"Ричард Длинные Руки — пфальцграф" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Сэр Растер за ужином сообщил, что он-де не увязал в цепких нежных женских лапах, а, как настоящий жаждатель подвигов и рыцарской славы, успел узнать, как здесь и что. В смысле, ближайший сосед, который Инкризер, увещеваниями сэра Ричарда признал себя вассалом, а вот тот, что чуть левее, сэр Тирол, и не подумал до сих пор поспешить с изъявлениями верности и преданности.

— Да и вообще, — закончил он многозначительно, — ваше возвращение должны заметить…

— Это в каком смысле? — спросил я. Он загоготал.

— В прямом! Либо загородный дом соседа поджечь, либо его дочерей… гм… не при леди будь сказано, либо еще что благородное учудить, на что простой люд не способен.

— Ну-ну, — ответил я, — дочерей восхотелось? А как же леди Мариэлла?

Он нахмурился, зыркнул на хитро улыбающуюся леди Беатриссу и двух ее всегда молчаливых спутниц, о которых я знал только, что они «знатного происхождения».

— Так то не считается!… То ж не любовь!

— Верно, — согласился я. — Любовь — это нечто… нечто…

— Вот-вот, — поддержал он с жаром, — любовь — это нечто.

— Да, — подсказал я, — это как любовь к Родине. Сэр Растер приосанился, взгляд гордый.

— Да, — согласился он с достоинством, — любовь — это не баран накашлял. Любовь как война! Легко начать, тяжело закончить, невозможно забыть…

Леди Беатрисса сказала с милой ехидцей:

— Любовь зла. Что на руку сэру Растеру.

За столом кое-кто врубился и хохотнул, я вступился за сэра Растера:

— Когда мало времени, тут уже не до дружбы — только любовь. Страстная, безумная!

Сэр Растер взглянул на меня с благодарностью, а леди Беатрисса вздохнула, скромно потупив глазки:

— Безумная любовь, безумная любовь… а потом удивляемся: «Откуда дураки берутся?»

Я ощутил то привычное состояние, когда в попытке защитить святое начинаем изгаляться над ним же, чтобы не показать себя слюнтяем, рохлей, слабаком, ведь сильные не страдают, а приходят и берут, сам проговорил легко, со смешком:

— Вера, Надежда и Любовь вместе могут свернуть горы, если по отдельности пообещать на них жениться.

Все засмеялись, сэр Растер и леди Беатрисса особенно громко и жизнерадостно, а я вдруг ощутил, что вообще-то я трус. Мало того, что страшусь любви, но еще и оплевываю ее, как туповатый подросток, что старается выглядеть крутым и циничным.

— А где мой маленький золотой шмель? — спросил я. Леди Беатрисса спросила с наигранным удивлением:

— Шмель?

— Франсуаза, — уточнил я. — Я соскучился по этому счастливому ребенку.

Ее лицо застыло, голос прозвучал очень ровно и контролируемо:

— Она занимается в своих комнатах со своими учителями. Пора девочке начинать вести себя как будущая леди.

Обед подошел к концу, леди Беатрисса ушла в сопровождении своих девиц. Я поймал себя на мысли, что раньше как-то не замечал их, да и появлялись они редко, а теперь постоянно мозолят глаза. Словно охрана, приставленная строгими родителями к дочери-девственнице.

Я рассеянно допил вино, собрался было отправиться в тайную комнату Луганера, однако сэр Растер увязался за мной хвостом. Мне он показался смущенным и расстроенным, пришлось свернуть по дороге в комнату, которую я занимал раньше.

Растер тут же велел слуге принести вина, я раздевался и развешивал на стене доспехи Арианта, а он рухнул за стол и продолжил свой бесконечный пир.

— Хорошо поговорили, — проворчал он. — Особенно за любовь. Хоть и непонятно, что это.

Я хотел сказать, что женщины придумали проституцию, чтобы им платили за секс, мужчины придумали брак, чтобы им не платить за секс, поэты придумали любовь, чтобы все это не выглядело так отвратительно, но лишь пробормотал:

— Умом холодным сами гасим любовь горящую свою, и каждый сам себе Герасим и топит сам свою Му-му.

Сэр Растер вскинул голову:

— Прекрасно сказано! Это вы?…

— Нет, один бард в моем королевстве. Подметил, что любви боимся и шарахаемся от нее. Потому я втройне уважаю вас, сэр Растер, что так свято и трепетно несете свою любовь через графства и королевства!

Он с мрачным видом кивнул, взглядом старается со мной не встречаться, со стуком опустил на стол опустевший кубок, зло рявкнул, чтобы принесли новый кувшин, да чтоб полный и побольше. Мальчишка понесся выполнять заказ, хмурое лицо рыцаря стало совсем несчастным. Он покряхтел, словно старался усидеть на остром гвозде, взгляд в столешницу, голос прогудел совсем тихо:

— Вообще-то никакой леди Мариэллы нет, сэр Ричард…

Я поинтересовался осторожно:

— А… платок? Он отмахнулся:

— Это было давно, очень давно. Я ехал по пыльной пороге на красивом белом коне, но он был в пыли и в пятнах крови: я зарубил в схватке троих. Я тоже в пыли, устал, измучен, доспехи измяты и посечены, но я был молод и все равно держался в седле, как гордый степняк… И тут нас обгоняет пара разодетых в дорогие бархаты всадников, за ними мчится карета. Я успел только увидеть, как чуть сдвинулась занавеска в крохотном окошке, выглянула женщина… Меня как огнем обожгло, а она чуть погодя украдкой высунула руку и выронила этот платочек… Я погнал коня вперед, как будто кто-то может перехватить, подхватил на скаку, прижал к губам! Какой это был запах, сэр Ричард… Сейчас, конечно, от него ничего не осталось, но я все равно его чувствую.

Он умолк, совсем пристыженный, взглядом старался со мной не встречаться. Суровое лицо впервые потеряло каменность, острые черты смягчились.

— Сэр Растер, — проговорил я с трудом, — вы… подлинное зерцало рыцарства.

Он взглянул на меня украдкой, в глазах недоверие.

— Это вы… в каком смысле?

— Господи, да бывает ли более возвышенная и верная любовь, чем у вас к этой даме? Вы даже имени ее не знаете, но служите ей верно и преданно все годы. Менестрели, узнав вашу историю, уже сложили бы яркие баллады! Завидую вам светлой завистью… У меня такой любви, увы, не было.

Он пробормотал:

— Вы очень юны, дорогой друг.

— Не знаю, — ответил я. — Мне кажется, это зависит не от возраста. Наверное, я слишком уж хлебну; рыночных отношений, измарался в демократии. Мое поле, на котором должны расти дивные цветы любви истоптано даже не конями, а… даже не знаю, не знаю. Совсем недавно был влюблен по уши в одну знатную даму, думал, помру от горя, но прошло совсем немного времени, и все перегорело… На пепле, правда, еще не выросла молодая трава, но семена уже падают, чувствую даже, как прорастают.

— Это же прекрасно!

— Ну, в общепринятом смысле да. Для здоровья это полезно. У всех так. Только у рыцарей должно быт иначе. Красивее, благороднее, возвышеннее. Как вот у вас, сэр Растер.

Он вздохнул:

— Ну…

— У вас есть мечта, — сказал я тоскливо. — Есть некий зов… Вы еще можете ее встретить, покажете ей оброненный ею платок, с которым обошли полсвета и совершили подвиги. А что я? Вспомню, каких служанок таскал на сеновал?… Кстати, я тут заприметил пару пышечек… Вы с этим уже разобрались? Он помотал головой:

— Только пощупал одну. Нет, двух. Одну хорошо пощупал, а вторую только полапал. Дел тут много. Но сегодня не упущу это блюдо, не упущу!… В кувшине что-то осталось? Допьем, а то неприлично хорошее вино слугам, а потом отправимся на охоту… Я знаю, где они вышивают, у них и кровати там рядом прямо за пологом.

Я спросил с недоумением:

— Я думал, вы про охоту на дичь… Он отмахнулся:

— Да одно другому не мешает. Молоденькие служанки — та же дичь. Но лучше не на охоту, а проехаться к барону Тиролу. Он не приехал к вам как к сюзерену, а это уже вызов. Все права на Сворве перешли к вам, тут уж неважно: по указу короля или по договору о помолвке с леди Беатриссой. Он обязан принести такой же оммаж, как приносил барону де Бражеллену.

— Хорошо, — сказал я уже с нетерпением. — Завтра утром съездим. Как о личной услуге попрошу вас, сэр Растер, проследить, чтобы наши рыцари были вполне…

— Готовы?

— Да, а то дорвутся до теплых постелей и мягких служанок… Он хмыкнул.

— Леди Беатрисса хорошо ведет хозяйство! Все работают, как муравьи, но заморенных работой нет. Все сытенькие, пухленькие, веселые. Так что наших ребят понять можно. Да и служанки не против, еще как не против.

— Сэр Растер…

Он поднялся, с грохотом задвинул стул.

— Да это я так, к слову. Прямо сейчас пойду проверю. А то молодежь вся такая: на третий день замечают что, кроме вина, с собой ни одеял, ни огнива, даже кони не перекованы…

Дверь захлопнулась, я полежал, закинув руки за голову. В воспаленном мозгу сразу же начали всплывать картинки прекрасного лица леди Беатриссы, вот она смотрит снизу вверх, роскошные волосы разметались по подушке, вот дышит все чаще и чаще, вот фиолетовые глаза темнеют, наливаются страстью…

Ругнувшись, зло напомнил себе, что леди Беатрисса держится отстранение, а испуг в ее глазах растет. Здесь и страх потерять себя, и страх потерять свой замок, и вообще страх неведомого, что за моими плечами.

А сам я не должен ли страшиться потерять себя? Ведь утонуть в ее объятиях, наслаждаться этим счастьем — это отрезать или надолго отложить дорогу на Юг. Мы осуждаем доблестного Галахада, попавшего в любовный плен к той нимфе или фее, сочувствуем, но и осуждаем доблестнейших героев, не вылезающих из спален прекрасных жен или любовниц, а песни слагаем о Роланде, что оставил прекрасную невесту, ушел в бой, а когда погиб в Ронсенвальском ущелье, то прощался не с невестой, которую вообще-то нежно любил, а со своим мечом.

Было героическое время, когда подвиги — это все, а любовь на втором плане, потом народ измельчал, и любовь вышла вперед, а я вот родился вообще в преподлейшее время, когда и любви не осталось, а только секс, причем уже и неважно, с кем или даже с чем, лишь бы оргазм…

Я выругался, вскочил, разъяренный на такую сволочь, какой являюсь я сам, заметался по комнате, хватая и напяливая на себя доспехи Арианта, цепляя молот, меч, лук.

Мелькнула мыслишка, что надо бы по дороге заглянуть к служанкам, потрахать, это и снизит уровень бьющих в мозг гормонов, и как бы воздвигну барьер между собой и леди Беатриссой…

Выругался еще громче и злее. Ну что за скот, любой подленькой мысли найду оправдание. Просто хочу кого-то трахнуть, при чем здесь барьер? Уже ставил, до сих пор вспомнить стыдно. Да и она ставила, тоже краснеет и глаза виновато опускает.