"Дело вкуса" - читать интересную книгу автора (Кассиль Лев)

«Космос и ветка сирени…»

Сначала разберемся в одном, недавно чуть снова не возникшем недоразумении.

Как-то в одном из московских рабочих клубов, когда у нас шел разговор о воспитании чувства прекрасного, я получил из зала такую записку: «Разве так важно, какой вкус у человека? А по-моему, лишь бы человек был хорошим и умным».

Я, быть может, и не возвращался бы к такого рода вопросам (тем более что несколько выше я уже говорил о них), но дело в том, что записка, о которой идет речь, была получена мною в тот самый момент, когда у нас вдруг забушевали споры: «Кто важнее — физики или лирики?» И, конечно, появление этой записки было не случайным.

Многие читатели, вероятно, знакомы с существом этого, как мне кажется, уже решенного самой жизнью спора. Суть его необходимо сейчас напомнить. Некоторая часть молодежи, да и не только молодежи, стала доказывать, что в наше сугубо деловое время», «в век атома», когда победы нашей науки так прославили на весь мир Советскую страну, искусство уже не может играть той роли, какую оно играло в прежние времена. «Ах, Бах! Ох, Блок! — иронически восклицали те, кто отдавал предпочтение физикам. — Кому теперь это нужно?»

Естественно, что это вызвало решительные возражения большей части нашей молодежи, которая почти единодушно присоединилась к тому мнению, что «в межпланетном полете космонавту будет нужна и ветка сирени». Самое убедительное заключается здесь, пожалуй, в том, что именно космонавты в первую очередь подтвердили, как нужна им эта «ветка сирени», как помогали им в воспитании характера и воли, в свершении подвига и музыка, и поэзия, и хорошее произведение прозы.

В этой кратковременной дискуссии, надо сказать, ничего нового не было. Я помню хорошо то время — первые годы революции, — когда некоторые горячие головы были полны странного, утопического представления о будущем человечества, в котором будто бы физика и химия полностью вытеснят лирику, так как она «разнеживает душу» и уже становится ненужной. Помню плакаты, которыми баловались в то время эти гонители искусства: «Искусство-опиум для народа…» или «Мир химикам-война творцам».

Сегодня каждому здравомыслящему человеку это кажется анекдотической данью пылким увлечениям, столь характерным для некоторых кругов молодежи в первые годы революции. Но вот вдруг и в наше время снова возник этот отвлеченный спор, в котором точные науки противопоставлялись искусству. Что же, может быть, этот спор принес и некоторую пользу, обнаружив полную несостоятельность теории тех, кто норовил заменить точными, математическими формулами вдохновенные строфы стихов. А между тем наука и искусство уже давно добрососедствуют и сотрудничают. Еще А. П. Чехов писал:

«Я хочу, чтобы люди не видели войны там, где ее нет.

Знания всегда пребывают в мире. И анатомия и изящная словесность имеют одинаково знатное происхождение, одни и те же цели, одного и того же врага — черта, и воевать им положительно не из-за чего. Борьбы за существование у них нет. Если человек знает учение о кровообращении, то он богат; если к тому же выучивает историю религии и романс «Я помню чудное мгновенье», то становится не беднее, а богаче, стало быть, мы имеем дело только с плюсами.

Потому-то гении никогда не воевали и в Гете рядом с поэтом прекрасно уживался естественник».

В области художественной несостоятельны все попытки заменить свободное, вдохновенное человеческое творчество действиями даже самой совершенной кибернетической машины.

Бесплодны, беспочвенны попытки поссорить физиков с лириками. Известный ученый А. Мошковский, близко знавший великого Эйнштейна, писал о нем:

«Скажу прямо, я был поражен, услышав, что он, великий ученый, находит источник высшего счастья вовсе не в науке.

— Мне лично, — заявил Эйнштейн, — ощущение высшего счастья дают произведения искусства. В них я черпаю такое духовное блаженство, как ни в какой другой области.

— Профессор, — воскликнул я, — ваши слова изумляют меня, как настоящее откровение! Не то чтобы я когда-нибудь сомневался в вашей восприимчивости к искусству: я слишком часто видел, как на вас действуют звуки хорошей музыки и с каким увлеченьем вы сами играете на скрипке.

Но даже в эти минуты, когда вы, словно отрешившись от мира, н,еликом отдавались художественному впечатлению, я говорил себе: в жизни Эйнштейна это лишь чудесная арабеска, и я никогда бы не подумал, что это украшение жизни является для вас источником высшего счастья. Но, может быть, вы имели в виду не только музыку?

— В настоящий момент я думал главным образом о поэзии…»

А надо ли напоминать о том, как высоко ценил, как тонко понимал искусство Карл Маркс? Он писал:

«Если хочешь получить наслаждение от искусства, ты должен быть в художественном отношении образованным человеком».

Владимир Ильич Ленин в самые тяжелые для молодой Советской республики годы мог черпать свежие силы для своей исполинской работы в бессмертной музыке Бетховена, так глубоко трогавшей великого вождя! Нам недавно очень выразительно напомнил об этом хороший фильм «Аппассионата», где мы увидели, как Владимир Ильич в гостях у А. М. Горького наслаждался мудрым и вдохновенным звучанием бетховенской сонаты, которую сыграл для Ленина пианист Добровейн.

В своих воспоминаниях о Владимире Ильиче Ленине известный большевик Миха Цхакая рассказывал:

«По окончании работы V съезда РСДРП мы с Владимиром Ильичем возвращались из Лондона в Женеву через Париж. По прибытии в Париж после недолгого отдыха в каком-то кафе Ильич повел меня первым делом в Лувр.

Почти целый день он был моим чичероне. Сам он неоднократно бывал в Лувре, а сейчас хотел специально показать мне один из лучших шедевров Лувра.

Войдя в Лувр, Ленин остановился у подножия статуи Нике и шепотом сказал: «Смотрите, дорогой Миха, на это чудо древней эллинистической культуры. Изумительное, нечеловеческое создание…»

…Ленин так подробно рассказал мне о Нике Самофракийской, как будто всю жизнь только и занимался вопросами античной скульптуры…

Он обладал широчайшими знаниями в области искусства, поражал своим эстетическим кругозором».

Величайшему из борцов за освобождение человечества — В. И. Ленину высокая красота искусства помогала вести бой за утверждение подлинно прекрасной жизни для трудящихся.

И потому такими естественными и убедительными кажутся слова каменщика В. Богомолова, написанные им в письме, опубликованном «Комсомольской правдой»:

«Вы… говорите, что в век космоса некогда вздыхать о Блоке, восторгаться музыкой Баха, что это устарело. Значит, это все ушло в прошлое? Не верю. И никогда не поверю!

Как могут устареть или уйти в прошлое Пушкин, Толстой?!

Как может устареть Чайковский?! На мой взгляд, так может говорить только сухой, черствый и односторонний человек… По-моему, в наш космический век настоящее и искреннее чувство любви необходимо человеку больше, чем когда-либо».

Не случайно молодой каменщик, говоря о прекрасном в искусстве, тут же сблизил в своем представлении это понятие с красотой большого человеческого чувства. Молодежь наша правильно считает, что вопросы эстетического воспитания не могут быть оторваны от трудовой, общественной деятельности человека, от мира его внутренних чувств и нравственных представлений. Эстетическое у нас в обществе идет в ногу с этическим. Это значит, что само понятие «прекрасное» тесно связано у нас с общественным поведением человека, его жизненными принципами и устремлениями, его моральными устоями — в общем, со всем его человеческим обликом.

Не надо быть особенно искушенным в эстетике, чтобы понять такие простые истины:

что настоящая женская красота имеет мало общего с вульгарной броскостью или смазливостью и, еще того меньше, с личиком, где явно проступают злоупотребления по части косметики;

что одухотворенный взгляд человеческих глаз («глаза — зеркало души») привлекательнее, чем бессмысленный взор даже самых очаровательных очей;

что музыка мелодичная, музыка, вызывающая хорошие человеческие чувства, глубокие раздумья, приятнее уху и сердцу, чем музыка кричащая, скрипящая, дергающаяся — в общем, та самая какофония, которую авторы модной современной музыки за рубежом выдают за новое слово в музыкальном искусстве;

что строгая соразмерность всех частей здания, стройность его архитектурных форм и внутреннее удобство более отрадны и взору зрителя и жильцам, чем нагромождение роскошных зодческих ухищрений.

Человек, неспособный отличать красивое от безобразного, не увидит разницы и между истинно прекрасным и поверхностно привлекательным. И он не сможет по-настоящему познать в жизни многие высокие радости, которые полностью ощущает лишь тот, кто способен хорошо и сильно чувствовать, кто научился распознавать подлинную красоту.

Ведь каждый день строительства нашей страны приближает великое будущее — коммунизм. Истинно прекрасное, красивое все больше проникает в нашу жизнь, становится реально доступным для каждого.

И потому вполне естественно, что стремление нашей молодежи к духовному совершенствованию становится с каждым днем все ощутимее. Университеты культуры, в которых читаются лекции, разгораются споры по различным вопросам искусства, коллективные посещения концертов, театров, художественных выставок стали одним из первых параграфов программы жизни бригад коммунистического труда. Все это говорит об огромном внимании нашего народа, прежде всего молодежи, к проблемам эстетического воспитания.

Говоря сегодня о правильном восприятии красоты, о понимании прекрасного, мы имеем в виду не только литературу, театр, музыку, кино, архитектуру, но и убранство жилищ, поведение человека в обществе и то, какое он носит платье, какого покроя его костюм, какова его повседневная речь, — все это у нас теперь стало признаками общей культуры.

«Эстетическое воспитание представляет собой необычайно важную, неотъемлемую часть общего культурного развития человечества, — отмечает писатель Леонид Леонов. — Красота предметов и окружающей среды, в которой человек вращается, воспитывает у него чувство вкуса, а вместе с тем личную дисциплинированность…».