Джеймс Герберт Иона

Апрель 1950-го

Схватив за край, она оторвала газету от поверхности стола так, что верхний угол смялся. Костлявые ягодицы прекратили елозить по грубому деревянному стулу под сладостный ритм оркестра Билли Тернента.

Шиллинг и два пенса! Шиллинг и два пенса за банку сардин! И со следующей недели эти козлы собираются поднять цены на всю рыбную продукцию! Так было и в прошлый раз: Юджин только вошел во вкус белых бобов. Конечно, сокращение рациона может пойти на пользу, но нехватка денег в кармане действеннее любых книг о диете. Надо надеяться, они что-нибудь сделают, чтобы помочь послевоенным вдовам. Этот Эттли со своим социально ориентированным государством! А как там ее долбаное пособие? И Юджина?

С тяжелым вздохом она швырнула газету на стол.

Вера Брейд была крохотная женщина — да и приходилось быть такой, чтобы уместиться в тесной нише, бывшей ее офисом. По какой-то причине дверь, отделявшая нишу от запахов женского туалета, входившего в сферу Вериных обязанностей, уже давно отсутствовала. Кто ее утащил, зачем — никто не знает. Невзгоды войны.

Запах исходил не столько от мочи и дерьма, сколько от галлонов дезинфицирующей жидкости, которой Вера пользовалась для борьбы с вонью. Возможно, многие посетители предпочли бы более зловонные, но не такие едкие естественные запахи.

Дезинфектор имел свойство каким-то образом, проникая через нос, опалять мозг. Верины знакомые, находившие время забежать к ней на чашку чая, утверждали, что даже ее чай обладает антисептическим привкусом.

Заткнув выбившуюся прядь волос за зеленую повязку, Вера посмотрела сквозь сетчатую занавеску, которую укрепила в дверном проеме. Легкая материя символизировала дверь, но не могла сдержать неприятных ароматов.

Эта дама еще там? Долговато. Впрочем, она могла незаметно выскользнуть. Несколько минут назад Вера видела лишь черный силуэт, копошащийся за занавеской, но она была слишком поглощена чтением заметки о новом фильме Дэнни Кея. Юджин без ума от Дэнни Кея. Ему придется подождать с просмотром, она не может себе позволить сводить его в Вест-Энд. Ей бы очень хотелось туда сходить — другие так интересно рассказывали! «Энни, возьми свою пушку», «Замки в воздухе» — Джек Бьюкенен был сногсшибателен! — «Падшие ангелы». Вера никак не могла вспомнить фильм с Вивьен Ли, о котором слышала. Как же он назывался? Ах, да — «Трамвай „Желание“». Звучит, как груз барахла. В последний — и единственный — раз она была в Вест-Энде, когда Гарри водил ее на «Сумасшедшую банду». Незадолго до того, как пропасть — до того, как его убили. Подонки. Как теперь Юджину без папаши?

Вера тяжело, со стоном вздохнула, когда Билли Тернент замолк и объявили «Пасхальную неделю». Будет церковная служба, а от этого только хуже! Дерьмо, предпасхальная суббота, а она сидит здесь! Бедняжка Юджин хотел посмотреть на Топтыжку, но она не может сводить его в зоопарк. Ей нужно работать, а людям нужно отливать даже в Пасху. Ладно, вместо зоопарка она сделает ему вечером мороженое. Министерство продовольствия по крайней мере обеспечивает их молоком, из которого можно приготовить мороженое. Хотя у него вкус, как у долбаного картона, вроде того...

Вера пробежала по страницам программы передач, не собираясь вникать в беседы об опасности туберкулеза и о вспышке оспы в Шотландии. Хватает своих проблем. Отыскав подходящий раздел, она прищурилась на мелкий шрифт. Ничего хорошего, пока не начнется «Варьете Банд бокс. Поехали!» после часовых новостей. Потом «Хит-49».

Вера выключила приемник и нахмурилась, предаваясь своим горьким мыслям. Что у тебя есть, старая дура? Крыша над головой? Еда для брюха? Сидение перед приемником, прослушивание «Вечером в городе» и Семприни? Вера не могла простить Бога, но Он прощал ее и тысячи таких, как она...

Снова этот звук... Странный... еле слышный... звук.

Шаги по каменным ступеням заставили ее взглянуть вверх, звук стал отчетливее, когда высокие каблуки застучали по кафельному полу. Мимо сетки прошла молодая девушка, и Вера услышала, как в прорезь упало пенни. Дверь кабинки открылась и закрылась, щелкнула надпись «ЗАНЯТО». Вера вернулась к своей газете.

Одни несчастья. Забастовки, угрозы забастовок. Теперь церковные работники требуют шесть фунтов десять шиллингов в неделю. Строительный и кораблестроительный профсоюзы требуют повышения зарплаты. Докеры вышли на улицы. Даже долбаные таксисты — и те вышли. Все спятили! Тут нужен йод с солью. Прочистит им мозги, что бы ни говорил Беван.[1]

Хлопнула дверь, и высокие каблучки застучали обратно по сверкающему полу. Быстро она, подумала Вера. Да, а как та, первая? Куда она пропала? Опершись на стол, Вера оттолкнула низенькую загородку, засунула одну руку в карман своего зеленого рабочего халата, а другой отодвинула занавеску. Просунув голову в дыру, она осмотрела два ряда кабинок. Солнечный свет, проникая через маленькие стеклянные квадратики в потолке, однообразным узором отскакивал от сверкающего пола. Но белая кафельная стена, хотя и без единого пятнышка, казалась темной. Вере послышался какой-то звук, но она не была уверена. В приемнике жужжал голос, напоминая всем, кому не лень слушать, что воздушный лайнер компании БОАК-Констеллейшн, пролетевший из Австралии в Лондон за рекордное время (три дня, четыре часа и пятнадцать минут), ознаменовал вступление человечества в новую эру, эру мира без войн, но такого, в котором Божье слово будет забыто, заглушенное стремлением к материальным благам, благам, которые...

Вера в шлепанцах зашаркала по сырому полу, заглядывая по пути в каждую дверь, ее голова поворачивалась влево-вправо, глаза щурились, читая надписи «СВОБОДНО». Осталась одна слева и одна, последняя, справа. Обе «СВОБОДНО». Вера остановилась и прислушалась.

Ни звука.

Потом что-то послышалось.

Точно.

Было трудно определить источник, как и характер звука.

Хотя что-то он напоминал.

Еле слышный кашель.

Вера постучала в левую дверь и окликнула: «Кто там?». Ответа не последовало, и она постучала в правую дверь. И там тишина.

Вера вытащила из кармана универсальный ключ ко всем дверям, вставила его в замок правой двери и потянула. Кабинка была пуста. Обернувшись к другой двери, Вера проделала ту же процедуру. Внутри на полу что-то лежало.

Снова послышался тихий звук, и на этот раз ее осенило. Несколько мгновений Вера смотрела на растрепанную кучу тряпья на мокром полу, потом медленно приблизилась, протянув перед собой руку. Когда куча заворочалась, женщина остановилась.

Сдавленный, кашляющий звук заставил Веру все же подойти к тряпкам, и она развернула их, осторожно, наполовину в страхе, наполовину в ужасе.

Жалость наполнила ее глаза. Там лежал младенец. Его крохотная головка была мокрой от кровавой слизи, жидкость текла изо рта и носа. Глаза были плотно закрыты и не глядели на окружающую обстановку, словно не желая видеть клетку подвала, в которой его оставили. Ребенку было не больше нескольких часов от роду, и его кожа уже мертвенно посинела.

Он слабо старался оттолкнуть удушавшие хрупкое тельце лохмотья. И то, что лежало рядом.