"Дисфункция реальности: Увертюра" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Питер)

4

Кольцо Руин образовывало тонкое плотное тело толщиной в три и шириной в семьдесят километров, находящееся на высоте в пятьсот восемьдесят тысяч километров над газовым гигантом Мирчуско. Его альбедо было пугающе малым, составляющие его частицы в большинстве своем были тускло-серого цвета. Туманное облако частичек окружало его на расстоянии до ста километров вокруг основного кольца в плоскости эклиптики. В основном это была пыль, появившаяся в результате столкновения более крупных частиц кольца. Столь скромные размеры делали Кольцо Руин совершенно незначительным в астрономическом плане объектом, в отличие от влияния, которое оно оказало на ход развития человечества. Уже само его существование смогло поставить богатейшее в истории королевство на грань политического хаоса, а кроме того, стать для ученого сообщества Конфедерации величайшей из когда-либо представавших перед ним загадок – загадкой, которая и через сто девяносто лет оставалась неразгаданной.

Корабль-разведчик королевского флота Кулу «Этлин», который обследовал систему в 2420 году, вполне мог бы его и не заметить. Но экспедиции по исследованию систем обходятся слишком дорого, чтобы экипажи разведкораблей могли позволить себе упустить хоть какие-то детали, пусть даже и сразу становится очевидно, что в окрестностях звезды отсутствуют землеподобные планеты. Кроме того, капитаны подобных кораблей специально выбираются по признаку добросовестности.

Робот-зонд, который «Этлин» запустил на орбиту вокруг Мирчуско, совершил стандартные исследовательские облеты семи лун, диаметр которых превышал сто пятьдесят километров (все, что было меньше, считалось астероидами), а затем перешел к изучению двух окружающих газовый гигант колец. Внутреннее кольцо не представляло из себя ничего экстраординарного или даже просто интересного: двадцать тысяч километров шириной, вращающееся на расстоянии триста семьдесят километров над планетой, обычное скопище льда, углерода и каменной пыли. Зато в спектрограмме внешнего кольца обнаружились какие-то странные линии, и к тому же оно занимало необычно высокую орбиту. Офицер-исследователь «Этлина» перевел зонд на более высокую орбиту, чтобы изучить кольцо поближе.

Когда стали появляться переданные оптическими датчиками зонда черно-белые изображения, на борту «Этлина» тут же прекратилась всякая деятельность и члены экипажа, побросав свои занятия, сбежались их посмотреть. Кольцо, имевшее массу скромного размера луны, целиком состояло из обломков поселений каких-то чужаков. «Этлин» немедленно запустил все имевшиеся на борту робо-зонды для более тщательного обследования системы, но результаты были разочаровывающими. Не удалось обнаружить ни единого сохранившегося поселения, ни единого живого существа. Последующие поиски небольшого исследовательского флота Кулу, посланного вскоре после этого, также оказались напрасными. Не удалось найти и ни малейших следов родного мира чужаков. Они явно не происходили ни с одной из планет системы Кольца Руин, равно как и не явились туда ни с одной из ближайших звезд. Их происхождение и гибель оставались полнейшей загадкой.

Строители разрушенных поселений были названы леймилами, хотя даже это имя было найдено лишь через шестьдесят семь лет. Могло бы показаться, что уже само количество находок обеспечило бы археологов-людей и представителей иных культур сверхизобильным количеством материалов для исследований. Но сила, уничтожившая семьдесят с чем-то тысяч поселений, была необычайно жестокой, да и произошла катастрофа две тысячи четыреста лет назад. После первоначальной, произошедшей практически одновременно и повсеместно детонации, последовала целая лавина вторичных столкновений – цепная реакция, продолжавшаяся долгие годы, на протяжении которых носящиеся в пространстве крупные и мелкие обломки превращали в пыль большие участки поселений, порождая новый круг столкновений. В результате взрывообразной декомпрессии растения и животные были полностью разорваны, их бесформенные останки остались на дальнейшее растерзание граду зазубренных осколков. И даже после того, как приблизительно столетие спустя в кольце, наконец, наступило относительное спокойствие, вакуум продолжал свою незримую работу, одну за другой смывая поверхностные молекулы – до тех пор, пока не остались лишь призрачно-тонкие очертания первоначальных форм.

Пройди еще тысяча лет, и процесс распада зашел бы так далеко, что какое-либо исследование леймилов стало бы попросту невозможным. Но даже и сейчас добывание полезных артефактов было крайне опасным, утомительным и, как правило, весьма плохо оплачиваемым делом. Центр исследований леймилов, базирующийся на Транквиллити – специально для этой цели выращенном хабитате-биотехе, вращающемся на орбите в семи тысячах километров над Кольцом Руин, – полностью зависел от мусорщиков, выполняющих всю грязную работу.

Мусорщиков, рисковавших отправляться в Кольцо Руин, оно привлекало по самым разным причинам. Некоторым (в основном тем, что помоложе) эта работа казалась захватывающим приключением, другие занимались этим просто потому, что им больше ничего не оставалось, для третьих это была азартная игра не на жизнь, а на смерть. Но все они продолжали летать туда снова и снова, в надежде, что в конце концов им в руки все же попадет упрямо ускользающая Большая Находка. За хорошо сохранившиеся артефакты леймилов коллекционеры платили огромные деньги. Источник уникальных предметов чужаков был ограничен и быстро иссякал, поэтому музеи и частные коллекционеры отчаянно торопились приобрести их как можно больше.

Эффективной технологии, позволившей бы просеять частицы Кольца Руин и отделить зерна от плевел, просто не существовало. Мусорщикам приходилось напяливать скафандры и выходить в космос, оказываясь в потоке сталкивающихся и друг с другом, и с ними обломков поселений, и перебирать их один за другим, пользуясь лишь собственными руками и глазами. Большинству вполне хватало на жизнь того, что удавалось обнаружить. Правда, некоторым везло больше, чем другим. Они называли это удачей. Были и такие, кто с каждым годом находил все более и более интересные предметы – вещи, позволявшие им по несколько месяцев жить в относительной роскоши. Кое-кому везло просто сказочно, они снова и снова возвращались с находками, которые коллекционеры и ученые не могли не заполучить. Единицы же были просто подозрительно удачливы.

Нажми на него кто-нибудь посильнее, и Джошуа Калверт, пожалуй, отнес бы себя ко второй категории, хотя тем самым он бы, конечно, весьма поскромничал. За последние восемь месяцев ему удалось выудить из Кольца шесть вполне приличных находок: пару довольно хорошо сохранившихся растений, пару монтажных плат (очень хрупких, но в общем-то целых), половину тушки какого-то похожего на грызуна животного и, самое главное, совершенно целое примерно семисантиметровое яйцо. Все это вместе принесло ему три четверти миллиона фьюзеодолларов (валюта эденистов, используемая как основная валюта во всей Конфедерации). Для большинства мусорщиков такой суммы было бы вполне достаточно, чтобы уйти на покой. Обитатели Транквиллити лишь недоуменно качали головами, удивляясь, с чего это он раз за разом продолжает возвращаться в Кольцо. Джошуа был двадцать один год, и подобная сумма вполне позволила бы ему до конца своих дней практически ни в чем себе не отказывать.

Но удивлялись они просто потому, что не могли знать о пылающей в его душе неутолимой жажде, подобно току высокого напряжения циркулирующей в его жилах, наполняющей бешеной энергией каждую клеточку его тела. Знай они об этой силе, подобной могучему приливу, они, возможно, и сумели бы понять, насколько энергичная и хищная натура таится за обаятельной улыбкой и мальчишеской внешностью. Ему хотелось гораздо большего, чем какие-то жалкие три четверти миллиона. На самом деле, хоть мало-мальски удовлетворить его могла только сумма миллионов в пять, не меньше.

С его точки зрения, при меньших деньгах никакой приличной жизнью и не пахло. Да, они обеспечивали праздную жизнь, но и вечную тревогу – как бы не перерасходовать свой месячный бюджет. И все, что ты можешь себе позволить, это жалкие дивиденды от разумных вложений? Нет уж, для него такая жизнь была бы скорее подобием смерти, вроде какого-то анабиоза, и он считал это уделом неудачников.

Джошуа было отлично известно, насколько более насыщенной могла бы быть жизнь. Его тело было идеально адаптировано к невесомости, что явилось совокупностью полезных физиологических особенностей организма, генинженированных своим потомкам какими-то далекими предками, космическими бродягами. Но это стало лишь удачным дополнением к его уму, который был накоротко замкнут на самой необузданной черте человеческого характера – тяге к странствиям. Раннее детство он провел, слушая, как отец одну за другой рассказывает истории из времен своего капитанства: как он возил контрабанду, как раз за разом ухитрялся оставить с носом эскадрильи флота Конфедерации, о космических сражениях, о службе в качестве наемника у разных правительств и корпораций, о путешествиях по Вселенной, когда летишь куда глаза глядят, о необычных планетах, о забавных инопланетянах, о на все готовых женщинах в портах, раскиданных по всей колонизированной галактике. Не было в Конфедерации ни единой планеты, ни единой луны или астероидного поселения с самыми удивительными обществами, которые бы не промелькнули в его рассказах, но, к сожалению, в конце концов старик нашел-таки комбинацию наркотиков и алкоголя, сумевшую преодолеть мощные защитные барьеры его усовершенствованного организма. И вот с тех пор, как ему исполнилось четыре года, Джошуа каждую ночь мечтал о такой же жизни и для себя. Жизнь, которую профукал Маркус Калверт, обрекая своего сына на прозябание в хабитате где-то на окраине обитаемого пространства. Если только...

Пять миллионов эденистских фьюзеодолларов были суммой, необходимой для ремонта отцовского корабля, – хотя в принципе это могло обойтись и дороже, учитывая состояние, в котором пребывала старая «Леди Мак» после стольких лет забвения. А потом – прочь с проклятого тоскливого отсталого Транквиллити. Вести настоящую жизнь, вольную и независимую.

Работа мусорщика открыла перед ним вполне реальный путь к достижению цели, альтернативу, позволяющую обойтись без того, чтобы заложить свою душу банкам. Искомая сумма была где-то там, в Кольце Руин, и только и дожидалась, когда он придет и заберет ее. Джошуа буквально чувствовал безмолвный зов леймилских артефактов – этакое мягкое настойчивое царапанье где-то на задворках сознания.

Кое-кто называл это удачей.

Джошуа же это никак не называл. Но в девяти случаях из десяти он точно знал, когда ему повезет. И сейчас был тот самый случай. Он торчал в Кольце вот уже девятый день, осторожно пробираясь сквозь бушующую за иллюминатором космоплана бесконечную серую метель, приглядываясь к встречающимся на пути обломкам оболочки и отметая их как пустышки, продвигаясь дальше. Хабитаты леймилов были удивительно похожи на Транквиллити и хабитаты эденистов, биологические цилиндры-полипы, хотя и пятидесяти километров в длину и двадцати в диаметре, отчего они казались более пузатыми, чем их человеческие аналоги. Верное доказательство того, что технические решения были едины для всей галактики. Доказательство того, что леймилы на том их уровне развития были самой обычной, способной перемещаться в космосе расой. Но все это не давало ни малейшего намека на то, что же стало причиной их столь внезапного конца. Все их расчудесные хабитаты были уничтожены за какие-нибудь несколько часов. Тому могло быть только два возможных объяснения: массовое самоубийство или воздействие какого-то оружия. Правда, ни то, ни другое объяснение как-то не утешало – оба они вызывали множество самых мрачных опасений, особенно у постоянно копошившихся в Кольце Руин мусорщиков, все время сталкивающихся с физической реальностью события, происшедшего в тот страшный день более двух с половиной тысяч лет назад. Третья же возможная причина была любимой темой для споров мусорщиков между собой. Но Джошуа никогда о ней не задумывался.

В восьмидесяти метрах впереди болтался кусок оболочки хабитата, причем один из крупных. Он был почти овальной формы и в самой широкой своей части достигал двухсот пятидесяти метров. Обломок медленно вращался вокруг продольной оси, каждый полный оборот занимал семнадцать часов. Одна его сторона представляла собой наружную поверхность оболочки светло-коричневого цвета – прочный силиконовый слой, аналогичный покрытию адамистских космических кораблей. Исследователи на Транквиллити до сих пор так и не смогли решить, вырабатывалось ли это покрытие внутренними слоями полипа. Если так, то биологическая инженерия леймилов была куда более развитой, чем биотехнология эденистов. Над силиконом громоздились, достигая толщины в сорок пять метров, другие слои кожи полипа, потускневшие и потемневшие от пребывания в открытом космосе. На самом верху тянулась полоска почвы толщиной метров в шесть. Слой почвы на внутренней поверхности обломка замерз и превратился в твердую, как бетон, глину. Если в свое время на ней и имелись какие-то растения, то, когда хабитат разрушился, все они мгновенно погибли – трава и деревья были моментально вырваны с корнем налетевшими на несколько коротких секунд ревущими вихрями и тут же умчались в небытие. Каждый квадратный сантиметр поверхности был испещрен крошечными воронками – результат длительной бомбардировки осколками и пылью Кольца.

Джошуа задумчиво рассматривал все это сквозь мутную завесу скрадывающих очертания обломка частиц. За те три года, что он провел в Кольце, ему довелось видеть сотни обломков, подобных этому, голых и безжизненных. Но он точно знал, что этот чем-то отличается от прочих.

Он перевел свои ретинальные импланты на максимальное разрешение, отфокусировал их и принялся снова и снова просматривать поверхность. Его нейронаноника пиксель за пикселем создавала в мозгу картографическое изображение.

Из почвы торчали остатки каких-то фундаментов. Для своих строений леймилы использовали строго геометрические формы, сплошь плоскости и прямые углы. Никому еще ни разу не довелось обнаружить хотя бы одну изгибающуюся стену. Раскинувшиеся перед ним фундаменты в этом смысле ничем не отличались от прочих, вот только площадь занимали намного большую, чем фундаменты обычных жилых построек, которые ему до сих пор приходилось обследовать.

Джошуа оторвался от картографической картинки и датавизировал в бортовой компьютер космоплана новые инструкции. Кластеры контроля тяги в кормовой части выплюнули раскаленные потоки ионов, и крошечный кораблик начал разворачиваться, приближаясь к фундаментам. Джошуа выскользнул из кресла пилота, к которому был пристегнут на протяжении последних пяти часов, и, перед тем как отправиться из рубки в главную каюту, сладко потянулся.

В те времена, когда космоплан использовался в своей нормальной роли космического челнока, перевозившего грузы и пассажиров с космического корабля на планету и обратно, в каюте помещалось пятнадцать кресел. Теперь же Джошуа, использовавший его исключительно для перелетов между Транквиллити и Кольцом Руин, выкинул кресла, использовав освободившееся пространство под смастеренный им на скорую руку душ для невесомости, под кухню и под тренажер. Даже он, несмотря на свой усовершенствованный организм, не мог обходиться без упражнений. Конечно же, от невесомости мускулы не атрофируются совсем, но все же значительно слабеют.

Он начал стаскивать с себя корабельный комбинезон. Тело его было худощавым и мускулистым, грудная клетка чуть шире обычной, что указывало на более толстые внутренние мембраны и на обмен веществ, который, независимо от того, сколько бы ему вздумалось есть и пить, никогда не дал бы ему располнеть. Генинженерные усовершенствования в организмах его родственников были ориентированы исключительно на практические стороны адаптации к невесомости, поэтому природа наделила его не слишком симпатичной внешностью, наградив слишком угловатым лицом с чересчур выпяченной челюстью и неопределенного цвета волосами, пожалуй, слишком длинными для корабельных условий. Его ретинальные импланты были того же цвета, что и сами глаза: серо-голубыми.

Раздевшись догола, он, перед тем как облачиться в скафандр, справил малую нужду. Экипируясь для выхода в космос, Джошуа, доставая из разных шкафчиков необходимое оборудование, ухитрился не наставить себе синяков и шишек. Каюта была шести метров длиной, и при такой тесноте в ней всегда оказывалось слишком много острых углов. Казалось, от каждого его движения приходит в движение что-нибудь еще – пакеты для пищи, которые он по ошибке сунул не туда, куда следовало, запорхали вокруг его головы подобно гигантским серебристым бабочкам, окруженным роем крошек-пчел. Теперь после возвращения в порт ему светит нешуточная уборка, поскольку фильтры системы жизнеобеспечения космоплана не были рассчитаны на такое количество мусора.

В деактивированном состоянии программируемый аморфный силиконовый скафандр, разработанный Лунным государственным промышленным институтом (ЛГПИ), состоял из толстого, высотой в семь сантиметров воротника со встроенной трубкой респиратора и черной, размером с футбольный мяч сферы. Джошуа просунул голову в воротник и закусил конец дыхательной трубки, немного пожевав его и удобнее расположив загубник, чтобы не мешал. Наконец, решив, что готов, он отпустил поручень, убедился, что висит в воздухе, ничего не касаясь, и датавизировал в процессор скафандра активационный код.

Скафандр ЛГПИ стал стандартным изделием для всей космической промышленности задолго до того, как Джошуа появился на свет. Первоначально разработанный единственной в Конфедерации чисто коммунистической нацией, он уже длительное время производился как на лунных фабриках, так и по лицензии, причем практически в каждой располагающей промышленностью звездной системе. Он идеально изолировал человеческую кожу от враждебного вакуума, позволял ей дышать и потеть и способен был защитить своего обладателя даже от довольно высоких уровней радиации. Кроме того, он еще и обеспечивал полную свободу движений.

Сфера начала менять форму, превращаясь в маслянистую массу, и поползла по нему, обтягивая кожу подобно плотной резиновой перчатке. Когда масса добралась до головы, он закрыл глаза. Усеивавшие воротник оптические датчики датавизировали изображение непосредственно его нейронанонике.

Броня, покрывающая его новую блестящую черную кожу, представляла собой тускло-серый экзоскелет из односвязанного углерода со встроенным холодногазовым маневровым ранцем и была способна выдержать практически любое кинетическое воздействие, предложенное Кольцом Руин. Скафандр ЛГПИ, что бы в него ни угодило, в любом случае остался бы цел, хотя и передал бы хозяину само сотрясение от удара. Джошуа еще раз на всякий случай провел проверочные процедуры и самого скафандра, и брони, одновременно пристегивая к поясу инструменты. Все оказалось полностью исправным.

Выйдя, наконец, из корабля и оказавшись в Кольце Руин, он первым делом датавизировал код закрывания наружного люка. Шлюзовая камера была практически ничем не защищена от бомбардировки частиц Кольца, а ведь внутри были весьма тонкие системы. Шансов лишиться таким образом корабля было приблизительно один на тысячу, и тем не менее каждый год в Кольце исчезало по пять или шесть мусорщиков. Он и сам знал нескольких мусорщиков и даже целые экипажи космических кораблей, которым до смерти надоели все эти процедуры, и они только и делали, что проклинали инструкции по безопасности, издаваемые Управлением Астронавтики Конфедерации. Тоже неудачники, причем, возможно, с глубоко потаенной тягой к смерти.

Об остальном он мог не беспокоиться. С убранными в корпус крыльями космоплан становился похож на тонкую пятнадцатиметровую стрелу, спроектированную так, чтобы занимать в ангаре корабля как можно меньше места. Карботановый фюзеляж был исключительно прочным, но для работы в Кольце Руин его пришлось покрыть еще и толстым слоем кремового цвета пены. Сейчас на ней виднелась пара дюжин длинных царапин и несколько небольших темных кратеров.

Джошуа развернулся так, чтобы оказаться лицом к обломку, и включил маневровые газовые двигатели ранца. Космоплан начал стремительно удаляться. В глубоком космосе его изящный силуэт казался совершенно неуместным, но это был единственный аппарат, который годился для работы здесь. Вокруг хвоста были закреплены семь дополнительных баков с реактивной массой и пять электронно-матричных блоков большой емкости. Все это также было покрыто слоем пены и походило на какие-то странные раковые опухоли.

Вокруг Джошуа неспешно кружился мусор Кольца, напоминающий замедленную пургу. В среднем приходилось по две-три частицы на кубический метр. По большей части это были фрагменты почвы, куски полипа и хрупкие окаменевшие щепки. Они то и дело сталкивались с броней, некоторые отскакивали, а некоторые тут же рассыпались.

Попадались и другие объекты вроде искореженных кусков металла, ледяных кристаллов, гладких округлых камешков, извивающихся кусков проволоки. Весь этот хлам был абсолютно бесцветным. Звезда класса F3 находилась в одной целой и семи десятых миллиарда километров отсюда, и это расстояние было слишком большим, чтобы сюда доходило что-нибудь помимо блеклого монохромного света, да и то различимого лишь при большом усилении оптических датчиков. Мирчуско отсюда был едва различим, выцветший, усталый зеленый шар в туманной дымке, больше всего похожий на восходящее солнце, скрытое слоем облаков.

Каждый раз, когда Джошуа выходил в открытый космос, больше всего его поражала абсолютная тишина. В космоплане никогда не бывало тихо, там постоянно гудела и подвывала система жизнеобеспечения, то и дело потрескивала обшивка нагревающихся и остывающих сопел двигателя, урчали трубы самодельного водопровода. Все эти звуки со временем стали как бы его постоянными товарищами по полетам. Здесь же, снаружи, не было слышно вообще ничего. Материал скафандра закрывал уши, заглушая даже звук его собственного дыхания. Лишь сосредоточившись, он мог различить удары сердца, похожие на шум разбивающихся об очень далекий берег волн. Ему постоянно приходилось бороться с ощущением удушья, и все время казалось, что Вселенная сжимается вокруг него.

Невдалеке он заметил похожий на длинное перо предмет, плывущий среди прочего мусора. С облегчением отвлекшись от неприятных мыслей, он изменил фокусировку оптических датчиков скафандра. Предмет оказался обломком дерева, проплывавшим метрах в пяти слева от него. Сохранившиеся ветви были бледно-серого цвета, на их тоненьких концах еще сохранились продолговатые треугольные листья. В месте излома на конце сука торчали узкие деревянные острия.

Джошуа датавизировал приказ маневровому ранцу и развернулся так, чтобы перехватить находку. Приблизившись к ней, он схватился обтянутой материалом скафандра рукой за середину сука. Но это оказалось все равно что попытаться взять в руки скульптуру из высохшего на солнце песка. Дерево тут же рассыпалось под его пальцами, превратившись в тончайшую пыль. Ветки вздрогнули, колыхнув похожими на бумажные фигурки оригами листьями так, будто на них повеял легкий ветерок. Он поймал себя на том, что старается уловить их сухой шелест, и тут же понял, что оказался в самой гуще расплывающегося пыльного облака. Несколько мгновений Джошуа с сожалением наблюдал, как пылинки, кружась, уносятся все дальше и дальше, затем машинально отстегнул прикрепленный к поясу небольшой контейнер для образцов и поймал им немного пыли.

Снова включился газовый двигатель, разгоняя окружающее Джошуа пыльное облачко, и он оказался в сравнительно более чистом участке Кольца. Фрагмент оболочки теперь был в двадцати метрах от него. На какое-то мгновение Джошуа даже пришел в замешательство – ему вдруг показалось, что под ним твердая земля и он камнем падает вертикально вниз. Он на полсекунды отключил подачу визуальной информации от датчиков воротника и мысленно изменил координаты ориентации. Когда изображение вернулось, обломок стал вертикальной скальной стеной, а он подлетал к ней сбоку. Да, так гораздо лучше.

Слой почвы находился в тени, хотя ни одна из частей обломка не была абсолютно темной, поскольку недалекий Мирчуско испускал пусть рассеянный, но все же свет. Теперь Джошуа ясно видел фундаменты, основания стен из черного стекловидного материала, возвышающиеся приблизительно на метр над замерзшей трясиной сероватой почвы. В самой большой комнате виднелось нечто вроде мозаичного пола, причем примерно четверть небольших плиток сохранилась. Он остановился метрах в семи от темной поверхности обломка и скользнул в сторону. Включив фонари, укрепленные на броне скафандра, он в потоках белого света смог рассмотреть сложные узоры, составленные из зеленых, алых и розовато-лиловых плиток. С того места, где он находился, рисунок напоминал нечто вроде гигантской лапы с восемью когтями. На плитках застыли ярко сверкающие в лучах двух мощных фонарей водяные потеки.

Джошуа присвоил изображению порядковый номер и сохранил его в свободной клетке памяти своей нейронаноники. Мозаика, прикинул он, могла бы принести около тридцати тысяч фьюзеодолларов, но только в том случае, если бы ему удалось отколоть несколько сотен плиток, причем не повредив их. Это вряд ли. Кроме того, сначала пришлось бы соскребать или испарять покрывающий их лед. Рискованно. Даже придумай он более или менее подходящий способ это сделать, работа займет никак не меньше недели. Нет, призыв сирен, звучавший у него в голове, явно исходил не отсюда.

Снова заработали газовые двигатели.

Теперь, скользя над обломками стен, он понемногу начал представлять себе очертания строений: несомненно, здесь было какое-то общественное здание. Помещение с мозаичным полом, возможно, являлось залом для приемов – в одной из стен он заметил пять одинаковых проемов, которые, скорее всего, когда-то были входными дверями. От проемов в трех других стенах тянулись коридоры, куда с каждой стороны выходило по десятку комнат поменьше. В конце коридоры разветвлялись, превращаясь в другие коридоры, с новыми боковыми комнатами. Кабинеты? Он бы не решился утверждать что-либо с уверенностью, поскольку в момент катастрофы, когда здание, крутясь, унеслось в пространство, было уничтожено практически все, что в нем было. Но, будь это человеческим сооружением, он бы назвал эти помещения именно кабинетами.

Как и большинство других мусорщиков, Джошуа считал, что знает леймилов достаточно хорошо, чтобы примерно представлять, какими они были. С его точки зрения они не слишком отличались от людей. Конечно, выглядели они довольно странно, поскольку были существами трисимметричными: три руки, три ноги, три коротких толстых, похожих на обрубки щупальц головы. Ростом чужаки были чуть пониже людей. Необычная биохимия; у них было три пола: женские особи с яичниками и две разновидности мужских особей, оплодотворяющие самку своей спермой. Но совершенно ясно было и то, что по сути своей они мало чем отличались от людей: они так же жрали, рожали детей, строили разные машины и создавали технологическую цивилизацию, даже, возможно, подобно людям кляли своего начальника, а по дороге с работы заходили куда-нибудь пропустить стаканчик. И все шло совершенно нормально до того самого дня, пока они не встретились с чем-то таким, с чем не смогли совладать. С чем-то, что либо оказалось в состоянии полностью уничтожить их за какую-то пару часов, либо заставило их уничтожить самих себя.

При этой мысли Джошуа даже поежился внутри своего абсолютно комфортабельного ЛГПИ. Да, слишком долго находиться в Кольце Руин вредно – в голову начинает лезть всякая чушь. Ладно, значит, назовем комнатки поменьше кабинетами и подумаем, что делается в человеческих офисах. Правильно, там обычно сидят непробиваемые высокооплачиваемые бюрократы, неустанно обрабатывающие разные данные.

Центральная система хранения информации!

Джошуа прекратил свой бесцельный облет зазубренных оснований стен и направился к ближайшему помещению. Низкие неровные черные стены обрамляли помещение примерно пять на пять метров. Он опустился до высоты двух метров и остановился, зависнув параллельно полу. Струйки газа из маневровых двигателей подняли над изборожденной паутиной тонких трещинок неровной поверхностью полипа крошечные облачка пыли.

Он начал осмотр помещения с одного из углов, настроив датчики так, чтобы в поле зрения попадало примерно с половину квадратного метра пола, затем включил двигатели и переместился дальше. Его нейронаноника взяла управление ранцем на себя, давая ему возможность полностью сосредоточиться на изучении поверхности древнего полипа. Теперь он перемещался взад и вперед таким образом, что края обследуемых участков перекрывали друг друга примерно на пять сантиметров.

Ему приходилось то и дело напоминать себе об истинном масштабе изображения – в противном случае можно было бы с легкостью представить себе, что летишь высоко в небе над какой-нибудь свинцово-серой песчаной пустыней. То, что казалось глубочайшими сухими долинами, на самом деле было царапинами от столкновений, болотистые оазисы отмечали места, куда угодили частицы грязи, расплывшиеся от выделившегося при столкновении тепла лишь с тем, чтобы тут же замерзнуть снова.

Круглая дырка около сантиметра в диаметре. Увеличение до тех пор, пока отверстие не заняло примерно около половины поля зрения. Внутри блеснул металл – спиральный спуск, ведущий куда-то вниз. Гнездо для крепежного болта. Потом он нашел еще одно, причем на сей раз болт оказался на месте, правда, немного искривленный. Затем еще два – с отломленными головками. Затем он нашел то, что искал. Отверстие диаметром в четыре сантиметра. Из отверстия ему приветственно помахивали размочаленные концы кабеля, похожие на водоросли. Оптические волокна трудно было перепутать с чем-то другим. Конечно, они немного отличались от привычных оптоволоконных кабелей, выпускаемых Корпорацией Кулу, но во всем остальном практически ничем не отличались от человеческих. Подземная коммуникационная сеть, которая по логике вещей должна быть связана с центральной системой хранения информации. Но где же она может находиться?

Губы Джошуа, плотно обхватывающие загубник дыхательной трубки, растянулись в улыбке. Если из приемного зала открывается доступ во все прочие части здания, то почему бы там же не оказаться и входу в технические помещения? Это было само собой разумеющимся, не подлежащим сомнению. Самоочевидным. Определенно, судьба или что-то близкое к ней. Его нервы буквально вибрировали от сдерживаемого смеха и возбуждения. Ну вот, наконец, и он, Большой Удар. Его билет в настоящую Вселенную. Теперь на Транквиллити в клубах и пивных, где собираются мусорщики, еще десятки лет будут с завистью вспоминать о Джошуа и о том, как ему подфартило. Он добился своего!

Датавизированный приказ, отправленный им в маневровый ранец, мгновенно оторвал его от пола офиса. Оптика скафандра тут же изменила масштаб увеличения, несколькими последовательными переключениями возвращая его зрение к нормальному. Ранец развернул его на девяносто градусов по направлению к мозаике, и Джошуа ринулся туда, оставляя за собой бледные ленточки вырывающегося из сопел газа.

И вот тут-то он и заметил его. Инфракрасное пятно, медленно движущееся в Кольце Руин. Невероятно, но факт. Другой мусорщик. И совпадением это быть никак не могло.

Первоначальное удивление быстро сменилось вспышкой опасного гнева. Должно быть, они следили за ним. Если подумать, то это было не так уж и трудно. Всего-то и надо было – оставаться на орбите в двадцати километрах над плоскостью Кольца, откуда очень удобно наблюдать за инфракрасным следом выхлопа двигателей корабля мусорщика, подруливающего к привлекшим его внимание обломкам. Хотя для этого и нужно обзавестись армейскими оптическими датчиками, позволяющими вести наблюдение невзирая на весь плавающий в Кольце мусор. А это уже само по себе свидетельствовало, что операция была заранее и очень хорошо спланирована. Кем-то, кто был исполнен решимости добиться своего, решимости, не свойственной самому Джошуа. Кем-то, кто не остановится перед убийством мусорщика, космоплан которого им удастся перехватить.

Гнев мало-помалу начал уступать место холодку страха.

Сколько же мусорщиков не вернулось домой за последние годы?

Он сфокусировал датчики воротника на приближающемся космоплане и увеличил изображение. Розовая клякса, окруженная еще более розовым туманом выхлопа реактивных двигателей. Но уже можно было различить и смутные очертания самого корабля. Стандартная двадцатиметровая шестиугольная решетка орбитального грузового буксира со сферическим модулем жизнеобеспечения – на одном конце и баками с горючим и энергоблоками, заполняющими задние грузовые гнезда вокруг двигателей, – на другом.

У мусорщиков не нашлось бы и двух похожих друг на друга кораблей. Их собирали из всего, что попадалось под руку, – из того, что подешевле. Это здорово помогало в смысле определения, кто есть кто. Все знали, как выглядят корабли их приятелей, и Джошуа почти сразу узнал замеченный им корабль. Это был «Мадийр», корабль Сэма Нивса и Октала Сипики. Оба они были гораздо старше, чем он, и мусорщиками проработали уже несколько десятков лет. Кроме того, они были одной из немногих работающих в Кольце Руин команд.

Сэм Нивс – краснолицый веселый мужик, которому недавно стукнуло шестьдесят пять, любитель пива, сделавшего его за время пребывания в невесомости похожим на бочку. Его тело, в отличие от тела Джошуа, не было специально генинженировано для длительного пребывания в условиях нулевой гравитации, поэтому для борьбы с прогрессирующей атрофией ему приходилось пользоваться множеством внутренних наноустройств. Джошуа помнил приятные вечера, проведенные им в компании Сэма еще в те времена, когда он только начал работать в Кольце, помнил, как он жадно слушал разные байки и хвастливые рассказы старика. Постепенно он даже начал испытывать удовольствие от того, с каким восхищением стал относиться к нему Сэм, считавший его кем-то вроде своего ученика. Вспомнились не совсем тактичные вопросы о том, как это ему так часто удается находить стоящие вещи. И вообще, столько находок за такое короткое время? И сколько, если не секрет, он за них выручил? Если бы подобные вопросы ему стал задавать кто-нибудь другой, он тут же послал бы наглеца куда подальше. Но только не Сэма. Разве можно так обращаться со старым добрым Сэмом?

Со старым долбанным Сэмом.

Тем временем «Мадийр» уравнял скорости с обломком. Основной двигатель выключился, серебристое облачко выхлопа медленно рассеялось в пространстве. Картинка становилась все более и более отчетливой, теперь уже можно было разглядеть и отдельные детали. Из маневровых кластеров то и дело вырывались язычки топазового пламени, подводя корабль поближе к цели. Теперь он был всего в каких-нибудь трехстах метрах от космоплана.

Включился маневровый ранец Джошуа, удерживая его над мозаикой, все еще в тени обломка.

Нейронаноника сообщила, что зафиксирована передача на частоте связи, и он едва успел датавизировать в радиомаяк скафандра приказ, запрещающий отвечать на вызов. Очевидно, они еще не заметили его, но их датчикам не потребуется много времени, чтобы засечь его инфракрасное излучение, особенно теперь, когда они отключили главный двигатель. Джошуа развернулся так, чтобы теплообменные плавники его маневрового ранца были обращены в сторону обломка, а не наружу, в сторону «Мадийра», и стал прикидывать, как быть дальше. Может, рвануть к космоплану? Но это означало, что ему придется лететь по направлению к ним и лишь облегчить задачу их датчикам. Укрыться за обломком? Но так он лишь будет оттягивать неизбежное, поскольку жабры-регенераторы скафандра смогут снабжать его восстановленным воздухом еще дней десять, а потом просто иссякнет энергия. При этом Сэм и Октал все равно рано или поздно обнаружат его, ведь они так и так знают, что он не рискнет слишком далеко уходить от космоплана. Слава Богу, хоть шлюз закрыт и закодирован. Теперь, чтобы проникнуть в корабль им, независимо от того, насколько мощные у них резаки, потребуется куча времени.

– Джошуа, сынок, это ты? – Датавизированный голос Сэма доносился еле-еле из-за интерференции радиоволн, призрачных шумов и треска статических разрядов, то и дело проскакивающих между частицами Кольца. – Твой передатчик не отвечает. Ты, случаем, не в беде? Джошуа! Это Сэм. Ты в порядке?

Им явно требовался пеленг, значит, они его все еще не обнаружили. Но теперь уже скоро. Ему нужно куда-нибудь спрятаться, выйти из сферы охвата их датчиков, а тогда он сможет решить, как быть дальше. Джошуа снова переключил датчики скафандра на мозаичный пол. Покрывающие пол ледяные наросты время от времени отсверкивали яркими искорками – отражениями вспышек маневровых двигателей «Мадийра». Оборудование Джошуа зарегистрировало омывающий его поток когерентного микроволнового излучения. Радар в Кольце был бесполезен, поскольку образующие его частицы вели себя совсем как старомодные дипольные противорадарные отражатели. И то, что преследователи пользовались именно сканером, который только и имел шансы засечь его, показывало, насколько серьезны их намерения. И вот тут впервые в жизни Джошуа вдруг по-настоящему испугался. От страха его мозг заработал невероятно быстро.

– Джошуа! Ну будет тебе, это же Сэм. Где ты?

Потеки замерзшей воды на плитках напоминали реку с притоками. Джошуа поспешно вернул из нейронаноники визуальную картину своего подлета к обломку, внимательно вглядываясь в изображение. Бугристый лед толще всего был в одном углу, на картинке он был похож на горный хребет со множеством вершин и пропастей, разделенных долинами непроницаемой тени. Джошуа велел маневровому ранцу осторожно направить его к этому углу, используя по возможности меньшее количество газа и держа плавники-теплообменники направленными в сторону, противоположную «Мадийру».

– Джошуа, не заставляй нас волноваться. Ты в порядке? Может, помощь какая нужна?

Теперь «Мадийр» находился всего в какой-нибудь сотне метров от космоплана. Из маневровых двигателей снова вырвались язычки пламени, стабилизируя его положение. Джошуа, наконец, смог дотянуться до острых кристаллических сталагмитов, поднимающихся метра на два от пола. Он был убежден, что не ошибается – вода явно била здесь вверх из каких-то прорванных труб, или трубок, или по чему она там циркулировала в подземных глубинах. Он ухватился за один из сталагмитов, и его затянутая в бронированную перчатку рука едва не соскользнула с твердого, как сталь, льда – но, наконец, ему удалось погасить инерцию.

Пробираться среди торчащих острых конусов в поисках какого-либо отверстия в полу было делом не из легких и продвигалось довольно медленно. Каждый раз, когда он переносил вперед руку или ногу, ему сначала приходилось убеждаться, что под ними твердая опора. Даже при том, что фотонная чувствительность его датчиков была задействована в полную силу, пол видно было плохо. Ему приходилось пробираться к центру зоны – туда, где по логике вещей должно было находиться отверстие, – практически на ощупь, метр за метром, руководствуясь исключительно указаниями дисплея прибора инерционной ориентации. Если только это отверстие, действительно, существовало. И если оно куда-нибудь вело. Если, если, если...

Только через три мучительные минуты, в течение которых он каждый миг ожидал взрыва торжествующего хохота Сэма и нестерпимого испепеляющего жара лазерного луча, ему, наконец, удалось обнаружить углубление, дна которого он не смог достать рукой. Джошуа ощупал его края с тем, чтобы нейронаноника на основании тактильных ощущений представила ему более или менее связную картину. Возникшая перед его мысленным взором визуализация явила изображение провала метра три длиной, сантиметров сорок шириной, но определенно уходящего куда-то вглубь, под пол. Да. Это вход, но слишком тесный для него.

В его воображении одна за другой мелькали картинки охоты, которую устраивают на него Сэм и Октал. Но на поверхности охватившего его чувства обреченности булькало понимание того, что у него просто нет времени суетиться, пытаясь отыскать еще одно, более широкое отверстие. Единственный его шанс был здесь.

Он подтянулся к самой широкой части провала, аккуратно протиснулся между ледяными остриями и отстегнул с пояса термоиндуктор. Это был темно-оранжевый цилиндр двадцати сантиметров длиной, удобно умещающийся в руке. Все мусорщики пользовались такими: его регулируемое индукционное поле было идеальным средством для высвобождения в вакууме вмерзших в лед или прикипевших к кускам оболочки предметов.

Пока Джошуа датавизировал профиль необходимого ему поля в процессор индуктора, он все время остро ощущал, как бешено стучит его сердце. Наконец, не выдержав, он отдал нейронанонике приказ привести сердцебиение в норму, снизив уровень адреналина в крови. Затем направил термоиндуктор в центр провала, набрал в легкие побольше воздуха, напряг мышцы и запустил программу, загруженную в нейронанонику.

Фонари скафандра заливали покрытую льдом небольшую впадину ярким белым светом. Под слоем мутноватого льда Джошуа чудились какие-то темные бесформенные призраки. Обледенелые края впадины отбрасывали в оптические датчики на воротнике его скафандра радужные пучки света. Темный провал уходил куда-то под поверхность обломка оболочки хабитата, так глубоко, что лучи света не доставали до дна.

Термоиндуктор включился одновременно с фонарями, мгновенно превратив метровой ширины участок льда в мерцающую красноватым светом трубу. На том уровне мощности, который задал Джошуа, лед превратился в воду, а затем в пар меньше чем за две секунды. Рядом с ним в пространство ударил толстый столб пара, добавляя еще немного вещества к материи Кольца Руин. Край струи задел скафандр, и Джошуа пришлось покрепче ухватиться за ледяные сосульки.

– А-а, ну вот, наконец-то, я и вижу тебя, Джошуа, – торжествующий датавизированный смех Сэма эхом отозвался в его мозгу.

Термоиндуктор выключился. Секундой позже пар рассеялся настолько, что стал виден вход в вырезанный им тоннель, гладкие стенки которого в отраженном свете фонарей скафандра отливали рифленым хромом. Заканчивался тоннель метров через десять, в недрах тела полипа. Джошуа развернулся, цепляясь за лед и колотя по нему кулаками в отчаянной попытке ухватиться за что-нибудь на этой скользкой поверхности, и нырнул в тоннель головой вперед.

Лазер с «Мадийра» ударил в лед в тот самый момент, когда его ноги скрывались в тоннеле. Под воздействием мощного разряда энергии сталагмиты вокруг провала мгновенно превратились в ледяную пыль, а лед испарился в радиусе трех метров вокруг. Грибовидное облако голубоватого пара рванулось в пространство, унося с собой тучу полутвердых осколков. Проходящий сквозь облако луч лазера был похож на луч красного солнечного света.

– Конец маленькому засранцу! – прозвучал в эфире торжествующий возглас Сэма.

Лазерный луч потух. Ледяная каша осела на покрытый пеной фюзеляж космоплана. Секундой позже она добралась и до «Мадийра», облепив алитиевые конструкции. Маневровые двигатели на мгновение полыхнули огнем, удерживая корабль в прежнем положении.

Как только облако пара рассеялось, «Мадийр» сфокусировал свои датчики на все еще вибрирующем обломке оболочки. Среди остатков стен льда практически не осталось, удар лазера и струя пара заодно выбили и мозаичные плитки. Даже некоторые самые низкие остатки стен были разрушены до основания мощным ударом струи пара. На полиповом полу светилось тускло-красное круглое пятно.

Джошуа спасло только то, что лазерный луч отклонился. Подошвы его бронированного скафандра зацепило краем потока фотонов, расплавившего сапоги из односвязанного углерода и добравшегося до прочной черной мембраны самого скафандра ЛГПИ. Даже потрясающий продукт лунной технологии не смог выдержать подобного удара. Кожа обуглилась, мясо стало поджариваться, и даже кости обожгло.

Но яростный выброс пара поглотил значительную часть мощности лазерного луча. Бурлящий пар к тому же еще и немного исказил луч, так что он не просто ударил в пол, а и угодил в тоннель, разрушая все встречающиеся на пути преграды.

Сквозь образовавшуюся пробоину Джошуа провалился в пещеру, скрывавшуюся в теле полипа, с размаху врезался в пол и снова отскочил вверх, беспомощно размахивая руками и ногами. От боли в ступнях он едва не терял сознание, и обезболивающий блок, который его нейронаноника установила в коре головного мозга, грозил вот-вот рухнуть под напором становящихся все сильнее болевых импульсов. Из артерий, не заварившихся под воздействием жара вспышки, хлестала кровь. Скафандр ЛГПИ начал перераспределять свои молекулы, обволакивая обожженные ноги и запечатывая лопнувшие кровеносные сосуды. Отскочив от пола, Джошуа ударился о свод пещеры. Его нейронанонические цепи визуализировали физиологическую схему тела: фигура, ноги которой вспыхивали тревожным красным цветом. Аккуратно сгруппированная информация, не являвшаяся ни звуковой, ни визуальной, проникала в его сознание, информируя о тяжести повреждений. Но сейчас ему меньше всего хотелось это знать, поскольку медицинские подробности действовали на него подобно рвотному.

В пещеру все еще пробивался пар, поднимая давление. Джошуа даже казалось, будто он явственно слышит недовольный визг ветра. Раскаленные края пробоины в своде пещеры отбрасывали на стены беспорядочные красные блики. Он снова ударился о пол, сильно ушибив руку. Удары, вращение и боль, наконец, сделали свое дело: его вырвало. Стоило его желудку сжаться в спазме, как скафандр ЛГПИ тут же отвел рвотные массы. Почувствовав, как его рот наполняется кислой жижей, Джошуа страдальчески вскрикнул, медленно теряя сознание. Его нейронаноника мгновенно распознала, что происходит, и, пригасив все входящие нервные сигналы, приказала процессору скафандра угостить его глотком прохладного чистого кислорода, а затем на полную мощность включила двигатели маневрового ранца, чтобы остановить беспорядочное кувыркание.

Беспамятство продолжалось никак не более десяти секунд. Когда Джошуа снова стал видеть сенсорную визуализацию, вспышки освещавшего пещеру красного света исчезли, а пар постепенно выходил в пробоину, мягко пытаясь утащить его с собой. Он вытянул руку и уперся в потолок, чтобы стабилизировать свое положение. И тут его пальцы машинально сжались на металлической трубке, укрепленной на потолке.

Джошуа мгновенно насторожился и начал обводить датчиками воротника скафандра пещеру. Казалось, ей не было конца. Собственно, это была и не пещера, а проход, причем слегка изгибающийся. Трубка оказалась одной из двадцати, тянущихся вдоль потолка. В месте пробоины они все разорвались, и теперь из разрывов торчали уже знакомые ему размочаленные концы оптоволоконных кабелей.

Его нейронаноника настойчиво требовала внимания, медицинские данные без устали стучались в его синапсы. Он наскоро просмотрел их, подавив снова подступающую рвоту. Его ступни прогорели до кости. В медицинской программе нейронаноники содержалось несколько возможных подходов. Он выбрал самый простой: отключение нервов ниже колен, инъекцию антибиотиков из имеющейся в скафандре аптечки первой помощи и запуск мягкой транквилизирующей программы с тем, чтобы успокоить мятущиеся мысли.

Ожидая начала действия медикаментов, он повнимательнее пригляделся к проходу. В свое время полип разорвался в нескольких местах, в разрывы проникли вода и какая-то сиропообразная жидкость, замерзнув на стенах длинными потеками, превратившими проход в подобие ледяного грота. Сейчас они кипели, поскольку их поверхность под действием уходящего пара растаяла, и теперь пенилась, как дрянное пиво. Направив лучи фонарей скафандра на трещины, Джошуа разглядел трубы, тянущиеся вдоль прохода. Это были водопроводы, кабели питания, канализация – одним словом, система жизнеобеспечения хабитата. Хабитаты эденистов были пронизаны точно такими же коммуникациями.

Он подключил дисплей инерциальной ориентации и внес найденный проход в имеющуюся схему куска оболочки. Если изгиб коридора достаточно постоянен, то один его конец должен выходить в космос метрах в тридцати отсюда. Джошуа двинулся в противоположном направлении, не спуская глаз с труб. Больше ему ничего не оставалось.

Проход раздвоился, потом раздвоился еще раз. На следующей развилке в разные стороны отходило уже пять проходов. Большая часть поверхности стен была покрыта гладкими холмиками льда. В нескольких местах Джошуа пришлось протискиваться между ледовыми глыбами, причем с большим трудом, а один раз он даже воспользовался термоиндуктором. Трубы то и дело скрывались под ледяными волнами. Разрушения и здесь, внутри оболочки, были не меньшими, чем на поверхности. Это должно было послужить ему предупреждением.

В полусферическом помещении, где он в конце концов оказался, в свое время, возможно, и располагалась центральная информационная система для кабинетов наверху, но теперь этого нельзя было утверждать с уверенностью. Трубы, до сих пор служившие ему верными проводниками, проходили под аркой, затем, примерно в трех метрах над его головой, разделялись и сбегали вниз по стенам, будто серебристые ребра. Когда-то здесь явно было полным-полно электронного оборудования: шиферно-серые тумбы высотой около метра, с вертикальными панелями радиаторов – эквивалент человеческих блоков процессорных модулей. Некоторые из них уже были здорово разъедены вакуумной эрозией. Их хрупкие сложнейшие внутренности превратились в труху, из мусора торчали лишь искореженные концы проводов. Почти половина потолка обрушилась, и образовавшаяся в результате этого груда обломков склеилась, превратившись в подозрительно вогнутую стену, как будто лавина вдруг замерла на полпути вниз. Если бы здесь когда-нибудь снова появилась сила тяжести, то вся эта груда тут же обрушилась бы вниз. Какая бы сила ни пронеслась здесь, когда хабитат разнесло на куски, она принесла с собой полный разгром.

«Возможно, это было сделано намеренно, – раздумывал он, – уж больно тщательно все уничтожено. Может быть, кто-то специально старался, чтобы здесь не сохранилось никакой информации?»

Маневровый ранец начал вращать его вокруг своей оси, давая возможность как следует оглядеться. Чуть дальше, около сводчатого прохода, виднелся потек той же вязкой коричневатой жидкости, которая сползала по стене вниз до тех пор, пока понижающаяся температура не превратила ее в полупрозрачную стеклянистую массу. Под ее поверхностью проглядывался какой-то правильной формы контур.

Джошуа подплыл поближе, стараясь не обращать внимания на ослабляющий эффект, который его искалеченные ноги оказывали на остальное тело. Несмотря на инъекцию транквилизаторов, у него разболелась голова и, еще проплывая вдоль коридора, он несколько раз замечал, что у него дрожат руки. Нейронаноника сообщила о падении его внутренней температуры на один градус. Он начал подозревать, что на его состоянии все больше сказываются последствия легкого шока. Когда он вернется в космоплан, ему, по-видимому, придется воспользоваться комплектом медицинской наноники, чтобы как можно скорее стабилизировать свое состояние. При этой мысли он улыбнулся. Когда! Он едва не забыл о Сэме и Октале.

К этому времени он оказался прямо над потеком замерзшей жидкости. Сейчас, с близкого расстояния, в ярком свете фонарей скафандра, он отчетливо видел характерные очертания одной из серых электронных тумб. Она была там, дожидаясь его – терпеливо дожидаясь на протяжении более чем двух с половиной тысяч лет, еще с тех пор, когда на первобытной невежественной Земле приколотили к кресту Иисуса, – идеально предохраненная бугристым льдом от предательского разрушения, захватившего все, что находилось в Кольце Руин. Каждый чип, каждый кристалл памяти только и ждали, чтобы их оживил поток электронов. Его Большой Удар!

Теперь ему оставалось только доставить находку на Транквиллити.


* * *


Когда Джошуа добрался до противоположного конца коридора, то в диапазоне связи не обнаруживалось ни малейшего следа человеческого присутствия, и все, что смог уловить его коммуникационный блок, так это обычные шорохи и треск излучения Мирчуско. После того, как он по коридору вернулся обратно и снова увидел Кольцо Руин, его охватила какая-то странная радость. Ведь к этому моменту его надежда почти растаяла. Но теперь он чувствовал, как в душе, несмотря на затуманивающие его мозг транквилизаторы, нарастает упрямая решимость.

С того места, где он стоял, не было видно ни космоплана, ни «Мадийра», поскольку коридор выходил наружу в четырнадцати метрах от края обломка – просто червоточинка в отвесной стене. Посмотрев вниз, он увидел под собой тридцатипятиметровый силиконовый обрыв. И ему по-прежнему не хотелось даже думать о силе, которая потребовалась, чтобы раскусить нечто столь толстое с такой же легкостью, с какой он раскусывал печенье.

Эта сторона оболочки была залита солнечным светом, бледно-лимонным сиянием, по которому то и дело пробегали тени проплывающих мимо обломков Кольца. Его блок инерционной ориентации посылал ему в мозг вектор нужного направления – теплого оранжевого цвета трубу, уходящую куда-то в глубины Кольца. Он датавизировал траекторию в маневровый ранец, и двигатели тут же запульсировали, мягко унося его прочь от прохода по воображаемой трубе.

Он ждал до тех пор, пока не оказался в полутора километрах от скрывающего его обломка, и только тогда изменил направление пролета, повернув под острым углом к первоначальному курсу в сторону солнца. Двигатели работали непрерывно, ускорение нарастало. Что он теперь делал, так это наращивал орбитальную высоту по отношению к Мирчуско. Большая высота даст ему более долгий орбитальный период. Когда он наконец остановился, то все еще находился на орбите с тем же углом наклона, что и «Мадийр», и обломок оболочки, но только на пять километров выше. Находящиеся на более низкой, а следовательно, и более скоростной орбите корабль и обломок начали его обгонять.

Теперь он их даже не видел. Пять километров частиц Кольца были столь же надежной защитой, что и экранирующее излучение военной установки. Нейронаноника продолжала посылать ему графическую схему окружающего пространства, на которой обломок оболочки – его единственная тонкая связь со спасением – был окружен красным кружком. Ему еще никогда не приходилось так удаляться от космоплана, и никогда еще он не чувствовал такого болезненного одиночества.

Коммуникационный блок его скафандра начал улавливать обрывки датавизированных переговоров Сэма и Октала – невразумительные взрывы цифрового кода, отдававшиеся в ушах забавным эхом. Он был рад возможности отвлечься, пытаясь с помощью своей нейронаноники дешифровать сигналы. Его Вселенная, казалось, наполнилась цифрами, галактическими созвездиями бесцветных чисел, извивающихся и ускользающих, в то время как он вводил одну декодирующую программу за другой, пытаясь отыскать закономерности.

– ...ни единого шанса. Он приспособлен в основном для посадки, и трудно сказать, что... на планете. Термоиндуктор только нагреет... – Это был датавиз Октала, переданный коммуникационным блоком его скафандра. Что ж, достаточно логично, поскольку он был моложе – всего пятьдесят два. А Сэм тем временем удобно расположился в «Мадийре», приказывая своему младшему напарнику забрать что возможно из космоплана.

Джошуа почувствовал, что немного озяб. Холод окружающего газовый гигант пространства уже начал проникать даже сквозь скафандр ЛГПИ.

Датавиз Сэма:

– ...на хвосте, где баки... мало-мальски крупное должно быть...

Датавиз Октала:

– ...уже здесь. Вижу какой-то крепеж, наверное он... вряд ли служит...

Они то пропадали, то снова возникали, переговариваясь, огрызаясь друг на друга. Сэм, похоже, был уверен в том, что Джошуа что-то нашел. Все это походило на кошмарный сон наяву, а тем временем «Мадийр» проплывал мимо него. Все происходящее казалось ему ужасно замедленным, как будто время вдруг неимоверно растянулось.

Мимо него проплыл кусок льда шириной в ладонь. В него вмерзла бирюзово-оранжевая рыбка. Вокруг ее длинного, похожего на клюв рта красовались три глаза, устремленные вперед, – как будто рыба, плывущая по вечному пути миграции, понимала, где находится. Он глядел, как она уплывает прочь, до тех пор, пока она не исчезла из виду, слишком измученный чтобы поймать ее и приобщить к находкам.

В сущности, он уже спал, когда инерционно-ориентирующая программа, предупредила его, что он находится невдалеке от «Мадийра». Двигатели маневрового ранца заработали, унося его по длинной сложной кривой, снова уменьшая его скорость и высоту, пристраивая его в хвост плывущему впереди «Мадийру».

Датавиз Октала:

– ...ядерный резак тут не поможет, говорил же я тебе, что сраный люк из односвязанного углерода... Надо было слушать, упрямая ты жопа...

Датавиз Сэма:

– ...засранец... найду его трупешник... ох и попляшу на его костях...

Маневровый ранец теперь нес Джошуа следом за «Мадийром», и корабль казался ему похожим на какое-то пушистое розовое пятно примерно в километре впереди, то и дело проглядывающее сквозь поток составляющих Кольцо частиц. После этого он еще немного снизил орбиту – на сей раз на несколько сотен метров – и орбитальная механика сама понесла его к кораблю с болезненной медлительностью.

Сближение происходило со стороны мертвой зоны корабля – конуса пространства, вершина которого находилась в двигательном отсеке. Все, что ему нужно было, – так это держаться так, чтобы двигательный отсек постоянно находился между ним и торчащими из отсека жизнеобеспечения датчиками. В этом случае они не смогут его засечь, учитывая еще и постоянное мельтешение составляющего Кольцо Руин мусора. Дополнительным его преимуществом было то, что они считали его погибшим. Поэтому они не будут искать такую мелочь, как его скафандр.

Последняя сотня метров была хуже всего. Быстрый скачок скорости, направивший его головой прямо в сдвоенные сопла двигательного отсека. Если они сейчас включат двигатель...

Джошуа скользнул между двумя колоколами сопел и закрепился между стойками распределения нагрузки. Двигатели в принципе были такими же, как и в его космоплане, хотя он и не смог бы назвать их марку. Рабочая жидкость (обычно углеводород) закачивалась в камеру сгорания, где нагревалась примерно до семидесяти пяти градусов по Кельвину колоссальным разрядом энергобатарей. Это была очень простая система с минимумом движущихся частей, практически никогда не выходящая из строя и дешевая в обслуживании. Мусорщикам больше ничего и не требовалось, поскольку от Транквиллити до Кольца Руин было буквально рукой подать. Джошуа попытался вспомнить, использует ли кто-нибудь ядерный реактор, и не смог.

Он полез по конструкциям, перебирая руками, стараясь не наступать на металл двигателей обожженными ногами. Кабели питания найти оказалось очень просто – они были толщиной с его руку. Он нашарил на поясе атомный резак. Десятисантиметровое лезвие переливалось всеми оттенками желтого и в тени корабля, казалось необычайно ярким. Перерезать кабели не составило ни малейшего труда.

Еще один недолгий подъем, и он оказался у топливных баков. Они были покрыты нольтермовой изоляцией. Он устроился у днища одного из баков и оторвал кусок изоляции. Металл бака отливал тусклым серебром и у основания плавно перетекал в кожух турбонасоса. Он пристроил термоиндуктор на одной из балок и приклеил его эпоксидной смолой, чтобы тот не соскользнул, а потом датавизировал в процессор несколько команд.


* * *


Десять минут спустя процессор включил термоиндукционное поле. Джошуа запрограммировал его на узкий луч в десять сантиметров шириной и три метра длиной. При этом три четверти луча проецировались внутри бака, испаряя жидкий углеводород. Началась конвекция, доставляющая в поле действия луча все больше жидкости. Внутреннее давление стало быстро расти, повышаясь до опасного уровня.

Металлический кожух бака не так легко поддавался нагреву. Его молекулярная структура оставалась прочной еще почти двадцать секунд – до тех пор, пока сама по себе тепловая энергия, сконцентрированная в таком небольшом объеме, не разорвала молекулярные связи. Металл размягчился и начал выпирать наружу, выталкиваемый непреодолимым давлением внутри.

В тесной кабине «Мадийра» Сэм Нивс, в голове которого начали истошно вопить тревожные датавизированные сигналы, в ужасе выпучил глаза. Перед его мысленным взором развернулась сложная схема устройства корабля, на которой отчаянно полыхали красным топливные секции. Аварийные программы безопасности отправили в двигательный отсек целый поток двоичной информации. Но давление по-прежнему неуклонно росло.

«Но не могли же неполадки возникнуть просто так, на ровном месте, – вдруг сообразил он. – Причина явно была в чем-то другом. Должно быть, баки подверглись мощному энергетическому воздействию. Беда пришла извне. Это диверсия».

– Джошуа! – в бессильной ярости взревел он.

Проработав на максимальной мощности двадцать пять секунд, электронная матрица термоиндуктора истощилась. Поле исчезло. Но свое дело оно сделало.

Вздувшийся на боку топливного бака пузырь светился ярким кораллово-розовым светом. И наконец, верхняя его часть лопнула. Из нее рванулся фонтан кипящего газа, мгновенно заливший всю двигательную секцию. Термоизоляцию сорвало, и она, крутясь, унеслась прочь. Сложные металлоконструкции и тончайшие электронные устройства плавились, разбрызгивая во все стороны фонтанчики обжигающих капелек. Под воздействием реактивного воздействия вырывающейся из бака струи газа «Мадийр» рванулся вперед, начав медленно вращаться вокруг продольной оси.

– Вот дерьмо! – вырвалось у Сэма. – Октал, Октал, ради Христа, возвращайся скорее!

– Чего еще?

– Это Джошуа, он исхитрился нам нагадить. Давай обратно, и в темпе. Двигатели не могут удержать корабль на месте.

Еще продолжая говорить, он уже видел по поступающим в голову ориентировочным данным, что двигательные кластеры проигрывают битву, не будучи в силах удержать корабль. Он попытался активировать главные двигатели – только их мощности хватило бы для компенсации грубого толчка лопнувшего топливного бака. Мертвы.

Программа медицинского мониторинга нейронаноники отрегулировала его кардиостимулятор, успокаивая бешено колотящееся от ужаса сердце. В голове шумел адреналин.

Датчики и приборы управления двигателями невероятно быстро сдавали. Обширные участки схемы в его голове к этому времени утонули в зловещей черноте. Носовые оптические датчики показывали надвигающуюся громаду обломка оболочки хабитата.

Джошуа наблюдал за происходящим из относительно безопасного места, спрятавшись за крупным обломком метрах в трехстах от корабля. «Мадийр» начал кувыркаться, как самая большая на свете барабанная палочка. Из его кормовой части вырывался искрящийся поток газа, растягивающийся в пространстве чуть колышущейся дугой.

– Мы сейчас врежемся! – датавизировал Сэм Нивс.

Крутящийся «Мадийр» поравнялся с космопланом. У Джошуа похолодело в груди. Но корабль Сэма благополучно полетел дальше, прямо к гигантскому обломку. Джошуа затаил дыхание.

Столкновение было неизбежным, совершенно неизбежным. Но корабль спасло то, что он вращался. «Мадийр» перевалил через самый край обломка так, будто оттолкнулся от него шестом. Его модуль жизнеобеспечения прошел всего в каких-нибудь пяти метрах от поверхности. Если бы он врезался в обломок на такой скорости, то разлетелся бы как стеклянный.

Джошуа перевел дух, чувствуя, как постепенно спадает напряжение, не оставлявшее его все последние минуты. Они, конечно, заслуживали смерти, но это ведь просто вопрос времени. А у него были другие, более неотложные дела. Например, ему нужно было удостовериться, что он выживет. Где-то на задворках его сознания призрачно пульсировали обгоревшие ноги. Нейронаноника сообщала ему, что в крови нарастает количество токсинов, возможно, являющихся побочным продуктом разложения обгоревших тканей.

«Мадийр» уносился все дальше, глубже погружаясь в Кольцо Руин. Вот он уже на двести метров дальше обломка. Фонтан газа стал гораздо слабее.

Из-за обломка вдруг появилось жемчужно-белое пятнышко и устремилось следом за кораблем. Октал, отчаянно боящийся остаться один на один с космопланом, который он не в состоянии открыть. Если бы у него хватило ума успокоиться и подумать, он мог бы и повредить космоплан Джошуа.

«Благодари судьбу за ее маленькие милости», – сказал себе Джошуа.

Маневровый ранец вынес его из укрытия за булыжником. Запасы газа упали до пяти процентов. Только-только чтобы вернуться к космоплану. Впрочем, даже если бы ранец был совершенно пуст, он все равно бы что-нибудь да придумал. Что угодно. Сегодня он был баловнем судьбы.