"ДОБРЫЕ ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ" - читать интересную книгу автора (ГЕЙМАН Нил, ПРЭТЧЕТТ Терри)ВОСКРЕСЕНЬЕПримерно полдесятого утра газетчик оставил на крыльце Жасминного домика все воскресные газеты. Для этого ему пришлось съездить на почту три раза. Тяжелые глухие удары, с которыми пачки газет обрушивались на коврик перед дверью, разбудили Ньютона Импульсифера. Он не стал будить Анафему. Бедняжка, она испытала такое потрясение. Когда он уложил ее спать, она уже почти ничего не соображала. Всю свою жизнь она строила по Пророчествам – а теперь Пророчеств не было. Ей, наверно, также плохо, как поезду, который доехал до конца рельсов и все равно должен ехать дальше, неведомо как. С этого момента она сможет идти по жизни, постоянно удивляясь новым сюрпризам, как и все остальные. Какая удача. Зазвонил телефон. Ньют бросился на кухню и снял трубку после второго звонка. – Алло? – сказал он. Из трубки на него полилась скороговорка, в которой звучало принужденное дружелюбие, сдобренное толикой отчаяния. – Нет, – сказал он. – Нет, не она. И не Детайи, а Деталь. Рифмуется с «медаль». И она спит. – Нет, – продолжал он. – Я абсолютно уверен, что ей не нужны окна. И со стеклопакетами не нужны. Понимаете, она не хозяйка дома. Она его снимает. – Нет, я не собираюсь будить ее и спрашивать об этом, – сказал он в трубку. – И скажите-ка, мисс… да, отлично… Мисс Морроу, почему бы вашей компании не устраивать себе выходные по воскресеньям, как у всех нормальных людей? – Воскресенье, – сказал он. – Разумеется, не суббота. С чего бы это сегодня быть субботе? Суббота была вчера. Сегодня честно воскресенье, на самом деле. Что значит – вы потеряли день? Я вас не понимаю. Похоже, вы слишком увлеклись своими продажами… Алло? Он тихо зарычал и повесил трубку. Телефонные продажи! С такими людьми нужно сделать что-то ужасное. Вдруг его охватило сомнение. Сегодня ведь воскресенье, правда? Уверенность вернулась при взгляде на воскресные газеты. Если «Санди Таймс» говорит, что сегодня воскресенье, можно быть уверенным, что они проверили эту информацию. А вчера была суббота. Ну конечно. Вчера была суббота, и он никогда до конца дней своих не забудет эту субботу, вот только бы вспомнить то, что он не собирался забыть… Увидев, что стоит посреди кухни, Ньют решил приготовить завтрак. Он старался двигаться как можно тише, чтобы не перебудить весь дом, и, разумеется, каждый звук был во много раз громче обычного. Дверь антикварного холодильника скрипела словно труба архангела в судный день. Из крана капало, словно из хомяка, объевшегося мочегонным, но шуму при этом было, как от гейзера «Старый Верный». И он не мог найти, где что лежит. В конце концов, как почти с самого начала времен делал любой [55] , кто когда-либо пытался позавтракать в одиночку на чужой кухне, он ограничился растворимым кофе – без молока и сахара. На кухонном столе лежал неровный, переплетенный в кожу брикет угля. Ньют с трудом разобрал на обуглившейся обложке несколько букв: «Прекр… и Точ…». Вот что может сделать всего один день, подумал он: превратить самый точный справочник в угли для барбекю. Да, но: как же он к ним попал? Он вспомнил мужчину, который пах дымом и даже ночью не снимал темные очки. И что-то еще… как они бежали… ребят на велосипедах… отвратительное жужжание… детское лицо, внимательно смотревшее на него… Все это оставалось у него в памяти, не то что забытое, но навсегда повисшее на грани воспоминания, воспоминания о том, чего не произошло. Ну и как это могло быть? [56] Он сидел, уставясь в стену перед собой. На землю его вернул стук в дверь. На крыльце стоял одетый с иголочки человечек в черном пальто. В руках у него была картонная коробка и он широко улыбнулся Ньюту. – Мистер… – он взглянул в листок бумаги, лежавший поверх коробки, –…Импуль-Зифер? – Импульсифер, – поправил его Ньют. – Ударение на последний слог. – Ах, извините, ради Бога, – продолжал человечек. – Здесь не указано. Э-э… Да. Отлично. Это, видимо, вам и миссис Импульсифер. Ньют непонимающе поглядел на него. – Никакой миссис Импульсифер нет, – холодно сказал он. Человечек снял с головы котелок и опустил глаза. – О, мне очень жаль, – сказал он. – Я имею в виду… ну, есть моя мать, – пожал плечами Ньют. – Но она еще жива, она просто в Доркинге. А я не женат. – Как странно. В письме точно указано. – Вы вообще кто? – спросил Ньют. Он стоял в одних брюках, а на крыльце было прохладно. Человечек, неловко держа коробку на весу, выудил из внутреннего кармана визитную карточку и подал ее Ньюту. На ней было написано: – Да? – вежливо спросил Ньют. – И чем могу служить, мистер Баддиком? – Вы можете меня впустить в дом, – сказал мистер Баддиком. – Вы, случайно, не собираетесь вручить мне повестку в суд? – спросил Ньют. События прошлой ночи висели в его памяти, как туман, изменяясь каждый раз, когда он пытался вглядеться пристальнее. Однако ему смутно вспоминалось, как что-то ломалось и рушилось, и теперь, видимо, следовало ожидать возмездия в любой форме. – Нет, – возразил мистер Баддиком с видом оскорбленного самолюбия. – У нас есть кому этим заниматься. Он прошел мимо Ньюта и поставил коробку на стол. – Если честно, – сказал он, – нам самим всем очень интересно. Мистер Ненарокомб даже был почти готов приехать сам, но он уже не так хорошо переносит дорогу. – Слушайте! – воскликнул Ньют. – У меня нет ни малейшего представления, о чем вы говорите! – Вот это, – торжественно произнес мистер Баддиком, подвигая к нему коробку, и сияя, словно Азирафель, готовый вытащить голубя из шляпы, – это ваше. Кто-то хотел, чтобы вы это получили. И оставил очень четкие инструкции. – Это подарок? – с подозрением в голосе спросил Ньют. Он осторожно осмотрел заклеенную липкой лентой коробку, а потом стал рыться в ящике стола в поисках острого ножа. – Я бы сказал, скорее наследство, – ответил мистер Баддиком. – Понимаете, мы храним это триста лет. Ах, прошу прощения. Я что-то не то сказал? Подержите в холодной воде, мне всегда помогает. – Какого черта здесь творится? – невнятно сказал Ньют, но в его голове уже появилось вполне определенное, леденящее душу подозрение. Он нервно сосал порезанный палец. – Это забавная история. Ничего, если я присяду? Я, конечно, не знаю всех подробностей, потому что пришел работать в нашу компанию всего пятнадцать лет назад, но… … Когда шкатулку со всеми предосторожностями доставили, это была мелкая адвокатская контора; и Редфирн, и Ненарокомб, и оба Роуби появятся значительно позже. Изо всех сил отбивавшийся от неожиданного поручения поверенный, получивший шкатулку, с удивлением обнаружил, что к ней шпагатом прикреплено письмо, адресованное лично ему. В нем содержались недвусмысленные инструкции и пять интересных фактов из истории следующего десятилетия, которые, если неглупый молодой человек найдет им должное применение, могли способствовать весьма успешной карьере на поприще юриспруденции. Все, что от него требовалось – обеспечить шкатулке тщательный присмотр на протяжении более трехсот лет, после чего ее надлежало доставить по некоему адресу… – … хотя, разумеется, фирма за все эти сотни лет много раз переходила из рук в руки, – закончил мистер Баддиком. – Но эта шкатулка всегда оставалась частью нашего движимого имущества, с самого начала. – Я даже не знал, что в семнадцатом веке делали «сникерсы», – сказал Ньют. – Это просто, чтобы не поцарапать ее в багажнике, – заверил его мистер Баддиком. – И ее ни разу не открывали все эти годы? – спросил Ньют. – Дважды, насколько мне известно, – ответил мистер Баддиком. – В 1757 году ее открывал мистер Джордж Кранби, а в 1928 – мистер Артур Ненарокомб, его сын – нынешний мистер Ненарокомб. – Он откашлялся. – Мистер Кранби, видимо, нашел письмо… – … на его собственное имя, – вставил Ньют. Мистер Баддиком тут же сел прямо. – Именно так. Как вы догадались? – Похоже, я узнаю этот стиль, – мрачно заметил Ньют. – Что с ними случилось? – Вы уже слышали эту историю? – с подозрением в голосе спросил мистер Баддиком. – Не настолько подробно. Их не разорвало на куски? – Ну… у мистера Кранби, по общему мнению, случился сердечный приступ. А мистер Ненарокомб сильно побледнел и, насколько мне известно, положил свое письмо обратно в конверт, после чего строго-настрого приказал при его жизни никогда не открывать коробку. Он заявил, что любой, кто откроет шкатулку, будет уволен без рекомендации. – Прямая и явная угроза, – саркастически заметил Ньют. – Это было в 1928 году. И кстати, их письма все еще в шкатулке. Ньют открыл коробку из-под «сникерсов». Внутри была окованная железом шкатулка. Без замка. – Ну же, открывайте, – возбужденно бормотал мистер Баддиком. – Должен признаться, мне очень хочется узнать, что же там. Мы в конторе даже делали ставки… – Знаете что? – щедро предложил Ньют. – Я налью нам по чашке кофе, а вы можете ее открыть. – Я? Но… прилично ли это? – Почему нет? – Ньютон поглядел на кастрюли над плитой. Одна из них была достаточно большой. – Давайте, – сказал он. – Сыграйте роль дьявола. Я не возражаю. Считайте… считайте, что у вас полномочия поверенного, и так далее. Мистер Баддиком снял пальто. – Ну ладно, – сказал он, потирая руки, – раз уж вы так считаете, будет что рассказать внукам. Ньют незаметно снял кастрюлю с крючка и взялся за ручку двери. – Надеюсь, – сказал он. – Итак… Ньют услышал негромкий скрип. – Что там? – спросил он. – Здесь два вскрытых письма… о, еще одно… кому это?… Было слышно как треснула восковая печать и что-то звякнуло об стол. Потом он услышал сдавленный вопль, грохот от падения стула на пол, быстрый топот по коридору, скрип двери, рокот заводимого мотора и звук удаляющейся машины. Ньют снял кастрюлю с головы и вошел в кухню. Он поднял письмо и почти не удивился, увидев, что оно адресовалось мистеру Дж. Баддикому. Он развернул его. Там было написано: Ньют просмотрел и другие письма. На пожелтевшем листке с именем Джорджа Кранби было написано следующее: Ньют не знал, что такое «блудолиз», но подозревал, что Агнесса вряд ли имела в виду склонность мистера Кранби к подхалимству. В том письме, которое вскрыл любопытный мистер Ненарокомб, говорилось: Под письмами лежала рукопись. Ньют поглядел на нее. – Что это? – спросила Анафема. Ньют резко обернулся. Она стояла, прислонившись к двери: симпатичный зевок на двух ногах. Ньют оперся о стол, пытаясь спрятать коробку за спиной. – Да так, ничего. Ошиблись адресом. Ничего особенного. Просто старая коробка. Мусорная почта. Ты же знаешь… – В воскресенье? – хмыкнула она и отодвинула его в сторону. Он пожал плечами, когда она взяла стопку пожелтевших листов и вытащила ее из шкатулки. – «Прекрасные и Точные Пророчества Агнессы Псих, Часть Вторая», – медленно прочла она. – «О Мире, что Будет После; Сага Продолжается!» Неужели… Она почтительно положила рукопись на стол и собралась перевернуть первую страницу. Ньют мягко положил ладонь ей на руку. – Подумай вот о чем, – тихо сказал он. – Ты хочешь остаться потомком по гроб жизни? Она взглянула на него. И их взгляды встретились. Воскресенье, первый день мира, примерно полдвенадцатого. В Сент-Джеймском парке было сравнительно тихо. Утки, эксперты по хлебным аспектам геополитики, приписывали это снижению международной напряженности. И действительно, мировая напряженность снизилась, но многим все равно пришлось выйти на работу, чтобы попытаться выяснить, куда делась Атлантида вместе с тремя международными исследовательскими экспедициями, и что вчера произошло со всеми компьютерами. В парке почти никого не было, только сотрудник одной из служб MИ9 пытался завербовать нового агента, который впоследствии, к обоюдному смущению, тоже оказался сотрудником MИ9, да поодаль высокий мужчина кормил уток. И еще там были Кроули и Азирафель. Они неспешно шагали рядом по лужайке. – То же самое, – сказал Азирафель. – Весь магазин на месте. И ни пятнышка копоти. – Да нет, ну нельзя же – Ну, в моем случае отличий хватает, – заметил Азирафель. – Я точно знаю, что в моем магазине не было книг с названиями вроде «Бигглз отправляется на Марс», «Джек Кейд, герой Дикого Запада», «101 занятие для мальчишек» и «Кровавые псы в Море Черепов». – Вот ведь… мне очень жаль, – сокрушенно сказал Кроули, который знал, как ангел ценит свою коллекцию. – И напрасно! – оживился Азирафель. – Это все самые-самые первые издания и я уже заглянул в каталог Скиндла. Мне кажется, слово, которое употребил бы в этом случае ты, будет «оп-па!». – Я думал, он вернет мир точно таким, как он был, – сказал Кроули. – Ну да. Более или менее. По мере возможности. Но с чувством юмора у него тоже все в порядке. Кроули искоса взглянул на него. – Ваши выходили на связь? – спросил он. – Нет. А ваши? – Нет. – Мне кажется, они делают вид, что ничего не случилось. – Похоже, у нас точно также. Вот что значит бюрократия. – Я полагаю, наши просто хотят посмотреть, что будет дальше, – сказал Азирафель. – Передышка, – кивнул Кроули. – Возможность морально перевооружиться. Выстроить новые линии обороны. Подготовиться к главной войне. Они стояли у пруда и смотрели, как утки ловят корки. – Не понял, – сказал Азирафель. – По-моему, это и была главная. – Не уверен, – сказал Кроули. – Подумай-ка. Если хочешь знать мое мнение, по-настоящему главная будет, когда все Мы будем против всех Них. – Что? Ты хочешь сказать – Рай и Ад против человечества? Кроули пожал плечами. – Разумеется, если он все изменил, он ведь, возможно, изменил и себя самого. Может быть, избавился от своих способностей. Решил остаться человеком. – Хочется надеяться, – вздохнул Азирафель. – И потом, я уверен, что другого варианта просто не допустят. Э-э… или допустят? – Не знаю. Никогда нельзя сказать наверняка, что входило в истинные намерения. Планы, и в них планы, и так без конца. – Жаль, – сказал Азирафель. – Кстати, – повернулся к нему Кроули, который думал об этом постоянно, пока у него не начинала болеть голова. – Ты никогда не пытался найти объяснение? Ну, понимаешь – наши, ваши, Рай и Ад, добро и зло, и так далее? Ну то есть – – Мне помнится, – с холодком в голосе начал ангел, – что произошел мятеж и… – Ну, конечно. Только – Да ну тебя. Рассуждай логично, – с сомнением произнес Азирафель. – Не самый хороший совет, – выпрямился Кроули. – Даже просто плохой совет. Если сесть и начать рассуждать логично, у тебя появляются очень забавные идеи. Например: зачем творить людей с врожденным любопытством, а потом совать им под нос какой-то запретный плод под неоновой вывеской, на которой нарисован указующий перст и мигают слова: «ВОТ ОН!»? – Про неон не помню. – Это метафора. Это я хочу сказать: зачем делать это, если ты на самом деле НЕПОСТИЖИМО, сказал, проходя мимо них, высокий мужчина, прежде кормивший уток. – Вот-вот. Именно. Спасибо. Они посмотрели ему вслед, а он аккуратно бросил пустой пакетик в бак для мусора, и зашагал прочь по траве. Кроули покачал головой. – Так о чем я? – спросил он. – Не знаю, – ответил Азирафель. – Вряд ли что-то важное. Кроули мрачно кивнул. – Давай я искушу тебя на обед в ресторане, – прошипел он. Они снова пошли в «Риц», где таинственным образом как раз освободился столик. И, возможно, недавние события все еще эхом отражались в природе вещей, потому что, пока они обедали, первый раз в истории на Беркли-сквер пел соловей. Посреди уличного шума никто не слышал его, но он пел. Точно пел. Воскресенье, час дня. Последние десять лет воскресный обед в мире Армии Ведьмознатцев сержанта Шедуэлла был подчинен одному и тому же неизменному распорядку. Шедуэлл сидел за шатким столом в подпалинах от окурков, и листал одну из древних книг библиотеки Армии Ведьмознатцев по магии и демонологии: «Некротелекомникон», или «Liber Fulvarum Paginarum», или свой излюбленный «Молот ведьм» [58]. Потом, постучав в дверь, мадам Трейси кричала ему: – Обед, мистер Шедуэлл! – и Шедуэлл бормотал: – Бесстыжая баба! – и выжидал шестьдесят секунд, чтобы бесстыжая баба успела убраться обратно в свою комнату; потом он открывал дверь и забирал тарелку с печенкой, обычно аккуратно накрытую другой тарелкой, чтобы не остыло. Он ставил ее на стол и съедал печенку, не особенно заботясь о том, чтобы капли подливки не попали на страницы книги, которую он при этом читал [59] . Так было всегда. Но не в это воскресенье. Для начала, он не читал книгу. Он просто сидел за столом. И когда в дверь постучали, он сразу встал и открыл. А торопиться было незачем. Тарелки не было. Была мадам Трейси, на груди которой сияла брошка с камеей, а на губах – помада незнакомого оттенка. Вдобавок к этому, вокруг нее пахло духами. – Чего тебе, Иезавель? Мадам Трейси заговорила весело, быстро, и неуверенно. – Добрый день, мистер Ш., я просто подумала, после того, что нам пришлось пережить за последние два дня, мне кажется – просто глупо оставлять вам тарелку, так что я приготовила вам место. Пошли… Мистер Ш.? Шедуэлл осторожно пошел следом. Ночью ему приснился еще один сон. Он не мог вспомнить его во всех деталях, но одна фраза все еще эхом отдавалась у него в голове и беспокоила его. Остальные подробности расплывались, как в тумане, точно так же как и все события предыдущей ночи. Вот эта фраза: Второй раз за последние двадцать четыре часа – второй раз в жизни – он вошел в комнаты мадам Трейси. – Садитесь сюда, – сказала она, указывая на кресло. На подголовнике лежала салфеточка, на сиденье – взбитая подушка, а перед креслом стояла скамеечка для ног. Он сел. Она поставила ему на колени поднос и смотрела, как он ест, а когда он закончил, убрала тарелку. Потом она открыла бутылку «Гиннеса», налила пива в бокал и подала ему, а сама налила себе чаю. Он пил пиво, а она – чай, и когда она опустила чашку, та смущенно звякнула о блюдце. – Мне удалось скопить немного денег, – заметила она без всякого повода. – И знаете, я иногда думаю, как хорошо бы иметь домик где-нибудь в деревне. Уехать из Лондона. Я бы назвала его «Под лаврами» или «Дом, милый дом», или… или… – «Шангри-Ла», – предложил Шедуэлл, и он не мог даже представить, почему. – Именно, мистер Ш. Именно. Шангри-Ла, – Она улыбнулась ему. – Вам удобно, дорогуша? Шедуэлл с ужасом начал понимать, что ему удобно. Ужасно, чудовищно удобно. – Угу, – осторожно сказал он. Ему еще никогда не было так удобно. Мадам Трейси открыла еще одну бутылку «Гиннеса» и поставила ее перед ним. – Только вся проблема с домиком в деревне под названием… как это вы удачно предложили, мистер Шедуэлл? – А… Шангри-Ла. – Да-да, Шангри-Ла, именно, что он (Или на пятьсот восемнадцать, подумал Шедуэлл, вспомнив о сплоченных рядах Армии Ведьмознатцев). Она хихикнула. – Я просто не знаю, До Шедуэлла дошло, что она говорит о нем. Он не был уверен, что поступает правильно. У него было ясное ощущение, что если судить по «Книге правил и уложений» Армии Ведьмознатцев, то и АВ рядового Импульсифера не стоило оставлять наедине с той молодой леди из Тэдфилда,. А тут опасность была еще больше. Но в его возрасте, когда становишься слишком стар, чтобы ползать в сырой траве, когда сырым утром ноют кости… Мадам Трейси открыла очередную бутылку «Гиннеса» и снова хихикнула. – Ой, мистер Шедуэлл, – она стрельнула в него глазами, – вы подумаете, что я вас хочу подпоить. Он фыркнул. Оставалась еще одна формальность, которую нужно было соблюсти. Армии Ведьмознатцев Шедуэлл сделал большой, долгий глоток «Гиннеса» и одним духом выпалил штатный вопрос. Мадам Трейси опять захихикала. – Ну что вы, честное слово, как дурачок, – сказала она и зарделась. – А по-вашему, сколько? Он выпалил еще раз. – Два, – ответила мадам Трейси. – Ну и отлично. Тогда все, значит, как надо, – сказал мистер Шедуэлл, Армии Ведьмознатцев сержант (в отставке). Воскресенье, после полудня. Высоко над Англией «Боинг-747», словно большой шмель, летел на запад. В салоне первого класса мальчик по имени Маг отложил журнал с комиксами и поглядел в окно. Это были очень странные дни. Он так и не понял, зачем его отца срочно вызывали на Ближний Восток, однако точно знал, что этого не понял и его отец. Видимо, что-то культурное. А там толпа смешных типов в полотенцах вокруг головы и с очень плохими зубами повела их на экскурсию по каким-то старым развалинам. Если уж говорить о развалинах, Маг видал и получше. А потом один из этих типов, совсем старый, спросил у него, не хочет ли он сделать чего-нибудь. И Маг сказал, что он хочет уехать. Вид у них при этом был очень недовольный. И теперь он возвращался в Штаты. Возникла какая-то неразбериха с билетами, или с рейсами, или с табло в аэропорту, в общем, что-то странное. Он-то точно думал, что отец собирается обратно в Англию. Магу нравилась Англия. Отличная страна – в ней здорово быть американцем. В этот момент самолет пролетал как раз над спальней Жирняги Джонсона в Нижнем Тэдфилде, и Жирняга рассеянно листал журнал, который он купил исключительно потому, что на его обложке была красивая фотография с тропической рыбкой. Через несколько страниц Жирняга рассеянно наткнется на большую (на весь разворот) богато иллюстрированную статью про американский футбол и про то, как он входит в моду в Европе. Что тоже было странно: когда журнал печатали, на этом месте была статья о фотографировании в условиях пустыни. Но именно этот журнал изменит его жизнь. А Маг улетел в Америку. Он все же заслуживал Там тридцать девять сортов мороженого. Может, даже больше. После полудня в воскресенье у мальчика и его собаки найдется миллион занятий. Адам мог назвать четыреста или пятьсот, даже не задумываясь. Захватывающие, увлекательнейшие занятия: завоевывать планеты, укрощать львов, открывать потерянные миры в Южной Америке, где полно динозавров, с которыми можно подружиться. Он сидел в садике и водил камешком по земле, и вид у него был самый что ни на есть подавленный. Отец, вернувшись с авиабазы, обнаружил, что Адам спит, причем спит с таким видом, словно он вообще весь вечер провел в постели. Даже похрапывает, для пущего правдоподобия. Тем не менее, за завтраком на следующее утро выяснилось, что этого было недостаточно. Мистер Янг не слишком любил, когда ему приходилось вечером в субботу отправляться колесить по всей округе в поисках непонятно чего. И если по какой-то невообразимой причуде мироздания Адам и не был виноват в том, что произошло прошлой ночью – что бы там ни произошло, потому что точно никто ничего сказать не мог, но все были уверены, что что-то произошло – он, несомненно, в Удрученный Адам сидел перед домом. Августовское солнце висело высоко в августовском безоблачно-синем небе и за изгородью пел дрозд, но Адаму казалось, что от этого становится только хуже. Бобик сидел у ног Адама. Он пытался помочь, главным образом тем, что эксгумировал косточку, которую закопал четырьмя днями раньше, и притащил ее к ногам хозяина. Но Адам только мрачно посмотрел на нее, так что в конце концов Бобик забрал ее обратно и снова предал земле. Он сделал все, что мог. – Адам? Адам обернулся. Над изгородью появились три физиономии. – Привет, – сказал Адам безутешным тоном. – В Нортон приехал цирк, – сообщила Язва. – Уэнсли туда ездил, и все видел. Они только начинают устанавливаться. – У них там палатки, и слоны, и жонглеры, и практически дикие животные, и так далее, и… и… вообще! – выпалил Уэнслидейл. – Мы думали, может, вместе съездим туда и посмотрим, как они устанавливаются, – предложил Брайан. На секунду сознание Адама захлестнули картинки цирковой жизни. Цирк вообще-то дело скучное, когда его уже установили. По телику и то больше интересного показывают. Но вот когда его Бесполезно. Он печально покачал головой. – Не могу я никуда идти, – сказал он. – Все помолчали. – Адам, – робко спросила Язва, – что же все-таки случилось ночью? Адам пожал плечами. – Да так, ничего особенного, – ответил он. – Всегда одно и то же. Просто хочешь помочь, а на тебя смотрят так, словно ты кого-нибудь зарезал, и вообще… Они снова помолчали. ЭТИ во все глаза смотрели на своего павшего вождя. – А тогда когда тебя выпустят, а? – спросила Язва. – Никогда. Буду здесь сидеть год за годом, много-много лет. Когда меня выпустят, я буду уже полный старик, – ответил Адам. – А завтра? – спросил Уэнслидейл. Адам оживился. – А ЭТИ колебались. Преданность – великая вещь, но ни одного солдата нельзя вынуждать выбирать между собственным военачальником и цирком со слонами. Они убежали. Солнце сияло по-прежнему. Все так же пел дрозд. Бобик понял, что от хозяина ничего не дождешься, и принялся гоняться за бабочкой в траве у изгороди. Это была основательная, надежная, непроходимая изгородь из плотных, тщательно подстриженных зарослей бузины, и Адам всегда это знал. За ней простирались широкие поля, наполненные чудесной грязью канавы, сады, в которых висели зеленые яблоки и неуклюже бегали злобные садоводы, а еще цирки, и ручьи, которые можно запрудить, и стены и деревья, словно созданные для того, чтобы на них залезали… Но сквозь изгородь не пролезть. На лице Адама появилось задумчивое выражение. – Бобик, – сурово приказал он, – отойди от изгороди. Если ты через нее пролезешь, мне придется погнаться за тобой, чтобы поймать, а значит, мне придется выйти из сада, а мне не разрешают. Но мне все равно придется… если ты вздумаешь сбежать. Бобик запрыгал на одном месте от возбуждения, но бежать и не подумал. Адам осторожно огляделся. Потом, еще осторожнее, он посмотрел Наверх и Вниз. А потом – Внутрь. А потом… А теперь в изгороди была большая дыра – как раз такая, в которую могла пробежать собака и мог протиснуться мальчик, которому надо эту собаку поймать. И эта дыра в изгороди была Адам подмигнул Бобику. Бобик ринулся в дыру. И, с громкими и отчетливыми криками «Бобик, стой! Стой, плохой ты пес! Вернись сейчас же!», Адам протиснулся за ним. Что– то подсказывало ему, что что-то кончается. Не мир, разумеется. Просто лето. Лето еще будет, и не раз, но такого уже не будет. Никогда. Значит, надо взять от него все, что можно. Он остановился посреди поля. Кто-то что-то жег. Он посмотрел на столб белого дыма над трубой Жасминного домика и подождал. И прислушался. Адам слышал то, что не слышно другим. Он слышал, как кто-то смеется. Не хихикает злорадно, словно ведьма, а раскатисто, от всей души, хохочет, словно знает намного больше, чем следует знать. Дымок над трубой свился в кольцо. На долю секунду Адаму показалось, что сквозь дым проступило милое женское лицо. Лицо, которое никто на Земле не видел уже больше трехсот лет. Агнесса Псих подмигнула ему. Легкий летний ветерок развеял дым; лицо исчезло и смех стих. Адам ухмыльнулся и побежал со всех ног. Вскоре, за ручьем на лугу, он догнал мокрого и перемазанного Бобика. – Бобик плохой, – сказал Адам, почесывая его за ухом. Бобик восторженно залаял. Адам поглядел наверх. Над его головой росла старая, толстая и сучковатая яблоня. Она, наверно, росла здесь от начала времен. Ветви ее гнулись под грузом яблок, зеленых, мелких и кислых. Адам взлетел на яблоню быстрее нападающей кобры. Через пару секунд он уже снова стоял на земле, карманы у него оттопыривались, и он с хрустом вгрызался в восхитительно кислое яблоко. – Теперь родительской кары точно не избежать, подумал Адам, и рванулся вперед. Рядом бежал верный пес, а карманы оттягивал груз награбленного. Ее никогда не избежать. Но это будет только вечером. А до вечера еще куча времени. Он бросил огрызок через плечо, почти не целясь в того, кто пытался бежать за ним, и полез в карман за следующим яблоком. Непонятно, с чего это люди поднимают такой шум из-за того, что кто-то съел их дурацкое яблоко, но без этого шума – никакого веселья. И потом, думал Адам, к чему такое яблоко, которое можно съесть, только если не боишься последствий? Если вам нужен образ будущего, представьте себе мальчика, и его собаку, и его друзей. И лето, которое никогда не кончается. И если вам нужен образ будущего, представьте себе сапог… нет, представьте себе кроссовку с незавязанными шнурками и камушек, который можно пинать, представьте себе палку, которой можно тыкать во всякие интересные вещи, и бросать собаке, которая принесет ее, а может, и не принесет, представьте себе, как несчастные песенки-однодневки превращаются в неразборчивое насвистывание, представьте себе, как маленькая фигурка, наполовину ангел, наполовину дьявол, и целиком человек… … вразвалочку возвращается в Тэдфилд… … навсегда. |
||
|