"[Голово]ломка" - читать интересную книгу автора (Гаррос Александр, Евдокимов Алексей)

4

Поглаженный, легонько похлопанный, осторожно сжатый, — член полунапрягся со знакомой уверенной умеренностью. Как борец в стойке перед началом рядового поединка. Ритины губы сразу же взяли его в качественный плотный захват. Было в этом что-то хозяйское, спокойно-владетельное. Глубоко проминая коленями слишком мягкий матрац литовской тахты, Вадим закачался бедрами навстречу скользко-размеренным толчкам языка, болезненно-острым покалываниям зубов. Головка члена ощущалась включенной сорокаваттной лампочкой: ток был, но ровный, одинаковый. Машинально наматывая кольцами на пальцы прямые светло-каштановые пряди за матовым ухом, Вадим тупо глядел сверху вниз, как эластично и кругло прогибается чуть испачканная крупным бледным мазком родинки щека, как постепенно и поступательно стирается чудом не слизанный с верхней губы лоскуток помады цвета «сумасшедшая слива» (ничего сумасшедшего, сиреневый, с искрой). Член-ластик, подумал Вадим и почти хмыкнул, но вместо — поощрил очередной толчок кусковым рафинадом обрывочной гласной. О. А. Э. О-о. У. О. О. О. Он бросил прядь и, мельком мазнув по раскачивающейся груди, огладил мелко бодающую воздух ритину ягодицу.

— …светлый праздник Рождества Христова предполагает позитивность, — напористо, хамовато-развалистым голосом продолжал в телевизоре за вадимовым плечом и.о. премьер-министра господин Штелле свое поздравление стране. — Но я не склонен обманывать нацию неоправданным, выдуманным позитивом! Я не Санта-Клаус, а лидер кризисного правительства! Поэтому, уж извините, сограждане, но даже сегодня я скажу своему народу вещи, быть может, неприятные, но целительные!

На «своем народе», пару-тройку дюжин толчков спустя, Рита выпустила изо рта обслюнявленный хрен — красный, налитой, головастый — вопросительно и просительно откинулась, разбросала тонковатые ноги. Вадим покладисто сполз, съехал между, елозя левым локтем по черной шелко-лайкре простыни, — подарок давней подружки после пары десятков стирок подрастерял свой негроидный сексапил, но по-прежнему работал корректным эротическим намеком… — сунулся в рождающий не то возбуждение, не то раздражение запах и вкус. Прихватил губами темно-глянцевые вывернутые дольки. Да-да, сказала Рита. Помедлив, Вадим преодолел это возбужденное раздражение и, помогая себе указательным пальцем, полез хирургически напряженным языком вглубь.

— …бесполезно жаловаться! — пригвоздил и.о. из-за спины. — Многие, очень многие склонны по старой совдеповской привычке в своих бедах и неудачах винить нас, правительство, винить крупный капитал и финансистов! На это я могу ответить только поговоркой наших беспокойных восточных соседей: нечего упрекать зеркало, если у самого корявая морда! Вы сами, сами…

Ах же ты падаль, подумал Вадим, честно обрабатывая кисловато-дрожжевую внутренность монотонными лакающими движениями вперед-назад… вверх-вниз… вправо-влево… И тут с некоторой озабоченностью обнаружил, что подрастерял завод. Надо же. Засбоившему сексуальному мотору опять требовалось форсажное впрыскивание. Вадим предпринял становящееся, увы, привычным уже ментальное усилие. Male shovinist мозг принялся выбрасывать варианты. Усредненная силиконовая блонда с плейбоевским штемпелем в виде кроличьего профиля на бритом лобке. Распахнутая курчавая мулатка с проникающе блядским взглядом и циничной улыбкой толстых губ. Полутораметровый постер, вынутый из плотненького тельца скандинавского порножурнала «Приват»: не то шесть, не то семь — сразу и не поймешь, — разноцветных тел в головоломном заплете, гиперболические херы профессионалов вонзаются в безразмерные отверстия профессионалок под каскадерскими углами. Интересно, подумал Вадим, продолжая мучить язык гимнастическими упражнениями. В пятидесятые дальнобойщики вешали в кабинах своих монстров мультяшных пин-ап-герлз в кружевных панталончиках, сейчас клеят голых девок месяца, — значит, еще через десяток лет начнут лепить жестокое порево?…

— …Если вы вдруг заработали сто латов — то не пропивайте их, а купите, скажем, пилу!…

Рита вежливо промычала, он ритуально мэкнул в ответ, прихватил клитор губами уже почти ожесточенно. Мысленно оттолкнулся от шведского постера с его экстремальным, на грани катастрофы или бойни, пиршеством розового и коричневого мяса. Пошарил еще немного в запасниках памяти, перебрав свежайшие поступления. Смилла Павович. Хрупкая ломкая голливудская старлетка-суперстар. Вот. Вадим грубо ухватил суперстарлетку югославско-украинского происхождения за встрепанные пряди радикально-спектральных цветов и выволок в фокус своей активной фантазии. Пристально глядя в ирреальные глаза, принялся крепко и неумолимо барать, впирать, вбивать, вталкивать ее в мягкое тесто тахты… — член, надувшийся вновь, терся о простынь, губы кривились. Ой, хочу тебя, почти испуганно сказала Рита. Ага. Вадим оторвался, оттолкнулся, дал торопливо герметизировать свои пятнадцать с половиной в тонкий латекс сингапурского презерватива, упал, ткнулся, воткнулся. Поехали. Это было легко. Он задвигался в ней, зависнув на вытянутых руках, разглядывая фиолетовую окантовку туши на сведенных ритиных веках.

— …чем ругать правительство, научитесь хотя бы не лениться чистить зубы каждый день! Если вы неудачник, лузер, как говорят наши западные друзья, если вы, простите, импотент, — пеняйте на себя! Ваше благополучие и благосостояние — исключительно ваша проблема, и вам ее решать! — господин Сандис Штелле был лидер национально-консервативной партии, промышленный магнат, один из самых богатых людей в стране, постоянный фигурант репортажей с криминально-финансовых фронтов, объект прокурорских расследований, столь же регулярно затеваемых, сколь бесславно заканчивающихся. Начинал он карьеру торговцем тюльпанами на рынке в Сокольниках, г.Москва. — Мы за вас этого делать не собираемся! Ваши родители-пенсионеры голодают? Вашим детям нечего есть и не на что пойти в школу? Значит, виноваты вы! Какой вы после этого мужчина?

Кабанья, мужиковато-кулацкая, сама похожая на мясистый волосатый кулак харя господина и.о. премьер-министра то появлялась в поле зрения, то заслонялась угловатым ритиным плечом в темпе вадимовых подергиваний. Приподнявшись на локте левой, правой он придерживал и придвигал Риту к себе за отчетливый костный бугорок бедра, помогая горячему и мокрому недлинно и неплотно натягиваться на свой подуставший болт. Конец наконец близился. С каждым очередным тактом учащающегося ритма пружина в паху закручивалась неким ключом еще на один оборот. Еще, еще. Еще. Грозила лопнуть. Волевым усилием Вадим притормозил ключ. Сейчас… Рита, вздрогнув и замерев на краю нового состояния, коротко, сигнально простонала. Можно. Он отпустил ключ, тот немедля прокрутился еще на несколько оборотов. Дзень, — лопнула пружина. Нахрапистая телехаря ушла из поля зрения, как земля из-под качелей, — младший клерк пресс-службы ведущего банка, выгнувшись и коротко всхлипнув, кончил в растущую верстальщицу модного дизайнерского бюро. Точнее — в одноразовый гигиенический пакетик южноазиатского гондона. Подождал. С легким бутылочным чпоком изъял.

— …не волнует, — резюмировал и.о., исподлобья вперившись прямо Вадиму в переносицу, словно яростный красноармеец с плаката «Ты записался добровольцем?», поверх так и не растрепавшегося грамотного каре. — И никто, слышите, никто вам не поможет!

Рита повернулась на спину, и Вадим торопливо перевел взгляд. Быстро улыбнулся, перебрасывая необходимость что-то сказать на ее сторону поля. Однако она ответила ему той же приемлемой аккуратной улыбкой. Села. Встала. Нашарила тапочки. Вышла. Вадим благодарно посмотрел ей вслед. Полминуты спустя из-за стены донесся ровный шум душа, раздробился на мелкий плеск. Вадим порылся в ритиной сумочке, достал сигарету и зажигалку. Телекамера медленно ползла вдоль шеренги первых рож страны. На идентичных крупноформатных фасадах затвердело идентичное благочинно-постное выражение. Подсыхающий в холодном воздухе пот липко стягивал кожу. Подрагивали в богопослушно сложенных ладонях свечные огоньки. У «барклай лайт» был мыльный вкус. Неповоротливо и государственно переминались тяжкие органные басы. Вадим затушил о конвектор недокуренную сигарету, поднялся и брезгливо, двумя пальцами, стянул скукоженную резинку. Прошлепал на кухню. Опустил немедля начавший коробиться, сделавшийся похожим на линялую шкурку змеи-недомерка кондом в мусорник. В коридоре щелкнула дверь санузла. Подумав, Вадим налил себе кагора. Вытряхнул из бутылки последние капли. Получился почти полный стакан. Когда он вернулся в комнату, полуодетая Рита сидела на краю постели и, глядясь в маленькое круглое зеркальце, беглыми штрихами доводила боевую раскраску.

— Ты куда? — удивился Вадим, отхлебывая.

— Не хотела заранее расстраивать, милый, — она рыбьи вмяла губы, трамбуя «безумную сливу». По-прежнему не глядя на Вадима, замерла оценивающе, удовлетворенно клацнула зеркальцем. — Но меня сегодня пригласили к Улдису, помнишь, я рассказывала, наш зам по развитию? — она наконец удостоила его взгляда. Вадим, не предлагая, отхлебнул еще. — У него party на даче, будут шефы. Это важно, — она пошевелила пальцами перед лицом, не забыв мельком проинспектировать сохранность лака. — А.

Рита выудила из сумочки миниатюрную мобилку, пробежалась по зелено светящимся кнопочкам.

— Але? Светик? Подъезжаешь? Окей. Я внизу.

Сидя в кресле под наброшенным пледом и продолжая редкими мелкими глотками добивать кагор, Вадим пронаблюдал, как она быстро надела, одернула, обула, поправила, накинула, чмокнула, обдав незнакомым парфюмерным амбре, бросила из прихожей улыбку и «чао, милый, звони завтра, окей?», — и хлопнула входной дверью. Он приторможенно думал, что должен бы испытывать обиду, разочарование, даже, возможно, гнев. Но ничего подобного не испытывал. Скорее, напротив, облегчение. В ящике приподнято засуетились праздничные колокола, колокольчики, колокольцы. Вадим поглядел в зачерненное окно, прошелся глазами по стенам, оценил уровень жидкости в стакане: на глоток. Скинул плед и, как был, голышом, ежась, подбрел к прибитой возле двери медной рамочке. Перечитал, усмехнулся.

Это была красивая, жирным шестнадцатым кеглем, распечатка первой служебной записки из потаенной директории WORDART. Вчера распечатке стукнул ровно год. Родилась она из вполне лаконичной деловой заявы, состряпанной Очкастым в дни предрождественских обсчетов и заказов. Вадим выудил ее с сетевого диска и переработал творчески. Вышло так:

Вадим поднял последний дринк церковного вина херовенького качества на уровень глаз, офицерски отсалютовал распечатке стаканом, чокнулся с медной рамкой и выпил до дна.