книги и увидела, что слушательницы, повернув головы, смотрят на мужчину, который, бормоча извинения, старается перешагнуть через колени Сьюзен Хэтч, чтобы пробраться к свободному месту в середине последней скамьи.

– Мистер Пендарвис! – после секундного замешательства обрела дар речи Софи. – Вы знали… знаете, что у нас…

– Разве у вас не чтения? – Лицо его выражало вежливый интерес.

– Да, но… мы читаем «Эмму» Джейн Остин, – объяснила она, к своему ужасу чувствуя, что краснеет. – И потом, нам осталось дочитать всего несколько страниц.

– «Эмму»? Какое совпадение: я обожаю эту книгу, особенно ее последние страницы.

– Неужели? – Софи подозрительно прищурилась, не обращая внимания на раздавшееся хихиканье. – И чем же кончается роман?

Секунду помолчав, мистер Пендарвис поднял палец и назидательно произнес:

– Они поженились и жили долго и счастливо, а потом умерли в один день.

Кора Суон, дочь кузнеца, прыснула в платочек, за нею Хлоя, ее сестра. Мистер Пендарвис послал им обаятельную улыбку, и они, припав плечом друг к дружке, дали волю безудержному смеху. Он, уже сидя на скамье, скрестил руки и вежливо глядел на хмурую Софи, выжидательно подняв брови.

Она в смятении оглядела зал. Женщины с интересом переводили взгляд с мистера Пендарвиса на нее. Как ей хотелось приказать ему выйти, но, если она это сделает, любопытство дам перерастет в уверенность, что между ними что-то есть.

Она в ловушке.

Сделав над собой усилие, она откашлялась, нашла место, где остановилась, и продолжила чтение. Но чувство неловкости испортило ей все удовольствие от прелестного описания сентиментальной финальной сцены. Что еще хуже, она поймала себя на том, что спотыкается, глотает слова, пропускает целые строки – и это она, чье чтение славилось прекрасной дикцией и прочувствованностью! С трудом добравшись до конца, перевернув последнюю страницу и прочитав восхитительный заключительный абзац, она ощутила такую усталость, будто взобралась на высокую гору.

Но, взглянув еще раз на своих слушательниц и увидев мечтательное выражение в их глазах, улыбку, блуждающую на довольных лицах, она воспрянула духом.

– Вот и все, – сказала она, захлопывая книгу и кладя ее на стол. – Как вы находите роман? – Она оперлась о край стола, показывая своей позой, что пришло время свободного обмена мнениями, которое всегда следовало за чтением, особенно если книга дочитывалась до конца.

– О, мне так понравилось! – восхищенно воскликнула Кора Суон.

– Какая прелесть эта книга! – подхватила Хлоя. – Давайте почитаем еще раз, прямо сейчас.

Женщины снисходительно рассмеялись, некоторые даже вяло поддержали ее.

– Что вы думаете об Эмме? – попыталась подстегнуть их активность Софи.

– Ну, мне она пришлась по душе, – заметила Сьюзен Хэтч. – Она так красива, умна и решительна, не меньше мужчин, не считая мистера Найтли. – Сьюзен служила горничной в Линтон-холле, но надеялась в один прекрасный день стать экономкой и потому высоко ставила решительность героинь.

Миссис Ладд, экономка викария, высказалась более трезво:

– Она заслуженно добилась всего: красивого мужа, богатства, и достойна этого.

– А мне она импонирует тем, что решила остаться с отцом до конца, – высказала свое мнение миссис Найнуэйс, супруга церковного старосты. – Тем самым она, кроме всего прочего, выполнила свой долг по отношению к нему.

– Это очень верно, – поддержала ее миссис Тороугуд. – Она была замечательной дочерью, исполненной почтения к родителям.

– А еще, мне кажется, она совершила несколько ошибок, – высказалась Сьюзен, – но потом все исправила.

– Согласна…

– И я так считаю…

– Но только в самом конце…

– Да она гордячка, эта Эмма, – вдруг прозвучал мужской голос в хоре женских голосов. Все как по команде повернули головы и ошарашенно уставились на мистера Пендарвиса, словно он назвал Эмму Вудхаус женщиной легкого поведения.

Пронзительный взгляд его серых глаз, устремленный на Софи, смягчился, и он улыбнулся женщинам, вдруг став похожим на смущенного мальчишку, а они, очарованные его неожиданным перевоплощением, заулыбались в ответ. Софи обратила внимание, что на нем были те же темный сюртук и брюки, что и в день их первой встречи, чистая рубашка с открытым воротом, и почувствовала, что вновь попадает под то же обаяние скрытой мужественной энергии, исходившей от всего его облика.

Не знай она, кто он, она приняла бы его за джентльмена, решив, что он занимается делом, приличествующим образованному мужчине. Все-таки не зря говорится: не суди по одежке.

– Показательное замечание; и после этого, вы полагаете, – холодно спросила она, – можно поверить, что вы действительно читали «Эмму»? Я имею в виду не только последние десять страниц? – добавила она язвительно.

– Пожалуй… нет, мэм, – согласился он, и его искренность, как она могла заметить, еще больше расположила к нему женщин. – Однако я уловил суть истории, поэтому и говорю, что дама – высокомерна. И еще сует нос не в свои дела.

– Вот как? – Софи оторвалась от стола. – А это-то почему?

– Почему? Возьмем, к примеру, другую героиню, Гарриетту. Предполагается, она подруга Эммы, не так ли?

– Да, но она…

– Тогда почему Эмма отговаривает ее выйти замуж за этого, как там его зовут, фермера, который любит ее?

– За Роберта Мартина, – подсказала она сухо и терпеливо, скрывая раздражение, пояснила:

– Потому что не считала его подходящей партией для Гарриетты.

– Из-за того, что он фермер?

– Да, йомен, и хотя Гарриетта была незаконнорожденной, Эмма искренне верила, что ее отец благородного происхождения; она ошибалась, как выяснилось, но…

– В таком случае она прекрасно могла выйти за фермера? Потому что, как оказалось, ее отец не был лордом?

– Она… да… но дело в том…

– Разве это вообще касается Эммы? – стоял он на своем, все так же с улыбкой, вежливо и как бы задумчиво, но, она была уверена, совершенно несогласный с нею. Он поставил ногу на скамью и обхватил руками колено, по всей видимости, чувствуя себя совершенно свободно. Чем раскованней он держался, тем больше она нервничала. – Любит она давать советы, когда ее не просят, как по-вашему, мисс Дин? И по какому праву она вмешивается в чужую жизнь?

– А сколько всего неприятного произошло по ее вине, – поддержала его миссис Тороугуд. – Она, кроме того, не очень тактично поступила с Джейн Фэрфакс.

– Она ей просто завидовала, – поняла вдруг поведение Эммы Сьюзен Хэтч. – Не хотела, чтобы кто-нибудь в городке был значительнее ее.

Женщины смотрели на Софи вопросительно и, как ей показалось, несколько обеспокоенно, словно их вера в непререкаемость ее суждений дала легкую трещину.

Софи подняла руку в жесте, умолявшем понять ее.

– Да, конечно, она вмешивалась в дела других, но всегда – из лучших побуждений. Она воображала, что может устроить чужую судьбу, и, вы правы, у нее это не всегда удачно получалось, но она изменилась. Как только поняла, что роковым образом ошибалась, то отбросила гордость и постаралась исправить положение.

– Это правда, – согласилась миссис Найнуэйс, – так оно и было.

– О да, – поддержала ее мисс Пайн.

– А когда на пикнике в Бонс-хилл она позволила себе подшутить над пожилой леди, бедняжкой мисс Бейтс…

Мистер Пендарвис опустил ногу на пол.

– Она подшутила над пожилой леди! – Казалось, изумлению Кона не было предела.

– Очень мягко, невинно, а потом ужасно сожалела об этом и принесла искренние извинения…

– Да, уж я полагаю, она это намеренно сделала.

Софи стиснула зубы. Эмма была ее любимой литературной героиней; она не потерпит, чтобы какой-то… какой-то шахтер порочил ее.

– Дело в том, – с жаром заговорила Софи, – что она учится на своих ошибках. Да, она не идеальна, но это только делает ее более интересной и человечной. Ее ошибки простительны, потому что у нее доброе сердце. Она может быть неразумной, заблуждаться в чем-то, но, когда позволяет себе вмешиваться в чужую жизнь, ею движет искренняя вера, что она помогает людям. И в конце романа все они – Эмма, Гарриетта, Джейн Фэрфакс, даже мисс Элтон – все выходят замуж, сделав единственно верный выбор и найдя человека по сердцу и темпераменту, но еще и соответствующего по положению. Все пары…

– Соответствующего по положению?! Значит, Гарриетта могла выйти замуж только за фермера, потому что так определено ее рождением? – Теперь в его облике не было ничего романтического: взгляд бледно-серых глаз, устремленных на нее, стал пристален, тверд.

Софи подумала и ответила откровенно:

– Да.

Но она не была готова ни к гнетущей тишине, повисшей в зале, ни к ощущению неловкости – хотя была уверена в своей правоте. Впервые она увидела выражение неуверенности, быть может, даже сомнения на лицах подруг и соседок. Выражение же лица мистера Пендарвиса было не столь откровенным, ибо он лучше владел собой, но она без труда поняла, что именно он почувствовал в этот момент. Презрение.

С огромным облегчением она услышала, как часы на церкви пробили девять – в этот час они неизменно заканчивали чтение. Бой часов будто снял неловкое напряжение, владевшее всеми: женщины оживленно засуетились, собирая свои вещи и переговариваясь почти как обычно.

– Не забудьте, в следующую пятницу мистер Карнок читает «Искусного удильщика», – напомнила Софи. – Скажите мужьям, дамы, что это чудесная книга о рыбной ловле, и не только.

Зал быстро пустел. Маргарет Мэртон, учительница воскресной школы, задержалась, чтобы поговорить с Софи о детском спектакле, который готовила к дню Иоанна Крестителя; Софи пообещала ей разучить с детьми песенку, которую мисс Мэртон сочинила специально к этому случаю. За все время разговора Софи заставляла себя глядеть только на Маргарет, подавляя желание оглянуться, чтобы узнать, ушел ли мистер Пендарвис или еще нет. Но, когда мисс Мэр-тон поблагодарила ее и направилась к двери, она не удержалась и обернулась.

Его не было в зале. Энни Моррелл стояла в дверях, держа на руках семимесячную дочку Элизабет. Энни присутствовала почти на всех чтениях – этого ждали от жены викария, – но сегодня Софи не видела ее и заметила только сейчас.

– Как Лиззи? – спросила она с беспокойством. – Надеюсь, не болеет.

– О нет, – ответила Энни, покачивая улыбающуюся большеглазую девочку. – Если не считать того, что мы совсем не желаем спать. Но это, думаю, не болезнь, а скорее наказание мне, хотя не знаю, за какие прегрешения.

– Нет у тебя прегрешений, – засмеялась Софи, – уверена. Но выглядишь ты усталой. – Однако она не беспокоилась об Энни, потому что усталость не могла скрыть тихого и светлого счастья, которым она постоянно светилась и которое делало ее прекрасной независимо от того, насколько она была измучена. – Как бы мне хотелось забрать у тебя Лиззи на несколько дней:, чтобы дать тебе отдохнуть.

– Ты так добра.

– Ну уж нет. – Софи просунула ладонь под нежную тонкую шейку девочки, поцеловала пахнущую особым детским запахом пухленькую щечку. – Это чистой воды эгоизм.

Энни гордо улыбнулась.

– Но ведь ты по-прежнему любишь свою работу на руднике, не так ли, Софи?

– О да… но я не имела в виду, что у меня нет времени посидеть с Лиззи. Дело только в том, чтобы создать, как бы получше выразиться, предварительные условия.

– А-а, – со смехом протянула Энни. – Да, ты права. Миссис Лидд советует мне взять кормилицу, но я не хочу. Ведь, если последую ее совету, у меня будет больше свободного времени, а это означает, что я должна буду чаще посещать нуждающихся прихожан. Это, что скрывать, никому не понравится.

Софи притворилась, что поражена ее словами, но она уже привыкла к дерзким шуткам Энни.

– И кроме того, как бы я ни уставала, я не вынесу разлуки с этой маленькой обезьянкой даже на несколько часов. – Она улыбнулась дочке, которая ответила ей сонной улыбкой. – Скажи мне, Софи, – поинтересовалась Энни, когда они вышли из зала, – что это за мужчина был сегодня на чтениях?

– Это мистер Пендарвис.

– Пендарвис? Должно быть, методист; я уверена, что никогда раньше не видела его. – Энни не очень давно жила в Уикерли, всего года три.

– Да его никто не видел раньше, – объяснила Софи. – Он только недавно появился у нас.

– В самом деле? Как интересно. Он ужасно мил, ты не находишь? Я всегда считала, что брюнеты симпатичнее блондинов – о Кристи не говорю. Что привело его в нашу деревушку?

– Я взяла его на работу на «Калиновый». Он шахтер.

– Никогда бы не подумала, – удивилась Энни.

– Он не похож на шахтера, правда? – быстро спросила Софи.

– О, не знаю, – весело рассмеялась Энни. – А как они выглядят, шахтеры?

Софи нахмурилась; она ждала не такого ответа.

– Я имела в виду, что он говорит не как шахтер. – Она сама почувствовала, что ее слова звучат как оправдание.

– Как думаешь, почему он пришел на заключительное чтение «Эммы»? – с явным интересом спросила Энни, укачивая начавшую капризничать Лиззи.

– Даже не представляю, – ответила Софи, а про себя подумала: «Конечно, чтобы провоцировать меня». Они подошли к парадной двери. – А где Кристи? – поинтересовалась она, накидывая шаль на плечи.

– Пошел в Мэрсхед крестить ребенка.

– Чьего?

– Сары Берни, – не сразу ответила Энни.

– О!

Женщины многозначительно переглянулись. О Саре Берни злословила вся округа. Образованная, приличная девушка, дочь лейтенанта королевского флота, Сара влюбилась в красивого офицера, подчиненного ее отца. Перед самой их свадьбой жених погиб, попав под обстрел.

– Бедняжка, – вздохнула Софи. – Что теперь будет с ней.

– И с ее ребенком, – покачала головой Энн.

– Они не заслужили такой участи. – Лиззи ухватила рыжеватые локоны матери, растрепавшей прическу, чем отвлекла женщин от грустных мыслей. – Может, ты задержишься на немного, Софи? Останься на чашку чая, пожалуйста.

– Уже поздно. С удовольствием бы, но пора домой.

– Тогда в другой раз.

– Да, конечно.

Они тепло распрощались, и Софи пошла по мощеной дорожке к лугу.

Свет неполной луны серебрил траву и приглушал желтое мерцание светлячков, мелькавших под дубами. Заключенная в крутые берега, негромко шумела Уик. В приглушенном плеске воды было что-то умиротворяющее и привычное, Софи почти не слышала его. Ранее она выпрягла Валентина и оставила пастись на дальнем краю луга близ реки, чтобы он смог напиться. Она услышала позвякивание уздечки и улыбнулась, представив, как он высоко задирает морду, нетерпеливо ловя в воздухе ее запах. Заметив в стороне светлое движущееся пятно, Софи замедлила шаг, вглядываясь в полутьму.

Там, где она оставила Валентина, никого не было. Озираясь по сторонам, она с удивлением обнаружила, что он уже впряжен в коляску и Джек Пендарвис стоит рядом с ним, невозмутимо почесывая ему морду и угощая яблоком.

Рубаха Джека и была тем светлым пятном, которое насторожило ее. Она подошла ближе; Джек и Вал одновременно повернули головы, услышав ее шаги. Пони радостно заржал. Мистер Пендарвис молча смотрел, как она приближается.

Смущенная, она остановилась в трех шагах от него и положила руку на круп пони.

– Вы запрягли Валентина. – Голос ее прозвучал слишком мягко, интимно. – Благодарю вас, – сказала она суше и громче.

– Не стоит благодарности.

Секунду-другую они смотрели в глаза друг другу, но Софи эти мгновения показались бесконечностью.

– Ну, мне пора домой. – Когда он не двинулся с места, она спросила:

– Вам что-нибудь нужно?

– Не дадите ли почитать эту книгу?

– «Эмму»? – Она взглянула на книгу в желтовато-коричневом кожаном переплете, потом на мистера Пендарвиса. – Вам же не хочется читать ее.

– Почему вы так думаете?

Она не сомневалась, что он насмехается над ней. Но решила не дать ему вовлечь себя в новый спор.

– Мне кажется, она не в вашем вкусе.

Он скрестил руки на груди и легко прислонился плечом к шее пони с таким видом, будто только и делал, что болтал по ночам о книгах, стоя с девушками на зеленых лужайках.

– А что же, мисс Дин, по-вашему, в моем вкусе?

Она сделала вид, что размышляет.

– В нашей абонементной библиотеке есть несколько приключенческих книг. В них главным образом картинки, но в некоторых есть и простейший текст. Детям они очень нравятся.

Испугавшись собственной смелости, она смотрела, как меняется выражение его лица: от удивления к гневу и наконец к сдержанной веселости. Он медленно, понимающе улыбнулся, и сердце у нее дрогнуло.

– Когда я был мальчишкой, мисс Дин, методистский священник нашей церкви учил меня чтению и математике. За успехи он награждал меня: поэмой на латинском языке – собственного сочинения, или маленькими картинками с изображением святых, Брайтон-Бич или парламента. – Его приятный низкий глубокий голос с легкой картавинкой выдавал уроженца Корнуолла. – Однажды он подарил мне книгу. Не знаю, где он раздобыл ее, – ведь он был очень стар и почти так же беден, как мы. Книга называлась «Жизнь и странствия Варфоломея Бейли, волшебного мальчика», так что, возможно, преподобный не догадывался, о чем она.

– И о чем же была эта книга?

– О волшебном мальчике. Варфоломею было, как мне тогда, восемь лет, и он мог по желанию переноситься в любое время и место: в Египет эпохи фараонов или на Северный полюс. На американский Запад. В Бастилию 1789 года.

– Ах, как интересно! – воскликнула Софи, заинтригованная помимо желания. – Каким, должно быть, счастливым вы чувствовали себя, читая эту книгу.

– Да, счастливым. – В его устах это слово приобрело странную серьезность. Он шагнул ближе; их руки, машинально гладившие шелковистую холку пони, почти соприкасались. – Варфоломей мог еще разговаривать с животными. Его собака была ему лучшим другом. Он понимал, что говорят олени и кролики, лошади и птицы. – Он отвернулся, но Софи успела заметить грустную улыбку, тронувшую его губы. – Понимаете, та книга была чудом для меня. Волшебством. Моим спасением.

Она кивнула, хотя совсем не была уверена, что действительно поняла его.

– Я не расставался с ней даже ночью – клал под подушку. Никто из близких не знал о ней; это была моя тайна. Чудо, – сказал он шепотом, и у Софи мурашки пробежали по коже от охватившего ее непонятного волнения. – У меня было четверо братьев. Однажды они застукали меня.

– Когда вы читали вашу книгу?

– Хуже. Когда я разговаривал с деревом. Как Варфоломей, который умел и это.

– О боже! Братья были младше или старше вас?

– Старше, все до одного. Они… подняли меня на смех.

– Понимаю.

– Защищаясь, я сделал ошибку: поведал им о книге. – Он провел рукой по подбородку; они стояли так близко, что она слышала сухой звук от соприкосновения с проступившей с утра щетиной. – Чем больше я рассказывал, тем становилось хуже. Я искренне верил, что Варфоломей мог перемещаться во времени и пространстве, и подолгу говорил с Юпитером – моей собакой. Когда братья высмеяли меня, это было хуже оскорбления. Это было… – голос у него прервался, и он сделал бессильный жест рукой.

– Это было предательство, – взволнованно пробормотала Софquot;.

– Да. Потому что в конце концов я понял, что они были правы, а я нет. Собаки не могут говорить, а мальчики – летать. И что я был глупцом.

Она стиснула руки за спиной и не сводила с него напряженного взгляда. Хотя он был высок, мускулист, широкоплеч и от него веяло смущающей мужественностью, в выражении его лица, сквозь суровые черты, без труда можно было разглядеть восьмилетнего мальчишку, а в ясных серых глазах – тень разочарования. Она догадывалась, что за только что рассказанной историей последует нелестная для нее мораль, но тем не менее сочувствовала тому мальчишке, чьи чудесные грезы были развеяны насмешками братьев.

– Сегодня вечером я не смеялся над вами, – сказал он спокойно. – Но эта ваша книга – такая же сказка, как «Жизнь и странствия Варфоломея Бейли». Собаки не могут разговаривать, мисс Дин, и в дамах, которые смотрят свысока на людей ниже их по положению, нет ничего героического. Они глупы и высокомерны.

– Вы не так меня поняли.

– Думаю, я правильно вас понял.

– Нет-нет, и… мне никогда вас не убедить.

– Потому что я бедный, необразованный шахтер?

Она не обратила внимания на его последние слова.

– Вы сравниваете разные вещи, проводите неверную аналогию. Аналогия – это…

– Я знаю, что такое аналогия, – довольно резко оборвал он ее.

Она вспыхнула. Ей хотелось спросить, что он знает, и если знает, то как может быть бедным, необразованным шахтером? Она разочарованно тряхнула головой; все это бесполезно. В этом споре она не могла победить, хотя и была по-прежнему уверена в своей правоте; ей начинало казаться, что при каждой встрече с мистером Пендарвисом она оказывается в невыносимом положении.

– Уже поздно, – коротко сказала она. – Мне нужно ехать домой.

– Я отвезу вас. – Он протянул руку к вожжам. Она, недоуменно моргая, смотрела на него.

– Что? О нет. Об этом не может быть и речи.

– Негоже возвращаться одной так поздно. Я провожу вас.

– Я всегда езжу одна.

– Даже в темноте?

– Да, при любых обстоятельствах. А как бы вы сами вернулись обратно, ведь до моего дома две мили?

– Дойду пешком.

– Нет, я категорически не согласна. Но большое спасибо за предложение.

Он улыбнулся одними губами; даже в темноте она поняла, что улыбка не из приятных.

– Вас оскорбляют мои грубые манеры, мисс Дин? Может, от моей одежды пахнет глиной и рудой? – Он близко наклонился к ней. – Или вы просто боитесь меня?

Насколько она чувствовала, от него пахло чистотой и душистым мылом, а еще яблоками, которые он грыз, поджидая ее. Уж не собирается ли он дотронуться до нее? Она хотела отступить, чтобы сохранить безопасную дистанцию, но осталась стоять на месте, заставляя себя не отводить глаза.

– Этот разговор может завести нас очень далеко, мистер Пендарвис. Я не имела намерения каким-либо образом обидеть вас. Но я действительно в состоянии доехать домой сама и отвергла бы помощь любого, независимо от его… социального положения, – проговорила она торопливо. – И еще хочу вам сказать: с тех пор как мы встретились, ваше общество… вызывало во мне разнообразные чувства, но, позвольте вас уверить, только не чувство страха.

Почему она испытала облегчение, услышав, как он хмыкнул в ответ? Она и сама не знала, но его добрый, низкий, бархатистый смех разрядил напряжение. По правде говоря, она радовалась, что слова ее и тон не оскорбили его. Она начала понимать, что Джек Пендарвис необычайно горд и так же, как она, мгновенно выпускает шипы, стоит чуть задеть его достоинство. Таким образом, у них есть нечто общее.

Он протянул руку, которую она взяла, думая, что он хочет помочь ей сесть в коляску. Вместо этого он легко и твердо сжал ее ладонь и сказал мягко и проникновенно:

– Вы должны когда-нибудь сказать мне, какие еще чувства вызывает в вас мое общество, мисс Дин. – Какая дерзость! Но прежде, чем она нашлась что ответить, он добавил:

– Так что же, одолжите мне почитать эту книгу?

Она резко отдернула руку.

– Нет, не одолжу.

– Почему?

– Боюсь, вы не оцените всей тонкости романа.

– Ну вот, мисс Дин, – грустно покачал он головой, – сказать такое человеку, перед которым вы только что извинились.

– Извинилась? Ничего подобного. Как вы могли вообразить… – Его ослепительная улыбка заставила ее замолчать; вздрогнув, она поняла, что он поддразнивает ее. Окончательно смешавшись, она поставила ногу на высокую подножку и потянулась за вожжами. Мистер Пендарвис положил руки ей на талию, желая подсадить, но она столь резво впрыгнула в коляску, что почти не ощутила прикосновения его рук. – Прощайте, сэр!

– Прощайте, мисс Дин! Будьте осторожны. У вас есть фонарь? Ночь будет лунная, но пока темно, как в угольном мешке.

Она отметила про себя это сравнение, как многое из того, что озадачивало ее в этом человеке. Иногда его манера говорить, его тонкая ирония или, наоборот, застенчивость будили в ней подозрение, что он лишь изображает «бедного необразованного шахтера».

– Мой клерк написал агенту в «Карн-Барра», – сообщила она, – и я со дня на день жду ответа. Интересно будет узнать, как вы проявили себя на прежнем месте.

Едва отъехав, она принялась размышлять, как следовало бы ответить ему, какие слова сказать, чтобы поставить его на место.