"Бегство из Эдема" - читать интересную книгу автора (Гэфни Патриция)3.– Мне очень жаль, честное слово, очень-очень жаль. Если бы я могла что-то изменить, Пэрин, поверьте, я бы так и сделала. – Ну так сделайте что-нибудь! – воскликнул Пэрин Мэттьюз, с недоумением глядя на нее. – Я ничего не понимаю. Вы говорите, что не хотите ехать, но все-таки едете. – Просто мне придется туда поехать, вот и все. – Придется? Сара с досадой перевела дух. – Простите меня. Знаю, мы столько труда вложили в эти проекты… Мне очень хотелось бы увидеть, как они будут претворяться в жизнь, но я ничего не могу поделать. Мне придется уехать на все лето. Она беспомощно проследила взглядом за Пэрином. Он повернулся к ней спиной, якобы для того, чтобы выглянуть в окно, а на самом деле, чтобы скрыть свое недовольство. – Маргарет могла бы меня заменить, разве не так? Она отлично ведет кружок кройки и шитья, и дети ее обожают. Пэрин ничего не ответил. Сара робко тронула его за локоть. – Прошу вас, не сердитесь. Все как-нибудь наладится. Всегда так бывает. Он обернулся к ней. Его доброе лицо с окладистой рыжей бородой выглядело обиженным. – Я не понимаю, – повторил он. – Вы нужны нам здесь, Сара. Знаю, вы работаете на общественных началах и не связаны никакими обязательствами. Но провести лето в Ньюпорте, наблюдая за строительством особняка… Ну знаете ли! Пэрин чуть не выплюнул изо рта эти слова, не в силах сдержать свое возмущение. – Видимо, я совершил ошибку. Мне казалось, что наш центр что-то значит для вас, но если это не так, я прошу прощения. – О Пэрин… Она опустила руку и отступила на шаг. – Извините, – добавил он торопливо. – Наверное, я несправедлив. – Да, вы несправедливы. Пэрин взъерошил и без того лохматые рыжие волосы. – Но… почему вы должны ехать? Это муж вас заставляет? – Что за глупости, Пэрин, – засмеялась Сара, – конечно, нет! О том, что представляет собой на самом деле ее брак, она не рассказывала никому, даже Лорине. Пэрин был добрым другом, они очень сблизились за годы совместной работы, но делиться с ним подробностями своей семейной жизни – нет, это было немыслимо. Следствием ее замкнутости – или стеснительности, или стыда, а может быть, и просто привычки все утаивать – становилось все более острое чувство одиночества. Сара с ним смирилась, считая, что это часть той цены, которую ей приходилось платить за колоссальную ошибку, совершенную восемь лет назад. – Миссис Кокрейн? Ваши ученики уже собрались. Они ждут внизу. – Спасибо, Борис, я сейчас спущусь, – поблагодарила Сара маленького эмигранта из России, работавшего в общине за пять центов в день. Потом она опять повернулась к Пэрину: – Что еще я могу вам сказать? Ехать мне предстоит еще только через месяц – за это время я успею кого-нибудь подготовить себе в замену, если вы считаете, чтоМаргарет не справится. Я все сделаю, вам не о чем беспокоиться. – Да-да, разумеется. У меня нет ни малейших сомнений. Я просто эгоист. Не хочу, чтобы вы уезжали, потому что мне будет вас не хватать. Все дело в этом. Сара улыбнулась с облегчением. – Мне тоже будет вас не хватать. Пэрин взял ее за руки и крепко сжал их. – Я говорю серьезно, Сара. – Я тоже! Он внезапно выпустил ее руки. – Идите, вас ждут. Сара растерянно двинулась к двери; ей показалось, что он опять рассердился. – Давайте еще поговорим об этом позже, хорошо? – Да, да. Он отмахнулся, не глядя на нее, и углубился в кипу бумаг у себя на столе. Сара вышла, недоуменно хмурясь. Ее класс собирался дважды в неделю после обеда в подвале пятиэтажного кирпичного здания, принадлежавшего эмигрантской общине на Форсайт-стрит. Все ее ученики (за исключением мистера Иелтелеса) уже более или менее свободно владели английским, поэтому Сара преподавала им не язык, а скорее основы американской культуры. Некоторые переселились в Соединенные Штаты совсем недавно, другие – несколько лет назад. Почти не прибегая к ее помощи, они обсуждали все, что было связано с этой удивительной незнакомой страной, которая стала их родиной. В этот день они, как всегда, не стали дожидаться ее прихода: когда появилась Сара, жаркая дискуссия была в самом разгаре. Мистера Иелтелеса она опять застала в классе с папиросой. Сара грозно нахмурилась, он тут же бросил папироску на пол и раздавил, как ядовитое насекомое. Таков был их обычный ритуал, повторявшийся при каждой встрече и доставлявший удовольствие обоим. Она заняла место в середине составленных полукругом стульев и громким «учительским» голосом сказала: – Добрый день, дамы и господа. Восемь голосов ответили хором: – Добрый день, миссис Кокрейн. – Общий разговор сразу же возобновился. – Где Наташа? – спросила Сара, наклонившись мистеру Йелтелесу. Он взглянул на нее с безмятежной улыбкой и пожал плечами. Его брови поднялись чуть ли не до линии серебристо-седых волос. – Еще нет, – ответил он, после чего перешел на свой обычный, хорошо заученный репертуар: – Нужны подтяжки? Пуговицы для воротничков? Чулки по шесть центов, хороший гешефт. – Мы это позже обсудим. Рашель? Мы все хотим послушать, о чем вы говорите с Катриной. Постепенно шум в комнате стих, участники дискуссии перестали говорить все разом и стали слушать друг друга. Смуглый красавец Константин, армянин из Турции, темпераментно жестикулируя, рассказал о том, как ему приходится отражать амурные поползновения жены хозяина. В Америку Константин приехал шесть лет назад и начал работать продавцом газет, а теперь служил официантом в русской чайной и впитывал в себя, как губка, ученые споры посещавших ее интеллектуалов левого толка. Константин хотел поступить в городской колледж, а потом стать драматургом: это была мечта его жизни. Однако была у него и более скромная задача – соблазнить Рашель, – причем он считал, что проделал уже больше половины пути к достижению цели. – Ну хватит, – недовольно огрызнулся мистер Клейман, обойщик. – Ja [7], хватит, – поддержала его жена. Им хотелось обсудить более насущную житейскую проблему: следует ли миссис Клейман отказаться от работы на табачной фабрике, чтобы завести ребенка, или продолжать трудиться, чтобы супруги получили возможность переехать в более комфортабельную квартиру. Спор закончился именно так, как заканчивались все споры, имевшие хотя бы отдаленное отношение к денежным делам: все посмотрели на миссис Кокрейн. Последнее слово всегда оставалось за ней. Сара никогда даже намеком не упоминала о своей личной жизни, никто из ее учеников не знал, как она проводит время вне Форсайт-стрит. Она старалась одеваться как можно проще и ездила на работу, пользуясь надземной веткой метрополитена на Третьей авеню. И тем не менее, хотя она понятия не имела, как это произошло, всей общине стало известно, что миссис Кокрейн – очень состоятельная дама. Это сделало ее предметом всеобщего любопытства. Для них она стала сверкающим символом американского успеха, а тот факт, что она тоже приехала в Соединенные Штаты из Старого Света, лишь усиливал ее притягательность. В разговоре выяснилось, что Клейманы хотели бы переехать в трехкомнатную квартиру на Кристи-стрит, потому что там есть плита, ванная комната и ватерклозет, но арендная плата составляет тридцать долларов. – А вы не думали завести ребенка? – напрямую спросила Сара. В ее классе всегда царила полная откровенность. Мистер Клейман ответил: – Ну… вы же понимаете, нам бы очень хотелось, мы об этом мечтаем, мы ждали… И тут миссис Клейман вдруг ударилась в слезы. Всем стало неловко. – Ну что ж… – тихо начала Сара, – пожалуй, о Кристи-стрит нам лучше позабыть. Миссис Эйкерз рассказала мне о жилом доме на Эй-авеню с двухкомнатными квартирами по двадцать два доллара в месяц. Правда, ватерклозетов у них нет, но дом чистый и район приличный. Могли бы вы платить на семь долларов больше, чем сейчас, как вы думаете? Если да, то вы могли бы уйти с работы и завести ребенка. Ее предложение было единодушно одобрено. План показался всем безупречным, а миссис Клейман добавила, что могла бы заработать семь лишних долларов в месяц и даже больше, сидя дома и пришивая кружевные воротнички к английским блузкам для швейной мастерской, в которой работала Рашель. Восемь пар глаз уставились на Сару с таким восхищением, словно это не она, а сам Морган [8] лично посоветовал им, как лучше устроить их финансовые дела. Сара, чтобы отвлечь от себя внимание, спросила Рашель, как идут дела в мастерской. Это был опрометчивый шаг. Рашель была членом местного профсоюза, и ее пламенные речи, обличавшие алчность и жестокость администрации, с каждым разом становились все более громкими и пространными. Сара попыталась направить разговор в другое русло, но вдруг, случайно повернув голову, заметила стоявшую в дверях Наташу. – Входи, – позвала Сара. – Иди сюда, Таша, присоединяйся к нам! Разговор продолжался без передышки, пока Наташа бочком пробиралась между стульями, чтобы занять свое привычное место рядом с мистером Йелтелесом. Сара приветливо улыбнулась ей, но девушка наклонила голову и еще плотнее закуталась в шаль. – С тобой все в порядке? – спросила Сара. Наташа решительно тряхнула головой, не глядя ей в глаза. Нет, с ней явно что-то было не в порядке, она была сильно расстроена. Сара перестала прислушиваться к обсуждению спектакля, поставленного в новом театре на Бауэри-стрит [9], и в конце концов распустила класс на десять минут раньше положенного времени. Мистер Йелтелес, как всегда, хотел поболтать с ней после урока, но на этот раз Сара не могла себе позволить выслушивать его «майсы» [10], стоя под дверями классной комнаты, пока он курил свои папиросы. Когда Наташа поднялась, чтобы уходить, Сара задержала ее. – Останься, нам надо поговорить, – предложила она, схватив холодную руку девушки, пока остальные прощались и по одному выходили из класса. – Что случилось? У тебя расстроенный вид. Блестящие черные глаза скользнули в сторону, избегая ее взгляда. – Нет-нет, все в порядке. Извините за опоздание. Я не могла прийти раньше. – Пойди сюда и сядь. Сара указала на деревянную скамью, тянувшуюся вдоль стены. Девушка заколебалась, но в конце концов все-таки села. Сара следила за ней с недоумением. Наташа всегда была молчалива и держалась замкнуто, но Сара считала, что в последнее время они стали друзьями, а сейчас ее как будто подменили. – Ты не заболела? Наташа отрицательно покачала головой. – Тогда в чем же дело? Почему ты опоздала? Губы у Наташи дрожали, казалось, она вот-вот заплачет. Шаль соскользнула у нее с плеча, девушка потянулась за ней, и Сара увидела, что рукав ее ярко-красного платья разорван до локтя. – Таша! Что случилось? – Она схватила девушку за плечи и заставила ее посмотреть себе в глаза. – Тебя кто-то обидел? Скажи мне! – Да, да… Закрыв лицо руками, Наташа быстро заговорила на причудливой смеси немецкого, русского и румынского. Сара схватила ее за запястья и заставила опустить руки. – Говори по-английски, Наташа, – строго приказала она, встряхивая девушку за плечи. – Расскажи, что с тобой произошло. Судя по виду, Наташа была на грани истерики. – О миссис Кокрейн, мне так страшно! – Почему? – Мужчина… он ходит за мной. Сегодня он застал меня одну и он… трогал меня. Я вырвалась и побежала, а он сказал, что меня поймает! – Боже милостивый! Кто он такой? Ты его знаешь? – Нет. Он похож на грека или на турка, я не знаю. Он такой большой… сильный… – Что он тебе сделал? – Он трогал меня вот здесь, – Наташа указала на свою грудь. – Я возвращалась домой с работы – поесть что-нибудь перед уроком. В подъезде моего дома никого не было, и он поймал меня там. Наташа жила одна в доходном доме на Четвертой авеню, в убогой комнатушке. – Ты говоришь, что он преследовал тебя и раньше? – Да, часто. – И ты никогда никому о нем не рассказывала? – Нет. До сих пор он меня не трогал, он только… говорил. А теперь я боюсь идти домой, – пожаловалась Наташа. Она опять закрыла лицо руками. Сара обняла ее за плечи и выждала, пока Наташа не перестала дрожать. Потом она помогла девушке подняться на ноги. – Идем, мы должны все рассказать мистеру Мэттьюзу, а потом обратимся в полицию. – В полицию? Нет! Сара увидела страх, промелькнувший в черных цыганских глазах Наташи. – Но они тебе помогут, Таша. Не надо бояться, с тобой ничего плохого не случится, я обещаю. Ведь ты мне доверяешь? – Да-да, вам я верю, но… – Тогда идем. Мы вместе поговорим с полицией. Они разыщут этого человека, и ты будешь в безопасности. Сара протянула руку. Помедлив минуту в нерешительности, Наташа взяла ее, и обе женщины вместе поднялись по лестнице. |
||
|