"Мое непреклонное сердце" - читать интересную книгу автора (Гудмэн Джо)

Глава 9

Несмотря на сказанные им слова, Маркус Северн прекрасно понимал, что в его распоряжении далеко не целый день. Жаль, конечно, что Мерседес сидит с гордо поднятым подбородком. У нее не хватило здравого смысла хотя бы для видимости съежиться. Но ничего, время работает на него, и в конце концов он будет ставить ей условия.

— Куда вы меня везете? — спросила Мерседес. Вместо ответа Северн рывком закрыл шторы, сразу отгородив ее от внешнего мира и отняв у нее возможность ориентироваться во времени и пространстве. Внутренность кареты погрузилась в полутьму, с трудом можно было различить лишь сумеречные сероватые тени. Тонкие лучики яркого света внезапно пронзали сумрак, когда экипаж подбрасывало на неровностях мощенной булыжником дороги, и шторы слегка приоткрывались. Каждый лучик был подобен вспышке молнии, и Мерседес слепило глаза, когда она пыталась посмотреть на Северна. Скривив в усмешке свой красиво очерченный рот, он снисходительно потрепал ее по щеке и сделал козу, как ребенку. Еще больше он развеселился, когда она быстро закрыла ладонью то место на щеке, к которому он прикоснулся. Ему приятно было сознавать, что ока восприняла его прикосновение как пощечину.

— Мы просто едем покататься, — ответил он. — И ничего больше. А вы надеялись, будет еще что-то?

Мерседес так и лежала с закинутыми ему на колени ногами. Поплиновая юбка задралась, открывая икры, и теперь рука Северна тяжело лежала на гладком шелке ее чулок. Рука не двигалась, но взглядом он мерил ее ноги от щиколоток до колен. Мерседес передернуло от отвращения.

— Вы держитесь на редкость спокойно, — небрежно заметил он. — Я-то думал, вы будете удивлены моим появлением не меньше, чем я вашим. Вот уж не ожидал увидеть вас на «Таттерсоллзе»! Что, разве капитан не знает, что вы боитесь лошадей, или ему на это наплевать? Он внимательно посмотрел на нее. — Но это в конце концов и не важно.

Мерседес резко скинула ноги с его колен и опустила платье. Потом, изогнувшись, быстрым броском перескочила на противоположное сиденье. Она с размаху опустилась на мягкие подушки и поджала под себя ноги. Взгляд ее метнулся сначала на дверцу экипажа, потом на Северна.

— Не стоит выскакивать из кареты, — явно забавляясь, сказал он. — Или я не правильно понял ваши намерения? Может, это вы меня хотите выбросить на улицу? В любом случае это вызовет немалое удивление у окружающих. Стоит ли вам привлекать к себе внимание?

— Я хочу обратно на «Таттерсоллз», — мрачно ответила она. Он кивнул.

— Всему свое время. Обещаю, что не буду вас долго задерживать. Я не собираюсь выкрадывать вас у капитана, хотя, признаюсь, такая мысль пришла мне в голову, когда я увидел вас обоих возле кареты. Вы смотрелись прямо как пара голубков. — Северн небрежно поднял бровь. Пытаясь скрыть свой глубокий интерес под напускным равнодушием, он небрежно заметил:

— Не удивлюсь, если он… по ночам лазит в вашу постель.

Мерседес побледнела, но ничего не ответила.

— Он будет жить здесь еще три недели — и все, — продолжал он. — Что вы будете делать, когда он уедет? Знаете, я навел справки о близнецах. Если труп Уэйборна не найдут или если он сам не объявится, то я подам прошение, чтобы меня назначили их опекуном. Они же мои братья, как и ваши. Родство, конечно, более дальнее, но есть люди, которые считают, что позаботиться о них — мой долг.

— Вы не сможете, — еле вымолвила Мерседес. Почувствовав в своем голосе панику и смятение, она собралась с духом и повторила те же слова более спокойно. — Вы не сможете. Опекунство должны отдать мне. Всем известно, что я вырастила их.

— Вполне возможно… но… Скоро всем станет известно еще и то, что вы просто потаскушка.

Он увидел, как сжались в кулаки ее руки, лежащие на коленях. Плечи поникли, а только что гордо поднятый подбородок опустился, будто ей стало невмоготу держать его высоко.

— Я вижу, как вы стараетесь. Чего вы добиваетесь, Северн? — хмуро спросила она.

— Скажите мне, где Уэйборн? Мерседес вскинула голову. Меньше всего она ожидала услышать от него этот вопрос.

— Я была уверена, что вы считаете его мертвым.

— Прошло уже три недели. И я понимаю, что нужно быть готовым к любой неожиданности. Если он жив, то за это время уже обратился бы к кому-нибудь из нас за помощью. Он не пришел ко мне. Значит, пришел к вам.

— Напрасно вы так думаете, — сказала она. — Он бы не отважился попросить меня ни о чем, потому что знает, я тут же сообщу о нем властям.

— Неужели сообщите? — спросил Северн, глядя на нее в упор.

— Думайте что хотите, — безразлично ответила она. — Я не собираюсь вас разубеждать. Даже рискуя потерять свою репутацию.

Северн не торопился с ответом. Видно было, как на его щеке перекатываются желваки.

— Даже рискуя потерять близнецов? — спросил он после некоторого молчания.

Мерседес не сразу ответила. Она немного представляла себе, что такое блеф, и решила, что слишком быстрый ответ выдаст ее истинные намерения. Северн должен поверить в искренность ее слов.

— Даже и тогда, — ответила она наконец, будто эти слова дались ей с большим трудом. — Я ничем не могу вам помочь.

Северн долго смотрел на нее. Глаза его темнели по мере того, как в нем закипал гнев. Наконец он вылился наружу: без всякого предупреждения он мгновенным движением руки схватил Мерседес за запястье, прежде чем она успела отдернуть руку, и с легкостью перетащил ее на свое сиденье. Притиснув ее в угол и крепко держа за плечи, он наклонился к ее лицу так низко, что их губы почти соприкасались.

— Так это ваше последнее решение? — тихо, одними губами произнес он, и она почувствовала его горячее дыхание.

Мерседес сделала над собой усилие, чтобы не отшатнуться.

— Почему это так важно для вас?

— А вы не догадываетесь?

Он коснулся ее щеки тыльной стороной руки. Его глаза шарили по ее лицу, пытаясь угадать ответ.

— Уверена, что это не из-за меня, — сказала она.

— Вы себя явно недооцениваете.

Мерседес сделала вид, что не слышит.

— И это не из-за поместья.

— Не льстите себя надеждой, что я не хочу получить Уэйборн-Парк, — заявил он.

— А я не думаю, что вы с графом были такими уж добрыми друзьями, — ответила Мерседес.

В глазах Северна будто пробежала искра, и она поняла, что на сей раз попала в самую точку.

— Он, похоже, каким-то образом обманул вас, милорд? Не потому ли вам так хочется знать, где он? Сейчас вы вполне смогли бы расквитаться с ним.

Рука Северна, касавшаяся ее щеки, сомкнулась у нее на горле. Он сдавил ей шею так, что Мерседес почувствовала легкое удушье. Она пыталась вырваться, но он держал ее крепко.

— Лучше держите свои мысли при себе, — сказал он.

Она попыталась заговорить.

— Вы сделаете мне на шее синяки.

—  — Боитесь, что увидит капитан?

— Это вам нужно бояться.

Он отрицательно покачал головой, но хватку слегка ослабил.

— Вот уж чего я боюсь меньше всего! Не путайте меня с Уэйборном.

И тут Мерседес наконец поняла, чего он хочет. Северн искал возможности отделаться от Колина Торна, а лучшего повода, чем Мерседес, чтобы спровоцировать дуэль, просто не найти. Как только Северн увидел ее на рынке, он сразу ухватился за эту идею и решил ее осуществить. Он намеренно оставил на ее шее следы пальцев, рассчитывая, что Колин узнает, кто это сделал. Маркус Северн был уверен, что в любом единоборстве с американцем он обязательно одержит победу.

Северн еще раз сдавил шею Мерседес, чтобы не дать ей ничего сказать в ответ, потом медленно разжал руку, и она так же медленно скользнула по корсету ей на колени. Он накрыл ладонью ее пальцы.

— Интересно, что будет делать Торн? — с деланным равнодушием произнес Северн.

Он опять постучал тростью в потолок кареты, и кучер тут же развернул лошадей назад, в сторону «Таттерсоллза».

— Вполне возможно, что он вас еще и не хватился, — сказал Северн. — Так что ваши синяки успеют проявиться к тому времени, как вы поедете домой.

Мерседес не двигалась, не давая ему повода снова к ней прикоснуться. Когда они вернулись на конный рынок, Северн открыл шторы и повернул ручку дверцы. Небрежно, будто бы вспомнив об этом в последний момент, хотя Мерседес прекрасно знала, что Маркус Северн ничего не делает случайно или в последний момент, Северн наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Надеюсь вскоре получить весточку от вашего капитана, — сказал он с торжествующей улыбкой. — Пока, Сэди.

В карете было тепло, но Мерседес била дрожь.

Они возвращались в Уэйборн-Парк. Близнецы заснули по обе стороны от Колина. Их светлые головки покоились на его руках как два диковинных, экзотических цветка. Ей так редко удавалось побыть с ними рядом, когда они спокойны, полюбоваться на них, и сейчас она наслаждалась возможностью смотреть на них без опасения, что они вдруг возмутятся ее пристальным вниманием.

Бриттон с Бренданом совершенно обессилели. И Колин в немалой степени способствовал этому. После завершения всех дел в «Таттерсоллзе» он повез их в порт и организовал экскурсию на «Зовущий Ремингтон» — клипер той же линии, что и его собственный «Таинственный Ремингтон». Трудно было сдержать возбуждение близнецов, когда им была предоставлена полная свобода бегать по всему кораблю, но, когда Мерседес попыталась возмутиться, что они вертятся у всех под ногами, Колин отнесся к этому совершенно равнодушно. Он сразу разрешил им забраться вместе с ним на снасти, а Мерседес стояла на палубе и старалась прогнать витавшие перед ее мысленным взором жуткие картины расколотых черепов и переломанных конечностей.

У Бриттона была ненасытная страсть к познанию, а Брендан во всем следовал своему брату. Колин отвечал на все их вопросы настолько просто и понятно, что даже Мерседес, понимавшая в морском деле наверняка меньше, чем мальчики, смогла представить себе клипер, разрезаю-щий носом морскую волну. Там были кливера, фалы, марсели, стаксели и гроты. А еще у всех парусов были мачты, лини и поперечные брусья — гафели, реи и гики. Было великое множество всяких механических приспособлений, блоков и инструментов, рулей и штурвалов — и все это приводилось в единую гармонию движения ветром и водой по команде одного человека.

Мерседес видела перед собой этого человека. Он отдыхал, откинув голову на кожаную спинку сиденья, так что была видна его сильная, мускулистая шея. Глаза его были закрыты, но она знала, что он не спит. Его челюсти были напряжены, и на лице не было того мальчишеского выражения беспечности и незащищенности, которое появлялось во время глубокого сна.

За все время поездки на «Таттерсоллз» они обменялись лишь несколькими, ничего не значащими фразами. В течение почти всего дня Колин был для нее учителем, отвечающим на вопросы мальчиков, и только через них поддерживал с ней связь. Даже во время обеда, который Колин притащил из местной таверны и накрыл в капитанской каюте на борту «Зовущего», она видела, что он не особенно старался с ней разговаривать. Ее волновало, когда у нее на шее обнаружатся следы пальцев Северна и какие выводы сделает по этому поводу Колин.

Брендан вдруг тяжело уронил голову и вздохнул во сне. Колин подобрал ноги мальчугана, устраивая его поудобнее на сиденье, и положил его голову к себе на колени.

— Вы так добры к ним, — сказала она. Она замечала это достаточно часто, но сегодня это проявилось особенно ярко, когда близнецы были захвачены и возбуждены поездкой в Лондон. Колин командовал ими так просто, без всяких видимых усилий, что они и не догадывались, что он держит их на коротком поводке.

— Они просто в восторге от вашего внимания. Надеюсь, вы… — Она остановилась, увидев, что Колин опустил голову и посмотрел на нее так, будто точно знал, она собирается сказать.

— Ну-у? — выжидательно протянул он. Конечно, она вполне может вслух сказать об этом. Он знал, что она постоянно об этом думала.

— Надеюсь, вы не собираетесь пользоваться ими как средством, чтобы воздействовать на меня?

— Да, было такое дело, — сказал он. — Один раз.

— А сейчас? — мягко спросила она. Колин пожал плечами.

— А сейчас я люблю их больше, чем вас.

Его черные глаза будто пригвоздили Мерседес к сиденью.

— Понимаю, — тихо сказала она.

— Сомневаюсь.

Колин взъерошил Брендану волосы. Мальчуган даже не шелохнулся.

— У меня тоже были братья. Не близнецы, как эта парочка разбойников, но тоже двое.

— Вы говорили мне, что у вас нет семьи.

— И я сказал правду. Вот уже двадцать лет, как я ничего не знаю о своих братьях, где они, что с ними.

— Двадцать лет! — с ужасом прошептала Мерседес. — Но вам было тогда столько же, сколько сейчас Бриттону с Бренданом!

— Примерно. Декер был младше меня на четыре года, а Грейдон был еще в пеленках. Может, их сейчас и на свете нет. — Несмотря на все его усилия сказать последнюю фразу спокойно, голос его дрогнул. — Это было так давно.

«Но не настолько, чтобы он мог спокойно вспоминать об этом», — подумала Мерседес. На лицо его словно упала завеса, и его блестящие, будто из обсидиана глаза снова стали непроницаемыми.

— Как жалко, что так случилось! — сказала она. Ей было отчаянно жалко его.

Колин взглянул на мальчика, лежащего у него под боком, и на другого — у него на коленях.

— Мне тоже очень жаль, — тихо ответил он. Он стал усиленно рассматривать пейзаж за окном, и Мерседес поняла, что разговор окончен. Этот мимолетный рассказ о прошлом был самым личным из всего, что он вообще рассказывал о себе, и ей показалось, что он уже жалеет о сказанном. Неужели он думает, что она будет как-то использовать это против него? Она хотела спросить его, что случилось с его родителями и почему он был разлучен со своими братьями, но он явно не хотел больше говорить об этом. Уже само то, что он вдруг стал рассказывать ей о своей жизни, явилось для него самого полной неожиданностью.

Мерседес сняла шляпку и, положив ее на колени, стала старательно разглаживать бледно-розовые ленты, пропус-кая их между большим и указательным пальцами.

— Сегодня на «Таттерсоллзе» я видела Северна, — сказала она.

Колин даже не оторвал взгляда от окна.

— Я знаю. Он подходил ко мне во время торгов и специально сообщил мне об этом.

Пальцы ее замерли.

— Почему же вы мне об этом до сих пор не рассказали?

— А почему вы не рассказали?

— Это испортило бы весь день, — ответила она. — Мальчики не заслужили такого.

Бровь Колина резко взметнулась вверх.

— И это единственная причина?

— Я не знала, что вы после этого станете делать.

— Делать? — удивился он. — А почему я долже был бы что-то делать?

Он скользнул взглядом по ее шее и увидел, как он медленно подняла руку, чтобы загородиться,

— А-а-а… Вы хотите сказать — потому что он пытался задушить вас? А вы сказали ему, что я вызову его за это на дуэль? Ведь вы именно из-за этого позволили ему душить вас? — Он криво усмехнулся. — Я знаю, что Северн великолепно стреляет из пистолета. Мне известно об этом с того самого момента, как Уэйборн выбрал его своим секундантом. Есть более простые способы избавиться от меня, Мерседес. Вы знаете, где я храню свой нож. Вы свободно можете воспользоваться им, пока у вас не пропала к этому охота.

Мерседес помрачнела, ее серые глаза подернулись дымкой.

— Как вы можете так говорить? — Ее голос взлетел вверх, отражая степень ее возмущения. — Вы действительно верите, что я придумала все это вместе с Северном, чтобы заставить вас вызвать его на дуэль?

— А разве не так?

Воцарилось молчание. Что она может ответить ему? Если ей удастся заставить Колина поверить ей, то какой цели послужит эта выстраданная ею правда? Все действительно кончится именно так, как того хочет Северн, чего она, Мерседес, всеми силами старается избежать. Она вздохнула и приняла решение. Виновато потупив взор, она отвернулась.

За окном сгущались сумерки. В серо-голубом призрачном свете мимо проплывали стволы лиственниц и медно-красных буков, росших вдоль дороги. Домики, мелькавшие за рядами деревьев, были обозначены тусклыми огоньками в окнах. Мерседес попыталась представить себе жизнь в таком вот доме: какие трудности ждали бы ее там, если бы она не была дочерью графа и не пыталась отстаивать свое право, данное ей по рождению, которого не признавали ни люди, ни закон?

— Кажется, ваш цинизм снова оправдался, — сказала она наконец. Она бросила взгляд в его сторону, но он не смотрел на нее. — Неужели мои намерения так легко было разгадать?

— Не труднее, чем обычно.

В тоне Колина не чувствовалось торжества, скорее он был отмечен усталостью и безразличием.

— Я знаю, что вы не питаете нежных чувств к Северну. Ваше решение объединить с ним усилия говорит лишь о том, что вам не терпится избавиться от меня. — Он откинул волосы со лба. — Я видел вас с Северном. И если он приблизился к вам настолько, что сумел схватить вас за горло, то лишь потому, что вы ему это позволили. Я знаю, что вы умеете защищаться, по крайней мере вы могли позвать на помощь.

— А Северн во всех подробностях рассказал вам про то, что произошло между нами? — спросила она.

— Он пытался убедить меня, что это были вполне интимные отношения. — Его взгляд уперся в синяки на шее Мерседес. — Может, так оно и было. Я слышал, что удушье только усиливает удовольствие. — Колин откровенно посмотрел ей в глаза. — Это так?

Мерседес опустила голову, разглядывая свои руки, лежащие на коленях. Пальцы нервно теребили ленты на шляпке.

— Это так? — снова спросил он.

— Идите вы к черту, — тихо проговорила она.

— Да, я, пожалуй, туда и пойду.

Мерседес перестала терзать свои ленты.

— Я и не подозревала, что план Северна так прекрасно сработает.

— Северна? — удивился Колин. — Мне показалось, что по всем признакам это ваша идея.

— Я бы и сама придумала. А тут подвернулся Северн. Но он сильно просчитался.

— Да?

— Его план сработал бы только в том случае, если бы вас хоть немножко задело то, что он со мной сделал. Но похоже, вас это совершенно не волнует.

— И все-таки вы согласились с ним!

Мерседес пожала плечами. Тяжесть в груди немного отпустила. Вообще-то ей должно быть совершенно все равно, что он о ней думает, но она знала, что эта тяжесть оттого, что ей далеко не все равно.

— Как вы уже выяснили для себя, — сказала она, в первый раз взглянув ему в глаза, — мне просто не терпится добавиться от вас.

Колин отвел близнецов наверх и помог Мерседес приготовить их ко сну. Они наперебой благодарили Колина за замечательное путешествие в Лондон, пока сон не сморил их окончательно. Миссис Хеннпин поймала Мерседес и Колина в коридоре между детскими комнатами и предложила им поздний ужин. Оба дружно отказались. После того как близнецы были наконец водворены каждый в свою постель, Колин проводил Мерседес в комнату Сильвии, Сам он входить не стал, а просто просунул голову в дверь, чтобы сказать «добрый вечер», и тут же пропустил в комнату Мерседес.

В библиотеке графа в хрустальных графинах стояли бренди, виски и портвейн. Колин налил каждого на три пальца в высокие стаканы и выстроил их в ряд на письменном столе. Расположившись в кожаном кресле Уэйборна, он ухватил пятерней первый стакан и поднял его, изображая приветствие, как будто Мерседес сидела рядом.

— В следующий раз, — тихо сказал он, — лучше возьми этот проклятый нож.

А наверху Мерседес, поговорив с Сильвией, тихонько проскользнула в свою спальню. Единственным светлым моментом в этой истории с Северном было, конечно же, то, что теперь ей не нужно спать в постели Колина. По крайней мере так казалось Мерседес, пока она не легла в полном одиночестве в свою собственную. Никогда еще эта кровать с пологом на четырех столбиках не казалась ей такой огромной.

Она вытянулась под одеялом, полежала на левом боку, потом на правом. Пробовала поджать ноги и свернуться клубочком, обнять подушку. Упершись взглядом в потолок, она ждала, когда глаза ее привыкнут к темноте и начнут различать знакомые трещинки и пятна на потолке, Перевернувшись на живот, она зарывалась лицом в подушку и упиралась пальцами ног в матрац. Наконец, поняв, что все это бесполезно, Мерседес зажгла лампу на ночном столике и раскрыла книгу, которая всегда вызывала у нее непреодолимое желание спать. Прочитав самым внимательным образом три раза подряд одну и ту же страницу, при этом ни разу не зевнув и ничего не поняв, она отложила книгу в сторону.

Тогда Мерседес надела свое просторное домашнее платье, покрепче запахнула его и неслышно, на цыпочках подошла к двери. Горячее молоко — вот что ей нужно! Как это она не подумала о нем раньше!

Внизу внимание Мерседес привлек луч света, пробивающийся из-под дверей библиотеки. Она остановилась, прислушиваясь. Наверное, Колин так долго засиделся. А может, кто-то оставил горящую лампу без присмотра? Мерседес уже почти прикоснулась к двери, но тут же отдернула руку и продолжила свой поход в кухню, сказав себе, что она в любом случае не отвечает за чужие грехи.

Кухня показалась ей огромной и пустынной. Мерседес налила молока в маленькую кастрюльку, поставила ее на плиту и разожгла лучину в печи. Потом уселась на край старого дубового стола, положила босые ступни на стул рядом и стала ждать, когда появится знакомый запах горячего молока.

— Вы думаете, что мне это может пригодиться?

Мерседес оглянулась так быстро, что чуть не упала. Одной рукой она вцепилась в край стола, а другой ухватилась за сердце, будто боялась, что оно выскочит из груди.

На пороге кухни стоял Колин. Спиной он опирался о дверной косяк, но в позе его не хватало обычной свободы.

Мерседес с одного взгляда поняла, что ее ночной гость нуждается в физической поддержке, чтобы оставаться в вертикальном положении. Его светлые волосы были в полнейшем беспорядке и торчали во все стороны, как куча соломы.

Его зоркие, обычно непроницаемые черные глаза сейчас казались какими-то плоскими и чуть глуповатыми. Тонкая, скептическая усмешка куда-то пропала, словно у него не хватало силы удерживать ее на лице. Уголки рта были слегка опущены. Он окинул взглядом кухню. Вид у него при этом был весьма смущенный. Потом опять посмотрел на Мерседес виновато и с надеждой.

Мерседес сидела не двигаясь.

— Вы пьяны, — холодно сказала она.

Колин взвесил в уме ее слова. В голове у него шумело, пол ускользал из-под ног, а язык с большим трудом ворочался во рту.

— Д-думаю, вы правы, — с удовольствием заметил он.

— Я знаю, что я права, — сказала Мерседес. — Уж на это я насмотрелась достаточно. — Отцепившись наконец от стола, она толкнула ему навстречу стул. — Садитесь, а то упадете.

Колин сделал попытку посмотреть на стену, которую он подпирал своими мускулистыми плечами.

— Стена достаточно крепкая.

Мерседес пододвинула стул поближе.

— Садитесь!

Покачиваясь, Колин сделал несколько нетвердых шагов, развернул стул сиденьем к себе и, широко расставив ноги, чтобы не промахнуться, тяжело плюхнулся на него верхом. При этом он ей и поклонился столь же неуклюже, сколь и щеголевато.

— Вам не нужно сейчас горячего молока, — сказала она, отходя к плите. — От него вам станет только хуже. Сколько вы выпили?

Колин поднял три пальца.

— Три пальца?

Это было совсем не много. Граф мог спокойно опустошить целый графин с гораздо меньшими последствиями, чем были у Колина от одного стакана.

Вздохнув, она наклонила кастрюльку. Молоко зашипело, стекая по раскаленной стенке.

— Может, вы лучше расскажете мне, что вы пили?

— Кажется, сначала был бренди.

— Сначала?

— А потом виски.

Мерседес, кажется начинала понимать.

— Вы и виски выпили на три пальца?

— А на закуску портвейн.

— Портвейн? — Мерседес скривилась. — Вы выпили бренди и виски? А потом еще и портвейн?

Колин обнял спинку стула, положил на верхнюю пере-кладину подбородок и кивнул. Потом застенчиво улыбнулся.

— Вы думаете, что это было глупо?

— Вы сейчас слишком пьяны, чтобы понять, до какой степени глупо, — сказала она. Мерседес с трудом скрыла улыбку. — Зато утром вы оцените это в полной мере. Головная боль покажется вам самой безобидной из всех напастей.

Она сняла кастрюльку с плиты и налила горячее молоко в кружку. Осторожно потягивая его маленькими глотками, она смотрела на Колина поверх края кружки сквозь поднимающийся пар. Его веки сами собой закрывались, а симпатичное лицо искажалось комическими гримасами, когда он пытался подавить зевоту. «Вот оставить бы его здесь, — подумала она. — Тогда к ужасной головной боли, ожидающей его поутру, добавились бы еще затекший свинцовый затылок и тупая боль в спине». Мерседес вздохнула.

— Поднимайтесь, — сказала она. — Я помогу вам добраться до вашей комнаты.

Это оказалось не так просто, как она предполагала. Рука Колина тяжело давила на плечи Мерседес, и ей пришлось еще подставить бедро, чтобы он не заваливался на бок. Такой вот далеко не грациозной походкой они с трудом добрались до холла, а впереди как неприступный горный пик возвышалась главная лестница на второй этаж. На полпути к вершине Колин решил, что необходимо передохнуть. Об этом он сообщил Мерседес очень простым путем: он вывернулся из-под ее руки и, поджав под себя ноги, рухнул словно карточный домик. Мерседес оставалось лишь радоваться, что она не оказалась погребенной под ним и не упала к нему на колени.

— Нет-нет, — испуганно сказала она, глядя вниз на беспорядочную копну светлеющих в полумраке волос. — Мы еще не пришли.

Колин поднял на нее глаза. На губах его играла проказливая мальчишеская улыбка. Он ухватился за ее вытянутую руку и слегка потянул. После слабого сопротивления ноги Мерседес сами собой подкосились, и в следующий момент она уже сидела рядом с ним на ступеньке.

— Ну и что же, что не пришли, — сказал он доверительно. — Я иногда здесь сижу.

Мерседес смирилась. Она подумала, что, может быть, ему необходимо передохнуть. Поэтому она не протестовала, когда он просунул свою ладонь под ее руку. Через мгновение до нее дошло, что уже не она его поддерживает, а он подставил ей свое плечо и она на него опирается. Мерседес резко отстранилась от него.

Колин почти незаметным усилием привлек ее обратно к себе.

— Если я могу сидеть, — заявил он, — то вы можете опираться.

— Хорошо, — согласилась она, — но только до тех пор, пока мы не пришли.

Он выслушал ее отговорку с кривой усмешкой. Но она постепенно растаяла. Он расслабился, и его стали одолевать совсем другие мысли. Ему было так приятно возникшее вдруг молчание и то, что Мерседес не попыталась нарушить его ни единым словом. Они будто снова очутились на берегу реки: он со своей удочкой, она с книгой на коленях. Когда он наконец заговорил, в его голосе слышались нотки покорности и смирения.

— Утром у меня будет чертовски болеть голова, да?

Мерседес не смогла удержаться от улыбки. Можно себе представить, вокруг чего крутятся сейчас все мысли Колина!

— Да, — сказала она. — Я уже об этом говорила.

— Наверное, я об этом от вас и услышал.

Она еще шире улыбнулась.

— Вы, наверное, редко пьете?

— Нет. То есть пью, но не так, как сегодня. Никогда не возникает такого желания.

— А почему же сегодня?

— Возникло такое желание.

— О-о!

Чтобы скрыть неловкость, Мерседес принялась разглаживать на коленях платье. Она оглянулась через плечо на ступени, которые им еще предстояло преодолеть.

— Может быть, мы пойдем?

Обернувшись назад, она обнаружила губы Колина совсем рядом со своими губами. Он смотрел на нее в упор, и его темные глаза заставили ее застыть на месте, будто он удерживал ее лицо руками. Если бы она сейчас заговорила, то коснулась бы губами его рта. У Мерседес заныло в груди от невероятного усилия, которым она задержала дыхание. Пальцы ее судорожно сжались.

Колин поднял голову, и Мерседес облегченно вздохнула. В его сдержанной усмешке можно было прочесть сожаление, но никак не вину. Он встал и помог подняться Мерседес. Теперь, стоя во весь рост, он неуверенно закачался на своих длинных ногах. Она немедленно пришла ему на помощь, подставив свое тело как костыль. Он удивленно глянул на нее, когда она вдруг тесно прижалась к нему. Когда Мерседес обвила его руку вокруг своей шеи и крепко прижала его ладонь к своей груди, Колину показалось, что она специально хочет помучить его. Но вот она подняла на него глаза — серьезные и печальные, но нисколько не виноватые, и это напомнило ему о том, что она не очень представляет себе, насколько привлекательна.

— Вы уверены, что уже готовы идти? — спросила она.

— Вы себе даже не представляете, до чего я готов, — заявил он. И когда она неуверенно нахмурилась, он вздохнул:

— Ведите меня, Мерседес!

Они благополучно добрались до спальни Колина, но тот дотянул лишь до кресла у камина и плюхнулся в него.

— Вы что, собираетесь здесь спать? — спросила она.

— Собираюсь.

Он повозился, устраиваясь поудобнее, упал на обтянутую парчой спинку и вытянул вперед длинные ноги. Потом сложил на груди руки и закрыл глаза.

Мерседес смотрела на него в раздумье. Голова Колина уже сейчас была в самом неестественном положении, и утром наверняка он долго не сможет пошевелить шеей. А как ему удалось так искривить спину? Мерседес представила себе, как он будет стонать и чертыхаться, когда проснется. Вот тогда он пожалеет, что не послушал ее советов. Сейчас она могла бы уйти с чистой совестью, зная, что сделала для него все возможное и предупредила обо всех последствиях.

Она уже повернулась, чтобы уйти, но остановилась в нерешительности. А что, если он станет упрекать ее завтра во всех своих невзгодах? Граф в таких случаях, страдая от последствий попойки, всегда вымещал на Мерседес свое плохое настроение. И не важно, что перед этим все ее попытки уберечь его от излишеств всегда карались физическим наказанием. Граф почему-то считал, что она плохо старалась, а значит, во всем и виновата.

Может, и с капитаном будет та же история? Мерседес опустилась на колени перед креслом и стала снимать с Колина сапоги.

— Что вы делаете?

Разве не ясно, что она делает? Не ясно только одно — будет ли он протестовать?

— Пытаюсь сделать так, чтобы вам стало поудобней.

Он нетерпеливо заворчал:

— Удобней может быть только в луже на дороге. Я, между прочим, сам могу снять свои сапоги.

Она уселась на корточки и стала ждать. Колин поднял ногу и попытался закинуть ее на другую.

Она соскользнула и тяжело ударилась об пол.

— Потом, — сказал он, снова закрывая глаза. Когда Мерседес взялась за его сапог еще раз, он уже не протестовал. Она сняла правый, потом левый. И убедилась, что не зря старалась, когда увидела, как он пошевелил затекшими пальцами и с облегчением вздохнул. Обернувшись назад, Мерседес сдернула темно-синюю накидку с соседнего кресла и накрыла ею Колина. Он что-то пробормотал, не открывая глаз. Мерседес подставила ему под ноги маленькую скамеечку, что стояла под письменным столом. Удовлетворенная своими действиями и тем, что она сделала для него все возможное, она опять собралась уходить.

Но тут крепкая мужская рука схватила ее за запястье.

— Не уходи! — сказал он,

Она заметила, что он даже не открыл глаза, но каким-то образом нашел ее руку.

— Но где же я тут… — Колин подтолкнул пяткой скамеечку в ее сторону, и она остановилась прямо у ее ног. — Вот здесь.

Мерседес посмотрела сначала на него, потом на скамеечку. Она не знала, зачем это было ему нужно.

— Пожалуйста!

Она села. Спина ее почти упиралась в кресло, плечо слегка касалось его ноги. Колени она подтянула к груди, а домашнее платье и ночная рубашка куполом поднялись вокруг нее. Она вся напряглась, почувствовав, как Колин положил ей руку на плечо. Он провел ей большим пальцем вдоль шеи, как раз там, где на белой коже ярко цвели следы от пальцев Северна.

— Как ты считаешь — нужно выполнять обещания? — спросил он.

Мерседес удивилась такому вопросу. Его пальцы у нее на шее смущали ее и сбивали с толку.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — осторожно ответила она.

— Как ты считаешь — нужно выполнять обещания? — повторил он.

Едва ли это прояснило ей хоть что-нибудь. Вопрос сам по себе был несложен, но зачем он задает его ей?

— Ну, допустим, да, — медленно произнесла она.

— Это дело чести! Не так ли?

Она попыталась повернуться и посмотреть на него, но рука на затылке позволяла ей смотреть лишь строго вперед.

Колин позади нее серьезно кивнул:

— Вот и я так думаю.

Его пальцы зарылись ей в волосы. Шпильки, державшие их, выпали под их мягкими, но настойчивыми движениями. Колин стал медленно расчесывать тяжелые пряди всей пятерней, и они стекали у него с кончиков пальцев словно струи воды.

Такая его забота смутила Мерседес. Она задышала часто и тяжело, ожидая, что вот сейчас его рука доберется до ее затылка и станет ласкать кожу. Из своего опыта она знала, как нежность часто оборачивалась для нее болью. Ожидание бывало иногда более мучительным, чем само наказание. И она с нетерпением ждала, чтобы это поскорее закончилось.

— А обещания самому себе? — продолжал он. Пальцы скользнули ей на затылок. — Как быть с ними?

Слова, кажется, застыли у нее в глотке.

— Я… я не знаю, что вы имеете в виду, — сказала она.

У нее мороз пробежал по спине, когда он шершавыми кончиками пальцев провел по ее коже.

— Это ведь тоже дело чести — сдержать обещание, которое дал самому себе?

Его рука снова погрузилась в ее тяжелые волосы. Темно-шоколадные завитки падали сквозь растопыренные пальцы.

Мерседес показалось, что он разговаривает сам с собой: громко задает себе вопросы и раздумывает над своими ответами.

— Честь для каждого начинается с самого себя, — сказала она осторожно.

Его рука застыла в ее волосах. Мерседес сжалась, втянула голову в плечи, приготовившись к боли, которая, она была уверена, сейчас последует.

Колин вздохнул:

— Я думал, что по этому вопросу мы могли бы сойтись во мнении.

Рука его бессильно упала на колени.

Мерседес ждала. От напряжения у нее разболелись плечи. Шея затекла, а сердце неприятно громко стучало в груди. Она медленно повернула голову, чтобы посмотреть на него. Она не увидела никаких видимых признаков напряжения: ни нахмуренного лба, ни сжатых челюстей. Лицо его казалось таким же расслабленным, какое бывало у него во время сна, но Мерседес чувствовала по его дыханию, что он не спит. Когда она попыталась подняться, чтобы уйти, его глаза немедленно открылись.

— Ты сегодня все время чего-то боишься, — сказал он, рассматривая ее своими безжалостными черными глазами. — Что, ты куда-нибудь торопишься?

— Я… нет, никуда, — растерялась она. И тут же пожалела о своей нерешительности, потому что он посмотрел на нее внимательным, испытующим взглядом.

— То есть, — поправилась она, — я хотела бы лечь в постель.

Колин тут же согласился:

— Конечно!

Он встал на ноги сам, помог подняться Мерседес и легонько подтолкнул ее в направлении постели.

— Я имела в виду собственную постель, — сказала она.

— А я имел в виду свою.

Мерседес через плечо посмотрела на него.

— Хорошо.

Отвернувшись и наклонив голову, она стала развязывать пояс своего платья. Она хотела сбросить его прямо на пол, но Колин подхватил его и аккуратно повесил на спинку кресла у письменного стола. Он смотрел, как она снимает покрывало. Но вместо того чтобы лечь под одеяло, она пристроилась на самый краешек постели и упрятала ноги под кровать. Он был уже не так пьян, чтобы не заметить, что все в ней напряжено до предела.

Утомленная его постоянной слежкой, Мерседес гордо подняла подбородок.

— Давайте быстрее кончать с этим, — холодно сказала она.

Брови Колина удивленно поползли вверх, а в глазах появилось недоумение, которое трудно было бы разыграть.

— С чем кончать? — удивился он.

Она беспомощно взмахнула руками, пытаясь подобрать слова.

— С тем, что вы собираетесь делать.

— Я собираюсь раздеться.

Руки ее беспомощно упали, при этом левая задела лежавшую рядом подушку. Совершенно независимо от ее сознания пальцы Мерседес вцепились в ее угол. Быстрым движением она подняла ее и, замахнувшись, метнула в сторону Колина.

Чуть не упав от изумления, Колин отпрянул назад. Это было посильнее смеси из виски, портвейна и шотландского бренди. Он поймал подушку у живота и, восстановив равновесие, отшвырнул ее в ноги кровати.

— Что ты делаешь? — удивленно воскликнул он, не собираясь сдавать позиций. — Ты меня специально хочешь разозлить?

И когда он задал этот вопрос, ответ напросился сам собой. Удивление в его глазах сменилось пониманием. Сразу снизив тон, он сказал на этот раз самому себе:

«Конечно же, она делает это специально!»

Колин заметил широко открытые глаза и бледное лицо Мерседес. Он склонил голову набок.

— Но почему, Мерседес? Чего ты хочешь? Она судорожно ухватилась за край постели и сказала, тщательно выговаривая каждое слово:

— Я — хочу — поскорее — с этим — покончить.

«Воистину, — подумал Колин, — алкоголь превращает человека в тупицу».

— Я не собираюсь тебя бить, — сказал он. — Ведь ты же этого ждешь, да? Что я накажу тебя за сегодняшний сговор с Северном?

Мерседес не поверила.

— А разве не так?

— Я уже сказал однажды, что никогда не буду тебя бить. Я разве дал тебе повод думать, что изменю своему решению?

Спазм в горле мешал ей говорить. Боль стремительно распространялась, отдавая острой резью в глазах, пульсируя в висках. Почувствовав близкие слезы, Мерседес усиленно заморгала. Огромный комок в горле никак не спадал.

— А что же тогда ваши разговоры об обещаниях? — спросила она. — И что вы за человек: вы их держите или нарушаете?

Этот вопрос был для Колина как удар. Если бы она ударила его, было бы не так больно.

— Я говорил о других обещаниях, — сказал он. — Они не имеют к тебе никакого отношения.

— И все же это как-то затрагивало меня, — возразила она, — иначе вы не стали бы говорить об этом при мне. Вы хотели, чтобы я терялась в догадках, не зная, о чем вы говорите. И если вы при мне вслух выражали сомнения, дескать, нужно ли сдерживать свои обещания, то почему я не должна думать, что вы не нарушите того слова, что дали мне?

Колин долго смотрел на нее не мигая, и тишина заполнила пространство между ними. Он понял, какого труда стоило ей говорить с ним так откровенно. Косточки ее пальцев совсем побелели, так крепко она сжимала край постели. В серых глазах стояли невыплаканные слезы. По темным волосам, которые ниспадали как плащ, окутывая ее плечи, пробегали волны, выдавая дрожь ее напряженного как струна тела.

Если поверить в то, что она вообразила о нем, — так он просто чудовище! Он попросил ее посидеть рядом с ним, потому что она успокаивала его, как могло успокоить только море. Он вспомнил, как он положил ей руку на плечо, лаская ее затылок и перебирая волосы. Кожа у нее была такая трогательно нежная, а волосы струились как шелк. Было непостижимо приятно ощущать ее четкий пульс вдоль длинной стройной шеи. И все это время, пока он наслаждался ее близостью, она была в ожидании оплеухи?! Да, это было мучительное ожидание!

— Ты меня совершенно не поняла, — сказал он. Колин резко повернулся и вышел в гардеробную. Мерседес взяла подушку, лежавшую в ногах кровати, и прижалась к ней. Он даже не возвысил голоса. Он не угрожал ей, не поднял на нее руку. И все же она чувствовала себя подавленной, униженной. Только на этот раз грузом своих собственных подозрений и недоверия.

Мерседес посмотрела на дверь. Она вполне может уйти. Она понимала, что он не будет преследовать ее даже сегодня, когда она совершенно напрасно обвинила его в том, что он забавлялся ее страхом. А хочет ли она сама уйти? Это был вопрос, над которым она старалась не задумываться: в себе она была уверена еще меньше, чем в Колине. Гораздо проще было думать о том, что хочется ему.

Она слышала, как он ходил по комнате, потом умывался и чистил зубы, снимал одежду. Как тихонько чертыхнулся, ударившись обо что-то. После этого было слышно, как он скакал на одной ноге, видимо, потирая ушибленное место. Непонятно почему, но именно этот ушиб решил все дело. Она представила себе его беспомощным и неуклюжим, еще не совсем отошедшим после смешения сразу трех напитков.

Мерседес лежала на боку, упершись взглядом в стену, когда Колин вошел в спальню. На нем не было ничего, кроме кальсон на шнурке, низко державшихся на его узких бедрах. Он постоял у ночного столика, прикручивая фитиль у лампы, потом приподнял простыню и лег. Она лежала на своей стороне, и поэтому его простыни были холодные. Он вытянулся на спине и закрыл лицо руками. Он прислушался к ее дыханию и понял, что она все это время ждала его.

— Простите, — сказала она.

— Ты могла бы здесь не оставаться, — сказал он. Они произнесли это одновременно и плохо расслышали друг друга.

Мерседес повернулась к нему лицом.

— Простите, — повторила она.

— Я сказал, ты могла бы…

— Нет, я не переспрашиваю, я хочу попросить прощения за то, что плохо о вас думала.

Она замолчала, но Колин ничего не ответил на ее извинения.

— Вы понятия не имеете, как все это было с моим дядей, — сказала она.

— Я каждый день узнаю о нем что-нибудь новенькое.

— Поверьте, я не жду от вас жалости.

— Я никогда так не думал. Мне кажется, что было бы лучше, если бы ты не говорила о нем так осторожно, как будто намекая на существование некой темной стороны его характера. — Колин хохотнул, но в его смехе не было веселья. — Потому что наличие темной стороны предполагает что-то противоположное по качеству с другой. Из того же, что я узнал, можно сделать вывод, что граф Уэй-борн — редкостный ублюдок.

Губы Мерседес тронула еле заметная улыбка:

— Теперь вы оскорбили разом всех ублюдков.

Колин удивленно посмотрел на нее:

— Значит, ты не всегда стоишь на стороне Уэйборна?

— Не всегда, — спокойно ответила она. — Мне кажется, сейчас я еще сильнее ненавижу его. Теперь, когда он, кажется, уже ушел из моей жизни, его дела и слова возвращаются и снова мешают мне жить.

— Как сегодня.

Она кивнула.

— Вы вдруг напились… И я не знала, что и…

— И когда я попросил тебя остаться у меня…

— Вы не просили, — поправила она его.

— Разве я не просил? В самом деле? — Колин уставился в потолок. — Это я и пытался сказать тебе, когда вошел сейчас. Я хочу, чтобы ты знала, что не обязана приходить сюда.

— Я знаю.

— Не потому ли ты здесь, что хочешь этого?

— Я так не говорила.

Колин перестал изучать потолок и уставился на Мерседес. Он и на слух вполне смог оценить безмятежность, с какой были произнесены эти слова, но было что-то еще, о чем она умолчала и что заставило ее опустить ресницы и отвести взгляд.

— Тогда почему?

Она в упор посмотрела на него.

— Я осталась здесь, потому что знаю, что вы хотите этого.

Колин поднялся на локте.

— Я не уверен…

— А я уверена. — Она подняла руку и закрыла ему пальцами рот. — Не говорите ничего. Просто примите это. Я так хочу. — Она погладила ему щеку и обвела большим пальцем нижнюю губу. Ее глаза и полуоткрытый манящий рот были совсем близко…

Колин наклонился, но Мерседес первая поцеловала его. Она приникла губами к его рту, мягко покусывая его верхнюю губу и нежно поглаживая языком его чувствительное нёбо. С тихим стоном Колин перевернул Мерседес на спину. Ее пальцы уже нежно ворошили густую копну его волос, ласкали затылок. Ноготками она легко царапала ему кожу на шее, заставляя его содрогаться от острого наслаждения.

Мерседес прижалась к его рту еще сильнее, глубоко протолкнула язык и почувствовала легкий запах алкоголя. Она вдохнула его. Руки ее опустились к нему на плечи, настойчиво поглаживая и растирая твердые мышцы, щекоча ногтями упругую кожу. Мерседес чувствовала, как набухают ее груди, а соски становятся твердыми, как камешки, и она задвигалась под торсом Колина, чтобы он почувствовал обнаженной грудью, как меняется ее тело.

Она подняла колени. Ночная рубашка задралась, обнажив ноги. Горячая ладонь Колина стала гладить ее ногу от колена до бедра. На третьем заходе ее бедра сами собой поднялись: они призывали его, ее захлестнуло желание, чтобы он заполнил все ее существо, чтобы почувствовать внутри себя все его сокровенные движения.

Мерседес нащупала край его кальсон и осторожно стала просовывать под них пальцы. Один раз, другой. Медленно и чувственно она проделывала все это, ясно давая понять, чего хочет.

Колин рванул вниз бретельки ее ночной рубашки. Он целовал ее шею, плечи, а потом жадно припал к ямочке между ключицами. Она застонала и выгнулась под ним дугой. Он пытался ухватить губами ее соски сквозь тонкую ткань ночной рубашки. Его влажный язык, трущийся о поверхность ткани, заставил ее громко вскрикнуть. Его рот снова нашел ее губы. Он прижался к ней бедрами, и они ритмично задвигались, разделяемые только одеждой.

Мерседес стянула вниз его кальсоны. Он поднял ее рубашку. Ее руки скользнули между их тел, и она помогли ему войти внутрь. Он сделал сильный толчок, но слиться вместе им помогли ее руки, обхватившие его сзади.

Колин замер, глядя в глаза Мерседес. Она смело встретила его взгляд расширенными, почти черными зрачками с узкими серыми ободками. В этих зрачках отрад лось его желание. Ее нежные влажные губы были полуоткрыты. Первая легкая краска страсти окрасила ее щеки.

Настороженность сковывала тело Колина и добавляв хрипоты в его голос.

— Скажи мне, что ты хочешь этого, — проговорил он.

Мерседес нежно провела ладонями по его спине и тут же почувствовала его непроизвольный толчок внутри себя. Ее мышцы сжались вокруг него, и когда она почувствовала ответ, то в следующий миг сделала это уже по своей воле.

Колин не мог сопротивляться этому наваждению, но он задержался ровно настолько, чтобы повторить свою просьбу:

— Скажи мне!

Мерседес задвигалась, поднимая ему навстречу бедра, чтобы продолжить то, чего он невольно лишал их обоих.

Когда он склонил голову ей на грудь, она прошептала ему в ухо:

— Я хочу того, чего хочешь ты.

Она не ответила на его вопрос. Но это было все, что она хотела сказать, и он волен был выбирать, принять это или оставить ее в покое.

Колин подумал, что он не в силах оставить ее. Мерседес отвечала ему всем телом, когда он раскачивал ее силой своих ударов. Он не мог повысить на нее голос, угрожать ей или поднять на нее руку, но она могла довести его до той грани, когда тело его сливалось воедино с ее телом и когда она в конце концов должна была ему подчиниться.

Она оторвала руки от его спины и уперлась в спинку кровати. В том месте, где соединялись их тела, она ощущала жар, распространявшийся по всему телу. Он был в кончиках ее пальцев, в груди, в животе…

— Я не собирался тебя так наказывать, — сказал он тихо, приблизив губы к ее губам. — Никогда.

Она на миг задохнулась, пораженная его проницательностью.

— А я и не…

Он сильно прижался губами к ее рту, чтобы не слышать ее лжи.

— Нет, ты думаешь, — прошептал он. — Это как раз то, что ты думаешь. — Он замолчал, и, когда Мерседес произнесла его имя, голос ее осекся. Колин опять поцеловал ее, на этот раз с нежностью, и сказал ей тихо — губы в губы:

— Мерседес, ведь это делается не против тебя, а для тебя.