"Искры под пеплом" - читать интересную книгу автора (Галлахер Патриция)

Глава 28

Гарнет раскладывала разноцветные конфеты по большим стеклянным банкам.

В лавку поступила большая партия сладостей, которых здесь не видели с начала войны Война разрушила производство сахара и лишила на пять долгих лет детей и взрослых лакомств Маленький мальчик-мексиканец, не спуская огромных блестящих глаз с Гарнет, глотал слюни у прилавка, рассматривая все эго великолепие Гарнет предложила ему пару конфет на выбор. Он поблагодарил ее по-испански, радостный выбежал из лавки и вприпрыжку помчался вниз по улице к лачуге, где жила его семья — Ты не возражаешь, дядя?

— Нет, милая Я поступил бы так же. Глядя на детские личики, когда малыши рассматривают конфеты, я чувствую, что у меня тает сердце К тому же семья Фернандо очень бедна. Дети давно бы умерли с голоду, если бы не те жалкие песо, которые их мать зарабатывает в отеле мытьем полов и стиркой В Техасе сейчас не гак уж много богатых людей, но, думаю, мексиканцы — самые бедные из всех.

— Фургоны с товарами продолжают прибывать отовсюду — с Севера, Востока и Юга. Почему кругом такая бедность? Я этого не понимаю.

— Это понимают лишь сами пионеры, — сказал Сет. — Они живут будущим.

Гарнет открыла еще одну коробку со сладостями. Работая, она напевала веселую песенку приграничных жителей. Такого хорошего настроения у нее уже не было много месяцев. Начало марта выдалось теплым, предвещая скорый отъезд домой.

— Ты утром выходил на улицу, дядюшка? — спросила она между куплетами. — Настоящая весна!

— Это только кажущееся тепло, детка.

— Кажущееся? Не может быть! Когда миссис Хендерсон вчера покупала новые ткани, она сказала, что вся прерия уже в цвету.

— И она права, — раздался знакомый голос. На пороге стоял Брант Стил. — Приглашаю вас самой убедиться в этом, мадам!

— Я занята, — холодно ответила Гарнет. — Кроме того, мой дядя говорит, что все эти весенние признаки только кажущиеся.

Сет засмеялся:

— Я имел в виду, дорогая, только то, что зима-старушка еще напомнит о себе. Пока не раскрылись почки на кустах и деревьях, еще нет настоящего тепла. Деревья лучше знают, когда холодам конец. Вот почему они редко страдают от последних заморозков. Цветы же в прерии более неприхотливы и нетерпеливы.

Гарнет поставила в кувшин принесенный Брантом букет.

— И не только цветы здесь бывают нетерпеливы, дядя.

— Наденьте шляпку и шаль, — посоветовал Брант.

— Не командуйте мною, сэр! Пока что вы меня не наняли.

— Пожалуйста.

— Вот так-то лучше.

Она улыбнулась и отправилась в жилую часть дома, откуда вернулась уже одетой для прогулки.

Шляпку и шаль — то и другое черного цвета — Гарнет позаимствовала у тети, поскольку свою шляпку из голубой тафты она безнадежно испортила, пытаясь покрасить соком боярышника, как, собственно, погубила гуталином и шаль.

Брант ненавидел этот унылый цвет не только потому, что он напоминал ему о его вине, но и потому, что черное скрадывало красоту и юность девушки. Упорство, с каким Гарнет продолжала одеваться в этот цвет, огорчало его не меньше, чем всю ее семью.

— Вы, похоже, оделись не по сезону, — посетовал он.

— Для вдовьего облачения нет сезонов, — твердо произнесла Гарнет.

Брант последовал за ней на улицу. Гарнет и виду не подала, что с первого взгляда узнала экипаж: лошадь и бричка были теми же самыми, на которых Брант возил ее кататься во время праздника, когда она в порыве негодования выстрелила в него из револьвера.

Они не спеша поехали в западном направлении, Брант почти ничего не говорил. Колеса прогремели по деревянному мосту через небольшой ручеек.

— У нас дома мосты, как правило, покрывают настилом, — заметила Гарнет.

— Чтобы дождь не попадал в реку? — пошутил он.

Девушка улыбнулась:

— Не смешно. Чтобы лошади не видели бегущей воды, которая часто пугает их.

— Ну уж только не на Западе. Здесь они запросто переплывают через бурные реки, да еще с грузом на спине. Может быть, вашим пугливым животным с Востока проще надевать шоры?

— А мне нравятся покрытые настилом мосты, — упрямо возразила она. — Я считаю, они выглядят очень живописно.

— Как и вся родная, старая Новая Англия, — протянул Брант.

— Так и знала, что опять поссоримся Мы, как два кремня, которые не могут соприкоснуться, чтобы не посыпались искры. Зря я поехала с вами. Остановитесь и позвольте мне сойти. Я иду домой.

— Чтобы еще подрасти, не так ли? — съехидничал он. — Вот уж не думал никогда, что буду потакать детским капризам.

— Мне уже почти девятнадцать! — обиженно воскликнула она.

— Сущий ребенок. А мне вот двадцать девять, а через пару месяцев будет тридцать.

— Просто старик, — язвительно отозвалась Гарнет. — Вот уж никогда меня не привлекали старички.

— В таком случае, моя радость, расслабьтесь. Чего вам бояться такого ветхого дядьку?

— А я вас и не боюсь, Брант Стил! Иначе не сидела бы сейчас здесь. Я не настолько глупа, чтобы вторично рисковать собой.

— Да вам и в первый раз ничего не угрожало, Гарнет. У меня и в мыслях не было причинить вам какой-либо вред. Напротив, это я сам оказался в опасности.

— Не собираюсь обсуждать эту тему, — отрезала она и отвернулась, показав ему свой надменный профиль. — Где же обещанная ваша красота?

— Да вокруг вас, моя дорогая, но чтобы увидеть ее, надо перестать сердиться.

Несмотря на раздражение; вызванное перепалкой, Гарнет не могла не восхититься красотой цветущей прерии. Конечно, этот ландшафт нельзя было сравнить с ландшафтом Новой Англии, они были совершенно несхожи: такого простора, как здесь, не было даже в большой Коннектикутской долине. Она чувствовала сильный и терпкий запах полыни, пышно разросшейся на песчаных низинах, и вспоминала цветущий лавр и рододендрон на склонах холмов на родине. Росшие тут васильки могли соперничать с цветами люпина в лесах у нее дома, а лаванда напоминала дикую герань на расстилавшихся вокруг Авалона лугах. Лютики и дикие маргаритки были ей знакомы, но нежные, похожие на тюльпаны, темно-красные цветы она видела впервые.

— Ну как? — Брант спросил так гордо, будто все это великолепие было делом его рук.

— Да, довольно мило, — согласилась Гарнет. — Для тех, кто любит голые равнины, коровьи лепешки и кактусы. — Она не хотела уступать ему ни на йоту.

— Обязательно было это говорить?

— Я еще забыла упомянуть обглоданные кости.

— Что же у вас во рту: язык или змеиное жало?

— А вы больше задирайтесь, еще и не так получите. Наши Беркширские горы и большие речные равнины намного лучше этих пустошей. У нас повсюду дороги, фермы, коттеджи, а тут — лишь не отмеченные ни на одной карте тропы.

— Цивилизация?

— Да, а здесь нет даже видимости ее. Скажите, что это за пушистое растение с шариками, как у чертополоха?

— Трава локо. Поев ее, коровы становятся просто бешеными. Они с истошным мычанием бегают кругами, а потом падают и умирают в конвульсиях. Вот почему в прерии повсюду встречаются скелеты, вы, наверное, не раз видели их сами. Каждый год владельцы ранчо теряют из-за травы локо много скота. Вот и сейчас у нас уже есть потери.

— У нас?

— На ранчо Дюка. Не успело солнце как следует прогреть землю, а вышедшие из спячки гремучие змеи уже убили нескольких животных, да еще койоты утащили пару новорожденных телят.

Гарнет содрогнулась:

— Какая ужасная, жестокая земля!

— Она и будет казаться такой, тюка вы не узнаете и не полюбите ее по-настоящему, — задумчиво произнес он. — И конечно же, эта земля — вызов смелому человеку.

— И вам нравится такая жизнь — борьба?

— Это единственный путь для настоящих мужчин, Гарнет. И некоторых женщин тоже. Знаете, мне хотелось бы, чтобы вы изменили свое отношение к Техасу. Почему бы вам не остаться на ранчо на то время, пока я буду отгонять скот? Миссис Дюк будет очень рада такой компании и станет обращаться с вами, как с дочерью. Она сможет многому научить в ведении скотоводческого хозяйства.

— Зачем? Мне вовсе не нужны такие знания. К тому же в этом Богом забытом месте я буду еще более несчастна, чем в Лонгорн Джанкшин.

— А если все будет не гак, Гарнет? Может быть, вам только так кажется. Попробуйте. Воспользуйтесь шансом.

— Вы говорите, прямо как тетя Дженни. Техас ей нравится все больше и больше, — покачала головой девушка. — Я давно это подозревала, но только недавно она мне сама наконец призналась, что ей нравится жить здесь. И хотя мы вернемся домой вместе, потом она, скорей всего, вернется сюда. Вы можете в это поверить? Тетя утверждает, что дядя Сет нуждается в ее помощи, но это не единственная причина. Видимо, у нее в роду были спартанцы. Думаю, ей действительно нравится жить на границе.

— Что тут необычного, Гарнет? Многие дамы полюбили этот край.

Она стряхнула пыль с черной одежды.

— Может быть, они смотрят на эту землю глазами своих любимых мужчин? Если это так, то они легко мирятся с трудностями, считая их преодоление своим супружеским и библейским долгом. Сама же по себе жизнь здесь не может нравиться ни одной здравомыслящей женщине, не так ли?

Неожиданно Брант направил бричку обратно в город, и Гарнет почувствовала разочарование. Она что, не оправдала его надежд? Неужели он всерьез надеялся, что она станет извиняться?

Девушка напустила на себя безразличный вид, сосредоточенно рассматривая окрестности: нужно же, как он однажды сказал, чтобы у нее осталось хоть какое-то приятное воспоминание о Техасе. Погода была прекрасная. Над зеленеющей прерией дул мягкий весенний ветер, солнце согревало землю, еще ничем не напоминая раскаленный шар, парящий летом в звенящем от зноя воздухе.

— Я думала, мы подольше покатаемся, — осмелилась наконец заметить она, искоса бросив на него быстрый взгляд.

— Дальше будет все время то же самое, Гарнет. Я не хочу, чтобы вы скучали.

Сердце ее бешено забилось. Его красивое, загорелое лицо под широкополой ковбойской шляпой выглядело сегодня как-то особенно привлекательно, а техасский костюм замечательно шел к высокой, мускулистой фигуре. Броская мужественная внешность Бранта вызвала бы в Авалоне сенсацию, Гарнет чувствовала это очень хорошо. Многие женщины позавидовали бы ей, увидав в такой компании.

— Я не скучаю, Брант. И пока совсем не поздно. Мы вполне можем проехать еще несколько миль.

— Правда? — улыбнулся он. — Это — самая приятная вещь, Гарнет, которую вы мне сказали с тех пор, как мы встретились. Я так опасаюсь сделать что-нибудь такое, что могло бы вызвать у вас огорчение или скуку.

— Ну, положим, не такой уж вы пугливый кролик, мистер Стил. Впрочем, поскольку мы вскоре расстанемся навсегда…

— Почему бы нам не стать друзьями? — закончил он фразу с нескрываемым огорчением.

Она кивнула, по-прежнему стараясь не встречаться взглядом с его темными, пытливыми глазами.

— Далеко ли мы от ранчо Дюка?

— Да нет, не очень. Давайте заедем туда и возьмем пару лошадей для прогулки верхом?

— Я не слишком хорошая наездница.

— У нас есть несколько смирных лошадей. Кроме того, у нас на Западе есть специальные седла для женщин. На таком седле есть специальный выступ, поддерживающий ездока.

— Я подумаю об этом, — вывернулась она.

— У нас не так уж много времени, Гарнет. Через несколько дней пастухи начинают клеймение скота. Я буду занят. В следующий раз приеду в город на короткий срок, только для того, чтобы закупить дорожные припасы.

Она смотрела вдаль, обеспокоенная теснившимися в груди непонятными чувствами, которые ей не удавалось ни подавить, ни объяснить. Гарнет боялась, что Брант догадается об этих чувствах. Почему у нее так щемит сердце при одной только мысли об их расставании? Что же такое с ней в конце концов происходит?

— Вы будете проходить через территории индейцев? — Она старалась говорить как можно беспечнее.

— Конечно. Оклахома просто кишит ими, особенно берега Красной реки. Довольно много племен живет на Центральных равнинах.

— Вы когда-нибудь воевали против индейцев?

— Индейцы — просто люди, Гарнет. Они не более дикари, чем мы с вами. Просто у них своя жизнь, и они борются за выживание. С этим согласится любой солдат. Такой вещи, как цивилизованная война, не существует.

Гарнет вся напряглась, но не стала развивать эту тему.

— Предполагаю, вы по-прежнему намерены поселиться в Техасе.

— Вас это действительно интересует или вы только поддерживаете разговор? — И то и другое.

— Ну хорошо. Я рассчитываю завести свое хозяйство на средства, полученные за отгон скота на продажу. В дополнение к моему жалованью мистер Дюк начислит процент от прибыли. Для начала он продаст мне часть своей земли, а когда-нибудь, возможно, я буду владеть ею целиком. У Дюков, к несчастью, не осталось в живых детей, следовательно, наследовать земли некому, а они уже немолоды.

— Бывший плантатор мечтает когда-нибудь стать скотоводческим бароном? Достаточно богатым, чтобы построить красивую гасиенду, с шиком путешествовать, купить все, что ни пожелает, в том числе — жену, если не найдет никого из местных женщин по своему вкусу. Что ж, это славно. Если вам когда-либо придется проезжать мимо деревеньки в Коннектикуте, называемой Авалон, загляните ко мне в гости, мистер Стил.

Он нахмурился:

— Зачем?

— Не надо морщить лоб — это портит вашу неотразимую внешность.

— Перестаньте дразнить меня, Гарнет. Зачем я должен навещать вас в Авалоне?

— Ну, скажем, — она улыбнулась, — потому, что я никогда в жизни не видела скотоводческого барона. Мне очень хотелось бы посмотреть на него вблизи.

— Вы же знаете, мистера Дюка.

— А он что, скотоводческий барон?

— Ну, более или менее.

— Вот уж никогда не подумала бы, особенно глядя на его жену. Она такая же простая, как домашнее мыло.

— Однако они прекрасные люди и потрясающие работники. Вы никогда не видели клеймение скота, Гарнет? Не пропустите, как в прошлый раз, такое зрелище. Приезжайте, если не одна, то с тетей. Думаю, Дженни будет очень интересно.

— Возможно. — Но Гарнет не стала ничего обещать. И вдруг она, к его и своему удивлению, выпалила:

— Если вы хотите передохнуть, то остановитесь пожалуйста, возле той… возле той лачужки. — С замиранием сердца она ожидала ответа. — Или у вас сегодня другие планы?

— Я подумаю над вашим предложением, — растерянно произнес Брант, глядя прямо перед собой.

— Вы когда-нибудь привозили сюда… ее?

— Ее?

— Вашу возлюбленную.

— Мисс Ли не была моей возлюбленной, Гарнет.

— А кем же, возьму я на себя смелость, спросить?

— Очень хорошим другом.

— Вот как? — насмешливо протянула она. — И давно вы слышали в последний раз о своем очень хорошем друге?

— Месяца два назад.

— Что ж, Лэси благополучно выбралась из этой истории и достаточно умна, чтобы никогда не возвращаться сюда. — Она помолчала. — Впрочем, очень интересно, как ей удалось исчезнуть без следа, одурачив всех охотников за премией! Как будто отец Анжелино сотворил чудо.

— Полагаю, падре опирался не только на Божью помощь, — лаконично заметил Брант, — но и на определенный практический опыт. Как вы знаете, церкви всех конфессий обеспечивали работу «подземной железной дороги» для рабов. Католические церкви в Луизиане проделывали это весьма умело. А что может лучше замаскировать, чем религиозное одеяние? Лэси может путешествовать в облачении монахини.

— Если она убедительно сыграет эту роль, то ей вполне по силам соперничать на сцене с Луарой Кин!

— Это не так уж невероятно, — усмехнулся Брант, и Гарнет поняла, что он знает больше, нежели говорит. Может, он до сих пор покровительствует Лэси Ли?

— Да? Я так недооценила ее таланты?

— Может быть.

— Все это хорошо. Но как она одурачила Салли Фосса! Доктор Уорнер сказал, что Фосс даже не спросил имени «умершего», когда узнал, что тот был одним из вакерос Дюка.

— Его это ничуть не заботит. Ублюдок не любит мексиканцев, презирает индейцев, а метисы для него и вовсе пустое место. Он не пускает этих людей даже на порог «Серебряной шпоры», не замечает на улице. А сейчас главная забота Фосса — найти Роскоу Хэмлина, который убежал с его деньгами. Хэмлин — настоящий преступник, его ищут повсюду. Награда за его голову — двадцать тысяч долларов!

— Да. Я видела объявления, — сказала Гарнет. — И все же я не могу представить Лэси в качестве монахини. Разве они не должны брить себе головы и перевязывать… хм…

— Грудь? Вот уж не знаю, моя дорогая. Джентльмен никогда не будет спрашивать. А могли бы вы себе представить мисс Ли в виде индейской женщины с обезьянкой, завернутой как младенец?

— Вы шутите?

— Ничуть. Именно такова была одна из идей: чтобы Хулио-Медведь или кто-нибудь из индейцев сыграл роль ее мужа. Но тут очень кстати отец Анжелино вспомнил, что епископ присылает сестер из монастыря в Сан-Антонио в нашу миссию для обсуждения вопроса о создании школы.

— Да-да, они прибыли в Лонгорн Джанкшин в ту самую неделю, — сказала Гарнет. — Сестры приехали в черном крытом экипаже и немедленно последовали дальше, напоив лошадей и выяснив направление. Из них говорила одна лишь мать-настоятельница. Мы даже решили, что все остальные дали обет молчания.

Брант улыбнулся:

— Учительницы, которым запрещено говорить?

— Ну, конечно же, нет, — проговорила Гарнет, начиная понимать, в чем было дело. — Лэси уехала с ними, не так ли? В монашеском платье, с Лоллипопом в саквояже. Теперь-то я вспоминаю: в экипаже были опущены занавеси и никто на улице не заметил лишнего пассажира. Просто гениально! Я должна рассказать обо всем тете Дженни. А мы-то ломали голову!

— Да, все уже позади, Гарнет. Лэси находится в безопасности, а все, кто участвовал в ее спасении, заслуживают величайшей похвалы.

— Включая и меня? — Почему-то ей вдруг очень захотелось, чтобы он одобрил ее роль в этом деле.

— Я же сказал, все, милая.

Гарнет внезапно взглянула на свои руки, опасаясь, что пальцы вдруг выдадут нервную дрожь, бившую ее изнутри. Она понимала, что волнение вызвано не только близостью хижины. Не только Брант был причиной все возрастающего трепета, но и какая-то странная теплота, разливавшаяся по всему телу, и откровенно пугающие мысли.

Усилием воли Гарнет заставила себя дышать медленно и глубоко. Несмотря на внутреннее волнение и страх перед неведомыми ранее чувствами, она была готова войти в хижину вместе с Брантом. Что с ней происходит, спрашивала девушка себя. Неужели это она, Гарнет? Боже, наверное, Брант напустил на нее какие-то чары.

Они не проронили ни слова, когда Брант остановил бричку возле домика и помог ей сойти. Гарнет прятала глаза, но он прекрасно понимал, что она чувствует в этот момент. Едва они вошли внутрь, как Брант осторожно обнял ее и нежно прижал к себе. Не двигаясь они простояли так, казалось, целую вечность. Затем он наклонился и ласково, словно она была ребенком, поцеловал ее.

Какое-то мгновение Гарнет еще пыталась бороться с собой, но всепоглощающее желание и стремление к неизведанному подхватили и закружили ее. Она ощущала движения его упругого, настойчивого языка и наслаждалась, покорно отдаваясь его дерзким рукам, любовно скользящим по всему ее телу. Ей казалось, что она охвачена пламенем, бушевавшим в душе. Гарнет впервые в жизни почувствовала, как в ответ на его смелые прикосновения в ней самой поднимается непреодолимое страстное желание.

Что ж, Гарнет знала: это обязательно произойдет. С торопливой помощью Бранта она сбросила свои траурные одежды, словно бабочка, покинувшая кокон, и легла на постель, подумав: как нелепо то, что она пыталась убить Бранта здесь, в этой комнате, где сейчас сгорает от желания заняться с ним любовью.

И то, что Брант говорил ей давным-давно, оказалось правдой: Денис был всего лишь неопытным мальчиком. Гарнет знала любовь неуклюжего, наивного подростка, а теперь ее ласкал зрелый, искушенный мужчина. Она и Дени, застенчивые, испуганные дети, воспринимали плотскую любовь как дозволенный, но все же постыдный грех. Они боялись лишний раз дотронуться друг до друга и кутались в ночные рубашки, скрывая под ними запретную наготу, стыдились шептать друг другу возбуждающие, любовные слова и давать волю своим страстям.

С Брантом все было иначе. Обнаженные, они сплелись в объятии и жадно пили поцелуи друг друга. Гарнет прижала его голову к своей груди, и его рот и руки доказали ей, что он понял, чего ей хочется. Наконец у нее вырвался крик:

— Да! Да! Мне так хорошо! Так нравится! О, еще!

— Что нравится? Скажи! — спросил он нежно, но твердо.

— Когда ты играешь с моей… с моей грудью.

— С твоими грудями. Они прекрасны, и эти сладкие соски — тебе нравится, когда я их пробую?

— Да, да, — прошептала она.

Он знал, как заставить ее стонать и трепетать. Гарнет закрыла глаза, боясь, что иначе не сможет утаить от него ничего. Он проник между ее подрагивающими от возбуждения бедрами, ласково прикоснувшись к самым потайным частям тела. Гарнет плыла в потоке наслаждения, приближаясь к освобождающему взрыву. И вот он произошел. Это было самое восхитительное и потрясающее из откровений в ее жизни.

В конце концов ей все же пришлось взглянуть на него, и, когда она открыла глаза, Брант восхищенно улыбнулся. Гарнет ответила ему улыбкой, ее фиалковые глаза сверкали, кожа матово блестела. Она чувствовала себя удивительно счастливой.

— Ты прекрасна, — восторженно произнес он, не прекращая двигаться. — Любовь наполнила твои глаза изумительной синевой, я мечтал увидеть твои глаза, горящие страстью.

— Я с трудом могу поверить в происшедшее, — прошептала она. Все казалось ей волшебным сном. — Ты был прав.

— И тебе уже не стыдно?

— Нисколько.

— Потому что ты насладилась любовью?

— Да, после всего…

— После всего, для чего и существует любовь между мужчиной и женщиной, — прервал он. — Любовь — наслаждение для обоих.

— Думаю… думаю, Денис не знал об этом. — Она замолчала, не желая говорить вслух, что он в любви заботился лишь о своем удовольствии. — Мы были такими юными и… ничего не умели, так мало знали о любви и совсем ничего о браке. Ну да это для тебя не новость, не так ли? Ты уже давно обо всем догадался.

— Дети могут лишь играть в любовь, Гарнет.

— А женатые дети только играют в семью, — грустно сказала она. — Представляешь, в моей комнате на кровати все еще сидят куклы, Брант!

— Слава Богу, только куклы, Гарнет! У тебя ведь мог быть ребенок.

— В Авалоне женщины, оставшиеся вдовами, готовились стать матерями. Но, к счастью, не я.

— Да, к счастью!

Поколебавшись немного, она осмелилась задать вопрос:

— Тебе обязательно отправляться на отгон скота?

— Это — часть моей работы, дорогая, но мы поженимся еще до моего отъезда. Дюки будут счастливы устроить нам свадьбу на ранчо.

Она молчала, лежа на его руке и глядя на потемневшие балки. Наконец промолвила:

— Мы не можем поступить так, дорогой. Это было бы неприлично.

— Что? — воскликнул он, резко повернувшись к ней.

— Прошло всего несколько месяцев, как я стала вдовой.

— Ты стала вдовой больше двух лет тому назад, Гарнет!

— Но я же о том не знала.

— Какая разница?

— Как это будет выглядеть? Люди подумают, что я не любила или не уважала своего мужа.

— Что за чушь, Гарнет! Ты достаточно скорбела по своему мужу и в душе, и на людях. Пойми, наконец, он мертв, а мы с тобой живы и любим друг друга. Только что я и ты доказали это друг другу. Неужели позволим глупой традиции и дальше разделять нас?

— Ситуация такая неопределенная, Брант. И еще этот отгон скота. Дядя Сет говорил, что это опасно.

— Я вернусь, Гарнет, — улыбнулся он. — Действительно, путь отсюда до Миссури весьма далек и очень непрост, но я же не зеленый юнец. Не беспокойся. Гарнет вздохнула:

— Именно поэтому я думаю, что нам надо подождать, Брант.

— Как долго, Гарнет?

— Принятый период траура не так уж продолжителен. К тому же мы все равно не сможем быть вместе во время отгона скота. Так что зачем такая спешка?

— Я хочу знать, что ты будешь ждать меня, когда я вернусь, — сказал он твердо.

— Я буду ждать тебя, Брант.

— Обещание — еще не законный обет.

— Ты что же, не веришь мне? — Она села и склонилась к нему, заглядывая в глаза. — Ты думаешь, я буду неверна тебе в твое отсутствие? Что я такая же, как другие? Неужели все так легко сдаются, если на руке нет обручального кольца?

Неожиданно ее охватил страх от того, что произошло. Она соскочила с кровати и торопливо принялась одеваться, в спешке путаясь в белье.

Брант встал и, обхватив ее за плечи, легонько встряхнул:

— Перестань заниматься ерундой! Ты снова ведешь себя, как ребенок. Минуту назад ты говорила, как взрослая женщина, и вот опять маленькая девочка. Я не могу вечно ждать, пока ты вырастешь!

— Я и не прошу ждать. Ты свободен, нас с тобой ничто не связывает. И ради Бога, оденься. Что если сюда заглянет кто-нибудь из работников?

— Я никогда не понимал женщин! — пробормотал Брант, отступая и начиная натягивать брюки.

— О, думаю, ты прекрасно понимаешь их, находясь в постели! А вне постели — нет!

— Ты выйдешь за меня? — решительно спросил он, застегивая рубашку.

— Пока нет, — отрезала она, поправляя нижнюю юбку. — Время покажет. Он про себя выругался.

— Гарнет, будь же благоразумна! Я уеду на несколько месяцев, Мы ведь только что занимались любовью. Надо еще что-то объяснять?

— Ты мне говорил, что был осторожен.

— Предохранение, моя дорогая, еще не гарантия.

— Ничего, я рискну.

— Черт возьми, Гарнет! Ты просто сводишь меня с ума!

— А ты меня, — пробормотала она, надевая платье, завязывая ленты шляпки и накидывая шаль. — Ты меня отвезешь или мне снова придется добираться до дома самой?

Застегивая пояс с кобурой, Брант предостерег:

— В прошлый раз это заняло у тебя слишком много времени, если ты помнишь, конечно. Не советовал бы предпринимать вторую попытку. А если решишь снова стрелять в меня, не промахнись, потому что мне придется тогда хорошенько тебя отшлепать!

— Ах так? Если я когда-нибудь буду целиться в вас, мистер Стил, то постараюсь попасть прямо в сердце.

Он обиженно взглянул на нее:

— Вы уже сделали это своими словами.

— Ничего. Это не смертельно.

— Клянусь Богом, таких резвых кобылок мне никогда не доводилось объезжать.

— Ха! Что ж, вы неплохо покатались на мне, ковбой! Будет теперь о чем рассказать у костра: как вы соблазнили эту недотрогу, вдову Лейн.

— Боже, что ты говоришь?

— А что, ковбои не хвастаются?

— Не я, — мягко ответил он. — И не этим. Они замолчали и вышли из хижины. На обратном пути Гарнет старалась отодвинуться от него как можно дальше.

До самого Лонгорн Джанкшин Брант не произнес ни слова и только возле самой лавки спросил:

— Когда я смогу снова увидеть вас?

— Зачем?

— О Господи, что за вопрос «зачем»? Я же люблю вас, Гарнет. И надеюсь переубедить относительно того, прилично ли нам устроить свадьбу.

— Наша ссора заставила меня принять окончательное решение, мистер Стил.

— Гарнет, милые бранятся — только тешатся.

— Говорите только за себя, сэр.

Разумеется, было совершенно невозможно продолжать разговор подобным образом, и Брант, ничего не ответив, пошел прочь.