"Море любви" - читать интересную книгу автора (Брэндвайн Ребекка)

ГЛАВА 5 ОХОТА НА ЛИСУ

Через две недели папа и мама провожали меня на мой первый официальный дебют в Лондоне. Настроение было подавленное, и это омрачало предстоящую поездку. С той вечеринки я больше не видела Николаса и сейчас, теряясь подозрениями, взобралась в наш прекрасный экипаж и уселась на плюшевое сиденье.

Уверенность в том, что тогда ночью у глицинии был Николас, все больше возрастала. Мне было невмоготу смотреть на Клеменси, которая садилась сейчас рядом, потому что все факты говорили о том, что именно она была с ним в тот вечер.

Откуда же у нее тогда оказались цветы глицинии в волосах? Значит в тот вечер Клеменси ходила на мое любимое место. Ведь в саду была только одна Китайская глициния.

Я подумала о грандиозных планах Клеменси преуспеть в этом мире, и почувствовала себя неловко, вспомнив ликующую улыбку дочери бандита, когда та входила в мою комнату. Что она предвещала, эта улыбка? Может быть, Ники хотел таким образом расквитаться со мной за то что раздразнила его. Неужели он целовался с простой горничной и, может даже, занимался с ней любовью? Неужели этот человек нашептывал ей на ухо нежные слова, как нашептывал и мне? Я знала, что если это действительно так, то мне не пережить его измены. Но внутренний голос посмеивался надо мной, нашептывая, что никто другой кроме меня во всем этом не был виновен. Нечего было соблазнять Ники. Неужели многочисленные примеры, рассказы подруг не предупреждали меня об опасности, когда женщина позволяет себе с мужчинами слишком много вольностей. Если Ники и покушался на мою девственность, то в этом виновата только я! Но от таких мыслей легче не стало и мне так захотелось вцепиться ногтями в самодовольное лицо смазливой горничной.

Забившись в угол экипажа, подальше от Клеменси, я пристально рассматривала ее из-под полуопущенных век.

«Конечно же, ты ошиблась, – сто раз повторяла я, тщетно пытаясь переубедить себя. – Скорее всего, она кокетничала с кем-нибудь из прислуги». Но все равно мне не удалось отделаться от мысли, почему же в тот вечер у нее был такой торжественный вид. Вряд ли Клеменси со всеми ее амбициями позволила бы себе развлекаться с простыми людьми. У нее, вероятно, совершенно иные планы в жизни. Вот Ники – другое дело. Пусть он и не наследник дяди Драко, но у него есть положение в обществе и деньги. Правда, казалось маловероятным, что отец позволит ему жениться на Клеменси. Я была уверена, что мой умудренный жизненным опытом дядюшка приведет Ники по этому поводу множество возражений, даже если тот сделает девушку своей любовницей.

Меня терзали ревность и сомнения. Поэтому я решила пока ничего не говорить папе и маме о том, что хочу расторгнуть свою помолвку с Джерритом. «Подожду, – решила я, – и, прежде чем предпринимать какие-либо шаги, поговорю с Ники. Какой ужас, если все мои подозрения окажутся безосновательными!» Может быть, с досады, я совершенно напрасно обвинила любимого человека. Возможен и худший вариант. Вдруг, после того, как я отвергну Джеррита, выяснится, что Ники всего лишь решил поиграть со мной. Такой поворот дел не только ужасно расстроит моих родителей и вызовет гнев дяди Драко, но еще сделает меня посмешищем всего северного Корнуолла. Ну, нет, не настолько же я глупа и бесчувственна!»

Если бы Ники смог развеять мои страхи! Я искренне молилась об этом. Тогда, несмотря на разговоры и сплетни, удалось бы отделаться от Джеррита и, в результате, заполучить Ники. В противном случае, мне не останется ничего другого, как забыть о своих чувствах и стать женой Джеррита.

Лондон оказался отвратительным городом. Человеку, выросшему на раздольном корнуоллском побережье он представляется грязным и суматошным, похожим на тюремную камеру. В этом густонаселенном городе, с грязными, узкими улицами, утыканными домами и переполненными людьми и транспортом, у меня не раз возникало впечатление, что я нахожусь в том злополучном сундуке, в котором запер меня Торн и где можно было задохнуться.

В светском обществе не оказалось ничего такого, что могло бы заинтересовать молодую девушку. Приняли меня и мое приданое довольно таки благосклонно, но, тем не менее, не удержались и подозрительно обнюхали мои юбки на предмет моей добродетели.

Как и всякая девушка, я в тайне надеялась стать изюминкой Сезона. Но, увы, со мной этого не произошло. Хотя я не была, что называется, писаной красавицей, вокруг меня крутилось много молодых щеголей, интересующихся не столько самой девушкой, сколько ее приданным, поскольку, вот незадача, их карманы были пусты.

Особенно оскорбляло то, что они считали молоденькую провинциалку глупенькой, способной поверить в их «гениальную» лесть. Честно говоря, я им мстила за это, флиртуя и поощряя их надежды. Особенно досталось двоим из них, которые больше остальных увивались за мной.

Я бы получила от этого еще большее удовлетворение, если бы Николас видел мои успехи. Мне хотелось, что б он позавидовал бы сопернику, понял бы, как несправедливо поступил со мной. Но Николас за время Сезона приехал в Лондон только один раз, да и то по делу отца. Вечером, после своего приезда, он присоединился к нам у Олмаков, но в моей программке почти все танцы были уже расписаны. Правда, оставался один очаровательный танец в стиле кантри. Длился он недолго, поэтому у нас не было возможности побеседовать наедине.

Когда же у меня появилась свободная минутка, я обнаружила, что Николас уже ушел. Таким образом, мне так и не удалось узнать – сердится ли он на меня за тот вечер в саду, и кто развлекался потом с Клеменси.

Конечно же, расстройство от его внезапного ухода было велико, но я не удивилась, потому что дом Олмаков считался «Рынком невест». Сюда со всех концов страны съезжались юные мисс, которые только что завершили свое образование и сейчас подыскивали себе мужа. Крепких напитков здесь не подавали, игры в карты тоже не поощрялись, поэтому я подумала, что Ники решил подыскать себе для развлечений более интересное местечко.

Но, он мог бы и остаться, по крайней мере, из-за меня. Я не могла не сравнить его поведение с поведением Джеррита, который приехал в Лондон на несколько дней позже. Этот молодой человек, прежде чем уехать из города, сопровождал меня и в Ковент-Гарден, и в театр на Друри-Лейн. Ники, безусловно, следовало научиться хорошим манерам у своего старшего брата! Он мог хотя бы поинтересоваться, что я думаю обо всем случившемся в тот вечер. В сердце зародились сомнения, пустившие крепкие корни: действительно ли этот юноша любит меня?

С наступлением лета, мой сезон закончился и я вернулась домой в Корнуолл более искушенной в светских делах и, боюсь, ненамного мудрее.

Как хорошо снова оказаться дома! Я скучала по торфяникам и морю, и теперь каждое утро выезжала на своем превосходном жеребце, которого папа и мама подарили мне в честь окончания учебы и выхода в свет. Мы окрестили жеребца Черным Пиратом, потому что он был с конюшни дядюшки Драко, который вывел породу коней от горячего жеребца Черная Магия и дикой мавританской кобылы. Все потомство этой прекрасной пары было исключительно черного цвета и обязательно имело в своих именах слово «Черный». Дядя Драко очень редко расставался с этими жеребятками и кобылками. Продаже подлежали только те, у которых имелись белые пятна на шкуре или родившиеся не черного цвета. Черный Пират явно оказался исключением из правил, потому что был темнее ночи. Я тоже решила продолжить традицию дяди Драко, назвав своего жеребца в честь храбрых пиратов прошлого. В детстве папа частенько рассказывал мне сказки про пиратов. Я была заинтригована и вообразила себе, что на мачтах кораблей некоторых моих предков мог развеваться Веселый Роджер.[8]

За исключением лошадей дяди Драко, только несколько жеребцов в Корнуолле могли потягаться с моим Черным Пиратом в скорости. Я обожала мчаться на нем. Ветер свистел в ушах, бил в лицо, развевал мои волосы, а соленый морской воздух щекотал ноздри. Иногда я спешивалась и взбиралась на серо-зеленые скалистые холмы. Огромные гранитные глыбы на фоне горизонта принимали какие-то сверхъестественные формы. Каменные вершины напоминали мне развалины древних храмов, возведенных язычниками давно забытым богам. Высокие, постепенно разрушающиеся утесы, как будто уложенные гигантской рукой, плотно прилегали друг к другу. Некоторые упавшие на землю огромные обломки, с которых выветрилась вся почва, обнажая их плоские каменные бока, лежали в центре, подобно алтарям для жертвоприношений, жаждущих, чтобы на них пролилась кровь.

На севере, как уродливый обелиск, возвышалась гора Браун Уилли, а на юге – покрытая лесом Браун Джелли. Вершина Килмар, угрожающе возвышающаяся над той частью Бодминских торфяников, которая называлась Восточной, напоминала огромный изувеченный кулак, тянувшийся своими пальцами прямо к небесам.

Далее, на многие мили, простирались Тревартовские болота, которые теперь, с приходом лета, напоминали золотисто-зеленое лоскутное одеяло. Воздух был наполнен сладким ароматом вереска и папоротника. В стороне, спрятавшись от порывов постоянно дующего ветра, раскинулись кусты низкорослого ракитника с гибкими ветвями.

Сейчас дул легкий ветерок. Он шелестел в траве и покрывал рябью поверхность ручьев и речушек, протекающих среди торфяников. Но осенью и зимой ветер завывает в расщелинах, как убитое горем привидение, или ревет, как могущественное божество, заставляя вздрагивать и ежиться от страха. Лужи стоячей воды, которыми утыкано все болото, вспенятся, запузырятся и станут черными, как ночное небо над Корнуоллом. Темная вода забурлит и поднимет островки в трясине на поверхность.

Последние слыли очень опасными местами. Там среди выжженной солнцем травы возвышались кочки, поросшие пучками спутанных растений с коричневыми макушками, которые вводили в заблуждение неосторожных путников. Здесь человек мог сделать лишь шаг вперед и, вместо твердой земли под своей ногой, обнаружить только слой травы и липкого ила. Он неожиданно проваливался в черную воду и тонул. Сейчас эти ненадежные места были хорошо заметны, но осенью и зимой, даже мне, выросшей в северном Корнуолле, знающей каждый дюйм этой суровой, лишенной растительности местности, и то не хотелось бы оказаться здесь, когда небо темнеет, а идущий с моря туман покрывает землю толстым белым одеялом. Но сейчас я бродила, где хотела, а Черный Пират был моим единственным спутником.

С вершин холмов можно было увидеть мерцающий вдалеке океан, отражающий лазурное бесконечное небо и длинные, искривленные пальцы черной скалы, погруженной в море. Там же, в конце узкой дамбы, соединяющей остров с берегом, возвышались мрачные развалины замка Тинтагла. Здесь в детстве играли дядя Драко и тетя Мэгги. У этого берега папа бросил якорь своего первого корабля «Морская Цыганка», а его люди выгрузили первый контрабандный товар. Судно уже поджидал дядя Драко или его ненормальный Реншоу, который обычно присматривал за домом, с повозкой, чтобы перевезти товары в Стормсвент Хайтс.

Однажды папу и дядю Драко чуть было не поймал дядя Эсмонд. В то время он был местным судьей. Но, к счастью, братья умудрились сохранить в тайне свою деятельность, раскрыв более отвратительные преступления убийцы Мика Дайсона и его гнусной шайки.

Дальше на восток, подобно цепочке белых гор, шли каолиновые разработки дяди Драко, где когда-то Дайсон прятал свою прибыль, нажитую нечестным путем. То тут, то там виднелись огромные пруды с зеленоватой водой, образовавшиеся после извлечения тонн земли и камней. Саму глину промывали, чтобы отделаться от кварца.

Это был очень опасный процесс, поэтому я старалась избегать каолиновые разработки, как только могла, хотя знала, что могу застать там Николаса. После моего возвращения домой он еще не соизволил появиться в Грандже. Очевидно, кузен был очень занят своей работой. Мне же не удавалось придумать правдоподобный предлог, чтобы поехать в Хайтс. Раз или два я порывалась довериться своему брату Гаю и попросить его о помощи. По всей видимости, делать этого не следовало. Хотя Ники и являлся его лучшим другом. Гай был шокирован, если бы узнал, что его сестра бегает за Ники в то время как помолвку с Джерритом никто не отменял. Поэтому, в конце концов, я решила ничего ему не говорить.

Единственным моим утешением было то, что к концу лета Клеменси утратила свою былую жизнерадостность. Даже если эта девица и была в тот вечер с Ники, то теперь стало ясно, что она его совершенно не интересовала. Мои сомнения насчет истинности чувств Ники ко мне немного рассеялись, и теперь я жаждала побыстрее выяснить и уладить между нами этот вопрос.

Вскоре мне представилась такая возможность. Обычно каждый год в конце лета дядюшка Эсмонд устраивал охоту на лис. Приглашалось множество гостей. Этого события одинаково с нетерпением ждали и семья, и друзья, и знакомые. Те, кто получал приглашения, приезжали с разных концов Корнуолла на охоту и на бал, который следовал за ней. Мне предстояло участвовать в охоте впервые. Я знала, что Ники ни разу не пропустил это веселое мероприятие с тех пор, как ему исполнилось 16 лет. Мы с Черным Пиратом будем готовы к встрече с ним.

Это была главная причина, почему в то утро я встала рано и поехала смотреть окрестности, чтобы избежать любых возможных препятствий, которые могут встретиться на моем пути и разрушить мои планы. Мне так же не хотелось постыдно вылететь из седла, что однажды случилось с моей кузиной Элизабет, которая не слыла опытной наездницей. В мои планы совершенно не входило предстать перед Ники дурочкой. Лиса могла выбрать для бегства любой путь, и нужно было быть готовой к любым неожиданностям.

Упорно стремясь к своей цели, я даже и вообразить себе не могла, что мой путь будет заблокирован барьером, таким мощным и непоколебимым, что даже мне не в силах было преодолеть его.

Лето того 1841 года затянулось, как будто не хотело уходить вовсе, хотя тут и там листья на деревьях становились красными и шафранными, а воздух был пропитан живительным, прохладным ароматом. В утро охоты на лис земля была сырая и мягкая после прошедшего ночью дождя и прилипала к копытам раздраженных лошадей. Деревья были мокрые от тумана, принесенного холодным ветром с угрюмого моря. Плечи разодетых в черное с красным наездников покрывались сверкающими каплями росы, когда всадники проезжали под низко-висящими ветками деревьев в парке, чтобы собраться у главного входа в Хайклифф Холл.

Теперь, когда почти все собрались, лужайка перед домом заполнилась смехом и разговорами, лаем рвущихся вперед гончих. Несмотря на затянутое свинцовыми тучами небо, все радовались предстоящему развлечению. Лошади, дрожа от сырости, фыркали и били копытами, а их наездники старались покрепче держать вожжи и щелкали хлыстами, в то время как егеря пытались удержать нетерпеливых собак. Из дома в дом сновали слуги, вынося тяжелые серебряные подносы, уставленные прохладительными напитками и закусками. Гости, которые не участвовали в охоте, завтракали в столовой.

Дядя Эсмонд, хозяин охоты, был просто бесподобен в черной бархатной кепке, пурпурной куртке, белом галстуке и белых шелковых бриджах. Хотя мне показалось, что он чувствовал себя неловко, когда, вскочив на своего гнедого скакуна, подъехал к своим гостям, приветствуя их. Всем было хорошо известно, что Эсмонд на самом деле, не очень-то любил лисью охоту, и после смерти деда Найджела сохранил эту традицию только по настоятельной просьбе тети Джулианы и моей бабушки Прескотт Чендлер. Мама тоже с отвращением относилась к этому виду спорта и никогда вообще не ездила на охоту. Тетушка Мэгги не поддерживала их компанию. Она ездила на охоту, но отказывалась присутствовать на заключительной ее части. Эта женщина не раз, к общей досаде дяди Драко и отца, предлагала дяде Эсмонду держать собак на привязи, когда те шли по следу, чтобы не было жесткой травли в конце.

Должна признаться, я разделяла ее симпатию к лисам и вовсе не хотела, чтобы их убивали. Человека, впервые принявшего участие в такой охоте и присутствующего при ее завершении, обязательно, согласно ритуалу, должны были помазать кровью. Эта участь ждала и меня. Ужасный обычай, но, как заверила меня Анжелика, обойтись без него нельзя. Несмотря на все возражения, ее предложение осталось без ответа. Я решила выбросить все эти мысли из головы, потому что такая варварская церемония не должна была испортить мне день.

Папа и мама еще раньше растворились в толпе, оставив свою бедную дочь наедине с ее мыслями. Но я была рада, потому что хотела немного отстать от остальных, чтобы попытаться встретиться с Николасом.

Анжелика, восседающая на прекрасной кобыле по кличке Черная Орхидея окликнула меня. Я с радостью направила Черного Пирата в толпу всадников, в надежде, что Ники окажется где-нибудь поблизости. Ожидания мои оправдались, и сердце от этого забилось быстрее. Изловчившись, я пробралась через шумную толпу и вклинилась между ним и Анжеликой. Губы подруги изогнулись от удивления, когда она заметила мою хитрость. Девушка слегка покачала головой, всем своим видом показывая, что не хочет иметь к этому делу никакого отношения. Сначала мне показалось, что Анжелика хочет что-то сказать. Но, к моему удивлению и облегчению, она промолчала, вместо этого представив меня своей свите: лорду Оливеру Феахасту и графу Грейстоуну, с которым я раньше не встречалась.

Это был темноволосый, красивый, циничный мужчина. Его, по всей видимости, Анжелика хотела завлечь в свои сети. Как и все Чендлеры она неотступно добивалась предмета своих желаний. Я предположила, что ей это удастся. Кивнув друг другу, мы с лордом Грейстоуном обменялись несколькими подобающими в данном случае банальными фразами. Почти сразу же после этого он и Анжелика ускакали. Я же, наконец, решилась обратить все свое внимание на Ники.

Где-то в глубине души таилась уверенность, что Анжелика неспроста оставила меня наедине со своим братом. Интересно, ведь совсем недавно она не хотела, чтобы ее лучшая подруга увлекалась Николасом, а теперь, очевидно, решила посмотреть, что будет дальше. Но потом я вспомнила, что среди Чендлеров распространено соперничество между детьми и решила, что Анжелика оставила нас одних не ради забавы, не для того чтобы поссорить братьев. Она слишком любила их, чтобы так поступить. Между моими кузенами Чендлерами всегда было что-то типа игры, где они были детенышами животных, хитрыми и ловкими, полностью готовыми к тому дню, когда им придется сражаться за свое существование, чтобы либо выжить, либо умереть в мире, не таком уж добром к своим обитателям.

Я резко выбросила из головы мысли об Анжелике. Неважно, что она там думала. Достаточно было и того, что ей удалось сделать.

Из-под полуприкрытых ресниц я с жадностью поглощала Ники глазами, как будто хотела сохранить в памяти его образ, чтобы утешаться потом, когда его не будет рядом. Сегодня утром, на своем черном скакуне, он был просто великолепен: черная кепка, лихо заломленная на затылке; черный жакет и белые бриджи обтягивали стройную фигуру молодого человека как перчатка; хрустящие кружева обрамляли шею и запястья, а на ногах красовались высокие, черные кожаные сапоги. Юноша крепко сидел в седле. Одной рукой Ники держал вожжи, в другой непринужденно помахивал арапником. Но, тем не менее, я, которая так хорошо его знала, когда наши глаза встретились, заметила, что он нервничает, и решила, что в нем вспыхнуло желание и возбуждение. Мое тело тоже задрожало, а сердце бешено забилось в груди.

– Привет, Лаура! – спокойно произнес Ники, его низкий голос ласкал мои уши.

Натянув поводья, он подвел своего скакуна поближе, искусно оттесняя меня от шумной толпы, как будто хотел выиграть хоть несколько минут, чтобы побыть вместе прежде, чем начнется охота.

Во мне затеплилась искорка надежды, ибо это означало, что даже если Ники и не простил меня за то, что я раздразнила его в тот вечер, то, по крайней мере, не презирает меня.

– Привет, Ники! – нежно ответила я, чувствуя, несмотря на радость от его близости, какую-то робость и неуверенность. Выпитое шампанское в тот вечер меня подбадривало. Теперь же я немного растерялась.

– Ты сегодня бесподобна, – заметил молодой человек. – Черный цвет очень идет тебе, Лаура. – Оценивающим взглядом Ники окинул мою новую шелковую шляпку и одежду для верховой езды, такого же черного цвета, как и у него. Только хозяин, егерь и некоторые привилегированные гости имели право надевать бархатные кепки и алые жакеты. – Тебе нужно носить его почаще. Ты готова к охоте? Твоей первой, да?

– Да, я тренировалась несколько недель, поэтому не собираюсь вываливаться из седла, – призналась я. – Надеюсь, что никаких осложнений не возникнет.

– О, я об этом даже не беспокоился бы, если бы был на твоем месте, – уверил меня Николас. – Ты в отличной форме, а, кроме того, всегда можешь объехать высокие преграды. В отличие от некоторых других наших родственничков, хочу заметить, – он бросил презрительный взгляд на Элизабет, прихорашивающуюся недалеко, под корнуоллской елкой и бесстыдно заигрывающую с компанией молодых щеголей, которых собрала вокруг себя, – ты не настолько бесчувственна, чтобы рисковать Черным Пиратом. Иначе, отец никогда бы не продал его дяде Уэллсу.

– Да, знаю.

За этим последовала пауза, мы чувствовали себя как-то неловко и натянуто, как будто были незнакомы, но сошлись на общей почве. Я смутилась, потому что ожидала совершенно другого, а не такого обычного разговора. Мне очень захотелось спросить Ники: сердится ли он еще на меня и был ли он в ту ночь с Клеменси? Но то, о чем человек думает и то, о чем говорит – совершенно разные вещи. Теперь, наедине с Ники, у меня не хватило мужества задать ему хоть один из терзавших меня вопросов. Поэтому я прикусила нижнюю губу и промолчала, нервно разглаживая складки на длинной юбке своего платья для верховой езды, уставившись на узду, не в силах больше выносить его проницательный взгляд.

Еще свежи были воспоминания о том, что произошло между нами в тот вечер. Но, к своему стыду, я не могла забыть и вкуса его губ, и рук на моем теле. Мне вдруг с новой силой захотелось испытать все это еще раз.

Может быть, Ники тоже подумал об этом, потому что вдруг стал нервно поглаживать своего коня. Сообразив, что я могу заметить его нервозность, он отдернул руку.

– Не хочешь немного выпить, Лаура? – наконец произнес он, прервав затянувшееся молчание.

Я кивнула в ответ, и он резко окликнул слугу у тележки с напитками и закусками для отъезжающих ездоков.

– Тебе глинтвейн или бренди?

– Глинтвейн, пожалуйста, – ответила я.

Ники схватил дымящуюся кружку и сунул мне в руку, а затем взял себе стакан с коньяком. Лакей отправился дальше. Мы молча выпили. Вино было вкусным: острый аромат щекотал мне ноздри, по пустому животу разлилось тепло и я перестала дрожать. Еще несколько глотков, и по телу стала распространяться вялость. Вдруг, без всякого предупреждения, Ники выругался и швырнул рюмку под ноги коню. Она отскочила от земли, чудом уцелев, и на минуту повисла в воздухе – изящный стеклянный шарик, сверкающий в тусклом свете, подброшенный неосторожным жонглером. На какое-то мгновение над лужайкой, как бабочка, повисла крошечная радуга, а потом погасла и исчезла, когда янтарные капли коньяка, как жидкое золото, пролились на траву.

Рюмка разбилась, ножка откололась и покатилась по двору. Конь Ники испугался от резкого и неожиданного выпада хозяина, поднял голову и заржал. Он нетерпеливо перебирал ногами и наступил копытом на разбитое стекло, оставив только мелкие осколки.

Лишившись на минуту речи, я уставилась на Ники, недоумевая, чем вызвана вспышка гнева, но инстинктивно чувствовала, что это из-за меня.

– К черту все, Лаура! – выругался он. В его голосе чувствовалось волнение. – Мы кузены… влюбленные, а вовсе не знакомые, которые должны говорить друг другу всякие вежливые банальные словечки, потому что сказать им больше нечего! – Лицо Ники потемнело от гнева, челюсти были плотно сжаты. Он отвел глаза в сторону, как будто боролся с самим собой. – Будь проклят отец за то, что загружал меня работой все лето. У меня не было даже свободной минутки для себя! – прорычал юноша. Вдруг его голос и взгляд потемнели. – Я скучал по тебе, Лаура.

День был пасмурным, но мне вдруг показалось, что все вокруг озарилось ярким солнцем. Сердце от счастья и радости забилось быстрее. Какой же я была дурочкой, что сомневалась в человеке, так нежно любящем меня.

Он ласково смотрел мне в глаза. Я испытывала ужасный стыд, меня мучили угрызения совести. Как можно было позволить себе подозревать его, как можно было позволить своим подозрениям затуманить голову и сердце, мучить себя и ругать его. И все впустую! Мне уже не хотелось задавать ему свои вопросы. Ответы были получены, как будто он произнес их вслух.

Пойдя на поводу своего опасного положения и злобных слов Торна, я ошибочно обвинила и приговорила Ники, который не совершал никакого преступления. Это не он развлекался с Клеменси в саду под китайской глицинией, не он прижимал ее к каменной скамейке, а кто-то другой – Джеррит или Александр. А все-таки, кто же там был?

– О, Ники! – выдохнула я. Мои глаза как зеркало отражали все мои чувства. – Я тоже скучала по тебе!

Его улыбка была такой радостной и прекрасной, как радуга после бури. Но больше мы ничего не успели сказать друг другу, потому что послышался звук охотничьего рога, эхом повторяющийся в утреннем воздухе.

Пришпорив коня, дядя Эсмонд пустил его рысью по дорожке, вьющейся через парк. Сразу за ним скакали охотники, а следом бежали пятнадцать пар собак, которых спустили с привязи. Псы от нетерпения лаяли и виляли длинными хвостами. Выжлятники щелкали хлыстами, заставляя собак двигаться вперед. Терьеров вели отдельно. Их использовали, если лиса удирала и забиралась в нору. По одному, по двое, а то и группами наездники, конюхи и второй егерь завершали шествие.

– Букет против поцелуя, что я приеду первый, Лаура! – засмеялся Ники, бросив мне через плечо вызов. Он быстро пришпорил своего скакуна и рванул вперед, пока я, ни о чем не подозревая, наклонилась, чтобы поставить кружку на поднос проходившего мимо слуги.

Глинтвейн сделал свое дело.

– Посмотрим! – дерзко бросила я ему вслед. Глаза мои сверкали, а щеки пылали, когда я пустила галопом своего коня за Ники, совершенно не задумываясь, что подумает обо мне лакей. Но его лицо ничего не выражало. Возбужденная от азарта погони, я не понимала, что меня могли услышать и другие тоже. В это время какой-то всадник незаметно выехал из своего укрытия за деревьями и пустился за нами мягким галопом. Вероятно, шпионить за красивой девушкой доставляло ему большее удовольствие, чем охота на лису.

Сразу же за воротами поместья собаки разбежались в разные стороны, пытаясь отыскать лисий след. Охотники решили, что лиса непременно должна скрываться в зарослях ракиты у торфяников. Собаки долго принюхивались и, наконец, взяли след. Они продолжали лаять, а егерь достал свой рог и протрубил начало охоты.

– Ату! – крикнул дядя Эсмонд, всем своим видом стараясь показать азарт к охоте.

– Ату!

Охота началась. К этому времени небо немного посветлело, хотя темные свинцовые облака все еще грозили дождем. Туман слегка рассеялся, его белые и влажные клочья парили над пустотою, заполняя каждое углубление в земле.

Повсюду слышался лай собак, звяканье уздечек, тяжелое дыхание лошадей и всадников и приглушенный топот копыт о пропитанную дождем землю, которую люди и животные превратили в грязь. Из-под копыт летели комья грязи, пачкая одежду наездников и тех, кто следовал за ними.

Ветер дул в лицо, путая волосы и застилая слезами глаза. Несколько прядок волос выбились из прически, когда я скакала рядом с другими участниками охоты по дорожке между луж и клочков заболоченной земли, которые так искусно скрывал обманчивый туман. Вся эта местность была мне известна. Ведь все лето я исследовала ее, чтобы теперь чувствовать себя уверенно. Мой конь резво перемахнул через низкую, естественную гранитную стену. Черный Пират был превосходен. Я ощущала, как играют его сильные мышцы под моими икрами.

Всадники рассыпались по всему полю, напоминая армию марширующих муравьев. Впереди были видны папа и дядя Драко. Их горячие скакуны шли бок о бок. Они догнали, а потом и обогнали дядю Эсмонда, который, хотя и считался хозяином охоты, был не очень хорошим наездником. Не сомневаюсь, что лихие всадники добродушно посмеивались над ним, когда проезжали мимо. Но дядя Эсмонд на них не обиделся, и весело помахал им рукой, признавая, таким образом, их высокое мастерство. Конечно, не было никакой надежды догнать этих наездников. Но Николаса я догоню непременно. Он скакал в нескольких ярдах впереди, и, к моему разочарованию, было заметно, что расстояние между нами быстро увеличивалось. Подгоняемая мыслью, что Ники выиграет наше пари, я покрепче сжала челюсти, призывая Черного Пирата скакать быстрее, хотя это было и опасно.

Наконец заметив лису, егерь издал традиционный крик, за которым последовал сигнал охотничьего рога. Лиса бежала где-то на 75 ярдов впереди. Среди камней и травы мелькал ее рыжий мех. Но собаки уверенно бежали за ней, обезумев от запаха и вида добычи. Я знала, что лисице нужно быть очень хитрой, чтобы сбежать от разъяренных псов. Но не существовало никакой надежды, что ей это удастся. Через несколько минут лисица ускользнула от погони у небольшой речушки, и я про себя порадовалась. Собаки заметались у воды, яростно лая и принюхиваясь. Было совершенно ясно, что они потеряли след.

Пока собаки метались по сторонам, сбитые с толку и возмущенные исчезновением их добычи, всадники собрались вокруг дяди Эсмонда, егеря и выжлятников, чтобы обсудить план дальнейших действий. Все замерли в ожидании решения хозяина, и у меня, наконец, появилась возможность приблизиться к Ники, который при моем появлении весело усмехнулся.

– Тебе повезло, что свора потеряла след, Лаура, – заявил он. – Иначе, ты бы меня никогда не догнала.

– Хм! – презрительно фыркнула я. – Это ты так думаешь! Еще несколько минут, и ты бы глотал грязь из-под копыт моего коня!

Он ухмыльнулся.

– Посмотрим, Лаура. Посмотрим…

– Вот именно! – резко бросила я, гордо поглаживая влажную шею Черного Пирата. – По крайней мере на этот раз мы стартуем вместе. С тобой было трудно состязаться, потому что ты бросил мне вызов уже на скаку.

– Но, дорогая, я никогда не играю по правилам – ни на войне, ни в любви, – заверил Ники.

Его голос прозвучал добродушно, но как-то странно. На минуту я усомнилась в искренности слов молодого человека.

– Я это запомню, – заверила его я.

– Будь осторожна, Лаура, моя красавица. Я не хочу, чтобы ты потом говорила, что твой кузен не предупреждал тебя, – особенно если проиграешь наше пари и должна будешь расплатиться со мной.

Теперь в глазах Николаса появился какой-то странный блеск, кажется, даже презрительный. Но, возможно, это всего лишь показалось. Когда я снова взглянула на него. Ники уже улыбался, заставляя меня краснеть. Очевидно, это была его очередная шутка.

Прежде чем я успела ответить, дядя Эсмонд и другие участники охоты закончили свои дебаты и, вероятно, решили двигаться на восток. Охотники развернулись веером и поехали по лугу, в надежде снова взять след лисы. Пока выжлятники собирали и приструнивали собак, егерь объявил всем решение хозяина сократить путь и ехать через карьер. Все рванули вперед, и у нас с Ники появилась возможность продолжить беседу. Мы поехали рядом.

– Надеюсь, дядя Эсмонд знает, что делает, направив всех нас в этом направлении, – мрачно прокомментировал Ники. – Мне совсем не хочется барахтаться в этом навозе просто так.

– Да, – согласилась я. – Не стоит носиться по окрестностям, когда лиса удрала, правда?

– О, нет! И тете Джулиане это тоже не понравится. Бедный дядя Эсмонд! Боюсь, что его первого бросят на растерзание собакам, если свора снова не возьмет след. Это может произойти очень скоро.

Очевидно, все сказанное Николасом было правдой.

Мне было совершенно ясно, что тетя Джулиана шепотом ругает дядю Эсмонда. В своем тесном алом жакете, она походила на толстенькую малиновку. Пока женщина попрекала и высказывала все, что думает дяде Эсмонду, ее грудь вздымалась от негодования.

К счастью дядюшки Эсмонда, его решение начать поиски на востоке оправдалось, потому что не прошло и четверти часа, как собаки снова торжествующе залаяли, а через несколько минут в зарослях вереска и папоротника мелькнул рыжий мех. Бедное животное металось в разные стороны, спасая свою жизнь. Я очень надеялась, что ей удастся удрать и на этот раз, но собаки уверенно бежали за ней по пятам.

– Ушла! Ушла! – в унисон кричали папа и дядя Драко, пуская лошадей галопом, когда егерь в очередной раз протрубил в рог.

На лице Ники появилась дьявольская улыбка. Не успела я даже опомниться, как с его губ сорвался крик и, ударив своего Черного Флага, он резко рванул с места. Грязь, вырвавшаяся из-под копыт его коня, попала мне прямо в лицо и испачкала одежду. Разозлившись, я пригнулась к шее Черного Пирата, умоляя его скакать вперед.

Ники был уже далеко. Но я мчалась за ним, не обращая внимания на холодный, резкий ветер, бивший прямо в лицо. На холод мне было наплевать. Наоборот, я вся пылала и даже вспотела. Одежда прилипла к телу, а растрепавшиеся волосы застилали лицо. Но я скакала во весь опор, и расстояние между нами быстро сокращалось. На этот раз Ники меня не опередить, это уж точно.

Теперь, мы бок о бок перескочили через заросли ежевики и плавно приземлились. К моему удовлетворению, Черный Пират опомнился первым и поскакал вперед по плотной, утоптанной дороге. Скакун Николаса Черный Флаг продолжал беспомощно топтаться на месте. То ругая, то упрашивая, Ники подгонял своего коня, в то время как я, опьяненная свежим, бодрящим воздухом, выпитым ранее вином и азартом охоты, промчалась мимо с ликующим криком.

Меня уже ничто не могло задержать. Как упрямая богиня, я неслась по полю. Тяжелые копыта Черного Пирата топтали высокую траву и сорняки. Я не обращала внимания на колючие кустарники, подхлестывая своего коня. На моих губах играла улыбка, потому что Ники скакал на три корпуса позади. Но я смаковала этот факт только мгновение. Все мое внимание было сосредоточено на охоте. Я продолжала скакать во весь опор по заболоченному лугу.

Лиса все еще была впереди. Она зигзагами носилась среди травы. То здесь, то там мелькал рыжий хвост. Охотники неслись за ней, как Непобедимая армада, приближаясь все быстрее. Время от времени лошади спотыкались и выбрасывали из седла своих всадников. Но я ни на что не обращала внимания и неслась, как будто меня преследовали дьяволы, потому что знала, – Ники не упустит любой возможности сократить расстояние. Этого вовсе не хотелось… Мне кажется, я должна была понять, как глупо мы себя вели, и, честно говоря, в глубине души это чувствовала. Хотя то, что произошло дальше, от нас уже не зависело. По всей видимости, если бы мы с Ники не были так увлечены нашим пари, скача во весь опор, в то утро, может быть, ничего ужасного и не произошло бы. Нам некого винить кроме себя за последовавшие за этим несчастья, которые изменили наши жизни.

Беда разразилась очень быстро. Позже я с трудом могла поверить, что так быстро наступил решающий момент. Впоследствии, эта сцена виделась мне в замедленном темпе. Все вспоминается, почему-то, какими-то обрывками. Так обычно бывает, когда вспоминаешь какие-то ужасные события. Теперь мне известно, что в результате шока, мозг как бы замедляет свою работу, чтобы понять, что же происходит, а потом уже отбрасывает все тяжелое и болезненное. И поэтому я обрывками помню все, что произошло в тот день, и так изменило всю мою жизнь.

Очень часто, когда стоишь на вершине, тебе кажется, что ты сейчас упадешь. Так было и со мной. Мои чувства достигли вершины. Мне казалось, что это не Черный Пират несет меня, а я сама лечу над торфяниками, поднимаясь вверх все быстрее и быстрее, перегоняя ветер. Впереди был подъем. Я была уверена в своей непобедимости, продолжая нахлестывать коня. Мы неслись, поднимаясь все выше и выше, и, даже не остановившись на вершине холма, стали спускаться по крутому склону. Черный Пират притормозил и, чтобы хоть немного замедлить ход, встал на дыбы. Он заржал, подняв вверх голову, глаза его побелели, а ноздри раздувались от возбуждения. Спустившись с холма, я краешком глаза заметила, что Ники следовал за мной по пятам. Он перемахнул через гребень горы, как вдруг, откуда ни возьмись, появилась Элизабет. Она неслась так близко от Ники, что мне стало страшно. Передние ноги ее гнедой кобылы коснулись копыт Черного Флага, прежде чем он успел опуститься на землю. Я застыла от ужаса. Копыта коней сцепились. Скакун Ники бешено понесся вниз по склону, прямо на Черного Пирата и меня.

Казалось, что в этот момент мое сердце остановится.

Все происходило как во сне. Вдруг мне показалось, что я оглохла, настолько пронзительна была окружающая меня тишина. Но это была вовсе не тишина, просто все звуки окружающего мира вдруг превратились в какой-то шум в ушах и стук крови в висках. Мне казалось, что я всматриваюсь в какой-то темный туннель, в конце которого не вижу ничего кроме приближающегося Ники и его коня, и Лиззи с широко открытыми от ужаса глазами и нелепо разинутым ртом. Ее кобыла падала… Инстинкт заставлял меня гнать Черного Пирата, пришпоривая и толкая вперед. Когда мы слетели к подножию холма, он стал брыкаться, как бешеный, и чуть не сбросил меня с седла, прежде чем я сумела справиться с ним и не увела с пути Черного Флага. Ники, с блестевшим от пота лицом и крепко стиснутыми зубами, пытался справиться со своим конем.

Наконец, к моему величайшему облегчению, ему как-то удалось успокоить его. Кобыла Лиззи, не в состоянии остановиться на мокрой земле, продолжала скользить вниз, с силой выбросив всадницу из седла. Шляпа соскочила с белокурых волос девушки и Лиззи вместе с лошадью покатилась вниз по склону холма, прямо в грязную воду.

Лицо Ники перекосилось от гнева, когда он подъехал. Ужасно ругаясь, совсем не по-джентльменски, юноша кричал на Лиззи, пока я приближалась к ним, чтобы посмотреть, не ушибся ли кто-нибудь. К счастью, Ники не пострадал, а Лиззи, хотя и тряслась так же сильно, как я, и она еще неделю будет содрогаться, вспоминая этот инцидент, тоже не пострадала. Больше всех досталось ее шляпе, которая была растоптана так же, как и ее гордость.

– Ты тупая идиотка! – зарычал на нее Ники. – Мы же могли свернуть себе шеи из-за твоих идиотских фокусов! Я уже не говорю о том, что лошади могли переломать ноги! О, боже! Тебя бы отшлепать, как следует, Лиззи!

Хотя Лиззи и была сильно испугана, она была не из тех, кого можно запугать, невзирая ни на что.

– Только попробуй, Ники! – возбужденно сказала она, метнув в его сторону быстрый взгляд. Ее голубые глаза сузились не только от гнева, но и от унижения, что Ники так презрительно говорил с ней. – Ты об этом еще пожалеешь, обещаю тебе!

– Прекрати, Лиззи! – холодно перебила ее я. – Я видела, что произошло, и ты одна во всем виновата. Ники поступил бы правильно, если б врезал тебе как следует. Мне даже страшно подумать, что бы сделал дядя Драко, если б узнал, как не только мы, но и его лошади подверглись опасности из-за твоей дурости.

Хотя лицо Лиззи и стало мертвенно-бледным при мысли о нраве дяди Драко, известном всем, она не собиралась сдаваться. Подобрав свою растоптанную шляпку, девушка вскочила на коня. Хитрое, мстительное выражение исказило ее классическое, холодное, прекрасное лицо.

– Я должна была догадаться, что ты будешь рядом с Ники, – язвительно бросила она, залезая в седло. – Он всегда был твоим героем. Но, тем не менее, не думаю, что ваши семьи обрадуются, если когда-нибудь узнают, что вы теперь больше, чем друзья. Поэтому, давайте, рассказывайте свои сказочки дяде Драко. Я буду только счастлива немного поразвлечь его и Джеррита, и всех кто пожелает, несколькими историями по своему выбору!

Прежде чем кто-либо из нас смог вымолвить хоть слово, Лиззи кивнув на прощанье, ускакала. Мы в смятении смотрели ей вслед, думая: «Неужели она знает о нас что-то конкретное, или это только ее догадки и пустые угрозы?»

– Как ты думаешь, она действительно расскажет все о нас, Ники? – наконец спросила я, представив себе, как изобразит нас Лиззи в своем рассказе – отвратительными и безнравственными.

– Нет, – коротко ответил он. – Это всего лишь блеф и больше ничего. При встрече с отцом она становится каменной от страха, поэтому вряд ли отважится сказать ему что-нибудь. Она была достаточно умна, чтобы понять – мы просто не обратим внимания на ее слова. Кроме того, отец разозлится, когда узнает какой опасности мы и лошади сегодня подверглись из-за нее и не поверит ей. Он подумает, что Лиззи лжет, чтобы свести с нами счеты.

– Может быть, ты и прав, – медленно согласилась я. Но, несмотря на успокаивающие слова Ники, мне становилось не по себе от мысли, что Лиззи страстно любит его. Уверенность в этом все возрастала. По ее глазам я видела, как она ненавидит и ревнует меня, и чувствовала, что Лиззи не остановиться ни перед чем, чтобы отвоевать у меня Николаса.

– Но-но… даже если она и ничего не скажет дяде Драко, то Джерриту наверняка сообщит, – выдавила я. – Он то уж точно выслушает ее и поверит. О, Ники! Как долго мы еще будем скрывать наши отношения? Рано или поздно, нам все равно придется рассказать Джерриту и всем остальным и решить, как быть дальше. Чего мы ждем? Я схожу с ума от любви к тебе!

– Я знаю, дорогая, знаю. Но… попытайся понять меня, Лаура: Джеррит мой брат, а ты его невеста. Ты же понимаешь, что я чувствую, когда увожу тебя у него. – Он вдруг резко замолчал. Через минуту Николас спокойно продолжил: – Послушай, Лаура, здесь не место для подобного разговора. Давай поедем куда-нибудь еще. У меня уже нет никакого желания продолжать охоту, а у тебя?

– У меня тоже, – с трудом выдавила я из себя, сгорая от стыда и угрызений совести.

Очевидно, у Ники были свои причины, чтобы оттягивать решение нашего вопроса.

Какой же я была глупой, думая только о себе! Я ругала себя на чем свет стоит и у меня было только одно желание – забраться в какую-нибудь щель и умереть. Конечно, Ники не хочет причинить боль Джерриту, своему брату. Мне тоже не было резона ранить своих родителей рассказом о нашей любви. Ники так же душевно разбит, как и я. Наконец-то стало ясно, почему он так долго раздумывает, прежде чем публично объявить о нас, и почему все лето избегал встречи со мной. Его, должно быть, замучили угрызения совести из-за предательства перед Джерритом.

Впервые я не могла придумать какое-нибудь обстоятельство, оправдывающее наше поведение. Приходилось признать тот неприятный факт, что мы оба, с нашей тайной любовью, совершали большое зло против наших семей. Но ведь сердцу не прикажешь.

Что-то надо было теперь делать. Будь я сильнее, великодушнее, то оставила бы Ники. Но я любила этого человека, любила со всеми его недостатками и, поэтому даже сейчас не могла заставить себя отказаться от мужчины, который был мне необходим как воздух.

К этому времени группа охотников промчалась мимо нас. Мы молча поехали по направлению к небольшой рощице, находившейся в ложбинке, прямо перед нами. Здесь, защищенные от разрушающих, суровых корнуоллских ветров, росли ели, березки, рябины, ясени и другие лиственные деревья. Многие из них уже начинали желтеть и краснеть; яркие пятна на зеленом фоне напоминали палитру художника. Опавшие сухие листья шуршали под копытами лошадей, когда мы въехали в рощу. В воздухе уже пахло осенью. По земле еще стелился туман, а с неба упали две-три капли, предвещая скорый ливень, грозивший продлиться все утро. Издалека доносился лай собак. Но здесь, в роще, было тихо.

Мы ехали между деревьями, не говоря ни слова, каждый думал о своем. Мокрые листья касались моего лица и хлестали по плечам. Ленточка моей шляпки зацепилась за ветку. Я остановилась, чтобы освободить ее и хлестнула Черного Пирата, чтобы ехать дальше. Его уздечка позвякивала, из ноздрей вырывались облачка белого пара и повисали в воздухе. Конь сердито помахивал хвостом.

Весь мой пыл теперь прошел. Небо было серым и начался дождь. Холод проникал во все члены, заставляя дрожать и стучать зубами. Но, тем не менее, я не предложила Ники вернуться назад в Холл, потому что не знала, когда нам еще представится возможность побыть наедине.

Наконец показалась полянка, на которой могли поместиться только две лошади. Здесь, по молчаливому согласию, мы остановились и слезли с лошадей, совершенно разбитые от усталости и страданий. Долгое время мы не отваживались заглянуть друг другу в глаза, как будто не знали, как и когда начинать восстановление наших отношений, понимая, что эта любовь обойдется всем очень дорого. Не слишком ли высока цена? Должна признаться, мне было известно, что это так. Но я не убежала, когда Ники, наконец, обнял меня.

– Лаура, дорогая Лаура, – зашептал он, убирая с моего лица выбившуюся прядку волос. – Что же нам с тобой делать?

– Не знаю, – огорченно шепнула я в ответ. – Не знаю. Я так хочу, чтобы мы были вместе, но как только подумаю, сколько страданий мы причиним своим близким, мое сердце разрывается на части.

– Неужели нам суждено расстаться и никогда больше не держать друг друга в объятиях, никогда не прикасаться друг к другу, не целоваться и не заниматься любовью? А вдруг всю оставшуюся жизнь мы будем постоянно напоминать друг другу о себе, часто видеться, потому что наши жизни переплетаются из-за близости наших семей. Как мы выдержим все это, дорогая?

– Не знаю, мне кажется, что если бы мы были хоть чуть-чуть благороднее, то именно так и поступили бы. Но… О, Ники, жить без тебя… быть так близко и, в то же время, так далеко друг от друга. Я содрогаюсь от одной мысли об этом! Нет, не думаю, что смогу выдержать это! О, Ники, что же нам делать?

– Ждать и надеяться. Думаю, со временем этот запутанный клубок распутается каким-нибудь образом. А до тех пор мы не должны упускать ни единой возможности побыть вместе, Лаура, даже если это всего лишь мельчайшие частички целого, к чему ты так стремишься. По крайней мере, это лучше, чем ничего. Не лишай нас хоть этого, дорогая.

Его голос перешел в шепот. Из-под полуприкрытых век, как горячие угольки, сверкали глаза. Сильные, пальцы Ники ласково коснулись моего подбородка и стали приподнимать выше, поближе к его лицу. На моих ресницах висели капельки дождя, сбежавшие по щекам, когда он первый раз ласково и нежно поцеловал меня. Постепенно поцелуй становился более настойчивым. Его зубы покусывали мою нижнюю губу, а язык ворвался в рот, желая отведать меня, подразнить, заставить дрожать от желания. Я застонала. Мои стоны были красноречивее слов. От каждого его прикосновения желание вспыхивало во мне с новой силой. Он уже страстно целовал меня. В ответ, обвив руками шею Ники, я сама начала пылко целовать его, как будто своими губами могла изгнать вселившихся в нас дьяволов. Я прижалась к нему и почувствовала тепло его тела, которое проникало сквозь промокшую от дождя одежду. Руки Ники гладили мою спину и, добравшись до ягодиц, резко прижали к себе. Его желание было велико. Но теперь, почувствовав, как упругая мужская плоть прижалась к моим бедрам, я не отпрянула от Ники, как в ту ночь в саду, чтобы он не подумал, что его опять обманывают. Арапник, который Николас все еще держал, выскользнул из его руки и упал, больно ударив по моей ноге.

Сердце Ники билось рядом, как бы повторяя ритм дождя. Голова стала кружиться, все вокруг, кроме Ники, перестало для меня существовать. Как долго он так держал, целовал, ласкал, возбуждал меня? Не знаю. Я забыла о времени, о падающих на нас каплях дождя. Промокшие, мы стояли не в силах оторваться друг от друга, как будто боялись, что кто-то сможет проскользнуть между нами. Не насторожил нас и постепенно нарастающий гул голосов охотников, – доказательство того, что они где-то рядом и сейчас направляются в нашу сторону, ни хруст сломанных веток, шелест листьев под чьими-то ногами.

Поэтому я была так поражена, когда вдруг перед нами появился Джеррит на черном как смоль скакуне, блестевшем от дождя. Глаза Джеррита сверкали. У него были все причины быть злым, это естественно, и мне не следовало этого отрицать. До сих пор, несмотря на предостережения Ники и Анжелики о праве Джеррита, я, по-настоящему, даже не задумывалась, как отнесется он к тому, что его невеста предпочла ему его брата. Мне не было известно, что значит для мужчины гордость.

Как долго Джеррит наблюдал за нами? Не знаю. Увидев его, мы с Ники отпрянули друг от друга, как будто между нами пролетела пуля, и из моей груди вырвался глухой крик. К своему удивлению, я обнаружила, что виновато вытираю губы, пытаясь стереть поцелуи Ники. Когда же Джеррит перестанет смотреть, как Люцифер?

Он точно следил за нами! Я сердцем чувствовала, что здесь не обошлось без Лиззи. Подгоняемая злобой и завистью, эта негодяйка выполнила свою угрозу и рассказала Джерриту все, что знала или подозревала обо мне и Ники.

На смуглом лице Джеррита застыло кровожадное выражение, более страшное, чем у разъяренного дяди Драко. На какое-то мгновение я даже испугалась, что он может убить нас, растоптав копытами своего коня, прежде чем мы успеем убежать. Лицо Джеррита было напряжено, руки, затянутые в черные кожаные перчатки, судорожно сжимались и разжимались, как будто только так он мог удержаться, чтобы не схватить нас за горло и не задушить до смерти.

Никогда еще в своей жизни я не была так напугана.

– Ну и ну, – отрывисто и грубо произнес кузен. Суровый тон Джеррита холодил мое сердце как кусок льда. – Сегодня утром я собирался поймать шакала, и, хотя, честно говоря, не надеялся преуспеть в своей охоте, теперь, наконец, мне кажется повезло.

– Послушай, Джеррит, – дерзко начал Ники, – не знаю, что тебе наговорила эта злобная кошка Лиззи…

– Ничего такого, о чем бы я уже не подозревал в течение нескольких месяцев, – грубо оборвал его брат, – так что, не трудись понапрасну, Николас. Я не хочу, да и не собираюсь выслушивать твои объяснения и оправдания. С самого детства ты всегда жаждал того, что принадлежало мне. Но сейчас, ты превзошел самого себя. Я даже и представить себе не мог, что ты зайдешь так далеко. – Он немного помолчал, а потом бросил на меня злобный взгляд, пронзив до самого сердца. – Ну, а вы, мадам, – Джеррит произнес эти слова таким презрительным тоном, что я даже вздрогнула. – Неужели вы настолько глупы, что поверили всем тем лживым словам, которые, без сомнения, говорил вам мой братец? Неужели вы так ненавидите своего суженого, что сознательно согласились помочь ему повернуть нож в ране?

– Нет… нет. Я… я… мы никогда не думали о том, чтобы причинить тебе зло, Джеррит, – заикаясь, прошептала я. – Ники и я л-любим друг друга…

– Любите? – Джеррит насмешливо приподнял одну бровь. – Николас даже не знает, что означает это слово, мадам, и как я подозреваю, вы тоже, – он вдруг резко замолчал, как будто таким образом пытался сдержать своя чувства, рвущиеся наружу. – О, боже! Я бы убил тебя прямо там, где ты стоишь, Николас! Я не сделаю этого только из-за нашей дорогой матери. Я не собираюсь также и бить тебя, хотя ты этого сильно заслуживаешь! Но я тебя предупреждаю: брат ты мне или нет, следующий раз, как только ты прикоснешься к чему-нибудь, что не принадлежит тебе, я за свои действия не отвечаю. А теперь садись на своего коня и уезжай, чтоб духу твоего здесь больше не было!

Мне казалось, что Ники не послушается его, и скажет брату о своей любви ко мне. В голове, раздувая мой эгоизм, пронеслись детские романтические мысли, что братья сражаются из-за меня. Ведь это не секрет, что каждой женщине нравится, когда мужчины сражаются из-за нее. Я представила себе, как Ники хватает меня и увозит, а Джеррит лежит побежденный, и даже воспоминания о нем скоро исчезнут. Моему изумлению не было предела, когда Ники ничего подобного не сделал. Вместо этого, ни слова не говоря, он стряхнул мою руку, когда я с мольбой ухватилась за него. Он даже не посмотрел в мою сторону, когда я мучительно окликнула его. Ники просто вскочил на своего коня и, не оглядываясь, ускакал, оставив меня одну со своим братом.

Я не могла в это даже поверить!

Влюбленный так себя не ведет. Так поступил бы только бессердечный человек, которому наплевать на всех, которого вовсе не волнует, что я – всего лишь женщина, ранимая и беспомощная, совершенно беззащитная перед Джерритом.

Из моих глаз брызнули слезы, а из груди вырвался сдавленный крик. Я была в каком-то оцепенении, казалось, что мозги застыли, а сердце перестало биться. Было такое ощущение, что все внутри меня превратилось в кусок льда, умерло. Даже время, кажется, остановилось, когда в одно ужасное мгновение все сладкие мечты, все надежды разрушились, как замок из песка, смытый безжалостной волной. Теперь с жестокой ясностью до меня дошло: все, что я когда-либо воображала себе, было построено почти из ничего, основано лишь на пустоте, создавая иллюзию твердости. Ники всего лишь сыграл со мной злую шутку, как Торн, который в детстве запер меня в сундуке на чердаке. Я была поражена ужасом от своего идиотизма и доверчивости. Какая же я была бестолковая, чтобы искать извинения поведению Ники и с радостью поверить в его ложь…

– Теперь ты сама убедилась, Лаура, – спокойно, с сожалением в голосе, обратился ко мне Джеррит, – все именно так, как я и говорил: Николас хочет получить тебя только потому, что ты принадлежишь мне. Он не любит тебя.

Нет, это неправда! Зная, что Джеррит прав, я все равно в глубине души, отказывалась признавать его правоту, отчаянно стараясь собрать осколки своих фантазий в единое целое. Это не может быть правдой! Джеррит сказал так, чтобы причинить мне боль и восстановить против Ники!

Но сомнения безжалостно захлестывали меня: Ники изо всех сил старался, чтобы я уступила ему, но сам отказался, отказался связать себя со мной. О, боже, говорил ли он когда-нибудь, что любит меня, или это все только иллюзия? В тот вечер, в саду Николас тоже бросил меня одну, скрывшись в зарослях живой изгороди. А коварная Клеменси, с самодовольной улыбочкой на губах и лепестками глицинии в волосах…

– Нет! – протестующе крикнула я, из гордости стараясь замять эту неприятную сцену. – Нет! Ты о-о-ошибаешься, Джеррит! Ники любит меня! Он всего лишь просто не хочет причинять тебе боль и все!

Джеррит коротко и неприятно усмехнулся.

– Какая же ты глупая, как маленькая гусыня, – усмехнулся он, скептически покачивая головой в ответ на мои слова. – Лучше бы Николас отрезал себе правую руку, чем подумал, что делая это, сможет уколоть меня. Он никогда не поймет, что братьям лучше быть друзьями, чем соперниками. Ты не веришь мне? Нет, я вижу, что не веришь, или не хочешь верить. Хотя, что плохого может думать женщина о мужчине, которого любит? – презрительно усмехнулся он.

Затем, резко вдохнув, Джеррит продолжил, не обращая внимания на текущие по моему лицу слезы.

– Кажется, я совсем позабыл о своих обязанностях по отношению к тебе, Лаура. Из-за нашей длящейся уже много лет помолвки, против которой, кстати, ты ни разу не возразила, я принимал все как само собой разумеющееся. И это было моей ошибкой. Но, могу тебя заверить, ее я больше не повторю.

С этими словами, Джеррит спрыгнул с лошади и медленно, как волк на свою добычу, пошел ко мне. В уголках его рта трепетала страшная, насмешливая улыбка.

– Если тебе не хватало поцелуев, Лаура, ты должна была мне сказать об этом, – мягко, но настойчиво произнес он.

Интуитивно, дрожа от холода, страха и еще от какого-то смутного ощущения, я попятилась от него, двигаясь в направлении своего коня. Мне не нравилось решительное выражение на лице этого человека, не нравилось, как сверкали его глаза, когда он смотрел на мое залитое слезами лицо. Ужасно, что Джеррит может сделать со мной, когда никого не было видно в этой рощице. Но вдруг, я поняла, что и знать этого не хочу. Никогда раньше он не казался мне таким высоким, гибким и опасным – способным на все. В голове вдруг всплыли холодящие кровь истории, которые нам иногда удавалось подслушать, о том какое ужасное преступление может совершить мужчина против женщины, хотя, что конкретно, мы не знали.

Я не надеялась, что мне удастся избежать наказания. Наоборот, были все основания предполагать, что Джеррит хотя бы отругает меня за вероломство. Может быть, он даже ударит девушку – или еще хуже… Я вздрогнула от этой мысли, слезы сразу пропали. В голове пульсировала только одна мысль – как спастись.

Улучив момент, я неуклюже попыталась вскочить на своего скакуна. Но, с неожиданной для меня проворностью, Джеррит подскочил ко мне, схватил за талию и оттащил от коня с такой силой, что шляпа слетела у меня с головы. Изо всех сил я стала отбиваться от него. Но бесполезно… Я не могла вырваться из этих железных рук и, наконец, задыхаясь, с растрепанными волосами, поняла, что мне не ускользнуть.

– Вот так-то лучше, гораздо лучше, Лаура, – пробормотал Джеррит мне на ухо. От его теплого дыхания по позвоночнику пробежала дрожь. – Мне нравятся женщины с характером, сожалею, что пришлось сломить твое сопротивление. Кроме того, раз твой протест содержит одну и ту же просьбу, то я не собираюсь… как бы это сказать… совершать над тобой насилие, моя дорогая, поэтому, успокойся.

Но, несмотря на такие заверения, я все еще чувствовала его сильные руки под своими грудями, мускулистое, упругое тело, прижимающееся к моему нежному и хрупкому и, поэтому не поверила ему.

– Отпусти меня, Джеррит, – молила я. – Ну, пожалуйста, отпусти.

– Только при условии, что ты не попытаешься еще раз сбежать от меня.

– Да, хорошо, обещаю, – заверила его я и закусила нижнюю губу, испугавшись, что он догадается, что я лгу.

Может быть, Джеррит и догадался. Но, тем не менее, он отпустил меня и в тот же момент я подобрала юбки и пустилась бежать. Но убежала недалеко. Выругавшись про себя, Джеррит помчался за мной и в два прыжка догнал. Он так резко схватил и развернул меня, что я не удержалась на ногах и упала на колени.

– Отпусти меня! – зло выкрикнула я, пытаясь вырваться. – Не прикасайся ко мне!

Но второй раз Джеррита было уже не провести. Поразмыслив несколько минут, он поставил меня на ноги и грубо прижал к стволу дерева. От неожиданного удара, я просто остолбенела и некоторое время просто стояла, чувствуя, как дождь поливает мое лицо, а колючие иголки корнуоллской ели колют через одежду. Но, увидев, что Джеррит приближается, оцепенение прошло. Подняв руку, в которой все еще бы кнут, я вслепую ударила его, угодив прямо по левой щеке.

Никогда не забуду звук от удара по гладкой, смуглой коже – ужасный и болезненный. Ошеломленная, я побледнела и замерла от ужаса, увидев, что натворила. По щеке Джеррита текла кровь, тут же смываемая струями дождя. Молодой человек остановился. На его губах появилась какая-то особенная улыбка, когда он поднес руку к лицу и, проведя пальцами по ране, посмотрел на струйки крови. Дождь тут же смыл их, падая розовыми каплями на землю.

– Итак, ты решила показать мне свои коготки, моя свирепая орлица, не так ли? – спросил Джеррит. – Ты храбрее многих других, потому что, если б на твоем месте был бы мужчина, я бы убил его, – уверенно, но довольно спокойно произнес он. Другой мог бы подумать, что это сказано так, в шутку. Другой, но только не я. Я ни с чем не могла спутать ярость, пронизывающую все его слова. Потом голос Джеррита зазвучал более решительно, когда он объявил: – Но с тобой, Лаура, я сведу счеты по-другому.

Прежде чем я поняла, что имелось в виду, Джеррит выхватил кнут из моей руки, сломал его о колено и бросил обломки в кусты. После этого он двинулся прямо на меня. Я уже было бросилась убегать, но мужчина преградил мне путь, прижав к дереву. Как дикий зверь, пойманный в ловушку, я металась, кричала и истерично била его в широкую грудь кулаками. Джеррит только смеялся и, легко поймав меня за руки, завел их мне за спину. После этого он грубо, – невольная пародия на поведение Ники менее часа назад, – взял меня за подбородок и поднял к себе мое лицо.

– Теперь, Лаура, – произнес он таким тоном, что у меня по телу пробежали мурашки, – так как ты моя невеста, ты должна мне то, что с такой готовностью дарила Ники ранее, не так ли?

Прежде чем я успела ответить, рот Джеррита прижался к моим губам так сильно, что его зубы поранили нежную кожицу нижней губы. Во рту почувствовался привкус крови. Этот поцелуй я запомнила на всю жизнь – не только из-за того, как этот человек силой вырвал его у меня, но и из-за моей реакции тоже. Мне хотелось умереть сто раз. Но, хотя я и беспомощно корчилась в его руках, уворачивалась от требовательного рта, к своему ужасу и стыду, почувствовала, как по спине пробежала дрожь, а тело запылало как огненное колесо, когда язык Джеррита раздвинул мои губы и ворвался внутрь. Никто, даже Ники, никогда не целовал меня так. В этот пророческий момент я инстинктивно поняла, что все по сравнению с Джерритом всего лишь несмышленые мальчишки, что здесь, наконец-то, передо мной стоит мужчина, который хочет – и сможет – достичь своей цели, сломать и безоговорочно подчинить себе.

От этой мысли мне стало страшно. Я все время пыталась отогнать ее от себя. Мне не хотелось принадлежать Джерриту. Никогда не хотелось. Я люблю Ники, люблю даже сейчас, несмотря на его предательство. Сердце ведь не свеча, которую можно потушить когда захочешь, а хрупкий и глупый орган, который так легко ранить, но так трудно исцелить. Почему же тогда мое предательское тело млело от объятий Джеррита – человека, лишившего меня всех несбыточных фантазий, не выносящего даже мысли, что я не люблю его, но ни разу не сказавшего и слова по этому вопросу? Ответа не находилось…

Совершенно подавленной, мне подумалось, что либо я сумасшедшая, либо распутница. Бабушка Шеффилд предупреждала меня о необузданном характере Чендлеров, часто утверждая, что это будет моей погибелью. Почему ее слова не были услышаны? В отчаянии я еще раз попыталась сбежать от Джеррита. Но все усилия были напрасны. Он только смеялся и еще крепче прижимал меня к себе.

– Неужели ты действительно думаешь, что я позволю тебе уйти, Лаура? – хрипло спросил Джеррит, напряженно всматриваясь в мое лицо из-под полуопущенных век. – Неужели ты действительно считаешь, что я позволю тебе тратить себя впустую на таких как Николас? Ты принадлежишь мне, всегда была моей – хотел я этого или нет… а я хочу тебя, и это всем известно. Нужно было разъяснить это тебе с самого начала.

Я вздрогнула, услышав такие слова, потому что действительно никогда не могла себе представить, что Джеррит может желать меня, никогда до этого момента не представляла себе, как он обнимает меня, целует, опускает ниже и…

– Пожалуйста, Джеррит… – выдохнула я.

Но он не дал договорить и закрыл рот поцелуем, который ошеломил меня, встряхнул все чувства, отбросил все мысли о дальнейшем сопротивлении. Волна страсти захлестнула меня, делая совершенно беззащитной перед ним. Мне казалось, что на нас вдруг обрушился ливень, и я уже ничего не видела и ни о чем не думала. Были только его губы, которые похитили мои и, казалось, хотели забрать мою жизнь и душу, а потом вернуть назад.

Прошло некоторое время. Я не знала, как долго стою здесь в рощице в объятиях Джеррита. Он неустанно целовал меня, а руки ласкали мое тело, где хотели. С неба лил дождь, барабаня какую-то мелодию. Я чувствовала себя маленьким корабликом, который швыряют в разные стороны бурные волны. Голова кружилась от чувств, которые Джеррит пробудил во мне, а колени так сильно дрожали, что если б не его крепкие объятия, я бы упала. Я чувствовала себя маленькой и слабой, как ребенок, в сильных руках этого человека, отдаваясь его поцелуям и нежности теперь уже без всякого протеста. Тело страстно жаждало новых ласк, требовало, даже – к моему позору – с радостью ожидало, что он еще предложит. Джеррит вознес меня на вершину желаний, показывая, какой же я оказалась дурочкой, думая, что только Ники может заставить чувствовать это.

Это было начало конца моей невинности и юности, которые – теперь это ясно – слишком рано отобрали у меня. Ведь я во многих отношениях была еще ребенком. А ребенок, играющий с огнем, должен знать, что пламя обжигает. Я желала, чтобы мужчина, который научил меня этому, был подобрее ко мне. Но если Джеррит и был нежным, то его нежность была запрятана под слоем высокомерия и гордости. Со временем я это поняла, хотя было очень нелегко постичь это. Такой человек как Джеррит, сын цыганского ублюдка, должен драться за все, что по праву принадлежит ему с рождения, не выставляя напоказ свои ценности. Чтобы все это увидеть, надо хорошо знать этого человека. Но этого я и не поняла, потому что была сильно поражена. Все мои мечты превратились в прах. И снова винить в этом некого кроме себя. Ведь все женщины являются движущей силой для мужчин, без всяких усилий с их стороны. Несмотря на все атласные ленточки, надушенные французскими духами локоны, шелковые платья и тщательно отработанные манеры, я, честно говоря, чувствовала себя косточкой, которую две собаки тянут в разные стороны, каждая уверенная в том, что кость не должна достаться другой – по крайней мере до тех пор пока ее не оближут и не высосут костный мозг. Меня, как женщину, нужно держать пленницей, что и сделал Джеррит, целовать против воли, как делал это Джеррит, заставляя мое тело трепетать, даже если что-то во мне и восставало против.

И вдруг, в тот момент, когда я подумала, что Джеррит уложит совершенно обессилевшую девушку на сырую землю и возьмет ее – я уже была не в состоянии предотвратить это – он, к моему удивлению, ослабил свою атаку и оттолкнул меня, ведя себя очень спокойно. Кузен настороженно приподнял голову и прислушался. Интересно, что же случилось? Я не слышала ничего кроме нашего шумного, возбужденного дыхания и биения своего сердца. Но постепенно сквозь шум дождя, до моих ушей долетел победный лай собак, звук бегущего по опавшим листьям какого-то зверя и шум своры, бешено несущейся через подлесок. Я совсем забыла об охоте, а люди были уже совсем рядом.

Неожиданно на полянку, из-под прикрытия деревьев, выскочила запыхавшаяся лиса. Ее рыжая шкура была мокрой и грязной, а темные, блестящие глаза затравленно посмотрели на нас. От неожиданности она остановилась и стала дико оглядываться по сторонам, как будто искала место, куда спрятаться. Но мы были прямо перед ней, а собаки сзади. Даже если у нее и была возможность удрать, она уже не могла бежать дальше, потому что совершенно выбилась из сил. Решив, что люди представляют наименьшую опасность и, понимая, что настали последние минуты ее жизни, бедное существо обернулось к собакам, чтобы принять свой последний бой.

Лиса предупреждающе тявкнула и с последним воинственным криком храбро встретила свою судьбу. Над поляной поднялся невообразимый шум и вдруг внезапно прекратился, когда первые собаки яростно вцепились зубами в бедное животное. Дерущиеся звери покатились по земле – комок крови и меха. Через несколько секунд подбежали остальные собаки, каждая пыталась вцепиться в свою добычу, за которой охотились все утро. Те, которым не удалось добраться до своей жертвы, бешено носились вокруг, пытаясь запрыгнуть за спины других собак или протиснуться между ними, только бы добраться до лисы.

От этого отвратительного зрелища меня затошнило. Я едва сдержала приступ рвоты. Как бы почувствовав это, Джеррит прижал меня к своей груди, заслонив лицо, чтобы эта ужасная сцена не запечатлелась в ранимой душе девушки. Но он не мог сделать так, чтобы я не слышала противный лай, скрежет зубов и звук раздираемой шкуры и плоти.

Сразу же за собаками появились охотники и выжлятники. Они, спешившись, принялись энергично щелкать кнутами и кричать на собак, чтобы отогнать их от изуродованных останков лисы. Как только расчистили место вокруг трупа, егерь опустился перед ним на колени и острым ножом, который он носил на поясе, отрезал голову и хвост у мертвого зверя. Остатки он бросил жадно ожидающим собакам, которые сразу же набросились на добычу, оставив только клочья окровавленной шкуры. После этого, подняв над головой свои кровавые трофеи, егерь направился к дяде Эсмонду и его свите, среди которых были дядя Драко и папа. Поморщившись от отвращения, дядя Эсмонд вылез из седла, осторожно взял у егеря лисью голову и хвост. Затем он оглянулся, чтобы посмотреть, кто присутствует и кто должен участвовать в кровавом ритуале посвящения. Его взгляд остановился на одной гостье, молодой женщине моего возраста, леди Снобхан О'Холлоран, дочери обедневшего ирландского герцога. Подтолкнув своего гнедого коня к ее гнедой кобыле, дядя Эсмонд поклонился и помазал ее восторженное, улыбающееся лицо кровью из отвратительного обрубка лисьего хвоста. Потом он поздравил девушку, наградив головой лисы. Не обращая внимания на все еще капающую кровь, леди Снобхан с гордостью держала свою награду, с улыбкой принимая поздравления от окружающих. Потом, к моему ужасу, не зная, что мы не участвовали в охоте, дядя Эсмонд подвел своего коня к Джерриту и ко мне и помазал мое непроизвольно сморщившееся лицо кровью, а потом отдал отвратительный хвост.

Кровь, теплая и липкая, вместе с дождем стекала с лица тонкими струйками. Я смогла выдавить из себя только жалкую улыбку, когда папа, дядя Драко и все остальные столпились вокруг меня. Слышались возгласы поздравления. У меня закружилась голова, а в животе заурчало. Я хотела только одного – побыстрее отделаться от этого мягкого, пушистого, окровавленного хвоста в дрожащей руке. Выбросить его было нельзя. Такое поведение шокировало бы всех. Поэтому я продолжала держать его, думая, что если не отделаюсь от собравшихся вокруг, то меня либо стошнит, либо лишусь чувств.

Поэтому, несмотря на неприязнь к Джерриту, я была ему очень благодарна за все, что он потом сделал. Как будто почувствовав, что мне просто необходимо сбежать отсюда, мой будущий супруг умудрился отвести меня от толпы, раздобыл откуда-то мою шляпку, помог взобраться на коня, и мы поскакали к Холлу. По дороге он избавил меня от отвратительного приза. Я не знала, да и не хотела знать, что Джеррит с ним сделал. Мне было достаточно и того, что он понял мое состояние, не бросил одну на произвол судьбы, как Ники – предатель Ники.

И поэтому, когда мы подъезжали к поместью и Джеррит, отведя меня в сторону, неторопливо, старательно, как человек, уверенный в своих правах, снова поцеловал, я уже не смела возражать ему. Он был уверен в моем дальнейшем непротивлении. Джеррит уверенно обнимал меня за талию, как будто я была его рабыней, улыбался мне как завоеватель, предвкушающий свою добычу. В этот вечер он официально, публично объявил о нашей помолвке.