"Журналист для Брежнева или смертельные игры" - читать интересную книгу автора (Незнанский Фридрих, Тополь Эдуард)Среда, 6 июня, полденьЯ сижу над этим актом и думаю, какой ценой он мне достался и на какой ляд он мне нужен. Обычно, чтобы добиться эксгумации трупа и заставить медэксперта произвести исследование, нужно хлопотать неделю — эксперты расписаны по моргам заранее, на кладбищах не найдешь рабочих, чтобы разрыть могилу, и т. д. Сегодня все эти хлопоты я спрессовал в три часа, это стоило мне нервов, собственных денег (нужно было дать рабочим Востряковского кладбища хотя бы на бутылку), а главное — это отняло у меня целое утро. И что? Да, моя версия оказалась верна — старуху прикончили через два дня после гибели Шаха-Рыбакова. Но кто ее убил? И какое это имеет отношение к Белкину? Сколько ни сочиняй, ничего путного в голову не приходит, и я вижу, что кроме дополнительной работы — еще одного преступления — ничего в моем деле не прибавилось. Что, что еще нужно сделать, чтобы отыскать этого журналиста, черт бы его душу взял! Сегодня третий день поиска, практически — по данному мне сроку — сегодня и завтра пик нашей подготовительной работы, и накопленная информация должна дать конкретные качественные результаты, но… Мне нужна, мне позарез нужна эта Айна Силиня! Предъявить ей портрет Акеева, Гридасова и даже этого Долго-Сабурова, и если она хоть в одном из них опознает кого-то из похитителей, я вытащу за это звено всю цепь. Но если ни один из них не был в тот день на Курском вокзале, то все — три дня коту под хвост и начинай все сначала, но как? Я снимаю трубку, заказываю срочный разговор с Ригой, с начальником рижской милиции. Пароль Прокуратуры СССР действует на телефонистку безотказно. Через двадцать секунд слышу уже мягкие голоса рижских телефонисток, и затем певучий, с прибалтийским акцентом голос секретарши подполковника Роберта Барона. Я не понимаю ни слова по-латышски, но догадываюсь: телефонистка объясняет секретарше, что звонок срочный, из Московской прокуратуры. Наконец, подполковник берет трубку и я говорю ему с места в карьер: — Слушайте, подполковник. Вам что нужно? Чтобы вам Чурбанов позвонил или Щелоков? — А в чем дело? — Вчера утром я послал вам срочную телеграмму и вечером оставил телефонограмму — мне срочно нужна свидетельница Айна Силиня. Я просил обеспечить ее явку на сегодняшнее утро. Уже двенадцать двадцать, а от вас ни слуха. — К сожалению, товарищ советник юстиции, лица, которое вы вызываете, сейчас в Риге нет. — А где она? — Соседи сказали участковому инспектору милиции, что она с родителями уехала отдыхать на Взморье. — Куда именно? — Этого они не сказали, товарищ советник… — Барон говорит по-русски с акцентом и в голосе у него некоторая усмешка: мол, конечно, выполняем ваши просьбы и в общем-то подчиняемся вам, но в то же время… Нечего нам приказывать, у нас своя республика. Однако мне некогда играть с ним в этот политес, я говорю: — Слушайте, подполковник. Дело, которое я веду, связано с отъездом Леонида Ильича на Венскую встречу с Картером. В нашем с вами в распоряжении считанные дни. Эта Айна Силиня должна быть у меня сегодня. Даже если вам придется перекопать все Рижское взморье. Вы меня поняли? Он молчит. Ему нужно время, чтобы перестроиться и понять, действительно ли ему придется перекопать все Рижское взморье или есть шанс уйти от этой работы. Он спрашивает осторожно: — Скажите, а товарищ Щелоков действительно в курсе этого дела? — Щелоков, Руденко, Суслов и Андропов, — говорю я. — От кого из них вы хотите получить телеграмму, чтобы найти девчонку? — Ну-у, зачем так?… Я не знаю — мнется этот рижский Барон, понимая, что лучше не заставлять меня идти к Щелокову или Суслову за такой телеграммой. Если каждый начальник милиции будет требовать от министра подтверждения полномочий его помощников, это не может вызвать ничего, кроме гнева начальства. Тем более, если действительно я веду дело по прямому указанию ЦК… Я говорю: — Пожалуйста, подполковник, имейте в виду — я веду это дело по прямому указанию ЦК, и каждый час может стать решающим. Все, кто будет способствовать успешному проведению дела, забыты не будут, вы меня поняли? Она нужна мне сегодня, кровь из носу! Кнут и пряник — верное средство, подполковник меняет тон: — Хорошо. Сегодня я займусь этим лично. Куда вам звонить? Конечно, если речь идет о внеочередной звездочке и о получении полковничьей папахи, подполковник займется этим сам, лично. Я даю ему свой рабочий и домашний телефоны, телефон приемной Руденко и телефон третьего отдела МУРа, где всегда дежурит кто-то из светловских «архаровцев». Он спрашивает: — Я могу привезти ее приводом, если она откажется ехать? — Безусловно, постановление я подготовлю. В нашем деле формальности должны отступить на второй план. С этой минуты подполковник Барон и вся рижская милиция начнут в прямом смысле перелопачивать все Рижское взморье, и я думаю, через час-полтора Юрмала будет просто кишеть оперработниками, стукачами, сексотами, сотрудниками наружной службы Латвийского МВД. Я положил трубку. Теперь мне оставалось только ждать. Ждать, когда Барон найдет эту Айну Силиня, ждать, что там, в Котласе, узнает Светлов об этом Акееве, ждать сообщений из Баку, ждать завтрашнего прибытия в Москву поезда N-37 Ташкент — Москва с бригадиром Германом Долго-Сабуровым, и ждать, не найдет ли бригада Пшеничного на Курской дороге какого-нибудь свидетеля ночного убийства (убийства или несчастного случая?) Юрия Рыбакова. Я сонно верчу в руках какие-то бумаги — после греховной ночи больше клонит в сон, чем к работе. Конечно, больше всего меня бы сейчас взбодрил телефонный звонок из Баку, Котласа или хотя бы с Курской железной дороги. Почему-то я не верю, что этого Зиялова можно вычислить, если сличить списки соучеников Белкина со списком пассажиров ташкентского рейса. Наверное, потому, что это было бы слишком просто, а мне никогда в жизни ничего не доставалось вот так, запросто. И еще потому, что я уже не верю этому Белкину и его рукописи. Если он наврал, что жил у Свердлова, то почему бы ему не наврать, что Зиялов был его школьным соучеником?… Не знаю, думаю я об этом уже в дреме или еще бодрствовал, но когда я каким-то сверхчутьем поднял голову от бумаг и взглянул на дверь, то увидел, что в дверях стоит Генеральный прокурор СССР Роман Алексеевич Руденко. В маршальском мундире, гладко причесанный, он молча смотрел на меня в упор своими блекло-голубыми глазами, словно подслушивает мои мысли или читает их на расстоянии. А встретив мой взгляд, усмехается: — Что-то не вижу огонька в работе… Примерно раз в месяц Генеральный, согласно новым либерально-демократическим веяниям, самолично обходит кабинеты управлений и следственной части, калякает о том, о сем с подчиненными, — так сказать, проявляет участие к личной жизни и условиям работы. Но сегодняшний его визит явно связан не только с этим. Я поднимаюсь в кресле: — Здравствуйте, Роман Андреевич. — Здравствуй-то здравствуй… — он подходит к моему столу и теперь рассматривает меня в упор. — Что это у тебя вид помятый и мешки под глазами? Холостяк. Поди, буйствуешь по ночам? Я стараюсь дышать в сторону, чтоб хоть не унюхал коньячно-водочный перегар. — Да уж где сейчас буйствовать, Роман Андреич? Вы мне такое дело навесили! — Ну, докладывай. Что мне в ЦК сообщить? Будет Белкин или не будет? — Ну-у, как вам сказать? Ищем. Нашли свидетеля похищения, кажется, знаем одного похитителя… — «Ищем», «кажется»! — передразнил он меня. — Энтузиазма нет в голосе, твердости. Хреново, брат. Имей в виду, четыре дня осталось. Может, тебе помощь нужна? Где твоя бригада — этот Светлов и как его…Житный? Ржаной? — Пшеничный, — подсказываю я. — Светлов сейчас в Котласе, ищет одного зека. А Пшеничный на Курской дороге. Ищет свидетелей убийства этого бакинского парня, приятеля Белкина. — Не знаю, не знаю, — он постучал костяшками пальцев по столу. — Тебе видней, ты в деле, но… Одного загнал куда-то в Котлас, другой ищет свидетелей убийства. Убийство никуда не денется, знаешь. А вот Белкин нужен и желательно — живой. А то как в ЦК докладывать? Что мы в своей стране человека найти не можем? Я молчал. Сегодня в моем положении нужно молчать и ждать. Даже если бы он дал мне сейчас еще пять помощников — что с ними делать? Подняв трубку над телефоном, он повернул диск — как-будто бы рассеянно или случайно — и, удерживая повернутый диск карандашом, вдруг спросил, глядя мне прямо в глаза: — А как ты Светлова получил? Тебе его Щелоков назначил? Так вот зачем он пожаловал? И вот почему крутит этот диск и даже зажал его карандашом. Какая прелестная картина: Генеральный прокурор СССР боится, что телефоны его Прокуратуры прослушиваются КГБ, и в разговоре со своим следователем на всякий случай отключает телефон! И при этом мы оба делаем вид, что я не вижу этого жеста, не понимаю его значения. Коротко, в нескольких словах я рассказываю историю с зятем Брежнева — Чурбановым, с бриллиантами и брошью, которую он взял, чтобы показать Галине. Генеральный слушал с явным удовольствием. Я даже удостоился похвалы: — Молодец! И конечно, Щелоков против Чурбанова пойдет, и Светлова они теперь у тебя не заменят. Но имей в виду: и Щелоков, и Андропов будут очень рады, если мы НЕ найдем Белкина. Уж они разыграют эту карту! Поэтому кто-нибудь из них может тебе и вставить палку в колеса. Так что будь осторожен, не наломай дров. — И он опустил телефонный диск и сказал дежурную начальственную фразу, явно напоказ: — Я думаю, тебе ни к чему просиживать штаны в кабинете. Делом нужно заниматься, делом! Желаю успеха! — Он вышел, опустив плечи. Я снимаю трубку, вслушиваюсь в зуммер, ничего особенного, зуммер как зуммер, да по зуммеру и не поймешь, конечно, прослушивается телефон или не прослушивается. Ладно, ну его к черту размышлять, нужно дело делать. Генеральный меня предупредил — это максимум, что он мог сделать. Светлов далеко, в Котласе, а вот Пшеничного нужно подстраховать, действительно. И я набираю номер начальника линейного отдела милиции Курской железной дороги. Телефон прямой, в кабинет, из служебного справочника руководящих работников МВД СССР. И ответ следует незамедлительно: — Полковник Марьямов слушает. — Здравствуйте, полковник. Это Шамраев из Союзной прокуратуры. Вы не знаете, где сейчас мой помощник следователь Пшеничный? — В Подольске, товарищ Шамраев. Там штаб оперативной бригады, работающей по вашему делу. Наши люди мобилизованы с самого утра по всей линии до Серпухова. Все поднято на ноги, товарищ Шамраев! — Хорошо, полковник. Вы не хотите туда прокатиться? — Если нужно, я готов. Я в вашем распоряжении. — Я заеду за вами через десять минут. |
||
|