Глава 3

Вошли трое слуг, в руках кипы одежды, за ними маленький чопорный человечек в белом, тоже с жабо, весь в фижмах и в роскошнейшем парике. Мне он показался еще больше, чем милейший лекарь, похожим на постриженного и украшенного цветными бантами пуделя.

– Мое почтение, маркиз, - сказал он и, сорвав с головы огромную шляпу с перьями, цветами и лисьим хвостом, исполнил изумительный по сложности танец, приплясывая, подпрыгивая и смахивая шляпой пыль с туфлей.

Я чувствовал себя неловко, стою, как дурак, и пялюсь на такое сложное представление, человек вон аж губу закусил, чтобы ничего не пропустить и нигде не сбиться.

– Здорово, - сказал я и, удержавшись, чтобы похлопать и бросить ему монету, добавил с ноткой восхищения: - Дивное искусство, сэр! Я еще не видел человека, который мог бы… да…

– Спасибо, сэр…

– Ричард, - снова представился я. - Ричард Длинные Руки.

– Спасибо, сэр Ричард. Я в какой-то мере должен владеть сложным искусством лучше, чем большинство.

– Вы уже владеете! - воскликнул я.

Он польщенно улыбнулся.

– Благодарю вас, маркиз. Я личный портной его высочества герцога Людвига, мастер Гандлер.

– Раз вас видеть, мастер Гандлер, - сказал я. - Вы просто великолепны!

Еще раз учтиво поклонившись, он оглядел меня весьма критически, потом подобрел, крикливым фальцетом начал отдавать распоряжения слугам тем тоном, что исключает неповиновение.

Двое слуг быстро одели меня в роскошный камзол, третий умело зашнуровал туфли, но не успел я сказать спасибо, как мастер Гандлер завопил негодующе и замахал руками. С меня торопливо все сняли, мастер Гандлер указал, что именно примерить на этот раз, нет, и это не годится, такому рослому и молодому больше идут спокойные цвета, быстро несите штаны мягких тонов…

Я терпел, принужденно улыбался, наконец портной герцога оглядел меня с головы до ног и сообщил с некоторым удовлетворением:

– Вот теперь можно на обед даже к королю!

Я поклонился.

– В восторге от вашего утонченного и, я бы сказал, изысканно артистического вкуса! Я сразу увидел, даже ощутил всеми фибрами великого мастера, едва вы переступили порог.

Он посмотрел на меня польщенно, но и с недоверием.

– Да? Вы это заметили? Как?

– Еще бы, - сказал я с жаром. - Вы не следуете моде, а идете впереди, создавая и оформляя неясные желания и мычания большинства в предельно четкие и законченные формы! Вы первым решаетесь опробовать свой уникальный дизайн…

Он покраснел от удовольствия, расцвел, глаза стали масляные, поклонился и, совсем застеснявшись, сказал уже совсем другим голосом:

– Спасибо! Так редко удается отыскать истинного ценителя… К сожалению, оставляю вас, сэр! Побеседуем, когда выпадет случай. До обеда совсем немного.

– Что на обед? - поинтересовался я.

Он улыбнулся, давая понять, что понял шутку, поклонился и вышел. Слуги, как мыши, исчезли следом. Я все же подошел к зеркалу и всмотрелся в себя, я ж маркиз, а раз так, надо маркизить правильно, а то кто знает, как у них поступают с самозванцами.

Вообще-то хорош, хорош. Главное, что ценится в маркизах любого ранга - крупный. Думаю, непросто было подобрать костюмы такого размера. Для простого человека что самое важное в феодале? Понятно, рост. В президентской гонке в Юсовии всегда побеждали более рослые особи. Простой человек смотрит на своего буша и сравнивает его с другими маркизами. Ага, наш выше! Значит, лучше…

Я повертелся перед своим отражением, как модница, привыкая к незнакомому крою, подвигал руками, вспоминая, как при Петре Первом мушкетеры взмахивали шляпами. Ладно, надо сразу объяснить, что я из медвежьего края, не всему обучен. Нас батюшка учил сразу в рыло давать, это тоже надо сообщить сразу во избежание…

Снаружи донесся рев труб и грохот барабанов, я тут же метнулся к окну. По площади перед дворцом в ногу шагают по двое знаменоносцы, пять пар, за ними в красно-синих костюмах с широкими белыми воротниками офицеры в красивых шляпах с длинными перьями.

Навстречу двигаются такие же, только цвет знамен другой. Все под тот же победный рев труб сошлись, потопали на месте, глядя друг на друга, разом повернулись к дворцу. Я поспешно отодвинулся, пусть не видят, что за их сложным ритуалом наблюдает еще и чужак, вдруг это некое священное действо.

Из-за дворца выехали на легких рысях конники, роскошно одетые, горделивые, каждый откинут корпусом назад, в руках по знамени. Впереди вообще рослый красавец, весь в красном, конь тоже накрыт пурпурной попоной, он единственный, кто без знамени.

Пешие дружно кричали нечто радостное, передний всадник милостиво вскинул руку. Ему закричали еще громче, а затем заорали и остальные всадники. Я думал, что выметнутся в распахнутые ворота, но всадники сделали полный круг по площади перед дворцом и остановились.

Я слышал, как из окон справа и слева радостно визжат женщины, на балконах тоже ликующие вопли. Наконец из конюшни выехала повозка… да какая повозка, настоящая карета, богато украшенная, два окошка по сторонам и третье, самое большое, над дверью!

Разодетый, как фельдмаршал, слуга поставил скамеечку. Из ворот дворца вышла женщина в платье до пола, хвост за нею несет мальчишка, одетый не менее богато, чем лакей. Двое офицеров, торопливо спешившись, помогли женщине взойти по ступеньке в карету.

Я видел, как она тут же задернула занавеску, карета тронулась с места, а всадники, выстроившись в две линии, поехали справа и слева. Те, кому места не хватило, держались в авангарде или арьергарде.

Комната моя, похоже, угловая, в другой стене еще два окна, огромных и светлых, доносится птичий щебет, плывет запах роз. Я не рассчитывал ничего интересного увидеть, кроме сада, а из меня еще тот Мичурин, но подошел к окну и раскрыл рот в удивлении.

Изумительный парк, фонтаны, красиво закрученные аллеи, предназначенные не для перемещения с места работы к дому и обратно, а для неторопливых прогулок вокруг роскошных клумб, облицованных дорогой плиткой бассейнов, еще там скамьи вдоль аллей, фонтаны и еще раз фонтаны: от величественных до совсем крохотных.

Постройки, что по ту сторону всего этого великолепия, тоже не сараи, а если и сараи, то выполненные с шиком, мастерством и избытком свободного времени, когда можно медленно и любовно работать над каждой деталью. В глаза бросается добротность зданий, даже если в них угадывается чисто прикладное назначение, типа прачечных или пекарен, а затейливые башенки над ними возведены явно не по необходимости, а от нехрена делать.

Сад не менее прекрасен: ухоженные деревья, декоративные кустарники, пышные клумбы, беседки для фривольного уединения, однако по ту сторону сада нечто куда удивительнее: к небу поднимается величественная башня-пирамида с плоской крышей, а снизу ведут наверх ступеньки. Даже отсюда видно, что настоящие: стоптанные, протертые посредине, где ступают чаще всего.

За моей спиной двери распахнулись, вошел рослый красавец в расшитом золотом красном мундире и громко провозгласил:

– Герцог Людвиг, владетельный хозяин Бингенгейма, барон Вальдека, ландграф Дармштадта, ландсрат Лифтгондии и лантег маркизата Черро!

Я почтительно ждал. В коридоре послышались неспешные шаги. На пороге появился очень дородный невысокий человек в большом белом парике с крупными локонами, сутулый от старости, крупное характерное лицо в глубоких резких морщинах, но без мелочной сеточки, даже мешки под глазами гладкой поверхностью больше похожи на наплывы воска или льда. Одет с той небрежностью действительно богатого человека, который предпочитает пышно и ярко наряжать слуг, а сам ходит в том, что ему удобно.

Герцог тоже похож на пуделя, только старого, толстого, важного, который уже не стрижет бока, напротив - укрывает зябнущие старые кости цветными попонками.

Двигаясь медленно, он сделал два шага, я торопливо поклонился со всей куртуазностью.

– Ваша светлость, - произнес я совершенно искренне, - я обязан вам жизнью!.. Моя признательность не имеет границ…

Он усмехнулся, улыбка преобразила его суровое лицо, сделала моложе и доброжелательнее. Глаза сощурились, от уголков разбежались веером лучики.

– Пустяки, - произнес он. - Нам это ничего не стоило!.. Просто подобрали и перевезли во дворец. А здесь ваш молодой организм показал себя как надо… Садитесь, сэр Ричард.

Из коридора вбежал слуга и моментально придвинул герцогу кресло. Тот опустился на мягкое сиденье, даже не проверив, там ли оно уже. Глаза внимательно изучали меня, я сел напротив и дисциплинированно ждал. Раз уж я маркиз, то нечего с маркизьим рылом лезть с вопросами к самому герцогу.

– Вы прекрасно показали себя, маркиз, - продолжил он, его серые глаза изучали меня очень внимательно и с настороженностью. - У вас были серьезные противники, мои люди осмотрели их вооружение. Вы справились… и если бы не падение с такой высоты… м-да, вы могли бы захватить весь корабль!.. Увы, в багерах предусмотрены механизмы саморазрушения, чтобы не попали в чужие руки… Вы этого не знали…

Я сокрушенно развел руками, настороженно стараясь понять, что мне приписывают еще. Пожевал губами с виноватым видом и снова развел руками. Мол, вы правы во всем, а я - дурак, нет оправданий.

Герцог доброжелательно посмеивался, глаза лучатся добротой, а я, несмотря на всю настороженность, все больше проникался к нему доверием. Возможно, и не последняя сволочь на свете. Похож на тех, кто уже достаточно награбил и наворовал, теперь давно живет респектабельно, дети в престижных вузах Оловянных островов, а сам вжился в роль хлебосольного барина, к тому же меценатствует, филантропствует и даже благотворительствует.

– Ваше воинское искусство выше всех похвал, - произнес он после паузы. - Мои слуги доложили, что все убиты вашим оружием. Неясность была в том, что одни убиты на несколько часов раньше, чем остальные…

Я снова развел руками.

– Что делать, не мог я простить обиды! Решил вернуться, а там… была не была!

Он усмехнулся.

– Чуть-чуть не получилось это… в смысле «не была». Но вы успели в самый последний момент. Эх, молодость, безрассудная молодость! Неужели и я таким был?

Я посмотрел в его лицо, стараясь угадать его мысли и желания, сказал льстиво:

– Ох, сэр, я боюсь и представить, каким вы были! Я же вижу огонь в ваших глазах. И каким бы вы ни прикидывались сейчас благодушным, но я вижу, вижу, как вы куролесили в свое время…

Он довольно засмеялся, погрозил пальцем.

– Только не говорите такое при моих домашних. Все привыкли меня воспринимать старым и толстым. Им трудно представить, что и я когда-то был молодым.

– Молодость прекрасна в любом возрасте, - возразил я. - А вы молоды, сэр!

– Если бы не ошибки молодости, - проговорил он с легкой иронией, - то о чем бы мы вспоминали в старости? И вообще, не будь этих ошибок, нас с вами было бы меньше.

– В каждом возрасте свои прелести, - сказал я, - но в молодости вы попробовали еще и чужие!

Он довольно жмурился, как кот на теплой печке, я чувствовал, как напускная доброжелательность переходит в искреннюю. Все старперы любят, когда намекают на их бурную молодость, этим они отыгрываются за свою третью молодость: когда зубов уже нет, но укусить еще хочется.

– Только с годами понимаешь, насколько правильными были ошибки молодости, - произнес он загадочно. - Эх, маркиз… Мне бы вашу молодость… Чувствуете ли вы себя готовым к обеду за общим столом?.. Или предпочитаете трапезу здесь?

У меня едва не вырвалось, что сюда, конечно, сюда, нужно прийти в себя, однако задавил в себе трусливенькое и ответил мужественным голосом:

– Конечно, сэр Людвиг, если вы сочтете меня достойным… я хотел бы удостоиться чести присутствовать за общим столом!

Он заулыбался шире.

– Прекрасно! Обед у нас через полчаса. Вы услышите гонг.

Я поинтересовался:

– Переодеваться не надо?

Он переспросил:

– Простите?

Я пояснил неуклюже:

– Да у нас начали было заводить моду переодеваться к обеду. Не знаю, приживется ли.

Он наклонил голову к плечу, подумал:

– Лучше бы не прижилась.

– Меня это тоже достает, - признался я.

Он улыбнулся.

– Думаю, это нравится только женщинам. Не проговоритесь о такой дури моей дочери. Она слишком уж старается следовать моде. Как по мне, нет ничего лучше старых добрых обычаев!

Я поддакнул:

– Абсолютно верно, сэр Людвиг! Старых, добрых, а главное - проверенных временем.

Он посмотрел на меня уже с искренним дружелюбием, как на сообщника.

– Отдыхайте, сэр Ричард, набирайтесь сил. Ха-ха, перед обедом!

Он отступил, поклонился, собираясь уходить, но умные и все еще внимательные глаза перехватили взгляд, который я бросил на молот. Победная улыбка скользнула по губам.

– Интересуетесь, как ваше оружие оказалось здесь?

– Ну… - промямлил я. - Вообще-то да, если честно.

Он улыбнулся еще шире.

– Все отцепили еще там, где вас обнаружили без сознания. Но тут же поняли, что это именное, не унести без вас. Пришлось снова молот на прежнее место, перевязи с мечом и луком через ваши плечи… не совсем удобно было тащить вас при оружии, но не оставлять же!

– Спасибо, - сказал я.

Он отмахнулся.

– Пустое. А тут, понятно, вас сперва занесли в угол и отцепили молот, сняли перевязь с мечом и тулу с луком. А потом уже в постель, и наши лекари занялись вашими ранами.

– Очень точное решение, - сказал я и прикусил язык, вдруг да у них у всех такие штуки, вот и знают, как с ними обращаться. - Спасибо!

Он ушел, победно улыбаясь, на пороге обернулся.

– Сэр Ричард, можете на обед приходить даже без молота, ха-ха!.. Хотя я понимаю, путешественники вроде вас привыкают к таким вещам.

Я улыбнулся еще шире, поклонился, разводя руками. Мол, как солдат солдата я понимаю наши мужские шутки, недоступные пониманию светских вертопрахов, женщин, детей и попугайчиков.

До обеда я, обследовав комнату, бегал от окна к окну и старался подслушать обрывки разговоров. Кто не хочет умереть от жажды - должен пить из всех стаканов. Даже конюх или стряпуха могут сказать что-то полезное и важное, а в моем положении все полезное и все важное.

Странное ощущение, когда увидел танцующего в изысканных поклонах портного, а затем и герцога, росло и усиливалось по мере того, как рассматривал сад, обширный двор и гуляющую публику. Очень уж все красиво и нарядно, все ухоженные, воспитанные, веселые и говорливые, а дамы так просто без устали щебечущие, обмахивающиеся роскошными веерами.

Дворец, праздничная толпа, яркие цвета, как будто смотрю из окна на живую клумбу цветов, где все оттенки подобраны в изумительной пропорции. Что-то опереточное в этой праздничной жизни, вот-вот пойдут в удалой пляс, высоко вскидывая ноги…

Наконец раздался могучий бас медного гонга, я почти увидел этот огромный таз, в который бьют колотушкой. Ударили один раз, но звук неспешно течет и течет по коридорам, залам и вываливается из окон. Я оглянулся на меч и лук, как-то не слишком с моей одеждой. Зато пояс смотрится очень даже неплохо. Можно сказать, прибавит деловитости и мужественности, а то слишком уж я какой-то мягкий.

Пряжка щелкнула, я оглядел себя в зеркало, ладно, толкнул дверь, открылся обширный коридор, стены облицованы дорогими породами дерева и украшены широкими накладками из золота. Портреты в тяжелых рамах выстроились вдоль стен в чинную, но строгую шеренгу.

На том конце коридора показался человек в цветах этого дома, издали отвесил поклон.

– Простите, господин, задержался…

– Ничего, - ответил я благосклонно, - я только вышел. Веди к яслям.

Он растянул рот в улыбке, нужно смеяться, когда господа шутят, повернулся и осторожно пошел вниз по лестнице, все время оглядываясь, не слишком ли быстро, не слишком ли медленно, удобно ли мне, а я сохранял на лице благожелательно-рассеянную улыбку, а мозг спешно переваривает присланную глазным нервом информацию.

Лестница поистине королевская: широкая, ступени укрыты красным бархатом с золотой окаемкой, перила массивные и блестящие, удерживаются на резных тумбах, покрытых лаком и настолько блестящих, словно их только что протерли влажной тряпкой. Но здесь все блестит так, будто в мире не существует пыли.

Внизу роскошнейший холл, мы прошли два зала, перед дверью последнего застыли двое богато одетых слуг, одежды чистые, нарядные, а сами слуги вымытые, подстриженные, ухоженные. При нашем приближении разом отворили двери, один из них провозгласил:

– Маркиз Ричард!

Я вошел степенно, лицо приподнято, весь из себя величавая важность. Зал длинный, оформлен в приглушенных тонах, продолговатый стол, за одним концом уже приступил к трапезе герцог, все так же сгорбленный, в той же богатой одежде.

На другом конце стола свободное кресло. Я подошел, почтительно кланяясь, герцог кивнул и взглядом велел занять то место.

Я послушно опустил зад не на самый краешек, я ж не слуга, но и не развалился, как поступил бы перед герцогом грандгерцог или что тут у них есть.

– Я всегда начинаю первым, - буркнул герцог. - Эти лентяи вечно опаздывают… Я говорю о своем внуке Эйсейбио и дочери Элизабет. Один не может на облака насмотреться, другая все наряды меняет… А, вот и Эйсейбио!

В распахнутые двери вошел церемониймейстер и провозгласил громко:

– Сэр Эйсейбио, граф Торино!..

Следом вошел среднего роста мужчина с крупным породистым лицом, как у герцога, несомненное фамильное сходство, выделяются небольшие растопыренные усы и крохотная бородка, даже не бородка, а намек на нее. Подбородок удлиненный, массивный и мужественно раздвоен, и пятнышко шерсти устроилось как раз посредине. Он выглядел бы полководцем на отдыхе, если бы не бледное пресыщенное лицо, пухлые губы капризного ребенка и отсутствующий взгляд.

На миг он вспыхнул любопытством, когда увидел меня.

– А, тот герой, что уничтожил багер вместе с экипажем?

Я поднялся, щелкнул каблуками и коротко поклонился, не сгибая спины.

– Маркиз Ричард, к вашим услугам.

Он вяло улыбнулся, слуга придвинул ему кресло, так что Эйсейбио оказался как раз посредине между герцогом и мной. Он сел и сказал мне так же вяло:

– Вам уже объявили, в этом доме очень чтут традиции?..

Герцог нахмурился, взгляд его был полон укоризны.

– Ты брал бы пример с маркиза Ричарда! Он не стихи слагает, а избрал стезю, достойную мужчины.

– Ну да, - отмахнулся Эйсейбио, - а чего он тогда здесь, а не сидит и не слушает нотации своего замшелого отца?

Герцог замялся, бросил на меня взгляд с просьбой о помощи. Я быстро прикинул, на какую сторону забора упасть выгоднее, улыбнулся и развел руками.

– В традициях нашего дома рано покидать гнездо и повсюду искать подвиги! А потом уже вернуться к родителю, чтобы получить то ли похвалу, то ли порку. Это уже как решит родитель после отчета.

Герцог довольно крякнул, в глазах зажегся довольный огонь.

– Видишь? Сохранились еще места, где чтят традиции! И где родительская мудрость отвергается не всегда, не всегда!..

Эйсейбио вяло поморщился. Двое празднично одетых слуг на изящно изготовленных носилках, укрытых короткой красной скатертью, внесли нечто невообразимое из птиц, рыб, зелени, гусиных, куриных и перепелиных яиц, паштетов, филе, все уложено в изысканные горки, даже в башенки, все еще несли плавным балетным шагом, чтобы не обрушить великолепие.

Остановились перед герцогом, старший слуга или повар, не знаю, начал снимать с носилок то или иное кушанье и, показав хозяину, перекладывал в его тарелку. Что не поместилось, положил в соседнюю. Все это время слуги с носилками не шевелили даже бровью, словно вырезанные из дерева. Герцог отпустил их небрежным движением руки, а взглядом указал в мою сторону.

Повар посмотрел на меня с вопросом в глазах.

– Желаете перепелку, сэр?

Я изобразил улыбку.

– Я доверяю вашему выбору. Вы сами знаете, что приготовлено в этот раз лучше, а что хуже.

Он запротестовал:

– У нас все готовят очень тщательно!

– Но что-то удается лучше, - уточнил я. - Вот это и положите. Дело в том, что мой желудок все принимает. Но он понимает разницу, когда приготовлено лучше, когда хуже…

Он поклонился, не меняя выражения лица, посмотрел в задумчивости на разноцветье блюд и начал наполнять мою тарелку. Мне показалось, что делает это с большим удовольствием, чем когда перегружал еду в блюдо самому герцогу.

Мы ели в молчании, да это и понятно, разговоры начинаются ближе к десерту. Когда половина блюд нашими стараниями была очищена, церемониймейстер взмахнул рукой, в зал вошли еще двое слуг с носилками, уже наряжены в красное, а на блюдах громоздятся конструкции из жареных птиц, печеной рыбы, живых устриц и всякого непонятного, но пахнущего очень даже, что не сказать весьма и весьма. Все украшено зеленью, а огромная рыбина, стоя на хвосте в толще паштета из гусиной печени, похожего на вулкан Везувий, держит во рту крупное яйцо с блестящей жемчужиной на кончике.

Снова повторилась процедура опознавания блюд, размышления, чего бы из них покушать, трудного выбора и перекладывания на новые чистые тарелки, такие огромные, что из них можно бы кормить бегемотов.

Герцог одобрительно поглядывал, как его внук с аппетитом очищает уже третью тарелку.

– Ничто не делает обед таким вкусным, - заметил он вполголоса, - как пропущенный завтрак.

Эйсейбио проворчал с набитым ртом:

– А что за мода завтракать так рано? Есть надо вовремя.

– Воспитанный человек никогда не ест, - сказал герцог нравоучительно. - Он только завтракает, обедает и ужинает.

Эйсейбио взглянул на меня, как на сообщника, мы примерно одного возраста.

– В столице вас угощают хорошими обедами, - заметил он заговорщицки, - а у нас - хорошими обеденными манерами.

Я дипломатично промолчал, во время хорошего обеда всякий становится консерватором, а здесь каждое блюдо - произведение кулинарного искусства.

Герцог буркнул:

– После хорошего обеда всякому простишь, даже родному внуку. Маркиз, как вы находите гарбюссе по-гессенски?

– Я его еще не нашел, - ответил я смущенно. - Или ее…

Эйсейбио довольно хохотнул, герцог улыбнулся.

– Значит, - заметил он, - вам было чем заняться. Как вам этот паштет?

– Изумительный, - ответил я вполне искренне. - Тает во рту! Вот так воины становятся неженками…

Эйсейбио сказал весело:

– Какие воины? Кому они нужны? А счастье именно в хорошем обеде, хорошем вине и хорошей женщине. Или дурной, это смотря по тому, сколько счастья можете себе позволить.

Церемониймейстер стоит неподвижно, но я видел, как внимательно следит за движениями наших рук и челюстей. В какой-то лишь ему понятный момент он подал знак, и в зал внесли на носилках огромный торт. В половину человеческого роста, хотя сам по себе торт не широк, так, с ведро, но нас разорвет, если съедим хоть половину. Слуги в голубом замерли неподвижно, а повар с ножом и лопаточкой заискивающе заглядывал в глаза герцога, стараясь угадать, с какого бока и в каком месте хозяин восхочет отведать это чудо.

Торт украшен орешками всех сортов, начиная от простого фундука и грецких и заканчивая совсем диковинными, миндалем, зернышками изюма, а еще чем-то непонятным, но, видимо, съедобным. Шоколад и кремы перемежаются, получилась затейливая башенка из темного шоколада с белыми полосками.

Герцог покосился на меня.

– Между хорошим обедом, - обронил он философски, - и долгой жизнью только та разница, что за обедом сладкое подают в конце.

– Изумительно, - сказал я. - Вот эта штука просто тает во рту, а вкус непередаваемый… Что это?

Герцог нахмурился, а Эйсейбио весело фыркнул:

– Это же вилантэн, маркиз!

– Вилантэн, - повторил я. - Запомню. Из чего он или оно делается?

Герцог нахмурился сильнее, Эйсейбио вскрикнул почти ликующе:

– Маркиз! Где вы жили?.. Никто не знает, как подземные ангелы ада делают вилантэн или даже обыкновенную муку, что поднимают на поверхность!.. Я еще могу понять, как выплавляют железо и подают наверх в стальных слитках, но… про вилантэн и прочие вещи лучше не спрашивать! А то рехнетесь. Нужно просто верить в доброту и покровительство великого Самаэля!

Я не успел ответить какой-нибудь дежурной, но любезной банальностью, чтобы сгладить возникшую неловкость и странное напряжение за столом, торжественная музыка вдруг оборвалась, тут же сменившись веселым наигрышем, даже игривым, по залу рассыпались трели и рулады. Герцог повернул голову.