Глава 1

Я стоял возле дома своего кузена и силился сообразить, что здесь происходит.

Три полицейские машины и карета «Скорой помощи» с мигалкой, зловеще вспыхивающей синим светом, неприятно поразили меня. Люди с сосредоточенными лицами торопливо сновали через распахнутые настежь парадные двери. Холодный осенний ветер гнал вдоль улицы жухлые листья, проносились свинцовые тучи, нагнетая и без того тревожную обстановку. Шестой час вечера, графство Шропшир, Англия.

Ослепительно белые вспышки, время от времени освещавшие окна, наводили на мысль, что внутри работали фотографы. Я снял с плеча сумку, поставил ее на траву рядом с чемоданом, предчувствие чего-то недоброго охватило меня.

Я приехал поездом, чтобы провести тут уик-энд. Однако кузен не встретил меня с машиной, как обещал, и я прошел пешком полторы мили по проселку, надеясь, что он вот-вот примчится в своем заляпанном грязью «пежо» и обрушит на меня шквал шуток, вопросов и грандиозных планов.

Но ему было не до шуток.

Он стоял в холле бледный и какой-то пришибленный. Его руки бессильно висели вдоль туловища, казалось, он уже не владел ими. Голова была слегка повернута к гостиной, где беспрерывно щелкали фотоаппараты, а в глазах застыло выражение ужаса.

– Дон, – позвал я его и подошел поближе. – Дональд!

Он не слышал меня. Зато услышал полицейский. Он выскочил из гостиной, схватил меня за руку, резко повернул и бесцеремонно пихнул к двери:

– Выйдите отсюда, сэр. Прошу вас!

Дональд медленно перевел на нас невидящий взгляд.

– Дональд! – повторил я.

– Чарльз… – раздался его тихий голос. Полицейский ослабил захват.

– Вы знаете этого человека? – спросил он Дональда.

– Я его кузен, – сказал я.

– О-о! – Он велел мне оставаться в комнате и позаботиться о мистере Стюарте, а сам вернулся в гостиную посоветоваться.

– Что случилось? – спросил я.

Но Дон так и не ответил, он, видимо, пребывал в состоянии глубокого шока. Я не внял рекомендации полицейского, сделал несколько осторожных шагов и заглянул в гостиную.

Знакомая комната была необычно пустой. Ни картин, ни украшений, ни восточных ковров, которыми она была выстлана до плинтусов. Только голые стены, обитые ситцем диванчики, беспорядочно отодвинутая тяжелая мебель, а на пыльном паркетном полу окровавленный труп молодой жены моего кузена.

В просторной комнате было полно людей из полиции, занятых своими делами: они обмеривали, фотографировали и снимали отпечатки пальцев. Я осознавал, что они здесь, но не видел их.

Я видел только Регину, лежавшую навзничь. Полуоткрытые глаза на восковом лице, отвисшая нижняя челюсть и неловкая поза производили гнетущее впечатление. Откинутая в сторону рука со скрюченными белыми пальцами словно молила о пощаде.

Я глядел на ее размозженную голову и чувствовал, как кровь стынет у меня в жилах. Полицейский, который выталкивал меня из дома, вернулся после короткой консультации со своим начальством и, заметив, что меня шатает, озабоченно поспешил ко мне.

– Я же велел вам ждать снаружи, сэр! – в сердцах бросил он, давая понять, что я сам виноват в том, что мне стало плохо.

Я тупо кивнул и вышел в холл. Дональд сидел на ступеньках, уставившись в пустоту. Я опустился возле него, свесив голову между колен.

– Я… я сам нашел ее, – сказал он. Что ему ответить?

У меня перехватило горло. Мне самому было жутко, а ведь он безумно любил ее.

Дурнота медленно проходила. Я оперся о стену. Если бы я знал, как ему помочь!

– Она… никогда… не бывала… дома… по пятницам…

– Знаю, Дональд.

– В шестом часу она всегда… возвращалась домой… – пролепетал он.

– Я принесу тебе бренди, – сказал я.

– Она не должна была… быть здесь…

Я с трудом поднялся и пошел в столовую. И только здесь я сообразил, что означала пустая гостиная. В столовой тоже оказались голые стены, голые полки, вытащенные и брошенные на пол пустые ящики. Ни серебряных безделушек, ни серебряной посуды. Исчезла коллекция старинного фарфора. Вместо них – куча скатертей и салфеток на полу. И везде битое стекло.

Дом моего кузена ограбили. И Регина… Регина, никогда не бывавшая дома по пятницам, почему-то пришла…

Я облокотился на опустошенный буфет, переполненный такой яростью, что, попадись мне сейчас эти негодяи, которые так хладнокровно могут убить совершенно незнакомого им человека, от них бы осталось мокрое место. Смирение – удел праведников. Меня же переполняла лютая ненависть.

Я нашел два уцелевших стакана, но ничего спиртного так и не обнаружил. Взбешенный, я прошел на кухню и налил воды в электрический чайник.

Следы грабежа были видны даже здесь. С полок было сметено все подчистую. Интересно, какие же сокровища они надеялись найти в кухне? На скорую руку заварив чай, я порылся в шкафчике, где Регина держала пряности и бренди для кулинарных целей, и, обнаружив бутылку, глупо обрадовался: хоть здесь эти негодяи дали маху.

Дональд все еще неподвижно сидел на ступеньках. Я сунул ему в руку стакан со сладким крепким чаем и заставил выпить.

– Она никогда не бывала дома… по пятницам, – уже который раз повторил он.

– Конечно, – согласился я и подумал, сколько людей знали о том, что по пятницам в доме никого не бывало.

Мы медленно выпили чай. Я забрал у Дона стакан, поставил его вместе со своим на пол и снова сел рядом.

Основная часть мебели, стоявшей в холле, исчезла. Небольшой шератоновский стол, обитое кожей кресло, напольные часы XIX века.

– Бог мой, Чарльз! – проговорил он.

Я посмотрел на него. В его глазах стояли слезы, на лице застыла невыразимая боль. А я ничем не мог помочь его горю.

Казалось, что ужасный вечер никогда не кончится. Было уже за полночь. Полицейские, на мой взгляд, были деловиты, вежливы и даже нельзя сказать, чтобы не сочувствовали пострадавшему. Однако не оставалось сомнений, что их дело – поймать преступников, а не утешать потерпевших. Мне показалось также, что в большинстве вопросов проскальзывало недоверие: а не сами ли хозяева организовали ограбление, чтобы получить страховку?

Дональд, казалось, ничего не замечал. Он отвечал устало, механически. Ответ отделяла от вопроса долгая пауза: да, все украденное было застраховано надлежащим образом; да, его имущество было застраховано уже много лет; да, он весь день был в конторе; да, он выходил в кафе поесть; он работает в агентстве по импорту вина, его контора в Шрусбери; ему тридцать семь лет; да, жена намного моложе, ей недавно исполнилось двадцать два года…

О Регине он говорил запинаясь, будто губы не слушались его:

– Она всегда по пятницам… работала в цветочном магазине… у своей подруги…

– Почему?

Дональд рассеянно поглядел на полицейского инспектора, сидевшего напротив него за обеденным столом. Стулья от старинного обеденного гарнитура исчезли. Дональд сидел в плетеном кресле, принесенном из солярия. Инспектор, констебль и я разместились на табуретках.

– Что? – переспросил Дональд.

– Почему она именно по пятницам работала в цветочном магазине?

– Ей… ей… так нравилось…

Я резко перебил его:

– Она работала с цветами еще до того, как вышла замуж за Дональда. Ей хотелось быть при деле. В пятницу она всегда составляла разные композиции из цветов для дансингов, для свадеб…

«И для похорон тоже», – подумал я, но не смог выговорить.

– Благодарю вас, сэр. Однако я уверен, что мистер Стюарт может отвечать сам.

– А я – что нет! – Полицейский инспектор повернулся и уперся в меня взглядом. – Он же в шоке, – закончил я свою мысль.

– Вы врач, сэр? – недоверчиво спросил он. Я отрицательно покачал головой.

Он глянул на Дональда, крепко сжал губы и снова повернулся ко мне. Его придирчивый взгляд скользнул по моим джинсам, выцветшей куртке, старому свитеру, дорожным башмакам и остановился на лице. Видно было, что я не произвел на него впечатления.

– Хорошо, сэр. Как вас зовут?

– Чарльз Тодд.

– Возраст?

– Двадцать девять лет.

– Профессия?

– Художник.

Констебль невозмутимо записывал мои ответы в блокнот.

– Рисуете картины или красите дома?

– Картины.

– А что вы делали сегодня, сэр?

– Выехал в половине третьего из Паддингтона, а со станции сюда пришел пешком.

– Цель визита?

– Просто так. Я всегда приезжаю сюда раз или два в год.

– Добрые друзья, значит?

– Да. И родственники к тому же.

Он повернулся к Дону и снова начал сыпать вопросами, но интонации его стали терпеливее и мягче.

– В котором часу вы обычно возвращаетесь домой в пятницу, сэр?

– Приблизительно в пять, – сказал тот без всякого выражения.

– А сегодня?

– Так же… – Лицо его болезненно исказилось. – Увидел, что в доме побывали грабители… позвонил в полицию…

– Да, сэр. Мы приняли ваш вызов в семнадцать ноль шесть. И после этого вы пошли посмотреть, что украдено?

Дональд не ответил.

– Наш сержант нашел вас в гостиной, сэр, если вы припоминаете.

– Почему… – с болью в голосе проговорил он, – почему она пришла домой?

– Надеюсь, что мы узнаем, сэр.

Скрупулезный допрос длился долго, но, насколько я понял, не достиг своей цели, а лишь довел Дональда до полного изнеможения. А я, к своему стыду, ощутил зауряднейший голод, потому что целый день ничего не ел, и с сожалением подумал, что обед, на который надеялся, не состоится. Регина не жалела для своих фирменных блюд всяких разностей, вина и приправ, и они у нее получались необыкновенно вкусными. Передо мной на мгновение возник облик Регины – грива темных волос, радостная улыбка. Я не мог смириться, что с ней стряслась такая беда!

Вечером ее тело положили в санитарную машину и увезли. Я все слышал, но Дональд как будто не понимал, что происходит. Я подумал, что, может быть, его мозг создал своеобразный защитный барьер перед всем, что причиняло ему нестерпимые муки, и это было естественно.

Инспектор наконец встал. От долгого сидения на табурете у него онемели ноги. Он сказал, что оставит в доме на ночь дежурного констебля, а сам вернется утром.

Дональд неопределенно кивнул. Он, очевидно, даже не расслышал его слов. Полиция уехала, а он все еще сидел в кресле, не в силах даже шевельнуться.

– Идем, – сказал я. – Идем спать!

Я помог ему подняться и повел по лестнице. Он шел как лунатик, не протестуя.

В спальне царил беспорядок. Однако в комнате с двуспальной кроватью, приготовленной для меня, все осталось на своих местах. Он, не раздеваясь, повалился на постель, закрыл глаза руками и в отчаянии задал вопрос, который задают все страдальцы на земле и на который нет ответа:

– Почему это случилось именно с нами?

Я пробыл у Дональда целую неделю, и на какие-то вопросы ответы нашлись, но не на этот.

Удалось, например, выяснить, почему Регина преждевременно вернулась домой. Оказалось, что у нее уже давно сложились довольно напряженные отношения с приятельницей из магазина цветов. И вот в тот день вспыхнула неприятная ссора, и Регина ушла. Она уехала где-то в половине третьего и, вероятно, сразу же отправилась домой, поскольку, по мнению экспертов, за два часа до пяти она уже была мертва.

Об этом, деликатно подбирая выражения, рассказал Дональду полицейский инспектор, заглянув к нам в субботу после обеда. Дональд вышел в сад и заплакал.

Инспектор Фрост, что по-английски значит «мороз», человек такой же холодный, как и его фамилия, тихо вошел в кухню, остановился рядом со мной и стал смотреть в окно на понуро стоявшего в саду Дональда.

– Я хотел бы узнать от вас об отношениях между супругами.

– А что именно вас интересует?

– Ну, они ладили между собой?

– Разве вы еще не поняли?

Он ответил не сразу.

– Сила выказываемой скорби не всегда указывает на сильное чувство любви.

– Вы всегда так выражаетесь, сэр?

Едва заметная усмешка мелькнула на его лице и мгновенно погасла.

– Я процитировал учебник психологии.

– Выражение «не всегда» означает «как правило», – сказал я. – Ваш учебник никуда не годится.

– Вина и раскаяние могут проявляться в чрезмерной скорби.

– Небезопасное пустословие, – добавил я. – Ведь их медовый месяц еще не кончился.

– После трех лет?

– А почему бы и нет?

Он промолчал. Я повернулся, чтобы не смотреть на Дональда, и спросил:

– Есть ли шансы вернуть что-либо из похищенного?

– Почти никаких. Когда дело касается антиквариата, то, пока владелец что-нибудь предпримет, вещи оказываются уже на пути через Атлантику.

– Но не в этом случае, я надеюсь?

– Вряд ли, – вздохнул он. – На протяжении последних лет зарегистрированы сотни взломов с ограблениями. Вернуть владельцам удалось сущую ерунду. Антиквариат – очень прибыльный бизнес в наши дни.

– Преступники заделались знатоками?

– Тюремные библиотекари сообщают, что наибольшим спросом у тамошнего контингента пользуются именно книги по антиквариату. И вся братия прилежно зубрит их, чтобы сразу же после выхода из заключения заняться этим выгодным делом… – В его голосе неожиданно зазвучали вполне человеческие интонации.

– Может, выпьем кофе? – предложил я.

Он поглядел на часы и согласился. Пока я готовил, он сидел на табурете. Поредевшие русые волосы, потертый костюм, инспектору явно было уже под сорок.

– Вы женаты? – спросил он.

– Нет.

– У вас был роман с миссис Стюарт?

– Вот вы куда гнете… Нет, не было.

– Если не спросить, никто не скажет…

Я поставил на стол бутылку молока, сахарницу и пригласил его. Медленно помешивая кофе, он спросил:

– Когда вы были здесь последний раз?

– В прошлом году, в марте. Перед их поездкой в Австралию.

– В Австралию?

– Они ездили туда, чтобы ознакомиться с процессом виноделия в этой стране. Дональд намеревался организовать импорт австралийского вина. Они отсутствовали около трех месяцев. Непонятно, почему их дом не ограбили, когда взломщики ничем не рисковали?

Он уловил в моем голосе досаду.

– Жизнь полна горькой иронии… – Он сложил губы трубочкой и подул на горячий, дымящийся напиток. – Какие у вас были планы на сегодня? Конечно, если бы ничего не случилось?

Я лихорадочно стал вспоминать, какой же сегодня день. Суббота. Нет, в это невозможно было поверить.

– Пошел бы на скачки… Мы всегда ходили на скачки, когда я приезжал в гости.

– Они любили скачки?

То, что он сказал о них в прошедшем времени, неприятно резануло мой слух. Да, теперь многое ушло в прошлое. Мне было тяжелее переключиться, много тяжелее, чем ему.

– Да… Но все же, я полагаю, что они ходят… ходили… в основном ради меня.

– Как вас понимать? – Он осторожно отхлебнул первый глоток кофе.

– В основном я рисую лошадей…

Дональд вошел через черный ход, осунувшийся, с покрасневшими от слез глазами.

– Там пресса рвется через изгородь, – хмуро бросил он. Инспектор Фрост скрипнул зубами и, открыв дверь в холл, крикнул:

– Констебль! Пойдите и остановите репортеров, иначе они ворвутся в сад!

– Слушаюсь, сэр! – донесся ответ.

– От них просто спасения нет, – извинился Фрост перед Дональдом. – Их постоянно подхлестывают издатели, а они в свою очередь тянут жилы из нас.

Весь день дорога против дома Дональда была запружена машинами, из которых вываливались толпы репортеров, фотографов и просто искателей сенсаций. В конце концов они могут накинуться на Дональда словно стая голодных волков. Какое им дело до его переживаний?

– Газетчики слушают радио на частотах полиции, – хмуро сообщил Фрост. – Иногда они прибывают на место раньше, чем мы.

В другое время его слова рассмешили бы меня, но сейчас мне было не до смеха. Недаром полиция заподозрила меня в чрезмерном любопытстве. Констебль, пытавшийся силой вытолкнуть меня из дома, предположил во мне одного из этих борзописцев.

Дональд устало оперся о стол.

– Чарльз, – сказал он, – я поел бы супа. Разогрей, если тебе не трудно.

– Конечно, – обрадовался я, потому что он все время отказывался от еды.

Фрост, словно по сигналу, поднял голову и весь напрягся. Я понял, что он ждал именно такого момента, а пока только ходил вокруг да около.

Я открыл банку концентратов, высыпал содержимое в кастрюлю, добавил воды и немного бренди и помешал, чтобы растворились комочки.

Фрост молча пил кофе, ожидая, пока Дональд съест две полные тарелки супа с кусочком черного хлеба. Затем он вежливо попросил меня выйти и, когда я оставил их, начал «серьезно копать», как впоследствии выразился Дональд.

И только через три часа, когда уже стемнело, Фрост ушел. Я наблюдал за ним с верхнего этажа через окно на лестничной площадке. Сразу же возле двери к инспектору и переодетому в гражданскую одежду констеблю бросился патлатый молодчик с микрофоном. И еще прежде, чем им удалось ускользнуть от него и добраться до машины, стая репортеров с дороги ринулась со всех ног в сад через ограду. Я методично обошел весь дом, зашторил окна, проверил, хорошо ли они закрыты, и задвинул на засовы все двери. Все еще сидевший в кухне Дональд спросил:

– Что ты делаешь?

– Поднимаю крепостные мосты.

Несмотря на длительную беседу с инспектором, он выглядел намного спокойнее. И когда я закончил блокировать кухонную дверь, которая вела прямо в сад, он заговорил:

– Полиция хочет иметь список всего пропавшего. Ты поможешь составить такой?

– Разумеется.

– И мы хоть чем-нибудь займемся…

– Конечно. У нас была опись имущества, но она лежала в письменном столе. Ее забрали грабители.

– Худшего места для хранения такой бумаги и не придумаешь, – заметил я.

– Примерно так же выразился инспектор Фрост.

– А в страховой компании нет списка?

– Есть. Но там перечень только самых ценных вещей. Ну, скажем, картин, драгоценностей… – Он вздохнул. – Все остальное записано просто как имущество.

Мы начали со столовой. Засовывая в сервант пустые ящики, мы одновременно старались вспомнить, что находилось в каждом из них, и я с его слов записывал. Раньше здесь лежало немало массивного столового серебра, приобретенного еще в прошлом веке предками Дональда. Дональд любил старинные вещи и пользовался ими прямо-таки с наслаждением. Но теперь он нисколько не горевал о пропаже, словно вместе с имуществом исчезли и все его эмоции. Голос его звучал равнодушно, а к тому времени, когда мы справились с сервантом, – даже скучающе. Он смотрел на пустые полки, где хранилась великолепная коллекция фарфора XIX столетия, и лицо его ничего не выражало.

– Не все ли равно, – бросил он хмуро, поймав мой взгляд.– У меня уже нет сил огорчаться.

– А как же быть с картинами?

Отсутствующим взглядом он обвел голые стены. Там, где висели картины, четко виднелись светлые пятна оливковой краски. В этой комнате были собраны работы современных британских художников. Дональд не любил эти картины, считая, что они созданы не в лучшие для этих художников дни, режут глаз и вызывают отрицательные эмоции.

– Ты, наверное, помнишь их лучше, чем я, – предположил он.

– Кое-что припоминаю.

– Хорошо бы что-нибудь выпить.

– Только бренди, – ответил я.

– Мы можем выпить вина.

– Какого вина?

– В подвале… – Он вдруг широко раскрыл глаза. – Бог мой! Я забыл о подвале!

– Я даже не знал, что он у тебя есть.

– В нем идеальные влажность и температура для длительного хранения вина. В бордо и в портвейн, которые там стоят, вложено немало денег.

В подвале, конечно, ничего не оказалось. Только три ряда пустых стеллажей от пола до потолка и одна-единственная картонная коробка на простом деревянном столе.

Дональд лишь передернул плечами:

– Ну вот… Вот, значит, как…

Я снял крышку с коробки и увидел изящно закупоренные горлышки бутылок.

– Хоть это в спешке не взяли, – сказал я.

– А может, сознательно, – криво усмехнулся Дон. – Австралийское вино. Мы привезли его с собой из поездки.

– Лучше, чем ничего, – сказал я небрежно, вытаскивая бутылку и читая этикетку.

– Оно лучше многих сортов. Большинство австралийских вин не имеют себе равных.

Я отнес ящик наверх и поставил на стол. Ступеньки из погреба вели в подсобное помещение, где стояли стиральные машины, пылесосы и прочая домашняя утварь. Я всегда принимал дверь погреба за обычный стенной шкаф и теперь задумчиво смотрел на нее – ничем не приметную, выкрашенную в белый цвет панель, совершенно не выделявшуюся на общем фоне.

– Как ты думаешь, грабителям было известно, что в доме хранится вино? – спросил я.

– Не знаю.

– Я никогда бы не нашел его.

– Потому что ты не грабитель. – Он достал штопор, откупорил бутылку и наполнил два стакана темно-красной жидкостью.

Я попробовал. Вино было чудесным, даже на мой непрофессиональный вкус.

Дональд пил вино не смакуя, как воду. Стакан раз или два звякнул о его зубы. В его движениях ощущалась неуверенность, будто он никак не мог вспомнить, как что делается. А все потому, что его мысли были поглощены Региной, и это буквально парализовывало его.

Тот, прежний, Дональд был человеком, уверенным в себе. Он умело вел свой бизнес, перешедший к нему по наследству, постепенно расширяя его географию. У него было волевое лицо, улыбчивые, с янтарным отблеском глаза. И он не жалел денег на модные прически.

Теперешний Дональд был растерян, раздавлен несчастьем, хотя и старался держаться, но слишком неверной была его походка, когда он шел по лестнице.

Мы провели вечер на кухне. Говорили о всякой всячине, выпили, что-то съели и снова разложили по полкам съестные припасы. Дональд старался вовсю, но половину банок поставил вверх дном.

У парадной двери за вечер звонили трижды, однако не так, как было условлено с полицией. Телефон не звонил совсем – я отключил его. Дональд отклонил предложение друзей пожить у него. Он буквально содрогался при мысли, что ему придется говорить с кем-то, кроме меня и Фроста.

– Почему они не убираются прочь? – спросил он в отчаянии, после того как в парадную дверь позвонили в третий раз.

– Они уберутся только после того, как увидят тебя, – сказал я и мысленно добавил: «…выжмут все, что им надо, и отшвырнут за ненадобностью».

– У меня на это нет сил, – устало сказал он. Ситуация напоминала осаду.

Потом мы отправились наверх, чтобы хоть немного поспать. Хотя было не похоже, что Дональд проспит дольше, чем в прошлую ночь, когда он почти не сомкнул глаз. Полицейский врач еще накануне оставил снотворное, но Дональд к нему не притронулся. Я силой пытался заставить его принять лекарство, однако безрезультатно.

– Нет, Чарльз. Это было бы изменой. Забочусь только о себе, а не о… Какой ужас пережила она, не видя рядом никого из тех, кто мо… кто любил ее…

Он словно старался найти утешение в собственных страданиях. Я кивнул и больше не приставал к нему со снотворным.

– Ты не будешь возражать, – начал он несмело, – если я лягу в отдельной комнате?

– Разумеется, нет.

– Можно постелить тебе в соседней?

– Конечно.

Он открыл шкаф и показал, где белье.

– Ты справишься сам?

– Не беспокойся, – ответил я.

Он повернулся и вдруг замер, заметив светлое пятно на голой стене.

– Они взяли Маннинга! – вскрикнул он.

– Какого Маннинга?

– Которого я купил в Австралии. Я повесил картину здесь всего неделю назад. Хотел показать ее тебе. Почему и попросил приехать.

– Жаль…

Нет, это не то слово.

– Все, – сказал он безнадежно. – Все пропало!