"РИЧАРД ДЛИННЫЕ РУКИ - ГРОССГРАФ" - читать интересную книгу автора (ОРЛОВСКИЙ Гай Юлий)

Глава 4

Слуга поставил на стол поднос с блюдами, второй осторожно опустил кувшин с вином и золотой кубок. Я жестом отослал их, наливать сам умею, прислушался, за дверью послышался удаляющийся топот.

На всякий случай я прикрыл еще и окно, сказал негромко:

- Эодороантазанкр, появись!

Тишина, за окном перебраниваются конюх с плотниками, кричат петухи, доносятся мерные удары молота по железу. Я выждал чуть, сказал громче:

- Эодороантазанкр, твой хозяин призывает тебя!

В комнате тихо и пусто, я сказал еще громче, стараясь, чтобы голос звучал как можно более властно:

- Эодороантазанкт, я, сэр Ричард Длинные Руки, Великий Маг, велю тебе предстать перед мои ясны очи!

За окном слышно даже, как скрипит тяжело нагруженная телега и всхрапывают волы, но в комнате тишина. Неделя после величайшей из битв за свободу королевства Гессен точно прошла, демон Эодороантазанкр за это время уже возродился в боли и муках, ждет моего зова с нетерпением, но…

Черт, мелькнула досадливая мысль, еще подумает, что я его кинул. Пообещал свободу, но не дал, скотина. Все люди лживые, так считают демоны. Лживые и коварные. Правда, он уже увидел, что других я отпустил… С другой стороны, те помельче, я их отпустил, чтобы заманить ребят покрепче, как вот он…

Да что я дурью маюсь, сказал я себе раздраженно. Неужели мне важно, что обо мне думает безмозглый демон?… Не должно быть важно. Просто не должно. Это аномалия и перехлест, когда нам важно даже то, что о нас думает наша собака.

Похоже, здесь мне не там, и все то, что удавалось на Юге, здесь просто не срабатывает. Во всяком случае, демонам вход сюда перекрыт намертво. У каждой воюющей стороны были свои системы, не совпадающие ни в чем важном одна с другой. А жаль, я бы с помощью демонов быстро завел бы и опричнину, и все другие прелести укрепления центральной власти с местным оттенком и армландийскими особенностями.

После обеда прибыли двое лордов из дальних земель, а когда посыльные доложили, что показались знамена передового отряда сэра Вильфрида Альбисхаузена, я распорядился:

- Больше никого не ждем! Сэр Вильфрид, если не ошибаюсь, на другом конце Армландии?

- Точно, - подтвердил Растер. - Но вояка он знатный.

- Если сэр Вильфрид, - сказал я, - сумел перебросить свой отряд из такой дали, то остальные могли еще раньше.

Альбрехт проговорил с сомнением:

- Не мало ли у нас войск…

- Мы разве воюем с Гиллибердом? - огрызнулся я. - Или с другим королевством?

Он покачал головой.

- Когда к стенам замка подходит войско достаточно многочисленное, лорд чаще всего тут же начинает выторговывать условия сдачи. Мы ведь не ради сражений собираем войско?

Я прошипел:

- Тихо!… Не надо разочаровывать героев. Все рвутся в бой, застоялись за зиму. Подвиги им подавай!

- Будут подвиги, - заверил он, - если не соберем войско, что одним видом отобьет охоту воевать.

- Все равно выступаем через три дня, - распорядился я. - У меня слишком много планов, чтобы я тратил все лето на одно лишь усмирение самостийных лордов.

На другой день я собрал прибывших лордов в большом зале.

- Все мы, - заговорил я, - собрались, чтобы наконец-то покончить с раздробленностью Армландии, убрать границы и строить новую, счастливую жизнь. Но будет несправедливо, если на благо Армландии поработают одни, а благами будут пользоваться все.

Барон Альбрехт легонько кивнул, уже понял, что скажу следом. Умный, гад, словно и не рыцарь, которому непристойно даже предполагать у человека задние мысли.

- Потому, - закончил я, - все мы, проливающие кровь на благо Армландии… или хотя бы пот, имеем больше прав на ее земли и вообще на власть. Я имею в виду, что сразу после победы будет некоторое перераспределение как земель, так и властных полномочий. В пользу тех, повторяю, кто не сидел дома, а участвовал в нашем доблестном походе!

Рыцари подбодрились, а в зале словно ангел пролетел. Лица просветлели, глаза заблестели, спины выпрямились, и все будто помолодели и посвежели. Большая часть все-таки безземельные, а есть и вовсе безлошадные, эти влезли в долги, чтобы купить доспехи и коня. Для них участие в моем походе - игра ва-банк.

Барон Альбрехт сидит с невозмутимым лицом, Макс смотрит восторженно, он всегда смотрит восторженно, сэр Растер оглядывается по сторонам победно, мол, вы же видите, наш сюзерен никого не обидит, все получат от щедрот.

Барон Варанг переспросил с сомнением:

- Хорошо ли это будет? Никогда земли лордов не урезались…

- Барон, - сказал я громко, - «никогда» - это чересчур большой срок. Напомню как знаток старинных рыцарских законов, что земли король раздает на правах лена, только лена!… И только тому рыцарю, который ее заслужил подвигами или беспорочной службой. Но потом как-то уже привыкли, что земля дальше передается наследникам героя, а те, в свою очередь, приносят королю клятву верности. Не так ли?

Варанг кивнул:

- Абсолютно верно.

- Просто за века, - напомнил я с той долей справедливого возмущения, которой от меня ждут, а главное, которая подействует, - наследники, всякий раз получая землю как бы из рук отца, привыкли считать, что она и принадлежит отцу, а не королю! Дескать, это уже семейное владение, король тут никаким боком… Но я прошу вас поднять старинные законы и посмотреть: никто и никогда не отменял право короля или любого сюзерена не только жаловать землями, но и отбирать их!

Сэр Растер сказал громко и с чувством:

- Верно, я сам читал этот закон, но, как и все, не обращал внимания. Так что все мы получим больше земель к нашим владениям именно по закону!

- По закону, - подтвердил Альбрехт без особой охоты.

- По старинному освященному праву, - сказал я громко. - Не посрамим!

И хотя девиз ни к селу ни к городу, но звучит красиво и героически, в зале тоже вскрикивали с воодушевлением: «Не посрамим!», ибо срама рыцари боятся больше всего на свете.

Ну вот и хорошо, мелькнула мысль, когда воспламененные перспективами лорды покидали зал. Я поймал на крючок и последних колеблющихся. Рыцарство рыцарством, забота о благе Армландии тоже хорошо, но обещанная морковка - проверенное временем и всеми экономическими системами средство.

После заключительного пира военачальники занимались самым важным: определяли, кто за кем следует в походе, чтобы ничьей чести не было урона, когда впереди маячат знамена менее знатного лорда. И кто не смеет вступать в битву раньше не только своего сюзерена, но более именитых и знатных воителей, это прямое оскорбление, что смывается только кровью обидчика, из-за чего в разгар сражения вскипевшие рыцари нередко нападают на обидчиков из своего же лагеря, и даже вмешательство короля не может остановить жестокую сечу.

В день выступления прибыли еще два лорда с ударными отрядами конных рыцарей, пешими кнехтами и лучниками. Последних я сам осмотрел ревниво, увы, луки простые, хоть из хорошего тиса, но не ровня тем, которые жду от Гунтера.

Почти при каждом крупном лорде священники, большинство из которых не столько проповедники, сколько практики с боевым опытом. Нечисть и магия не терпят их присутствия, чуют и стараются убраться подальше. У кого не хватит чутья спрятаться, тех священники уничтожат с превеликим энтузиазмом.

Забираясь на Зайчика, я оглянулся на окна башни. В одном пламенеют пышно взбитые огненные волосы. Растер перехватил мой взгляд, сказал значительно:

- Хозяйка замка - вот что такое замок. А замок без хозяйки подобен лесу.

- Хорошо, - пробормотал я, - тогда все в порядке.

- В полном, - заверил он. - Замок в надежных руках, сэр Ричард!

Первыми из-под арки ворот выехали броско одетые знаменосцы, их целый отряд, красные, оранжевые и желтые знамена вперемешку с баннерами бодро трепещут по ветру. Сзади с небольшим отрывом замкнутой группой двигаются наиболее влиятельные лорды. Не успел народ со стен прокричать им славу, как начали выезжать рыцари, простые и банерные. Выглянувшее из-за края земли солнце заиграло на их блестящих доспехах так ярко, словно из ворот выволакивают огромную зажженную люстру.

Я не оглядывался, не гроссграфье дело следить за порядком перемещения войск, знаю только, что за рыцарями выедут легкие конники. Сейчас позади, а как только минуем владения барона Эстергазэ, что уже давно не его владения, поскачут вперед и в стороны. Это выдвинутые далеко вперед глаза и уши большого неповоротливого войска.

На стенах кое-где еще с ночи пылают факелы, глубокая тень лежит в долинах и распадках. Солнце только поднимается, а мы уже вброд перешли реку, разведчики заранее выведали, где после половодья намело песка, а то нечистый каждой весной мель перетаскивает в другое место, чтобы праведные христиане сдуру тонули на неожиданно появившейся глубине.

Лошади выбирались на тот берег, шумно отряхивались, кое-где строй нарушился, но сотники покрикивают на десятников, те орут на вверенных им героев, и снова тяжелый гул копыт, всхрапыванье тысячи конских ноздрей, позвякивание металла…

Тяжелая масса войск двигается длинной извилистой змеей. Раньше мне такое построение всегда казалось нелепым, слишком легко его разрезать на части ударами сбоку, только теперь вижу мудрую целесообразность.

Я на верном Зайчике и с ликующим Псом держался во главе передового отряда. Вперед унеслись только разведчики на легких конях, некоторые даже не подковывают своих любимцев, чтобы не снижать скорость. Мы двигались уверенно и неторопливо, за спиной земля гудит и стонет под копытами бронированных коней с тяжеловооруженными всадниками.

Барон Альбрехт ругнулся, я проследил за его взглядом. На холме черный обгорелый остов ветряной мельницы. Толстые бревна слегка обуглились, но выдержали, зато крылья сгорели, вместо крыши провал, как в кратере вулкана.

Растер нахмурился, с его хозяйственностью это кажется безумным расточительством. Что может быть чудовищнее сожженной мельницы, здесь же мололи зерно в муку, из которой пекут хлеб, а эти сволочи вот так нехорошо. Ну добро бы людей поубивали, не жалко, новые нарожаются, это само собой восполняется, а вот дело рук труда человеческого само не растет, как деревья или бурьян.

- Мы это прекратим, - сказал я веско. - Пусть назовут самодуром и тираном, но междоусобных войн в Армландии отныне не будет. А кто попытается разжечь пожар войны - того мягко осудим с отсекновением головы и конфискацией земель.

Сэр Растер шумно вздохнул.

- Жестко…

- Думаете, не поддержат?

Он сказал с непривычной для него осторожностью:

- Не должны. Это посягательство на вольности.

- Понимаю, - сказал я с тоской. - Сам такой. Но если наглядно показать преимущества мирной жизни?

Он посмотрел на меня в недоумении:

- А какие в мирной жизни преимущества?

Я подумал, засмеялся в неловкости.

- В самом деле… Преимущества видны только тем, кто привозил зерно на эту мельницу, а теперь перетирает его в ручной, а то и вовсе толчет в ступке. Мы же птицы высокого полета! У нас на гербах орлы, львы и прочие вепри. Что хоть и не птицы, но еще те голуби мира…

Он поежился.

- У вас, сэр Ричард, на гербе вообще что-то непонятное и страшное, но я уж молчу. Я понял, понял! Когда разорены земли, то лорду не на что даже боевого коня купить, а не то чтобы собрать войско. Но если мы не собираемся воевать, то какая разница: цела эта мельница или сгорела?

- Мы не собираемся нападать, - подчеркнул я. - Это совсем другое дело! А вот сдачу нападающим давать обязаны. Даже заранее. Где бы те ни находились. И даже если они еще не подозревают, что собираются вскоре напасть на мирные земли Армландии. Мы должны уметь защищать демократию, истинные ценности и мирный труд. Для этого нужно хорошо видеть угрозы нашим истинным ценностям и уметь их пресекать быстро и окончательно. Так что об армии позаботимся, сэр Растер! И прохлаждаться ей в такое неспокойное для нашей мирной страны время не дадим.

Он просветлел лицом, Макс тоже вздохнул с облегчением, только барон Альбрехт взглянул с беспокойством.

- Сэр Ричард, одно словечко меня беспокоит…

- Какое?

- Окончательно.

Я отмахнулся:

- Не берите в голову. Обычный популизм. Окончательно не был решен ни один из вопросов, мучивших цивилизацию. Но все равно все обещают именно окончательное и бесповоротное решение! Красиво звучит, и сам в это время выглядишь таким решительным и уверенным, что за тобой порой идет даже оппозиция.

Он оглянулся, но за нами вдали блестят только доспехи рыцарей и украшения на конях. Пыли еще нет, ее наглотаются те, кто начинает войну в разгаре лета.

- Главное, - проговорил он, - чтобы и другие видели эту уверенность и решительность. За колеблющимся вождем не пойдут.

Мне показалось, что поглядывает испытующе. Уловил, что моя уверенность и решимость проводить крутые реформы тает с ростом моего могущества. Это как грузчик или дровосек, что за кружкой пива уверенно и громогласно рассуждает с такими же тупоголовыми, как бы он обустроил страну, какие бы ввел законы и как бы все стало хорошо и замечательно. По мере того как постепенно из шкуры дровосека переползает в шкуру властелина судеб, то решимость испаряется, как утренний туман под лучами жаркого солнца.

И все потому, что с ужасом видишь, как все непросто. И личная супермощь, и волшебный меч, а у меня их уже с десяток, никак не поможет.

А помешать сумеет.