"Святой дьявол: Распутин и женщины" - читать интересную книгу автора (Фюлёп-Миллер Рене)

Глава первая Лица Распутина

Крестьянин лет сорока, высокий, широкоплечий, крепкий, но в то же время худощавый, в грубой холщовой крестьянской рубахе, подвязанной простым кожаным ремнем, в широких портках и высоких, тяжелых сапогах — таким появился Григорий Ефимович Распутин в первый раз в салоне графини Игнатьевой, в кругу любопытных дам петербургского общества, духовных сановников, монахов, политиков, интриганов, авантюристов и придворных льстецов, которые привыкли собираться три раза в неделю в доме графини преклонных лет. Его, «нового святого», «чудотворца» из Покровского ожидали с величайшим напряжением. Когда он вошел по-крестьянски широким, громыхающим шагом, с резкими движениями и склонился в приветствии, грубое, некрасивое его лицо сначала, казалось, разочаровало напряженно ожидавших гостей.

Его крупная голова была покрыта непричесанными, неряшливо разделенными на прямой пробор длинными прядями каштановых волос, падающими назад, на его высоком лбу можно было увидеть темное пятно, след, оставшийся после ранения. На лице сильно выделялся широкий рябой нос, узкие бледные губы прятались под неухоженными мягкими усами. Кожа на лице, смуглая от ветра и солнца, была морщиниста и изборождена глубокими складками, глаза прятались под широкими бровями, правый был изуродован каким-то желтым узелком. Лицо, дико заросшее темно-русой растрепанной бородой, производило на присутствующих более чем необычное впечатление.

Но когда он подходил совсем близко к каждому из гостей, касался руки, помещал ее между своих широких мозолистых ладоней и при этом пытливо заглядывал в глаза каждому из своих новых знакомых, они себя чувствовали немного смущенно. Эти глаза обладали редкой подвижностью: маленькие, светлые, водянисто-голубые, сверкая из-под сросшихся густых бровей, они как будто постоянно что-то искали, исследовали, проверяли и проникали во все, что находилось в поле их зрения. Без сомнения, эти глаза чем-то тревожили, смущали. Останавливаясь на ком-нибудь на одно мгновение, они становились острыми, как будто стремились заглянуть в глубину души, затем снова принимали выражение всепонимающей доброты и мудрого снисхождения.

Его грубый крестьянский голос также мог неожиданно приобретать глубокое завораживающее звучание. Когда он говорил, то немного наклонял голову, как это обычно делают духовные лица, когда принимают исповеди, и тогда его речь звучала по-монашески мягко, взгляд смягчался. В такой момент гости графини Игнатьевой чувствовали, что перед ними стоит добрый святой отец, которому можно доверить любой секрет.

Внезапно его взгляд и речь опять изменялись: как будто в этом странном человеке вспыхивала всепожирающая чувственная жажда, глаза начинали как-то особенно сверкать, голос становился то возбужденным и резким, то доверительным и вкрадчивым. Его взгляд и речь становились бесстыдными, циничными и полными едва скрываемой язвительности, пока он, совсем неожиданно, снова не преображался и с поэтическим, пламенным вдохновением не начинал говорить о вещах мистических и религиозных.

Некрасивые черты его лица приобретали в это время необыкновенную живость. Иногда быстрая перемена мимики и жестов становилась почти театральной. При этом внимание притягивали его мозолистые руки: грубые, но в то же время красивые, с длинными костлявыми пальцами.

Прошло совсем немного времени, и женщины из всех слоев общества, начиная с дам высшего света, кончая служанками, крестьянками и швеями, увидели в Распутине лицо высокое и божественное. Мужчины всех сословий и профессий также толпились вокруг чудотворца: министры и служащие, маклеры и шпионы. Григорий Ефимович был безмерно избалован всеми, им восхищались, ему поклонялись.

По мере того как улучшалось социальное положение Распутина, изменялся его внешний облик. Он стал носить дорогие рубахи, сшитые специально для него самыми знатными дамами из бледно-голубого, красного, розового или ярко-желтого шелка и расшитые цветами. Простой крестьянский кожаный ремень сменился на малиновый или небесно-синий шелковый кушак с большими кистями. Распутин носил штаны только из полосатой английской ткани или из черного вельвета и сапоги из мягчайшей кожи; зимой он был одет в дорогую меховую шубу, на голове — бобровая шапка, на ногах — английские теплые сапоги.

Но и в этой красивой одежде, к которой его приучили почитательницы, он не изменил свою крестьянскую, прямую, неунывающую сущность и оставался по-прежнему мужиком с неухоженными волосами и бородой, грязными руками и самобытным, даже неприличным языком крестьянина.

Его грубая манера поведения в петербургских салонах приобретала в глазах фанатичных поклонниц особое значение.

Собравшиеся ожидали его с восторженным напряжением. Как только открывалась дверь, чтобы впустить Распутина на порог, присутствующие испытывали трепетную дрожь, как будто происходило что-то чудесное. Если Распутин останавливался перед женщинами, чтобы по обычаю странствующих монахов, склонив голову, трижды расцеловаться, они дрожали в религиозном экстазе и называли его именами, подобающими только святому. Теперь все были уверены, что его устами говорил Бог, во взгляде его маленьких водянисто-голубых глаз им виделся Дух Святой. Прикосновение святого передавало его благость их грешным телам, а поцелуи и объятия освящали каждую из его верующих учениц. Подчас он вдруг поднимался посреди разговора и неожиданно без какой-либо связи, звал женщин, которые должны были петь ему грустные народные песни, те, напоминающие церковные песнопения, которые он особенно любил. Тогда он делал несколько шагов вперед, останавливался в кругу собравшихся, засовывал руки за шелковый кушак, опоясывавший бедра, начинал медленно покачиваться в такт пению, вдруг с силой топал крестьянским сапогом о паркет и начинал плясать. Слегка раскачиваясь, с видом обольстителя он приближался к дамам и приглашал их танцевать: борода развевалась, ноги топали в такт мелодии, а острые глаза изучали партнершу, смущенную, словно очарованную, следовавшую за его взглядом. Остальные мужчины и женщины благоговейно и взволнованно смотрели на пляшущего мужчину, как будто присутствовали на богослужении.

Однако некоторые пытались сопротивляться чарам Распутина, они хотели сохранить благоразумие и боролись всеми силами с его властным влиянием. Но даже те немногие, кому удавалось сохранить ясность взгляда под непосредственным воздействием Распутина, в пьяном угаре наполненного восторженным экстазом, видя в нем земного человека с обычным лицом, маленькими хитрыми глазками и неухоженной бородой, все-таки не могли полностью освободиться от его внушающей силы.

Одни говорили о «гипнозе» и пытались развеять удивительные чары чудотворца с помощью науки, но это мало помогало против живого влияния личности Распутина.

«Как необыкновенны его глаза», — признает одна дама, пытавшаяся противостоять его влиянию. Каждый раз, когда она с ним встречалась, она всегда удивлялась силе его взгляда, который не могла выдерживать продолжительное время. Что-то гнетущее было в этом добром, мягком и одновременно хитром и лукавом взгляде, обрекающем беспомощно стоять под обаянием могущественной воли, которая исходила от всего существа Распутина. Если очень устанешь от его чар и захочешь уйти от него, то чувствуешь, будто что-то словно притягивает и сдерживает тебя.

Одна молоденькая девушка, услышав о новом удивительном святом, приехала в столицу из провинции и нашла его, чтобы получить у него назидание и духовное поучение. До этого она не видела ни его, ни его портрета и встретилась с ним впервые на его квартире. Как только он к ней приблизился и заговорил, то показался ей одним из тех крестьянских проповедников, каких она часто встречала у себя в родной деревне. Его мягкий монашеский взгляд и гладкие, разделенные на прямой пробор темно-русые волосы, обрамляющие простое лицо, исполненное внутреннего достоинства, все это поначалу вызывало в ней доверие к нему, но по мере того, как он к ней приближался, она чувствовала, как в глубине его глаз, светящихся добротой и мягкостью, таинственно, хитро и обольстительно проглядывал второй, совсем другой человек.

Он сел напротив нее, наклонился к ней, и в тот момент его светло-голубые глаза вдруг потемнели. Острый взгляд устремился на нее, проник в нее и приковал к себе. Свинцовая тяжесть сковала ее члены, в то время как большое морщинистое лицо, искаженное жаждой, приблизилось к ее лицу. Она чувствовала его горячее дыхание на своей щеке и заметила, как его горящий взгляд медленно скользил по ее скованному телу до тех пор, пока он с чувственным выражением не опустил веки. Его голос перешел в страстный шепот, он нашептывал ей странные, сладостные слова.

Когда она была уже готова поддаться чарам этого соблазнителя, в ней шевельнулась мысль, глухо и как-то издалека, что она пришла сюда расспросить его о Боге. По мере того как она осознавала первоначальную причину своего прихода, тяжесть уходила из ее членов, она начала сопротивляться его чарам.

Он тотчас заметил нарастающее внутреннее сопротивление, его полузакрытые глаза открылись, он встал, склонился над ней, легко погладил ее по-девичьи гладко причесанные волосы и запечатлел на ее лбу бесстрастный, мягкий, отеческий поцелуй. Его лицо, искаженное похотью, полностью разгладилось и снова приняло лик благостного странствующего проповедника.

Доброжелательным, покровительственным тоном заговорил он со своей посетительницей, поднял, благословляя, правую руку ко лбу. Он стоял перед ней в той позе, в которой на старинных русских иконах изображен Иисус Христос. Его взгляд снова стал мягким, дружелюбным, почти покорным, и только в самой глубине этих маленьких глаз скрывалось едва заметно другое, похотливое, бесстыдное.

Разочарованно и до боли смутившись, поднялась молодая девушка, попрощалась и покинула квартиру Распутина. В сердце своем она унесла робкий вопрос, был ли этот человек святым или развратником.

Другая женщина, дама из высшего петербургского общества, объясняла французскому послу с нескрываемой иронией, что у Распутина грязные руки, черные ногти и всклокоченная борода. «Фу!», — воскликнула она, говоря о нем, но уже после нескольких слов вынуждена была признать, что необычная, не поддающаяся описанию игра взгляда Распутина, жестов и слов, то умное, таинственное, доброе, святое, доверительное, покоряющее, возвышенное и язвительное, составляющее его сущность, не может никого оставить равнодушным.



* * * *

Влияние Распутина не ограничивалось только женщинами: французский посол испытал на себе влияние чудотворца, когда встретил его в первый раз. Месье Палеолог получал от своих доверенных лиц только неблагоприятные сведения о Распутине, принимал его за шарлатана и ненавидел, особенно за выступления за мир, а значит, за предательство России по отношении к ее французским союзникам.

Однажды посол был с визитом у одной знакомой дамы, вдруг дверь в приемную распахнулась с сильным грохотом: шумно вошел Распутин, обнял хозяйку и долгое время разговаривал с ней. Палеолог наблюдал за ним со смешанным чувством напряженного внимания и недоверия, с которым дипломат привык относиться к любой сомнительной политической личности. Он установил, что у «чудо-монаха» обыкновенное лицо, но властное выражение голубых, цвета льна, глаз. На какое-то мгновение посол был сам подчинен им и должен был признаться, что глаза Распутина одновременно и проникающие, и наивные, и строгие, и блуждающие. Когда его речь оживлялась, можно было подумать, что зрачки были «наполнены магнетизмом». Месье Жильяр, француз-воспитатель наследника престола, встречался с презренным шарлатаном и ненавистным противником войны Распутиным всего один-единственный раз, в приемной царского дворца. Странное, неприятное чувство охватило учителя. Когда их взгляды встретились, в нем возникло твердое убеждение: он находится рядом с могущественным и опасным человеком. Обеспокоенный до глубины души, он поспешил исчезнуть из поля зрения Распутина и покинул комнату.

Но даже человек, который ненавидел Распутина с самого начала, который встретился с ним, имея предвзятое о нем мнение, считавший этого чудотворца несчастьем для России, тот самый князь Юсупов, одержимый лютой ненавистью, который холодно и расчетливо вкрался в доверие к Распутину, чтобы подготовить покушение на него, и то с трудом мог противостоять колдовскому влиянию, которое оказывал и на него Григорий Ефимович.

В доме старой Головиной и ее дочери — обе причисляли себя к верным сторонницам Распутина — Юсупов впервые встретился со своей будущей жертвой. В то время как женщины, затаив дыхание, с горящими глазами и разрумянившимися щеками прислушивались, как зачарованные, к каждому слову Распутина, Юсупов, сидя в кресле рядом с чудо-монахом, имел возможность внимательно наблюдать за ним. Он видел его впервые, впервые слышал его голос, и уже тогда ему казалось, что все, что он плохого и отвратительного слышал об этом человеке, подтверждается. Этот избалованный женщинами мужик вызывал у него глубокую антипатию, непривычное отвращение: его черты были грубы, без малейшей утонченности; смех, с которым он обращался к своим слушательницам, действовал нездорово, чувственно и мрачно. Его лицо напоминало лицо похотливого сатира, все в нем было подозрительно и вызывало недоверие.

Никогда раньше князь Юсупов не видел ничего более отвратительного, чем эти маленькие, почти бесцветные, расположенные близко друг к другу глубоко посаженные глазки. Иногда казалось, они тускнели, и тогда нужно было приложить некоторое усилие, чтобы различить, открыты они или нет, и лишь тревожное, беспокойное чувство говорило князю, что Распутин внимательно за ним наблюдает.

Но в тот же момент молодым высокомерным аристократом овладело чувство, что в этом омерзительном мужицком лице прячется что-то необычное, что в сверлящем взгляде этих отвратительных глаз скрыта мощная, но таинственная, почти сверхъестественная сила.

Позднее Юсупову довелось испытать всю силу взгляда Распутина. С намерением войти в доверие к своему врагу он приехал к нему на квартиру под предлогом ознакомления с его даром врачевателя. Молодой князь, движимый любопытством, полностью отдался в распоряжение Распутина, последовал за ним в его спальню и лег там на диван. В то время, как Распутин пытался своим взглядом и ласкающими движениями рук усыпить его, Юсупов сначала сохранял самообладание и решил, что лечебное действие чудотворца есть не что иное, как «гипноз наихудшего качества».

Распутин твердо смотрел ему в глаза, медленно гладил его по груди, шее и голове, затем встал перед ним на колени и начал молиться, при этом он слегка касался ладонями лба. В этом положении он оставался некоторое время, затем вскочил на ноги и продолжил гипнотизирующие движения. Юсупов сопротивлялся влиянию изо всех сил, но скоро должен был признать, что по всему его телу распространилось удивительное тепло и началось оцепенение. Язык больше не повиновался ему, напрасно пытался он произнести какие-то звуки или подняться: все тело как будто налилось свинцом.

Близко перед собой он видел глаза Распутина, властно сверкавшие. Два пронизывающих луча исходили из них, сливаясь друг с другом, и превращались в пылающий круг, который то приближался, то снова удалялся. Веки Юсупова становились все тяжелее и медленно опускались; он был уже совсем готов поддаться воле этого отвратительного шарлатана и заснуть. Последним усилием воли он собрался с силами и начал отчаянно бороться, пока ему наконец не удалось разорвать чары. Он покинул квартиру Распутина с твердым намерением уничтожить этого человека как можно скорее.

Несколько месяцев спустя в своем дворце, в подвале со сводчатым потолком, уютно убранном всего за несколько часов до этого, Юсупов сидел за накрытым столом напротив своей жертвы, пел по его желанию цыганские песни и потчевал его отравленным вином. Затаив дыхание, наблюдал он за лицом Распутина и каждое мгновение ожидал, что тот упадет замертво. Но Григорий Ефимович опустошал один за другим стаканы с отравленным напитком и молчал; он сидел, подперев голову руками, с грустным выражением и полуприкрытыми глазами.

Внезапно его лицо меняется, из уст вырываются дьявольские проклятия, как будто ему известно, зачем его сюда привели и что произойдет дальше. Затем он поднимается, в глазах появляется то особое выражение — смесь кроткого понимания и мягкой покорности. В следующий момент Юсупов выхватывает оружие и стреляет в Распутина.

Убийца ощупывает неподвижное, еще теплое тело, ищет пульс и только собирается подняться, как вдруг к своему ужасу замечает, как начинают дрожать веки Распутина. Вскоре по лицу проходит судорога, сначала открывается левый глаз, затем — правый, и оба, по-змеиному зеленоватые, исполненные невыразимой ненависти, смотрят на убийцу.

Этот взгляд парализует, Юсупов замирает в немом ужасе, не находя в себе сил позвать на помощь или убежать. Вдруг умирающий приподнимается, испускает дикий вопль и вскакивает. Его скрюченные судорогой пальцы хватают воздух, впиваются железной хваткой в плечо Юсупова и пытаются схватить его за горло. Хриплым голосом снова и снова шепчет Распутин имена тех, кто предал его; на губах выступает пена, взгляд вызывает ужас.

Через несколько минут он мертв. Труп переносят на лестничную площадку. На левом виске зияет глубокая рана, лицо изувечено и все в крови, в глазах застыла смерть.

Долго еще стоит князь Юсупов неподвижно рядом с трупом. Потом в нем вспыхивает бешеная ярость. Дрожа, в сильном возбуждении он хватает железную трость и как безумный начинает избивать мертвого Распутина.