"Сердце негодяя" - читать интересную книгу автора (Гэфни Патриция)

9.

Кэйди сидела на самом краю светового круга, отбрасываемого лампой, и расчесывала волосы перед зеркалом на туалетном столике. С правой стороны, погруженной в тень, ее голова казалась черной и таинственной, как полночь, зато с левой полыхала огнем. Искры вспыхивали и гасли, словно играли в прятки с отделанной серебром щеткой, которой она медленно, лениво проводила по длинным темным прядям от макушки до самых концов. Джесс почувствовал, как у него невольно открывается рот и опускаются веки. Она его гипнотизировала.

— Ты что, спать хочешь? — спросила она, поймав его взгляд в зеркале.

— Нет.

— Хорошо.

Положив щётку на столик, Кэйди встала. Что-то красное было переброшено через раму зеркала, не то шарф, не то косынка. Подхватив на ходу этот красный лоскут, она подошла к кровати. Джесс уже видел ее раньше в ее «восточном» халате: в тот день, когда Клайд и Уоррен ворвались к ней. Но в тот раз халат не произвел на него должного впечатления. В тот раз под ним на ней было кое-что надето, и Джесс не смог разглядеть все линии, не говоря уж о мягком упругом колыхании грудей при ходьбе. Он заморгал: похоже, она опять его загипнотизировала.

Кэйди присела на край постели, и Джесс потянулся за шелковым кушаком халата. Ему хотелось просто поиграть, больше ничего. Она внимательно посмотрела на него. Он улыбнулся и скорчил ей рожицу. Интересно, что она задумала?

— Наклонись вперед, — приказала она. Он повиновался. Кэйди обвила его шею шарфом, который держала в руках (оказалось, что это все-таки шарф) и принялась завязывать бант. Закончив, она откинулась назад.

— Ха, я так и думала.

Она поднялась и, вернувшись к туалетному столику, начала рыться в ящиках.

— Что ты делаешь?

Кэйди опять подошла к нему, неся в руках еще несколько разноцветных шарфов.

— Можно?

Заставив его поднять правую руку, она повязала зеленый с голубым вокруг бицепса. Джесс рассмеялся.

— Цвета, — пояснила она с сияющей улыбкой. — Я хотела посмотреть, как ты будешь выглядеть не в черном.

— Ну и как?

— Чудесно. — Она завязала третий бант — розовый, лиловый, оранжевый — у него на левом запястье.

— Очень привлекательное зрелище, дорогой мой.

— Я тебя обниму, если не прекратишь сейчас же.

— Ох, как напугал.

У нее на стене висела шляпка — соломенная шляпка с широкими мягкими полями, украшенная ленточками и букетиком желтых цветов. Кэйди сняла ее со стены и с улыбкой направилась к нему.

— Ну уж нет!

Резким броском Джесс поймал ее запястья и повалил на постель поверх себя. Она взвизгнула, и он, не удержавшись от искушения, принялся ее щекотать. Началась борьба. Однако раунд закончился очень скоро: как только Джесс положил Кэйди на обе лопатки и прижал к кровати. Смеясь и задыхаясь, они посмотрели друг на друга. Все было так замечательно, так бесподобно, что он решил сказать ей правду: что это лучший день его жизни, самый лучший. Но не успел признаться, как Кэйди спросила:

— Джесс, почему ты всегда одеваешься в черное?

А потом добавила:

— Почему, ты стреляешь в людей? — Это разрушило очарование.

Джесс закрыл глаза, чтобы не видеть отчаяния, проступившего на миг в ее прекрасном лице.

— Я не стреляю в людей. Ты что же думаешь, я просто иду куда глаза глядят и палю в кого попало? О Господи, Кэйди!

— Ах да, я забыла. Только в тех, кто этого заслуживает.

Она оттолкнула его и встала, на ходу запахивая халат. На нее вдруг накатил приступ скромности. Джесс понял, что назревает ссора.

— Послушай меня внимательно, я повторять не намерен.

Он изгнал из себя Джесса и превратился в Голта. Кэйди уставилась на него как завороженная.

— Мы можем говорить обо всем, что тебе в голову взбредет, за исключением моей работы. О которой, — напомнил он, — ты знала еще до того, как, пригласила меня сюда сегодня.

Взяв ее за руку, Джесс заговорил своим собственным голосом:

— Кэйди… Кэйди, девочка моя, давай не будем все портить.

Он заставил ее разжать стиснутый кулак и, поднеся руку к своему лицу, прижался губами к внутренней стороне запястья.

— Все хорошо, правда? Все прекрасно. — Она не ответила, и он продолжил игру, покрывая поцелуями, щекоча языком, легонько покусывая ее маленькую, но сильную ручку с длинными тонкими пальцами. Потом он поднял голову. Ее карие глаза, устремленные на него, были полны печали, недоверия и нежности. Джесс улыбкой попытался заставить ее улыбнуться.

— Ладно, — сказала она наконец.

Но ему не удалось изменить ее мнение или заставить ее забыть. Она приняла решение, вот и все. В настоящий момент (по крайней мере на эту ночь) решение было в его пользу.

— И все-таки я считаю, что ты должен носить цветное, — шутливо заметила Кэйди, отняв у него руку и вытягиваясь рядом с ним на постели. — Можешь не сомневаться, ты и в цветном всех напугаешь до полусмерти, если именно это тебя беспокоит.

Но не так сильно, как ему бы хотелось. Свой гардероб Джесс продумал во всех деталях (он вообще придавал костюму огромное значение, гораздо большее, чем она могла себе представить).

— Ты так думаешь?

Джесс сел, достал соломенную шляпку, нахлобучил ее на затылок, банты заколыхались, и наставил на Кэйди руку с воображаемым револьвером.

— Запомни, ублюдок: одно неверное движение — и ты покойник.

Кэйди согнулась пополам от беспомощного смеха, привалившись к его плечу. Вот теперь она вернулась к нему, его девочка, его прежняя Кэйди — веселая и ничем не стесненная. Джесс обнял ее, и они начали целоваться.

— Как твоя голова? — спросила она, поглаживая его по волосам, но старательно избегая шрама. — Должно быть, болит. Ты здорово треснулся.

Ну разве он мог упустить случай изобразить из себя героя!

— Нет, мне не больно. Просто странное ощущение, все эти стежки…

Джесс осторожно провел пальцем от начала до конца по тонкой, извилистой, колючей полоске чувствительной голой кожи.

— Давай посмотрим.

Кэйди заставила его нагнуть голову и склонилась над ним, едва касаясь зашитой раны кончиками пальцев. У него закружилась голова от запаха ее тела, смешанного с ароматом розовой туалетной воды. Халат был полуоткрыт. Джесс сунул руки внутрь и. обхватил ее чудесные спелые груди. Она перестала исследовать рану и замерла, медленно и ровно дыша, Орел свободы, или как его там, все еще воспарял к ее левому соску. И будет взлетать, когда ей стукнет восемьдесят.

— Не нравится мне эта птица, — признался Джесс.

Признание удивило его самого. Неужели он ревнует к татуировке? — нахмурился Джесс. Что за нелепость! Нет, он ревновал к героическому борцу за свободу Италии, ради которого она сделала эту наколку. И мысль о том, что герой мертв, служила слабым утешением.

— Не по душе?

— Да нет, я, в общем-то, не против, — ответил он уклончиво.

Ведь она уже ничего не могла поделать с этой птицей, не так ли? Так стоит ли теперь злиться?

Кэйди рассеянно провела по татуировке пальцами. Джесс напрягся. Он уже потянулся, чтобы обнять ее, когда она вдруг заговорила:

— Я тебе соврала про наколку. Хочешь знать правду?

— Да, конечно, ясное дело, — ему не терпелось выслушать правдивую историю и успокоиться. — Только не думай, будто я в восторге от твоей байки.

— Ха-ха, — горько усмехнулась она. — Боюсь, что правда понравится тебе. еще меньше.

— Сперва я хотел бы послушать. Иди сюда.

Она выглядела такой смущенной, удрученной, что он обнял ее и привлек к себе, усадил поудобнее у себя под боком.

— Ну теперь давай выкладывай.

— Я тебе сказала, что ношу ее в память о своем возлюбленном.

— Да, я помню. Гарибальдиец. Он помогал освобождать Неаполь.

— И ты в это поверил?

Кэйди изумленно заглянула ему в глаза.

— Ну… в общем-то… Да, поверил. А что? Почему бы и нет?

— Да потому что… — Она засмеялась. — Потому что это дурацкая выдумка.

Джесс тоже засмеялся, чтобы ей потрафить.

— Это даже не орел.

— Не орел? Давай-ка посмотрим.

Она распахнула отворот халата и повернулась к свету. Ее грудь была так хороша, что отвлекала внимание. Ему так и не выпало случая изучить татуировку как следует…

Так… Крылья, глаз, клюв, хвост.

— Гм… Ну, если это не орел, тогда что?

— Это… Разве ты не видишь? Это…

Ей почему-то не хотелось самой называть птицу.

— Ну что?

— Это просто чайка, черт бы ее побрал.

— Ах, чайка, — протянул он. — Да, теперь я вижу. Действительно чайка. Вот у нее…

Кэйди запахнула халат, опустила подбородок и обхватила себя руками крест-накрест. Казалось, она сгорает от стыда. Джесс озадаченно посмотрел на нее.

— Ну ладно, начнем сначала, — осторожно заговорил он. — Так как же это получилось, что у тебя на груди татуировка в виде чайки?

— Я была молода, — угрюмо ответила Кэйди. — Я была совсем еще девчонкой.

— Сколько тебе было? Десять? Двенадцать?

— Восемнадцать.

— Ага. Понятно.

— Я встречалась с этим… Нет, сначала надо сказать, что мой отец как раз… Нет, еще раньше умерла моя мать, и я была…

Джесс терпеливо выжидал. Он смотрел не на Кэйди, а на потолок, по опыту зная, что иногда это облегчает признание.

Она вздохнула.

— Я выросла в Портленде. Отец не жил с нами постоянно, приходил и уходил. И никогда не задерживался подолгу.

— А чем он зарабатывал на жизнь?

— Чем придется. В основном, мне кажется, рыбной ловлей. Но он… сильно пил.

— А твоя мать?

— Умерла, когда мне было пятнадцать. Тогда я бросила школу и начала работать. На фабрике по консервированию лососины. Тебе когда-нибудь приходилось консервировать лососину, Джесс?

— Что-то не припомню.

— Что бы ни случилось, как бы низко ты ни пал, как бы сильно ни обнищал, никогда этим не занимайся.

Джесс чувствовал, как легкая дрожь отвращения пробегает по ее телу.

— Не буду, — торжественно обещал он. — Так что было дальше?

— Дальше? Мой отец исчез навсегда. Мне только-только исполнилось восемнадцать, и я познакомилась с этим парнем. Он был совсем еще мальчик.

Наконец-то они подошли к сути дела.

— Как его звали?

— Джейми. Джейми О’Дул.

— Джейми О’Дул.

Джесс улыбнулся, связав две истории воедино. Догадавшись, о чем он думает, Кэйди тихонько засмеялась.

— Ну да, не Джеймс Дуле. Сама не знаю, зачем я соврала.

Она взяла его за руку и начала по одному перебирать пальцы.

— А вообще-то знаю. Дело в том, что настоящая история… одним словом, она приняла довольно-таки скверный оборот. «Неприглядный», как говорила моя мать.

— Но твоя мать считала, что жизнь — это долг.

— Совершенно верно. Именно так она и считала. Порой мне казалось, что я понимаю отца. Мне самой хотелось сбежать.

Джесс осторожно сжал ее руку.

— Извини. Так на чем я остановилась?

— На парне, который был совсем еще ребенком.

— Джейми, он был матросом. Мне он казался настоящим красавцем. Рассказать тебе, как он выглядел?

— Только если это необходимо.

Кэйди повернулась к нему.

— А почему бы и нет? Ты что, ревнуешь?

— Боюсь, мне пришлось бы его убить.

Она улыбнулась, но улыбка вышла невеселая.

— Возможно, он уже мертв. Когда-то я утешала себя этой мыслью. Говорила себе: он потому и не вернулся за мной, что его нет в живых.

— Вот дубина! Не ты. Он.

—Я тоже была дубиной. Просто дура дурой. И эта штука не дает мне забыть о собственной глупости.

Теперь он мог и сам догадаться, но все-таки спросил:

— Так откуда она у тебя?

— А ты как думаешь? Между прочим, я сама ничего не помню. Я была пьяна в дым.

— Бедная Кэйди, — заметил он с улыбкой.

— Да уж, «бедная Кэйди».

Она презрительно прищелкнула языком.

— Это была его последняя ночь в порту. Он попросил меня выйти за него замуж, и я, конечно, согласилась. Я еще не… мы не… ну, ты понимаешь. Мы еще не спали вместе. В тот вечер мы много выпили. Справляли помолвку.

В ее голосе слышалась горькая насмешка.

— Он сказал, что у меня должна быть такая же татуировка, как у него. Самое романтическое, предложение, какое когда-либо приходилось слышать. Мне ужасно захотелось сделать наколку. И я ее получила. Результат, как говорится, налицо, хотя сама я совершенно ничего не помню. Должно быть, к тому времени я уже отключилась. Зато осталось в памяти, что случилось потом. Правда, смутно. Я потеряла невинность и даже не могу сказать, что мы занимались любовью. Во всяком случае, на меня это не произвело впечатления.

Джесс обнял ее и тихонько поцеловал в висок.

— На следующее утро мне было очень-очень плохо. Я осталась одна с татуировкой, но без возлюбленного. Больше я никогда не видела Джейми.

— И теперь ты не пьешь.

— Кружку пива время от времени. Но крепкого… — Кэйди содрогнулась, — никогда. — Некоторое время они лежали молча.

— Какая грустная история, — осторожно начал Джесс.

— Да нет, это очень глупая история. До сих пор я никому ее не рассказывала.

Он задумался над ее словами.

— Почему же ты рассказала мне?

— Ну, наверное… подумала, что ты поймешь. Не знаю. Мне просто захотелось с кем-то поделиться. Восемь лет я держала все это в секрете. Мне стыдно, но… на самом деле это вовсе не так уж ужасно. Я же никого не убила или…

Она умолкла. Он лежал неподвижно и тоже молчал.

— Ну вот, я все рассказала. «История о том, как Кэйди обзавелась татуировкой». Но если ты кому-нибудь скажешь, боюсь, мне придется убить тебя.

Джесс засмеялся с облегчением, радуясь, что она все обратила в шутку. В эту-ночь серьезный разговор об убийстве совершенно неуместен.

— Зато ты не сможешь отрицать, что уж сегодня-то мы точно занимались любовью, — сказал он, обнимая и целуя ее.

Ее отклик — мгновенный и страстный — взволновал его до глубины души. Никогда в жизни у него не было такой возлюбленной, как Кэйди. Он помог ей вытащить руки из рукавов халата и опрокинул на спину, причем ее голова оказалась ниже подушки. Джесс коленом раздвинул ей ноги, упиваясь напевным звуком, который вырвался при этом из ее груди в предвкушении блаженства. О Господи, ей это нравится почти так же сильно, как и ему самому! Он начал рассказывать ей, какова ее кожа на ощупь. Ему даже не приходилось преувеличивать, употребляя такие эпитеты, как «теплый шелк» и «прохладная вода», а потом и «горячее стекло», когда его рука коснулась ее между ног.

На фоне белой простыни ее вьющиеся, рассыпающиеся, путающиеся у него между пальцев волосы казались черными. Сколько еще любовников у нее было после предателя-матроса? Хотелось бы ему это знать. Нет, не хотелось бы. Джесс медленно щекотал языком проклятый рисунок, прослеживал траекторию полета чайки к вершине холма; он почувствовал ее маленькие ручки у себя на спине. Острое царапанье ногтей… Потом он что-то такое сделал (а что именно, он и сам не знал). Она стиснула бедрами его ласкающую руку, подтянула колени к животу и, повернувшись на бок лицом к нему, тихо, но грозно замычала сквозь зубы. Джесс ощутил, по-настоящему ощутил мягкое и нежное биение женской плоти, пульсирующей вокруг его пальцев.

Кэйди лежала, свернувшись тугим клубком, но когда дрожь утихла, Джесс заставил ее опять распрямиться и вытянуться рядом с ним. Все казалось ему восхитительным: розовый румянец, окрасивший не только ее щеки, но и шею и грудь, темные кудряшки, прилипшие к взмокшей от испарины коже. Она выглядела опустошенной. И когда открыла глаза, в них ничего нельзя было прочесть. Он понял, что ее здесь нет: она все еще пребывала в стране бездумного наслаждения.

— Я могу пересчитать все твои веснушки, — с нежностью сказал Джесс.

Не самое романтическое предложение, но оно заставило Кэйди рассмеяться.

— Я бы этому не удивилась, — ответила она, мечтательно и нежно целуя его в плечо. — О Боже, Джесс, как тебе это удалось?

— Это секрет.

Он и сам не знал, в чем состоит этот секрет.

Она вздохнула и подавила зевок. Но Джесс не мог не прикасаться к ней, хотя и знал, что надо бы дать ей отдохнуть, обрести второе дыхание… Он ничего не мог с собой поделать. Если он не возьмет ее сию же минуту, то не выдержит и взорвется.

Обнимая ее, называя деткой, шепча ей на ухо «Ну давай, милая, давай», он опять уложил ее на спину. Кэйди улыбнулась и раскрыла ноги ему навстречу, а он поблагодарил ее, сказал, что все правильно, так и надо, потом склонился над ней и медленно, очень медленно вошел в нее. Такая тесная, такая горячая… От одного этого можно умереть. Она согнула колени, поставила ступни на матрац и начала двигаться в неторопливом упорном ритме, сводившем его с ума.

Джесс позабыл о своей искушенности, обо всех уловках, какие когда-либо знал. Кэйди поглотила его целиком. Она была так прекрасна, что ему захотелось понаблюдать за ее молчаливым и неистовым взрывом страсти, насладиться им, не теряя головы, но оказалось, это невозможно. Его высвобождение — мощные, глубоко проникающие удары — сопровождалось завывающими вздохами, к которым сам Джесс прислушивался с изумлением. Он чуть не потерял сознание.

Он откатился от нее, но они тотчас же вновь прижались друг к другу. Кэйди выглядела такой же обессилевшей, как и сам Джесс, она даже не смогла ответить на его благодарные поцелуи.

— Кэйди.

— М-м-м?

— Кэйди?

— Что?

— Хочешь, чтобы я ушел?

Она открыла один затуманенный глаз:

— Ушел?

— В мою комнату. — Он слегка встряхнул ее. — Милая, ты хочешь, чтобы я сейчас ушел?

— Сейчас ушел?

Кэйди широко зевнула у него на груди — влажным, неприличным и милым зевком.

— О, нет, я хочу, чтобы ты остался. Оставайся на всю ночь.

Она вся обмякла, но тихонько всхрапнула и проснулась, ворочаясь в поисках более удобного положения. Джесс снова взял ее руку. Кэйди прильнула к нему, зажала его руку между ладонями и моментально уснула.

На другом конце комнаты фитиль лампы зашипел и погас. Как раз вовремя. Прекрасное завершение прекрасного дня. Возможно, лучшего в его жизни.. Он прижался лицом к спутанным темным волосам Кэйди. Его Кэйди. Его девочка. Джесс так и уснул, пытаясь вспомнить, приходилось ли ему когда-либо чувствовать себя таким счастливым.

Утром он возвращался из уборной Кэйди — не из общей, которой пользовались все клиенты «Приюта бродяги», — а из ее собственной, чистенькой, аккуратной уборной, скрытой за кустами жимолости, когда до него донеслись голоса из ее комнаты. Голос Кэйди и еще чей-то. Джесс замер, прислушиваясь, но почти сразу успокоился: второй голос принадлежал Хэму. Поднявшись по ступеням и пройдя в дверь, он успел поймать конец истории, которую рассказывал Хэм.

— Папа говорит, во вторник утром они должны закрыть магазин и съехать. Им даже не дали двух недель. Только до вторника: это начало месяца, первое число.

Он заметил Джесса и улыбнулся.

— Привет, мистер Голт.

— Привет, мистер Вашингтон.

По заведенному между ними обычаю Джесс схватил Хэма поперек туловища и перевернул вверх ногами. Последовала возня, сопровождаемая визгом и смехом, но Джесс заметил, что Кэйди не присоединилась к веселью. Прижавшись спиной к изголовью кровати, она обхватила себя руками и принялась растирать предплечья в широких рукавах халата: верный признак, что она чем-то встревожена.

Он поставил Хэма на ноги и сел на край кровати.

— Что-то не так?

— Опять Уайли. Как всегда, — добавила она с горьким смешком. — Он прислал извещение о досрочном возвращении ссуды, которую Лютер Дигби взял под свой магазин, а Лютер не может заплатить. Это несправедливо, черт бы его драл! — Кэйди яростно лягнула ножку кровати и поморщилась, отбив себе пальцы.

— У них ребеночек недавно родился, — застенчиво пояснил Хэм, с испугом косясь на Кэйди. — Папа говорит, у них такие неприятности, куда же они теперь денутся с новорожденным?

— Лютер копил по крохам, чтобы купить свой магазин, а потом работал, как лошадь, чтобы они с Сарой могли пожениться. Это жестоко, вот что я тебе скажу. Это просто бесчеловечно.

— Что значит, «Уайли прислал извещение»? — Однажды Джесс зашел в магазин Дигби за черными носовыми платками. Ему запомнилась продавщица, которая его обслуживала: хорошенькая худенькая молодая женщина с волосами цвета спелой пшеницы. Она говорила очень тихо и с улыбкой указала глазами на младенца, спавшего в стоявшей на прилавке плетеной колыбельке.

— Должно быть, выкупил у банка закладную Лютера. Точно так же он прибрал к рукам овечье ранчо Салливана. Пока Линдон Черни не смылся из города… Он был одним из вице-президентов торгового банка. Так вот, до того, как Черни исчез, они с Уайли действовали заодно.

Прикорнувший возле нее Хэм поднял голову и заглянул ей в лицо. Кэйди зажала ему уши ладонями и отпустила крепкое словцо.

— Чьи еще закладные он выкупил? Кто следующий? Неужели нет никакой возможности его остановить?

— Вы могли бы это сделать, мистер Голт, — с уверенностью заявил Хэм. — Вы бы запросто поставили его на место!

— Это каким же образом?

— Вы могли бы пойти туда с пушкой и застрелить его!

— Хэм! — сурово одернула его Кэйди. — А ну-ка марш отсюда! Мне надо одеться.

— У-у-у, — разочарованно протянул мальчик, бочком отступая к двери в кабинет.

— Давай поживее. Может, попозже мы поедем кататься.

Эта новость обрадовала Хэма.

— Вот здорово! — воскликнул он и закрыл за собой дверь.

Наблюдая за Кэйди, Джесс понял, что все его надежды на долгое ленивое утро в постели рассеялись. Она не находила себе места, а когда он взял ее за руку, отпрянула от него как ужаленная.

— Неужели ты действительно не можешь ничего придумать? — воскликнула она. Он ждал этого вопроса.

— Что, например? Пойти туда с пушкой и застрелить его? Запросто.

Кэйди нетерпеливо отмахнулась. I

— Конечно, нет! Но разве нельзя как-то повлиять на него? Джесс, вся надежда на тебя. Уайли душит наш город, и шериф ничего не может сделать. Не мог бы ты что-то предпринять?

Вот так он и оказался воскресным утром на Главной улице. Издали доносился звон церковных колоколов. Джесс выглядел отъявленным злодеем: черная шляпа надвинута на лоб, на глазу черная повязка, звенящие шпоры, поблескивающие на солнце перламутровые рукоятки револьверов.

В отличие от салуна Кэйди у Уайли было открыто по воскресеньям. В воздухе витал тошнотворный сладковатый запах застоявшегося дыма, напомнивший Джессу все те случаи, когда ему приходилось маяться похмельем. В качестве отделки Уайли предпочитал бронзу и бордовый бархат; стены были оклеены красными обоями, на полу лежал красный ковер, испещренный дырками от незатушенных папирос, пятнами пролитой выпивки и Бог знает чем еще. Это заведение оказалось куда более просторным и помпезным, чем «Приют бродяги», но здесь было темно и неуютно. Обстановка показалась Джессу вульгарной.

Кэйди сказала ему, что в салуне Уайли играет настоящий оркестр, но в этот час музыкантов не было. И слава Богу. Немногочисленные клиенты, рассеянные по салуну, находились, похоже, на взводе. Еще неизвестно, как бы они себя повели, если бы по нервам ударила громкая музыка.

Джесс направился к бару. Все разговоры смолкли при его появлении, и в наступившей, хорошо слышной тишине устрашающе прозвучал грохот сапог, сопровождаемый позвякиванием шпор. Когда-то ему нравилось пугать людей своей походкой, но в «Приюте бродяги» он давно уже ничего подобного не делал и, как ни странно, даже не ощущал такой потребности.

Бармен в салуне Уайли оказался полной противоположностью Леви Вашингтону: он был не черным, а белым, не худощавым, а жирным, не красивым, а безобразным. Джесс подумал, что такой тип вряд ли стал бы читать книжки о Будде, чтобы произвести впечатление на свою девушку.

— Что закажете?

— Уайли. Где он?

На свинячьей физиономии бармена отразились противоречивые чувства. Ему явно хотелось самым хамским тоном осведомиться: «А кто его спрашивает?», но он уже знал, кто, и побоялся дерзить.

— Наверху, — с трудом выдавил он из себя.

— Давай его сюда.

Бармен безмолвно вытаращился на Джесса. Наклонившись над стойкой, Джесс прохрипел по слогам:

— Давай. Его. Сюда.

Свиное Рыло нервно хихикнул и покинул помещение.

Пора показать свой скверный характер. Джесс прихватил со стойки бутылку и перенес ее на центральный столик, за которым в этот момент сидели два молчаливых и мрачных ковбоя, лечивших похмелье пивом.

— Мне нравится этот стол, — прохрипел Джесс.

Они ушли. Вынув из кармана тонкую черную папироску, Джесс зажег ее, потом откинулся на спинку стула, схватил бутылку и вскинул ноги на стол. Затянулся дымом. Отхлебнул глоток.

Фу, какая гадость! Его чуть не стошнило от виски и курева на пустой желудок. Кэйди так разволновалась из-за магазина Дигби, что отправила его во вражеский стан, не угостив даже чашкой кофе. Настроение у Джесса было хуже некуда.

К счастью, Уайли не заставил себя ждать. Он спустился по лестнице красного дерева — свежий, отдохнувший, в сюртуке, полосатых брюках и галстуке бабочкой. Неужто в церковь собрался? Выглядел он соответственно: почтенный, процветающий деловой человек, настоящий джентльмен, как говорится, «отец города». Но Джесс и сам неплохо разбирался в маскарадных костюмах, он сразу понял, что Уайли разыгрывает комедию. К тому же Кэйди успела ему сообщить, как этот подонок обходился с женщинами.

В частности, с Глендолин. Это еще больше разожгло в нем злость.

Только одного она ему так и не сказала: что связывало ее с Уайли? Они друг друга на дух не переносили, это сразу бросалось в глаза, но Джесс подозревал, что в прошлом они были больше, чем друзьями. Сама мысль об этом сжигала его изнутри. И ему не требовалось более веской причины, чтобы возненавидеть Уайли. Джесс теперь считал Кэйди своей девушкой. Отныне она принадлежала только ему одному. Что бы ни произошло между ним и Уайли, он хотел покончить с этим поскорее. Он уже успел соскучиться. Вот уже целых десять минут он ее не видел.

— А, мистер Голт!

С учетом того, как они расстались в прошлый раз, можно считать, что Уайли — сама любезность.

— Я вижу, вам надоело шляться по трущобам. Вы все-таки решили поработать на меня? Почему бы не подняться ко мне в кабинет и не обсудить дела с глазу на глаз?

Слишком поздно Джесс сообразил, что никакого плана у него нет. Что же ему теперь делать? Сказать:

«Верни Лютеру Дигби его магазин, а не то я тебя пристрелю»? Насколько он знал, в отказе на выкуп закладной нет ничего незаконного. И вообще речь вовсе не о Дигби. Уайли хотел получить весь этот несчастный город, а Джесс каким-то образом должен ему помешать. Каким? Все, что он умел, это блефовать. А Уайли единственный человек, с которым нельзя было действовать наобум и который не купился на его блеф. Во всяком случае, не до конца.

Глядя на его мясистое лицо, на густую темно-рыжую шевелюру, на толстый мизинец, украшенный рубиновым перстнем, Джесс честно признал, что Уайли внушает ему страх. В его бульдожьих глазках навыкате светилась железная решимость и ум. Нет, пожалуй, нечто большее. То, о чем Кэйди сказала:

«Это просто бесчеловечно».

— А где твои головорезы? — спросил он, решив покончить со всем этим поскорее.

Раз уж у него нет другого оружия против Уайли, кроме образа Голта, стоит использовать его до отказа: выпалить из всех стволов и дать деру.

Уайли собирался сесть, да так и застыл. Его тяжелый зад завис над стулом.

— Что?

— Уоррен и Клайд, твои телохранители. Они что, в церковь отправились?

Кто-то у него за спиной захихикал, но сразу умолк под грозным взглядом Уайли. Он поплотнее уселся на стуле и сложил свои маленькие ручки на краю стола. Ни приветливости, ни любезности в его лице не осталось.

— Зачем ты сюда пришел?

— Пришел сказать, что ты мне не нравишься. — Заскрипели стулья. Джесс краем глаза заметил, как двое или трое клиентов поднялись и поспешили к выходу. Уайли притворно рассмеялся.

— А с чего ты решил, что меня это интересует?

Его голос слегка дрожал, но от гнева, а не от страха.

— Ты грязно работаешь, и мне это не по душе. Я не в восторге от того, что ты спалил конюшню Логана.

— Это неправда. Кто тебе это сказал? Тебя же не было в городе! Я на тебя в суд подам за кл…

— Мне не понравилось, как ты выжил Форреста Салливана с его ранчо. Ты его разорил из жадности, и он покончил с собой только по твоей вине.

Уайли вскочил на ноги.

— Убирайся.

— Мне противно, что ты пытаешься разорить Лютера Дигби, — монотонно продолжал Джесс, не двигаясь с места.

— Это не твое собачье…

— И если ты доведешь это дело до конца, тебе придется горько пожалеть.

— Ты что, угрожать мне вздумал?

— Угу. И вот тебе еще одна угроза, так что слушай внимательно. Если ты сам или кто-то из твоих прихвостней попробует подступиться к «Приюту бродяги» или к Кэйди Макгилл, клянусь, ты даже не успеешь об этом пожалеть: времени у тебя не будет.

Бросив непотушенную папиросу на ковер, Джесс поднялся на ноги.

— Тебе все ясно, Мерл, или ты чего-то не понял? Может, мне повторить?

Уайли трясся от бешенства, губы у него побелели. Он был вне себя, но Джесс так и не смог бы сказать с уверенностью, напугал его или нет.

— Убирайся, — повторил он. — Возвращайся к своей шлюхе.

Брызги слюны разлетались у него изо рта, в углах губ показались хлопья белой пены.

— О, да, мне все известно о вас с Кэйди, — продолжал он с лютой злобой. — Она служила подстилкой старику Шлегелю до того, как спуталась с тобой. Она тебе об этом не рассказывала? А как ты думаешь, почему Шлегель оставил ей свой салун? Да потому, что она его отработала, лежа на спине!

По натуре Джесс не был вспыльчив, но стоило ему разозлиться, как он начинал орать и швырять стулья: совершенно не в духе Голта. Нечеловеческим усилием воли он подавил ярость и сумел выговорить ледяным шепотом Голта:

— Давай-ка выйдем отсюда, Мерл. Повтори мне все, что ты сказал, на улице, в двадцати шагах.. Пошли. И вытащи пушку из-за голенища.

Примерно год или два они смотрели друг на друга молча. И каждую секунду Джессу казалось, что сейчас Уайли его послушает: поймает на слове и согласится на поединок.

Но он этого не сделал. Прошла, наверное, вечность с небольшим, его плечи обмякли, напряженность в лице сменилась наигранно небрежной ухмылкой.

— Драться с тобой я не собираюсь. Я буду действовать по-другому. Убирайся вон и больше не возвращайся.

— Вернусь, когда захочу. И ты не сможешь мне помешать, Мерл.

«Хватит. Уноси ноги». Но Джесс не прислушался к голосу разума и его полезным советам. Он был слишком разозлен, чтобы соблюдать осторожность.

— А теперь извинись.

— За что?

— Ты назвал мисс Макгилл нехорошим словом. Проси прощения.

Кто-то опять засмеялся, но замаскировал смех кашлем. Лицо Уайли стало сизым, как слива.

— Проси прощения, — повторил Джесс, подходя к нему ближе, пересиливая свой страх. — Ну давай, говори. Скажи: «Я извиняюсь».

Уайли никак не мог заставить себя заговорить, язык не слушался его.

— Ах ты, ублюдок, — прохрипел он.

— Неправильный ответ. Скажи: «Я извиняюсь».

— Я… извиняюсь.

— Вот и хорошо. За что ты извиняешься? — Джесс слышал, как скрипят коренные зубы Уайли, видел, как ходят желваки у него на скулах.

— За то, что назвал ее шлюхой, — прохрипел Уайли еле слышно.

Джесс долго смотрел ему в глаза, потом ухмыльнулся своей знаменитой ухмылкой маньяка.

— Вот и отлично, — шепнул он.

Надо было обладать немалой выдержкой, чтобы повернуться спиной к Уайли и уйти не торопясь. Ему казалось, что на спине у него мишень — бубновый туз между лопаток. Интересно, что чувствуешь, когда в тебя попадает пуля? Горячую обжигающую боль или просто тяжелый удар и онемение? Джесс дошел до двойных дверей и небрежно распахнул их, не пытаясь пригнуться. Двери со стуком захлопнулись за ним, и он продолжил свой неторопливый путь. Дзинь-топ, дзинь-топ… Хорошо еще, что день выдался жаркий, а не то кто-нибудь мог бы подумать, что пот струится у него по лицу от пережитого испуга.