"Дело игральных костей" - читать интересную книгу автора (Гарднер Эрл Стенли)

Глава 11

Судья Кнокс, которого Перри Мейсон очень уважал за блестяще проведенное судебное слушание, впоследствии названное прессой «Делом заикающегося епископа», внимательно оглядел заполненный зал судебных заседаний. — Джентльмены, — обратился он к собравшимся. — Слушается дело, по которому штат Калифорния обвиняет Олдена Лидса в убийстве Джона Миликанта, известного также как Билл Хогарти и Л.К. Конвэй. Обвиняемый был предварительно ознакомлен со своими конституционными правами. Считаю возможным открыть предварительное слушание. Вы готовы?

Боб Киттеринг, представляющий окружного прокурора, худой и нервный тип с беспокойными глазами, ответил:

— В интересах обвинения готовы, ваша честь.

— В интересах защиты готовы, — подхватил Мейсон.

— Тогда начнем, — промолвил судья Кнокс. Первым давал показания следователь. Он рассказал о том, как было обнаружено тело, представил фотографии с изображениями трупа, лежащего на полу в ванной с торчащим под левой лопаткой ножом. Также продемонстрировал фотографии квартиры, подтверждающие, что в ней что-то искали. По просьбе Киттеринга, показал предметы, извлеченные из карманов убитого.

— Как я вижу, — заметил Киттеринг, — у убитого были найдены следующие вещи: перьевая ручка, носовой платок, выкидной нож, шесть долларов и двенадцать центов мелочью, конверт без обратного адреса на имя Л.К. Конвэя с запиской в нем. Здесь же перед вами футляр для ключей из свиной кожи, часы, портсигар и зажигалка. Я обращаю внимание суда на отсутствие бумажника, водительского удостоверения, визитных карточек, денег и спрашиваю вас: правда ли то, что эти, и только эти вещи были обнаружены в карманах убитого?

— Да, это так, — ответил следователь.

— Бумажника при убитом не обнаружено, и не был ли он найден при осмотре квартиры?

— Насколько я знаю, это так: бумажника не нашли.

— Защита вопросов не имеет, — закончил Киттеринг. Следующим давал показания судебный врач. Он сообщил, что смерть наступила в результате удара ножом, который к моменту его прихода все еще оставался в ране. Смерть, по его мнению, наступила мгновенно за восемь — десять часов до осмотра.

Киттеринг показал нож с резной рукояткой и со следами засохшей крови на нем.

— Я обращаю ваше внимание, доктор, на этот нож и спрашиваю: действительно ли это тот нож, который вы увидели в ране убитого, когда прибыли на место происшествия?

— Да, — ответил доктор.

Киттеринг попросил впредь именовать нож «вещественным доказательством А» — для занесения в протокол.

— Не возражаю, — согласился Мейсон.

— Вы можете точнее назвать время наступления смерти? — спросил Киттеринг у врача.

— Я могу определить его достаточно точно по состоянию пищи в желудке убитого, не привязывая время наступления смерти ко времени осмотра тела.

— Что вы имеете в виду, доктор?

— Мы произвели вскрытие и изучили содержимое желудка. Проведя анализ, установили, что он был убит приблизительно через два часа после принятия пищи, состоявшей из баранины, картофеля и зеленого горошка… Чтобы всем было понятно, поясню, что, когда время смерти устанавливается по температуре тела, окоченению и так далее, не приходится говорить о большой точности, поскольку тут сильно влияние индивидуальных особенностей строения тела и внешних факторов. Процесс же пищеварения у всех протекает одинаково, и время наступления смерти может быть определено точно, если известно, в котором часу человек принимал пищу.

— И все же вы можете, — настаивал Киттеринг, — назвать точное время?

— Да, — уверенно ответил врач. — Смерть наступила между десятью и десятью сорока пятью, в тот вечер, когда тело было обнаружено.

— На основе чего вы это установили?

— По состоянию пищи в желудке убитого и времени последнего приема пищи.

— Можете приступать к перекрестному допросу, — заявил весьма довольный ответом Киттеринг.

— У меня есть несколько вопросов, — вмешался Мейсон. — Скажите, доктор, каким именно образом может быть установлено время наступления смерти?

— В данном случае, — ответил тот, несколько раздражаясь, — подходит несколько способов, но наиболее точным является метод, основанный на анализе содержимого желудка и времени принятия пищи.

— Значит, действуя таким образом, — сказал Мейсон, — вы предполагали, что обед был подан в двадцать десять?

— Действуя таким образом, я предполагал, что обед был подан в двадцать десять, сэр!

— Но, — заметил Мейсон, — о времени его обеда вы знали с чужих слов. Это так?

— Я знаю, что обед был подан в двадцать десять.

— Откуда же вам это известно? — не унимался адвокат. Врач повысил голос:

— Это подтверждает свидетель.

— Но если окажется, что тот ошибся, говоря вам, в какое время был подан обед, то окажется, что и вы неправильно установили время смерти?

— Свидетель не ошибается, — уверенно подтвердил врач. — Я разговаривал с ним лично.

— Но не основываясь на показаниях других людей, вы, доктор, можете лишь утверждать, что смерть наступила за восемь — десять часов до того, как вы приступили к осмотру тела, или же не позже, чем через два часа после приема пищи?

— Можно сказать и так, если это вам больше нравится, — раздраженно ответил врач.

— Спасибо, доктор, — с улыбкой поблагодарил Мейсон. — Это все, что я хотел узнать.

— Следующим будет давать показания Джейсон Кэрролл, — объявил Киттеринг.

Появился Кэрролл с застывшим выражением лица и неподвижными глазами. Он назвал свое имя, адрес и был приведен к присяге.

— Скажите, вы присутствовали на похоронах? спросил Киттеринг.

— Да.

— Когда это было?

— Утром в субботу. Семнадцатого.

— Вы узнали покойного?

— Да.

— Вы с ним были знакомы раньше?

— Да.

— Под каким именем вы его знали?

— Я знал его под именем Джона Миликанта, брата Эмили Миликант.

— А можете вы ответить, знал ли его ваш дядя, Олден Лидс, в настоящий момент подсудимый?

— Да, он его тоже знал.

— Под каким именем?

— Протестую по поводу этого вопроса, — перебил Мейсон. — Он не может свидетельствовать о том, что знает его дядя.

— Протест принимается, — произнес судья Кнокс.

— Вы когда-нибудь слышали, как ваш дядя обращался к нему по имени? — продолжил допрос представитель прокурора.

— Да.

— И как же ваш дядя к нему обращался? — спросил довольный удачно найденной формулировкой Киттеринг.

— Он называл его Джоном Миликантом, — прозвучал ответ, которого он ждал.

— Можете проводить перекрестный допрос, — сказал Киттеринг.

— Как я понимаю, вы не питали особой любви к вашему дяде, обвиняемому по этому делу? — поинтересовался Мейсон.

— Напротив, я заботился о нем, — возразил Кэрролл. — Это выразилось хотя бы в том, что я, узнав, как он стал жертвой неразборчивого в средствах авантюриста, всячески старался оградить его собственность от посягательств.

— Под «неразборчивым в средствах авантюристом» вы имеете в виду Эмили Миликант, сестру убитого? — уточнил адвокат.

— Да, ее.

— Теперь, — сказал Мейсон, — представим на минуту, что на скамье подсудимых находится не ваш дядя, а кто-нибудь другой. Это как-нибудь повлияло бы на ваши показания?

— Что вы имеете в виду? — не понял Джейсон Кэрролл.

— А вот что. Предположим, что от его смерти по естественным причинам или в газовой камере Сан-Квентина вам не светила бы никакая выгода. Иными словами, если бы вы не были его наследником и не могли бы поэтому претендовать на часть его состояния, вы бы стали препятствовать его женитьбе и поверили бы в то, что он — убийца?

Киттеринг вскочил на ноги.

— Ваша честь, — воскликнул Кэрролл, — это возмутительно! Неслыханно! Это, в конце концов, непрофессионально! Такие вопросы не могут задаваться в суде!

Судья Кнокс вежливо возразил:

— Вопрос, конечно, не из приятных, однако это не причина, чтоб его игнорировать. Его нельзя назвать вежливым, но он вполне правомерен. Я не знаю закона, по которому адвокат должен быть вежлив и выдержан в разговоре со свидетелем, говорящим явную ложь.

Этот вопрос необходим для того, чтоб выяснить мотивы поступка, и поэтому вполне уместен.

— Отвечайте же на вопрос, — потребовал Мейсон.

— Я совершенно не думал о деньгах моего дяди, — едва слышно проговорил Кэрролл.

— Но вы же, вопреки его воле, поместили его в санаторий, когда поняли, что тот собирается жениться на Эмили Миликант?

— Я сделал это для его же пользы.

— И для своей тоже. Разве не этим объясняется ваш поступок? — язвительно заметил Мейсон.

Немного поколебавшись, Джейсон Кэрролл на мгновение поднял глаза на адвоката:

— Нет, вы не правы.

— И вы никогда не обсуждали с вашими родственниками, которые, кстати, тоже помогали вам в этом деле, что если расстроить женитьбу вашего дяди или объявить его недееспособным, то все его состояние перейдет к вам?

Кэрролл, беспокойно переступая с ноги на ногу, снова ответил «нет» и опустил глаза.

— На эту тему не было разговоров?

— Нет.

— И никто не говорил о такой возможности в вашем присутствии?

После длительной паузы Кэрролл снова выдавил из себя «нет».

— Вы похитили вашего дядю не из-за денег, а проявляя заботу о нем?

— Я протестую! — опять вмешался Киттеринг. — Данные факты не являются свидетельством. Особенно протестую против слова «похитили».

— Протест принимается, — согласился судья Кнокс. Мейсон вежливо улыбнулся в сторону Киттеринга и продолжил:

— Не так давно вы сказали, что хотели объявить вашего дядю недееспособным и поместить в санаторий.

Свидетель замялся, и Мейсон полез в свой портфель.

— У меня есть копия вашего свидетельства, данного под присягой. Если желаете, можете освежить его в памяти, мистер Кэрролл.

— Да, — ответил Кэрролл, — я это говорил.

— И вы привезли его туда, где два санитара по вашей просьбе вытащили старого человека из машины и водворили в санаторий против его воли.

— Я не просил их делать этого.

— И вы не имеете к этому ни малейшего отношения?

— Нет.

— Вы попросили это сделать доктора Паркина К. Лондонбери? Разве не так?

— Я попросил его обеспечить моему дяде необходимое лечение.

— И объяснили, что под словами «необходимое лечение» вы имеете в виду то, что его надо насильно оставить в санатории?

— Что-то вроде этого, — буркнул Джейсон.

— Теперь следующий вопрос. Знакомы ли вы с Инес Колтон?

— Нет! — поспешно воскликнул Джейсон Кэрролл.

— Вы ее не знаете?

— Нет.

— И никогда не встречали?

— Нет.

— А вы знаете кого-нибудь из живущих в доме, где Джон Миликант снимал квартиру?

— Нет.

Мейсон спросил, хищно прищурившись:

— Вы хорошо осознаете, что даете показания под присягой по делу об убийстве?

— Конечно!

— И продолжаете настаивать на своем ответе?

— Да.

— Тогда у меня все, — развел руками адвокат. Было очевидно, что судья Кнокс абсолютно не верит свидетелю.

— Мистер Кэрролл, — произнес он, — уж не хотите ли вы сказать суду, что за все время, пока ваши родственники обсуждали проблему, каким образом вашего дядю, в данном случае подсудимого, объявить недееспособным, ни разу в вашем присутствии не заходил разговор о том, какие выгоды в материальном плане сулит это семье?

Кэрролл поднял глаза на Мейсона, потом перевел взгляд на Киттеринга и прошептал едва слышно:

— Таких разговоров никогда не заходило.

— Достаточно! — зловеще объявил судья. Киттеринг выглядел весьма озабоченным.

— Конечно, мистер Кэрролл, — произнес он, — вы могли в каком-нибудь разговоре заметить, хотя бы к слову, что являетесь наследником дяди, и поэтому стремитесь сохранить его состояние.

— Протестую! Это наводящий вопрос! — вмешался Мейсон.

— Протест принимается, — отреагировал судья Кнокс.

— Ну, хорошо, — поправился Киттеринг. — Обсуждали ли вы когда-нибудь, хотя бы косвенно, вопрос о деньгах, которые вам могут достаться?

— Нет, — ответил Кэрролл.

— Допрос свидетеля окончен, — несколько поспешно объявил Киттеринг. — Приглашается свидетель Фриман Лидс.

Фриман Лидс, сильный человек, чье лицо с годами приобрело угрюмое и вызывающее выражение, был приведен к присяге, сообщил свои имя, адрес и подошел к барьеру.

— Вы приходитесь обвиняемому братом?

— Да.

— Вы когда-нибудь разговаривали с ним о человеке по имени Билл Хогарти?

— Да.

— Когда?

— Да. Всего два или три раза. Когда именно — не помню.

— И что же обвиняемый говорил о Хогарти?

— Возражаю! — заметил Мейсон. — Вопрос несущественный, неправомерный и к делу не относится.

— В дальнейшем я покажу, что он имеет непосредственное отношение к делу, — пообещал Киттеринг.

— В связи с этим протест отклоняется, — произнес судья Кнокс.

— Олден был на Клондайке, сказал Фриман Лидс. — Он рассказывал мне о своих приключениях. Билл Хогарти был его компаньоном. Им удалось найти там золото.

— Обвиняемый описывал вам когда-нибудь внешность Вильяма Хогарти?

— Он говорил, что Хогарти моложе его и физически очень сильный.

Что еще он рассказывал о Хогарти?

— Говорил, что у них были какие-то неприятности.

— Он уточнял, какие именно?

— Как я понял, дело касалось женщины.

— Вопрос не о том, как вы его поняли, — поправил свидетеля Киттеринг. — Он вам говорил об этом?

— Да, он говорил, что были неприятности из-за какой-то танцовщицы.

— Что еще об этом он рассказывал?

— Что однажды из-за женщины между ними произошла перестрелка.

— Он рассказывал, где это произошло?

— На Клондайке.

— Можете начинать перекрестный допрос, — предложил Киттеринг.

— Могу ли я уточнить предмет разговора? — задал первый вопрос Мейсон. — Правильно ли я понял, что обвинение собирается использовать это туманное свидетельство и показать, что убитым был Билл Хогарти?

— Да, мы утверждаем, что это так, — заявил Киттеринг. — Ваша честь, мы собираемся это доказать и предъявим доказательства того, что обвиняемый подписывался именем Билла Хогарти в регистрационных книгах отелей, что он покинул Клондайк под именем Билла Хогарти, что он присвоил долю золота, принадлежащую Биллу Хогарти, что убитый не кто иной, как Билл Хогарти, что он пытался получить от обвиняемого денежную компенсацию, но тот предпочел его убить, нежели расстаться со своими нечестно нажитыми деньгами. Таким образом, становится понятен и мотив убийства.

— И у вас имеется достаточно фактов, чтобы доказать все это? — вежливо поинтересовался Мейсон.

— Мы располагаем всем, что для этого необходимо, — с достоинством ответил Киттеринг. — Кое-что будет доказано на основе логических доводов. Только не пытайтесь разыгрывать удивление, мистер Мейсон. Ваше частное объявление в сиэтлской газете говорит о том, что вы…

— Достаточно! — перебил его судья Кнокс. — Не будем переходить на личности. Можете задавать свидетелю вопросы, мистер Мейсон.

— Благодарю, ваша честь, — поклонился адвокат. — Мистер Лидс, я задам вам тот же вопрос, что и Джейсону Кэрроллу. Велись ли разговоры в вашем присутствии или в присутствии Джейсона Кэрролла о выгодах, которые будет иметь семья, если объявить Олдена Лидса недееспособным или поместить в санаторий? Лидс тяжело вздохнул.

— Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос.

— Боюсь, что вам придется это сделать, — заметил Мейсон.

— Вопрос совершенно уместный, — согласился судья Кнокс.

— Ваша честь, — возразил Киттеринг, — если адвокат хочет поставить под сомнение показания Джейсона Кэрролла, он должен это делать сам, а не оказывать давление на свидетелей.

— Я не согласен с вами, — заявил судья. — Этот вопрос поможет понять намерения части свидетелей. Очевидно, если Олдена Лидса признают виновным, то его женитьба будет расстроена, что весьма выгодно для родственников. Можете отвечать на вопрос, мистер Лидс.

— Был разговор насчет того, чтобы меня назначить опекуном.

— Шла ли при этом речь, что это для вас выгодно? Несколько секунд Фриман Лидс тяжело молчал.

— Нет, — наконец ответил он.

— И не было разговора о том, что вы унаследуете часть его состояния?

— Нет, — ответил Лидс после некоторого колебания.

— Обвиняемый — ваш старший брат?

— Да.

— Сколько вам было лет, когда он ушел из дома?

— Мне было семь лет.

— И когда вы с ним снова встретились?

— Около пяти лет назад.

— И все эти годы вы не поддерживали с ним связи?

— Нет.

— И даже не слышали о нем?

— Нет.

— И не знали, где он находится?

— Нет.

— Откуда же вы знаете, что обвиняемый — ваш брат? — подвел итог адвокат.

— Я узнал его, — ответил Лидс. Мейсон хитро улыбнулся.

— А вы узнали бы брата, — учтиво осведомился он, — если бы он разорился?

По залу пронесся шепот. В двух или трех местах раздался смех.

Судья Кнокс сказал, с трудом сдерживая улыбку:

— Суду надо вынести решение, поэтому мы не можем допустить веселья в зале. Дело очень серьезное, поэтому попрошу публику сдерживать свои эмоции. Отвечайте на поставленный вопрос, мистер Лидс.

— Конечно, — подтвердил тот, — я бы его узнал и в этом случае.

— А если бы он появился у вашего черного входа оборванный, с сумой через плечо и попросил у вас хлеба, вы полагаете, что и тогда узнали бы в нем брата, с которым расстались давным-давно? — продолжал Мейсон.

— Да, несомненно.

— Где вы впервые встретились с братом после разлуки, мистер Лидс?

— Олден Лидс приехал ко мне домой.

— На такси?

— Да.

— И что он сказал вам?

— Он спросил, еще не входя в дом, помню ли я его и не может ли он у меня немного пожить, и после небольшой паузы спросил: «Разве ты не помнишь своего родного брата, Олдена Лидса?»

— Понятно! — с улыбкой ответил Мейсон. — А сколько времени длилась эта пауза, то есть с момента его вопроса о том, помните ли вы его, до того, как он попросил разрешения остановиться у вас?

— Минута или две.

— И за это время вы его не узнали?

— Я просто не был абсолютно уверен.

— Понятно. И вы его узнали после того, как он назвал свое имя?

— Я пригласил его в дом.

— И обвиняемый вошел?

— Да.

— И вы с ним поговорили?

— Да, мы говорили примерно около часа.

— Именно тогда он сообщил вам, что нашел золото на Клондайке?

— Он просто сказал, что живет очень хорошо.

— И это, — заметил Мейсон, — окончательно вас убедило, что он — ваш брат?

— Нет, это не так, — ответил Лидс.

— Почему же не так?

— Я узнал его.

— Когда же?

— Сразу, как увидел.

— Еще до того, как он вошел в ваш дом?

— Да, конечно.

— Но ведь вы не назвали его по имени и не сразу впустили? — уточнил адвокат.

— Да, не сразу.

— Вы с ним поздоровались за руку?

— Я уже не помню.

— Кто-нибудь еще присутствовал при этом разговоре?

— Да, но, правда, не с самого начала.

— Кто же это был?

— Джейсон Кэрролл.

— Вы представили обвиняемого Джейсону Кэрроллу?

— Да.

— Помните, что именно вы тогда сказали?

— С тех пор прошло пять лет, — запротестовал свидетель. — Трудно упомнить все подробности по истечение такого времени.

— Да, — согласился Мейсон, — но не для человека с такой замечательной памятью, как у вас. В начале допроса вы сообщили, что вам шестьдесят пять лет. Значит, когда вы встретились с братом, вам было около шестидесяти. Перед этим вы видели его, когда вам было семь, и узнали, несмотря на прошедшие пятьдесят три года. Это так? — Выражение лица адвоката выдавало его торжество.

— Да… Да.

— Что же вы сказали Джейсону Кэрроллу? «Джейсон, это — мой брат Олден»?

— Я не помню.

— Дело в том, — заявил Мейсон, — что вы, очевидно, сказали что-то вроде: «Джейсон, этот человек утверждает, что он — твой дядя Олден».

— Да, наверное, что-то в этом роде.

Мейсон улыбнулся.

— У меня все! — заключил он. Киттеринг хмуро произнес:

— Следующим будет давать показания Оскар Бейкер… Я должен попросить извинения у суда за то, что не направил свидетелям официальных вызовов, и некоторые из них попросили освободить их от обязанности давать показания, поэтому позже мне самому придется дополнить рассказ.

— Мы предоставим вам такую возможность, — сказал судья Кнокс. — Суд заслушает всю имеющуюся информацию по этому делу.

— Оскар Бейкер, — объявил Киттеринг.

Парень лет двадцати двух — двадцати пяти с нездоровым, желтоватым цветом лица, в экстравагантной одежде из самых дешевых магазинов, проследовал через зал заседаний и был приведен к присяге. Его имя — Оскар Бейкер, профессия — официант, возраст — двадцать три года, снимает комнату.

— Где вы работаете? — спросил Киттеринг.

— В ресторане «Голубое и белое».

— Вы работаете там официантом?

— Да.

— Сколько времени вы там прослужили?

— Шесть месяцев.

— И вы работали вечером, седьмого числа этого месяца?

— Да.

— Это была пятница, не так ли?

— Да, сэр.

— В котором часу вы пришли на работу в тот день?

— В четыре часа дня.

— И когда ушли?

— В одиннадцать вечера.

— Вы были знакомы с Джоном Миликантом?

— Да, сэр.

— Вы встречались с ним неоднократно?

— Да, сэр.

— Где?

— У него на квартире. Он живет рядом с нашим рестораном.

— С какой целью вы с ним встречались?

— Я приносил еду, которую он заказывал.

— Он заказывал обед на дом?

— Да, иногда.

— Заказывал еду в вашем ресторане, и вы доставляли заказ, поскольку это входит в обязанности официанта?

— Да, сэр, это так.

— И в этот вечер вы тоже приносили ему обед?

— Да, сэр.

— Каким образом обед был заказан?

— По телефону.

— Кто его заказывал?

— Полагаю, мистер Миликант.

— Что именно он заказал?

— Обед на двоих. Он сказал, что непременно хочет бараньи отбивные с картофелем и зеленым горошком, и попросил принести именно это.

— В котором часу это было?

— Без пяти восемь.

— Почему вы запомнили время?

— Потому что я ему сказал, что придется немного подождать, пока приготовят отбивные: я не был уверен, что они у нас есть.

— Но оказалось, что они у вас были?

— Да. Я переговорил с поваром и выяснил, что у него осталось несколько штук в холодильнике, не так много, чтобы можно было включить их в меню, но вполне достаточно для обеда на двоих.

— И вы доставили еду ему на квартиру?

— Да.

— На квартиру Джона Миликанта? — уточнил Киттеринг.

— Да, сэр.

— Расскажите об этом суду подробнее.

— Хорошо. Я поставил блюда на поднос, накрыл их салфетками и сложенной скатертью и отнес ему домой. Я помнил номер квартиры Миликанта, вернее — Конвэя, мы его знали под этим именем.

— Вы говорите об Л.К. Конвэе? — перебил Киттеринг.

— Да, о Луи Конвэе. Я поднялся на лифте и постучал в дверь. «Войдите!»

— Дверь была не заперта? — спросил Киттеринг.

— Нет. Два парня, то есть я хотел сказать — двое мужчин находились в спальне. Они разговаривали о скачках, и я прислушался, потому что Луи Конвэй иногда располагал ценной информацией о предстоящих заездах. Однако из этого ничего не вышло. Наверное, они догадались, что я подслушиваю, потому что один из них произнес: «Подожди, пока он уйдет, — затем обратился ко мне: — Оставь все на столе, сынок. Я позвоню, когда надо будет прийти за посудой. Сколько с меня?» — «Доллар семьдесят пять», — ответил я. Он протянул мне три доллара и сказал: «Держи. Можешь идти». — «Накрыть на стол?» — спросил я. «Не надо, мы спешим». — «Советую приступить к обеду сразу, — посоветовал я. — Обед разогрет перед самым моим уходом, но по дороге он подостыл». — «Хорошо, сынок, — ответил тот. — Я понимаю. Иди, мы заняты».

— Вы знали этого человека? — спросил Киттеринг.

— Тогда не знал, но теперь знаю. Это был Гай Серл, человек, купивший у Конвэя дело.

— Вам что-нибудь известно о занятии Конвэя? — спросил Киттеринг.

Официант замялся.

— Чем он занимался? — настойчиво повторил представитель прокурора.

— Возражаю! — раздался голос Мейсона. — Вопрос несущественный и к делу не относится.

Судья Кнокс поинтересовался у Киттеринга:

— Этот вопрос поможет установить личность убитого?

— Не совсем так, — уточнил Киттеринг. — Ответ на этот вопрос даст суду представление о его прошлом и…

— Возражение принимается, — сказал судья Кнокс. — Вы можете представлять свидетельства, подтверждающие личность убитого. Вы представили свидетельства, что он был Джоном Миликантом, что его знали как Л.К. Конвэя, или Луи Конвэя. Были показания, касающиеся Билла Хогарти, но не прозвучало подтверждение тому, что Билл Хогарти и убитый — одно и то же лицо. Суд проявит терпение и заслушает все показания, которые вам угодно будет предоставить, господин представитель окружного прокурора. Но в связи с тем, что был вынесен протест, я обращаю ваше внимание на то, что в ходе слушаний недопустимы второстепенные вопросы, такие, как, например, ваш вопрос о роде занятий убитого. И это касается всех. Если же вы собираетесь связать его с данным делом, то сделайте это, и тогда возражений не последует.

— Пока нам не удалось проследить связи, — ответил Киттеринг, хмуро взглянув на Перри Мейсона.

— Очень хорошо. Значит, протест уместен и принимается.

— Вы вернулись за посудой? — спросил свидетеля Киттеринг.

— Да, я пришел за ней минут за пятнадцать до конца своей смены.

Значит, в десять сорок пять?

— Да. Они так и не позвонили.

— Что вы там обнаружили?

— Входная дверь была приоткрыта. Кто был в спальне, я не знаю, дверь туда была закрыта. Посуда была пуста и свалена на подносе. Мне не о чем было размышлять: свои чаевые я уже получил и… Я не знаю, черт возьми, может, он там был с какой-нибудь бабенкой. Вы понимаете, о чем я говорю. Люди не любят, когда их беспокоят в такой момент.

— Вы думаете, что в спальне кто-то был?

— Мне показалось, что да. Вроде я слышал какое-то движение… К тому же эта бабенка оставила свой платок… То есть я имею в виду, что рядом с салфеткой лежал женский носовой платок.

— С чего вы взяли, что платок был именно женский? — спросил Киттеринг.

— Я понюхал его, — объяснил Бейкер, и снова легкий смешок пробежал по залу.

— Так что же вы сделали?

— Я взял поднос с посудой и ушел.

— Уходя, вы захлопнули дверь?

— Я плотно ее прикрыл. По-моему, «собачка» замка была заблокирована, так что она не захлопнулась. Но я в этом не уверен. Я дверь просто закрыл. Если они не хотят запираться, это их личное дело. Захотят — запрут сами.

— Вы уверены, что во всех случаях правильно запомнили время?

— Абсолютно. У нас в ресторане есть электрические часы, а я знал, что Конвэй — Миликант будет недоволен, если я вовремя не доставлю заказ, поэтому запомнил время, когда он позвонил, и поторапливал повара.

Знаете, в таких местах, я имею в виду рестораны такого класса, как наш, официант должен забирать еду в строго определенное время. У нас нет оборудования, чтоб обслуживать клиентов на дому. Для этого пища все время должна быть теплой, а когда поступает заказ, ее надо класть в заранее прогретое блюдо. Тогда она не остывает по дороге. Вы были бы удивлены, сравнив, насколько медленнее остывает пища, положенная в прогретое блюдо. Особенно если сверху ее прикрыть салфетками и сложенной скатертью.

— В котором часу вы вернулись?

— Без четверти одиннадцать. Я уже говорил… Сначала я ждал, что они позвонят, а потом совсем о них забыл и вспомнил лишь за пятнадцать минут до конца смены. И сразу побежал туда.

— Вы хорошо запомнили время, когда принесли заказ?

— Конечно. Я вышел из ресторана в восемь минут девятого и в 20.10 был там. Могу поспорить, что не ошибаюсь больше чем на десять секунд.

— И в ресторане есть электрические часы?

— Да.

— Можете задавать вопросы, — сказал Киттеринг, обращаясь в основном к Перри Мейсону. Ему было интересно, дерзнет ли тот что-нибудь спросить.

— Эти электрические часы ходят правильно? — спросил Мейсон.

— Да. Их даже никогда не приходится подводить.

— Если только временно не отключат электроэнергию?

— Да, это иногда случается, — согласился молодой человек.

— А откуда вам известно, что ее не отключали в тот день?

— На часах есть для этого сигнал, который включается, когда это происходит.

— И этот сигнал постоянно был в поле вашего зрения?

— Да нет… Черт возьми, да что там видеть? Я бы заметил. Я всегда определяю время по этим часам.

— Но ведь вы можете ошибиться?

— Один шанс из десяти тысяч, что это произойдет.

— И все-таки один-то шанс есть? — настаивал адвокат.

— Если вы хотите ставить на один против десяти тысяч — ради Бога, — сказал Бейкер, — но я бы не стал. Ставлю двадцать против одного, что вы проиграете.

По залу пробежал шепот, кое-где раздался приглушенный смех.

— Ладно. Скажите, значит, когда вы вернулись за посудой, вам показалось, что в спальне кто-то есть?

— М-м… Да.

— Как вы думаете, там был Серл?

— Судя по запаху, носовой платок был не его.

— И вы сказали, что посуда была пуста.

— Да, это так.

— В ней ничего не оставалось?

— Она была чиста, как обглоданная кость.

— Должно быть, они были очень голодны?

— Когда заказ доставляется на дом, то еды, как правило, не слишком много. Так, например, не надо нести суп, воду и еще кое-какие мелочи. Тут особо не перетруждаешься. Надо просто сервировать обед и принести его, пока не остыл. Люди съедают в ресторане не так много, как они думают. Например, сначала мы подаем им крекеры и масло и оставляем их ненадолго, пока они ими хрустят. Через некоторое время мы приносим суп и еще позже бутерброды. Получается, что они приступают к главному блюду минут через десять — двадцать после того, как сели за стол, а то и через полчаса. Это время зависит от количества посетителей.

— Вы хотите сказать, что, когда много народу, вы не можете всех терпеливо ждать?

— Нет, — ответил свидетель, — мы, конечно, всегда ждем. Просто если много народу, это означает, что ресторан теряет деньги каждый раз, когда очередной посетитель видит, что здесь большая очередь, и уходит. Поэтому мы стараемся побыстрее впихнуть в клиента еду, чтоб он освободил столик. Однако когда в пустом зале обедают всего два-три человека, это грустная картина. Поэтому мы стараемся их задержать как можно дольше. Тогда прохожие видят наш зал через окно и прикидывают, что здесь хорошее местечко и немного народу.

— Выходит, — с улыбкой сказал Мейсон, — вы утверждаете, что мы, клиенты, служим вам вывеской, если заходим в ресторан в неурочное время?

— Да, вид посетителей в окне — неплохое оформление витрины… если вы об этом, — согласился Бейкер.

— Именно это я имел в виду, — вежливо ответил Мейсон. — Спасибо.

— Следующий свидетель, — объявил Киттеринг, — Вильям Битнер.

Битнер оказался экспертом по почерку и отпечаткам пальцев. Сообщив, что это является его профессией, он принялся нудно рассказывать о результатах своих исследований, демонстрируя фотографии отпечатков пальцев, которые были обнаружены на дверных ручках, ящиках шкафов, на столе и на посуде в квартире убитого.

Он бесконечно долго говорил о том, как был идентифицирован каждый из изображенных на фотографиях отпечатков. После того как рассказ об очередной фотографии заканчивался, она передавалась суду, который в течение некоторого времени производил проверку, после чего процесс повторялся снова и снова. Эта процедура часто прерывалась дотошным Киттерингом, который то и дело хотел удостовериться, что каждая фотография пронумерована и этот номер занесен в протокол.

Покончив более чем с сорока экспонатами, Киттеринг принялся взрывать припасенную «бомбу», действительно мощную, но до некоторой степени утратившую свою взрывную силу, поскольку этот процесс также был слишком затянут периодическим занесением информации в протокол.

— Кто снимал отпечатки пальцев, изображенные на этой карточке? — спросил Киттеринг.

— Я, — ответил свидетель.

— Когда?

— Три дня назад.

— Где?

— В полицейском участке нашего округа.

— Расскажите о них подробнее.

— Это отпечатки пальцев обвиняемого по данному делу. Они сгруппированы попарно в соответствии с принятой практикой. Этот номер на карточке составляется из специальных цифр и используется для классификации.

— Теперь я обращаю ваше внимание на предмет, обозначенный буквой «С», и спрашиваю, есть ли на нем отпечаток пальца, идентичный одному из изображенных на этой карточке?

— Да, сэр.

— Где?

— Здесь, на боковой стенке ящика бюро. Он совпадает с отпечатком среднего пальца правой руки. Я обнаружил двадцать три параметра совпадения.

— Расскажите, пожалуйста, об этих параметрах суду, — предложил Киттеринг.

После того как эксперт замолчал, он начал свою бесконечную речь, беспощадно обрушивая на обвиняемого лавину доказательств, основанных на обнаруженных отпечатках. Олден Лидс величественно восседал в своем кресле, а Перри Мейсон с Деллой Стрит, не находя поводов для протеста, нетерпеливо ерзали, вынужденные пассивно наблюдать, как рушатся последние надежды на то, что обвиняемого оправдают. Наконец приблизился перерыв.

— Сколько времени вам потребуется, господин представитель окружного прокурора, чтоб закончить с этими свидетельствами? — поинтересовался судья Кнокс.

— Возможно, весь завтрашний день, ваша честь.

— Хорошо. Заседание будет продолжено завтра в десять часов. Все это время обвиняемый будет находиться под надзором шерифа.

После того как был объявлен перерыв, Мейсон подошел к Олдену Лидсу и успокаивающе положил руку ему на плечо. На его лице сияла улыбка, однако тихо произнесенные им слова не были ободряющими.

— Вам не следовало от меня ничего скрывать, — сказал Мейсон.

Лидс повернулся к адвокату.

— Я уже не молод, — ответил он, — и мало надеюсь на то, что меня оправдают, да и в случае приговора немного потеряю. Однако я не могу понять, как мои отпечатки оказались в его квартире. Я не убивал Джона Миликанта. Он… Мы должны доказать, что, когда я выходил от него, он был жив и здоров.

Глаза Мейсона сузились.

— Мы сможем представить свидетельства этого, — сказал он и ободряюще улыбнулся. — Но не знаю, убедит ли это присяжных. Пока же ясно только одно: суд намерен обвинить вас в тяжком преступлении.

— Я предвидел это, — спокойно заметил Лидс.

— А мы — нет, — заявил Мейсон. — Хотя, если бы вы сказали нам об этих отпечатках, мы бы тоже предвидели.

— Я о них ничего не знал.

— Но ведь вы знали, что квартиру обыскивали?

Лидс ничего не ответил. А Мейсон, широко улыбнувшись, положил руку ему на плечо, так как в этот момент к ним подошел помощник шерифа.

— Хорошо, Лидс, — громко произнес адвокат. — Все идет отлично. У них нет никаких шансов свалить это дело на вас, так что спите спокойно, а все заботы предоставьте нам.

В коридоре Перри Мейсона догнала Делла Стрит.

— По-моему, шеф, — сказала она, — с отпечатками пальцев получилось не очень хорошо.

— Я не учел этого, — озабоченно проговорил он. — Я знал, что Лидс был в квартире и искал там какие-то бумаги, хотя он и отрицал это, правда, считал его достаточно умным, чтобы не оставлять там своих пальцев. Наверное, он пробыл там слишком долго или, наоборот, очень торопился и потому позабыл об осторожности.

— А что будет, — спросила она, — если завтра они докажут, что на ноже тоже его отпечатки?

В ответ Мейсон лишь пожал плечами.

— Давай не будем об этом думать. И без того дела его достаточно плохи. Пойдем-ка в контору и посмотрим, не откопал ли чего-нибудь Дрейк.