"След хищника" - читать интересную книгу автора (Френсис Дик)

Глава 11

Джон Неррити оказался крепко сбитым человеком среднего роста с аккуратно и коротко подстриженными седеющими волосами и столь же аккуратными усиками. В хорошие дни он наверняка прямо-таки излучал очарование, но в тот вечер я увидел всего лишь привыкшего к власти человека, который женился на девушке более чем вполовину моложе его и теперь сожалеет об этом.

Они жили в большом отдельном доме рядом с площадкой для гольфа, возле Сэттона, к югу от Лондона, всего лишь в трех милях от Эпсон-Даунса, где их четвероногое чудо сделало им состояние.

Этот дом был построен годах в тридцатых, в духе эпохи Тюдоров, хотя в довольно сдержанном стиле. Дом преуспевающего человека. Внутри полы от стены до стены устилали ковры, по которым, казалось, никто никогда не ходил.

Такими же девственными были и обтянутые парчой стулья, обитые шелком диванные подушечки и обои. Еще не выцветшие бархатные шторы ровными регулярными складками свисали из-под замысловатых ламбрекенов, а на кофейных столиках из стекла и хромированного металла лежали огромные книги в глянцевых нетронутых обложках. Здесь не было ни фотографий, ни цветов, картины на стенах были предназначены скорее для того, чтобы, заполнить место на стене, а не душу. Все вместе больше походило на витрину магазина, а не на дом, где живет маленький мальчик.

Джон Неррити держал в руке стакан джина с тоником, в котором позванивали кубики льда и плавал ломтик лимона, что само по себе показывало, что он старается не поддаваться обстоятельствам. Я не мог себе представить, чтобы Паоло Ченчи думал о джине с лимоном и льдом через шесть часов после того, как с него потребовали выкуп, – он даже налить-то толком не мог.

С Неррити был Тони Вэйн. На лице его было одно из самых загадочных его выражений. При нем был еще один человек, злоязычный и быстроглазый, который говорил с тем же акцентом, что и Тони. Вид у него был невыразительный. Одет он был во фланелевый костюм и свободный свитер, словно вышел прогуляться со своей собачкой.

– Детектив-суперинтендант Райтсворт, – сказал Тони, с каменной миной представляя его нам. – Ждет возможности побеседовать с миссис Неррити.

Райтсворт едва кивнул мне, скорее торопясь заткнуть меня, чем здороваясь. Один из тех самых, подумал я, для кого полиция – "мы", а остальные – "они", и эти "они", естественно, низшие существа. Меня всегда удивляло, когда таких полицейских продвигали по службе, но Райтсворт был достаточно ярким примером этого. Мне пришла в голову старая шуточка: "Где живет полиция? На Летсбиавеню". Попси оценила бы мои усилия сохранить спокойное выражение лица.

Алисия с Мирандой вошли в гостиную вместе, держась на шаг позади меня, словно за полицейским щитом. По лицу Джона Неррити было понятно, что жене вряд ли придется ждать от него любви, утешения или поддержки.

Он не поцеловал ее. Не поздоровался. Просто сказал, будто продолжая разговор:

– Ты понимаешь, что Ординанд не мой? Я не могу его продать. Ты понимаешь, что мы в долгах по самые уши? Нет, не понимаешь. Ты ни на что не способна. Даже просто присматривать за ребенком!

Миранда за моей спиной согнулась пополам и осела на пол. Мы с Алисией бросились к ней, и я шепнул ей на ухо:

– Перепуганные люди часто грубы и говорят жестокие вещи. Он испуган не меньше вас. Вот на это и опирайтесь.

– Что вы там бормочете? – грозно вопросил Неррити. – Миранда, Бога ради, вставай, не будь жалкой. – Он с отвращением посмотрел на отчаянное лицо и спутанные волосы матери своего сына и с проблеском запоздалого сочувствия нетерпеливо сказал:

– Вставай, вставай, они говорят, что это не ты виновата.

Все равно она всегда будет считать себя виноватой. Он тоже. Мало кто понимает, насколько похитители бывают настойчивы, терпеливы, изобретательны и быстры. Если они кого решили похитить, то они это сделают.

Райтсворт сказал, что хочет задать миссис Неррити несколько вопросов, и повел ее к дальнему дивану. Ее здоровенный муж шел за ним со своим позвякивающим стаканом в руке.

Алисия упала в кресло, будто ноги уже ее не держали, а мы с Тони отошли подальше и сели у окна, чтобы тихонько обменяться замечаниями.

– Он, – Тони показал, головой на Неррити, – все время топал туда-сюда, истоптал этот хренов ковер до дыр, обзывал жену гребаной коровой.

По-всякому обзывал. Я некоторых слов даже и не слышал никогда. – Он свирепо осклабился. – Иногда вот так и просвещаешься.

– Изливает гнев на того, кто не сможет дать сдачи?

– Бедная дура.

– Еще требования были? – спросил я.

– Ни фига. Уменьши звук. Этот луч света в темном царстве, Райтсворт, приволок с собой чемодан, набитый подслушивающими устройствами, но и половину не знает куда втыкать. Я сам установил "жучок" на телефоне. Терпеть не могу, когда эти паршивые дилетанты путаются под ногами.

– Насколько я понимаю, мы ему не нравимся, – сказал я.

– Райтсворту-то? Да он ненавидит даже землю, по которой мы ступаем.

– Это правда, что Джон Неррити ничего не может получить за лошадь?

Я спросил очень тихо, но Тони оглянулся, чтобы быть уверенным, что ни супруги Неррити, ни Райтсворт его не подслушают.

– Когда я пришел, он все мне и выложил разом. Похоже, его чертов бизнес хиреет, и он заложил кое-какие... хм... части своей лошади, чтобы поправить дело. Так сказать, занял под нее. Весь этот сыр-бор из-за того, что, как я понимаю, он не надеется набрать денег, чтобы вернуть своего сопляка. Он в панике, и его хреновы подштанники пора отсылать в стирку.

– А что он сказал о нашем гонораре?

– Ага, – он искоса глянул на меня. – Это ему прямо под дых пришлось. Он сказал, что не может себе этого позволить. Затем стал умолять меня не уходить. Да и с Райтсвортом у него тоже не больно ладится. Да и кто с этим легашом поладит? Вот он и ходит такой издерганный со всех сторон и валит все на свою жену. – Он глянул на Миранду, которая снова залилась слезами. – Похоже, она работала у него секретаршей. Вон у него на столе ее фото. Красотка, ничего не скажешь.

Похоже, снимали ее в студии. Ангельски хорошенькое личико с тонкими чертами, большими глазами и еле заметной улыбкой. Наверняка снимали прямо перед свадьбой, в тот миг, когда она была наиболее привлекательна, до того, как жизнь прокатилась по ней и втоптала в грязь все пленительные мечты.

– Ты сказал ему, что мы и за так ему поможем? – спросил я.

– Ни хрена. Честно говоря, он мне не нравится.

Наша фирма иногда работала бесплатно, но это зависело от обстоятельств. Все партнеры признавали, что семье, попавшей в беду, все равно надо помочь, и никто из нас не ворчал по этому поводу. Мы все равно никогда не запрашивали много, так что разбогатеть нам не светило. Мы, в общем-то, боремся с расходами, а не увеличиваем их. Просто гонорар и расходы – и никаких процентов. Наши клиенты точно знают, что сумма выкупа ни в коем случае не влияет на наше собственное вознаграждение.

Внезапно зазвонил телефон, заставив всех в комнате подскочить. И Тони, и Райтсворт замахали Неррити, чтобы он поднял трубку, и он подошел к телефону так, словно боялся обжечься. Я заметил, что он весь напрягся даже живот втянул, и дыхание его стало частым и неглубоким. Если бы в комнате было совсем тихо, мы услышали бы, как колотится его сердце. Когда он протянул дрожащую руку к трубке, Тони уже включил запись и усилитель, так что все в комнате могли расслышать слова звонившего.

– Алло, – хрипло выговорил Неррити.

– Это вы, Джон? – Звонила женщина. Ее высокий голос звучал взволнованно. – Вы меня ждете?

– О... – Миранда смущенно вскочила на ноги. – Это мама. Я просила ее...

Она затихла, когда муж, слишком быстро расслабившись от напряжения, убийственно глянул на нее и передал ей трубку. Она умудрилась взять ее, не коснувшись его руки.

– Мама? – дрожащим голосом спросила она. – Да, приезжай пожалуйста. Я думала, что ты уже едешь...

– Девочка моя, когда ты позвонила, ты была в таком волнении. Сказала, что не будешь рассказывать мне о том, что случилось. Я переполошилась.

Я не хочу вмешиваться в ваши с Джоном отношения, ты же знаешь.

– Мама, просто приезжай. – Нет, я...

Джон Неррити вырвал трубку у жены и почти проорал:

– Розмари, приезжайте. Вы нужны Миранде. Приезжайте как можно скорее. Ладно?

Он раздраженно швырнул трубку, и я подумал – неужели этот властный хозяйский тон поможет доставить сюда родительницу? Телефон почти сразу же зазвонил снова. Неррити взбешенно схватил трубку:

– Розмари, я же сказал вам...

– Это Джон Неррити? – спросил мужской голос. Громкий, агрессивный, угрожающий. Это была не Розмари. У меня самого дрожь по спине прошла. Тони склонился над записывающим устройством, проверяя дрожащие стрелки.

– Да, еле слышно сказал Неррити; как будто у него весь воздух вышел из легких.

– Слушай. Слушай хорошенько. Ты найдешь коробку с пленкой у своих парадный ворот. Делай так, как там будет сказано.

Последовал резкий щелчок и гудки, а затем Тони, нажимая на кнопки, заговорил с кем-то, видимо, с телефонистом.

– Вы определили источник второго звонка? – спросил он.

Ответ мы прочли по его лицу.

– Ладно, – задумчиво сказал он. – Спасибо. Нужно, чтобы разговор продлился не менее пятнадцати секунд, – сказал он Неррити. – Лучше, чем в прежние времена. Хуже всего то, что бандюги тоже об этом знают.

Неррити уже пошел к передней двери, и теперь мы слышали, как он хрустит по гравию.

У Алисии и в самом деле был очень бледный вид. Я опустился на колени рядом с ее стулом и обнял ее.

– Можешь подождать в другой комнате, – сказал я. – Посмотри телевизор. Книжку почитай.

– Ты же знаешь, что я не могу.

– Извини за все. – Мы даже не заметили, когда перешли на "ты", настолько это получилось легко и естественно. Она быстро глянула на меня.

– Ты пытался отправить меня домой к Попси. Я сама виновата, что осталась здесь. Я в порядке. Я не помешаю, честное слово. – Она сглотнула.

– Так странно... видеть все это с другой стороны.

– Ты чудесная девушка, – сказал я. – Попси так мне и говорила, и она права.

Она выглядела уже чуточку не такой испуганной и на миг положила голову мне на плечо.

– Ты моя опора, сам знаешь, – сказала она. – Без тебя все рухнуло бы.

– Я буду здесь, – сказал я. – Но лучше было бы, если бы вы с Мирандой пошли на кухню и нашли что-нибудь поесть. Сами поели бы чего-нибудь.

Чего-нибудь сладкого. Печенья, пирога – чего-нибудь в этом духе.

– От этого толстеют, – автоматически сказала она совершенно по-жокейски.

– Сейчас это пойдет вам на пользу. Сахара – естественный транквилизатор. Потому те, кто несчастен, все время едят.

– Ты знаешь много очень необычных вещей.

– И еще, – добавил я, – я не хочу, чтобы Миранда услышала то, что будет на пленке.

– О... – Глаза ее распахнулись, когда она вспомнила. – Пучинелли выключил запись... чтобы я не слышала.

– Да. Это было страшно. И сейчас так же будет. Первые требования всегда пугают больше всего. Эти угрозы специально направлены на то, чтобы сломать человека. Чтобы заставить Неррити заплатить что-нибудь, что угодно, очень быстро, чтобы спасти своего маленького сына. Так что, Алисия, идите-ка с Мирандой на кухню и поешьте чего-нибудь.

Она со слегка опасливой улыбкой пошла к Миранде, которая изредка всхлипывала, будто икала. Тем не менее та апатично согласилась пойти и выпить чашечку чаю. Девушки удалились. Притопал Неррити с коричневой картонной коробкой.

Райтсворт тут же схватил ее и стал вскрывать, приказав остальным держаться подальше. Тони насмешливо поднял брови. Райтсворт вытащил пару пластиковых перчаток и надел их, прежде чем осторожно разрезать перочинным ножом толстую клейкую ленту, закреплявшую крышку.

Открыв коробку, Райтсворт сначала заглянул в нее, затем сунул внутрь руку и вынул содержимое: как и ожидалось, это была кассета в пластиковом футляре.

Неррити посмотрел на нее так, словно она могла укусить, и неопределенно махнул на нарядное золоченое и обитое тканью настенное сооружение, за одной из дверок которого находились залежи дорогого стереооборудования.

Райтсворт нашел щель для кассеты и осторожно сунул ее туда, а Неррити нажал соответствующие кнопки.

Комнату заполнил грубый, оглушительный, бескомпромиссный голос: "Неррити, слушай хорошенько!" Я быстро подскочил и уменьшил звук, поскольку угрозы на полной громкости звучат даже страшнее, чем нужно. Тони одобрительно кивнул, но Райтсворт разозлился. Голос продолжал говорить, уже поспокойнее в смысле децибел, но не в смысле содержания.

"Мы взяли твоего дитенка, Неррити. Если хочешь получить своего наследника целым, то будь хорошим мальчиком и делай, что тебе сказано. Иначе мы возьмем ножичек, Неррити, и отрежем ему кое-что, чтобы убедить тебя. Не волосы, Неррити. Может, пальчик. Или его маленькое мужское достоинство.

Будь уверен. Понял, Неррити? Так что не валяй дурака. Это серьезно.

У тебя есть лошадь, Неррити. Мы считаем, что она кое-что стоит. Шесть миллионов. Семь. Продай ее, Неррити. Как мы уже сказали, мы хотим пять миллионов. Иначе дитенок пострадает. Хорошенький малыш. Ты ведь не хочешь, чтобы он кричал? А он будет кричать от того, что мы с ним сделаем.

Ты задействуешь агента по продаже своего чистокровного. Мы даем тебе неделю. Это семь дней, начиная с нынешнего. Ты предоставляешь деньги в уже имевших хождение банкнотах, не более чем по двадцать фунтов. Мы скажем, где ты их оставишь. Делай как сказано, иначе мы его кастрируем. И пошлем тебе запись. Чик-чик, а потом визг.

И держись подальше от полиции. Если мы узнаем, что ты позвонил легашам, то твоего сыночка упакуют в пластиковый мешок. Хана. Ты даже тела его не получишь. Ничего. Подумай об этом. Так-то, Неррити. Пока".

Голос резко оборвался, и, прежде чем кто-то пошевелился, целую минуту царило глухое молчание. Я раз двадцать слушал записи с требованием выкупа, но всегда, каждый раз это потрясает. Для Неррити, как и для многих родителей до него, это был удар в самое сердце.

– Они же не могут... – выговорил он пересохшим ртом, голос его срывался.

– Могут, – без обиняков ответил Тони, – если мы не сделаем все правильно.

– Что они сказали вам сегодня днем? – спросил я. – Что-нибудь изменилось?

Неррити с трудом сглотнул.

– Н-нож. Это. Раньше он просто сказал – "пять миллионов за ребенка". Я ответил, что у меня нет пяти миллионов... Он сказал: "У тебя есть лошадь, продай ее". Все. Да, еще никакой полиции. Пять миллионов, не обращаться в полицию или мальчик умрет. Сказал, что свяжется со мной. Я начал кричать на него... он просто повесил трубку.

Райтсворт вынул кассету из магнитофона и сунул ее в футляр, затем в картонную коробку – все с преувеличенной осторожностью, в пластиковых перчатках. Сказал, что заберет запись. И что они поставят "жучок" на телефон мистера Неррити. И что они будут работать над этим делом.

Неррити, очень встревоженный, стал умолять его быть осторожным. Насколько я понимаю, человеку, привыкшему хамить, весьма нелегко умолять кого бы то ни было. Райтсворт с важным видом сказал, что будут предприняты все меры предосторожности. Насколько я понял, Тони, как и я, считал, что Райтсворт чересчур всерьез воспринимает угрозы и, стало быть, не слишком блестящий детектив.

Когда он ушел, Неррити, справившись с первыми страхами, налил себе еще джина с тоником, опять со льдом и лимоном. Лед из ведерка он доставал щипчиками. Тони смотрел на него, не веря глазам своим.

– Выпьете? – запоздало спросил он нас. Мы покачали головами.

– Я не стану платить этот выкуп, – ощетинился он. – Во-первых, я не могу. Лошадь все равно придется продать. Коню четыре года, он пойдет на племя. Мне не нужен агент, все уже устроено. Часть доли уже продана, но я вряд ли увижу хоть пенни. Как я уже говорил, у меня долги по бизнесу. – Он сделал большой глоток. – Вы также наверняка знаете, что лошадь для меня это разрыв между платежеспособностью и банкротством. Когда я купил ее однолетком, это был самый удачный день в моей жизни. – Он даже слегка надулся, мысленно похлопав себя по плечу, и мы увидели отголосок той гордости, с которой он, наверное, заказывал себе джин с тоником, подсчитывая свое состояние.

– Разве ваш бизнес, – спросил я, – общество с ограниченной ответственностью? Извините за вопрос.

– Нет:

– Чем вы занимаетесь? – небрежно спросил его Тони.

– Импортом. Оптовые поставки. Одно-два неверных решения... – Он пожал плечами. – Неприятные долги. Фирмы, задолжавшие мне, обанкротились.

Для фирмы моего уровня небольшой спад в деловой активности может причинить чертовский урон. Ординанд все покроет. Все приведет в порядок. Это мой капитал для будущей торговли. Ординанд – это же просто чудо. – Он яростно взмахнул рукой, словно отсекая что-то. – Будь я проклят, если уничтожу всю свою жизнь из-за этих чертовых похитителей!

Вот он и сказал, подумал я. Высказался вслух обо всем, что разъедало его душу с тех пор, как позвонила Миранда. Он не настолько любил своего сына, чтобы пойти ради него на жертву.

– Сколько стоит Ординанд? – бесстрастно спросил Тони.

– Они точно назвали. Если повезет, то шесть миллионов. Сорок акций на сто пятьдесят тысяч каждая. – Он отхлебнул, зазвенел лед.

– А сколько вам необходимо для того, чтобы подправить ваш бизнес?

– Это слишком личный вопрос!

– Если мы собираемся иметь с вами дело, мы должны знать, что допустимо, а что нет, – спокойно сказал Тони.

Неррити нахмурился, уставившись на свой ломтик лимона, но затем сказал:

– Четыре с половиной или что-то около этого поддержит мою платежеспособность. Пять покроет все долги. Шесть обеспечит мне прочное будущее.

Тони окинул взглядом перегруженную плюшем комнату.

– А как насчет дома?

Неррити посмотрел на нас так, словно мы были сущими детьми в смысле финансов.

– Тут каждый кирпич заложен, – отрезал он.

– А другие источники дохода?

– Будь у меня другие источники дохода, я уже все обратил бы в наличные.

Мы с Тони обменялись взглядами, затем Тони сказал:

– Думаю, мы можем вернуть вашего ребенка меньше чем за полмиллиона.

Мы, конечно же, нацелимся на сумму поменьше. Первое предложение – сто тысяч. Оттуда и начнем торговаться.

– Но они... они же сказали... они... – заговорил, заикаясь, Неррити.

– Лучше всего, – вступил в разговор я, – чтобы вы попали на страницы газет в Сити. Заявите в печати, что у вас не осталось ничего, кроме победителя в Дерби, для того, чтобы отделаться от судебных исполнителей.

– Но...

– Да, – перебил я. – Может, это ненормально для вашего бизнеса. Но ваши кредиторы будут уверены, что им заплатят, а похитители – что они ничего не получат. Когда они свяжутся с вами в другой раз, они запросят поменьше. Как только они осознают, что получат куда меньше, чем запросили в первый раз, они зацепятся за ваше предложение. Лучше что-то, чем ничего.

– Но они сделают больно Доминику...

Я покачал головой.

– Весьма сомнительно, особенно если они хотят в конце концов что-нибудь получить. Доминик – единственная их надежда на какой-нибудь барыш.

Живой и здоровый Доминик. Они в любом случае не станут уничтожать или подвергать опасности свой источник дохода, если будут уверены, что вы им заплатите. Потому, когда будете говорить с журналистами, постарайтесь, чтобы они поняли и напечатали, – что стоимости Ординанда есть некий предел.

Скажите, что лошадь покроет все ваши долги и что сверх этого останется только очень немного денег.

– Но... – снова начал он.

– Если вам трудно связаться с издателями в Сити, мы можем вам это устроить, – сказал я.

Он перевел взгляд с меня на Тони с неуверенностью командира, лишенного власти.

– Сможете? – спросил он.

Мы закивали.

– Прямо сейчас.

– Эндрю этим займется, – сказал Тони. – Он знает Сити. Собаку на этом съел у "Ллойдз". Он там наш человек. – Ни он, ни я не стали объяснять, какой мелкой работой я там занимался. – Наш Эндрю парень ловкий.

Неррити смерил меня взглядом. Я не стал снова надевать галстук, хотя и спустил закатанные брючины.

– Он слишком молод, – с пренебрежением заключил он.

Тони беззвучно рассмеялся.

– Да он стар, как пирамиды. Мы вернем вашего малыша, не волнуйтесь.

– Вы не подумайте, что я не люблю моего малыша, – ответил Неррити.

Ему было неудобно. – Конечно, я люблю его. – Он помолчал. – Только я редко вижусь с ним. Минут пять утром. А когда я прихожу домой, он уже спит.

По выходным... я работаю, хожу на скачки, навещаю приятелей по бизнесу. У меня нет времени на пустяки.

Да и желания тоже нет, поставил я диагноз.

– Миранда души в нем не чает, – сказал Неррити, словно это было пороком. – Так неужели пять минут за ним последить не могла? Уму непостижимо, как можно быть такой дурой!

Я попытался втолковать ему насчет настойчивости похитителей, но безрезультатно.

– Это она в первую очередь хотела ребенка, – проворчал Неррити. Я говорил ей, что это испортит ей фигуру. А она все долдонила, что ей одиноко. Разве не знала, как я живу, прежде чем выходить за меня замуж?

Знала, но с другой стороны, подумал я. Со стороны офиса, где его жизнь была куда более насыщенной, где у нее было занятие, чтобы заполнить жизнь.

– Короче, завели мы ребенка. – Он опять сокрушенно махнул рукой. А теперь... вот...

В этот момент приехала мать Миранды, а вскоре после этого я посадил Алисию в машину и спокойно поговорил в саду с Тони.

– Завтра, в четверг с утра, – сказал я. – Виттеринг местечко пляжное. Как думаешь, хорошо будет, если на берегу и сегодня, и завтра будут одни и те же люди?

– А тот супер в Чичестере согласится на это? – спросил Тони.

– Да, уверен.

– Я не собираюсь целый день просиживать задницу на этой гребаной гальке.

– Утром отлив, – сказал я. – Как насчет того, чтобы отвезти все это Иглеру на поезде, а я присоединюсь к тебе, как только позвоню в Сити?

Он кивнул.

– Встречаемся в отеле в Брикуотере?

– Да. Скажи им там, на регистрации, что мы займем комнату Миранды.

Она там записана до субботы. Скажи, что малыш заболел и она отвезла его домой, а мы ее братья и приехали забрать ее машину и вещи... и оплатить ее счет.

– Не знаю, будет ли толк от нашего долгого сидения в Брикуотере.

Я ухмыльнулся в темноте.

– Ну, хоть перемена обстановки – это тебе не на коммутаторе сидеть.

– Я всегда знал, что ты хамло.

Он бесшумно пошел к своей припаркованной в отдалении машине и исчез в сумерках. Я сел в машину рядом с Алисией и повернул в сторону Ламборна.

Я спросил ее, не проголодалась ли она и не остановиться ли где-нибудь пообедать, но она покачала головой.

– Мы с Мирандой ели кукурузные хлопья и тосты, пока у нас глаза на лоб не полезли. Ты оказался прав, она была уже спокойнее, когда мы уезжали.

Но... когда я думаю об этом малыше... один, без мамы... это невыносимо.

***

Следующее утро я провел на Флит-стрит, умоляя редакторов бизнес-страниц в различных газетах соблюдать секретность и заручаясь их содействием.

Затем я снова поехал в Вест-Виттеринг. Из последних тридцати часов я по крайней мере двенадцать давил на педали.

Приехав в Брикуотер в джинсах и спортивной рубашке, я выяснил, что Тони уже зарегистрировался в гостинице и оставил мне записку, что он на берегу. Я пошел туда и наткнулся на него – он сидел на ярком полотенце, в плавках, демонстрируя впечатляющую мускулатуру, которую старательно поддерживала форма. Я бросил рядом с ним собственное полотенце и стал наблюдать за тем, как, подобно прибою, колышется жизнь на берегу.

– У твоего Иглера возникла та же самая идея, – сказал Тони. – Половина отдыхающих на этом лоскутике песка – хреновы фараоны в штатском, которые следят за другой половиной. Они тут с самого завтрака.

Оказалось, Тони очень хорошо поладил с Иглером. Тони считал; что у него "охренительно конструктивные идеи", что в устах Тони было высшей оценкой.

– Иглер уже вычислил какое устройство использовалось для поджога лодки. Она, кстати, краденая, вот удивительно-то!

Какие-то ребятишки строили новый замок на том месте, где прибой смыл замок Доминика.

– Послание похитителей Миранде передала девочка лет восьми, – сказал я. – Как думаешь, она еще здесь?

Не ответив сразу, Тони встал и вприпрыжку побежал к песку, где вскоре присоединился к двум веселым отдыхающим, игравшим в футбол.

– Они поищут ее, – сказал он, вернувшись. – Они нашли уже многих, кто видел лодку. Некоторые видели тех, кто ее оставил. У того, в зеленых шортах, в кармане фоторобот Джузеппе. Но пока никаких результатов.

Двое парнишек, что помогали мне вытащить лодку, узнали меня и поздоровались, проходя мимо.

– Привет, – ответил я. – Вижу, остатки лодки унесли.

Один из них кивнул.' – Мы вернулись сюда после ужина и увидели, как два человека, вроде бы рыбаки, лебедкой поднимали ее в кузов пикапа. Они не знали, чья она.

Сказали, что их послала береговая охрана отвезти ее в участок в Итченоре.

– Вы тут живете? – спросил я.

Они замотали головами.

– Мы тут снимаем дом на август. – Один из них показал на восток, вдоль по берегу. – Каждый год приезжаем. Маме и папе тут нравится.

– Вы братья? – спросил я.

– Вообще-то двойняшки. Но не близнецы, как видите.

Они набрали камешков и стали швырять ими в пустую банку от кока-колы, потом ушли.

– Наводит на мысли, да? – спросил Тони.

– Да.

– Иглер хотел встретиться с нами около пяти, – сказал он. – В кафе "Серебряный парус". Оно находится в том местечке, о котором говорили ребята. В Итченоре. Звучит как какая-то гребаная заразная болезнь.

Футболист в зеленых шортах в этот момент разговаривал с маленькой девочкой, чья мамаша тут же всполошилась и увела свое чадо прочь.

– Ты не думай, – сказал Тони. – Этот решительный лакомый кусочек в розовом бикини – полицейская. Как думаешь, о чем зеленые шорты перемолвятся с ней за эти два мгновения?

– Понятия не имею.

Мы отследили весь разговор зеленых шорт с розовым бикини.

– Хорошая работа, -.сказал он. – Очень естественно.

Девушка в розовом бикини перестала выискивать ракушки и стала высматривать еще и маленьких девочек, а я снял рубашку и стал понемногу поджариваться на солнце.

На берегу ничего особенно драматического не происходило. Горячий полдень перетек в файф-о-клок. Футболисты пошли к волноломам, а розовое бикини отправилось поплавать. Мы с Тони встали, потянулись, встряхнули и сложили полотенца, и как добрые отдыхающие отправились к моей машине и поехали в Итченор.

Иглер, неприметный в своей рубашке без ворота, в мешковатых серых фланелевых брюках и неряшливых теннисных туфлях, попивал чай в "Серебряном парусе" и что-то писал на почтовой открытки.

– Можно присесть рядом с вами? – вежливо осведомился я.

– Садись, парень, садись.

Это было обыкновенное кафе – на столах бутылочки с соусами, по стенам фрески с изображением плывущих кораблей, пол выложен коричневой плиткой, пластиковые складные стулья голубого цвета. У кассы объявление: "Лучшие чипсы на побережье". Теплый запах масла в воздухе словно бы подтверждал их популярность.

– Мой человек нашел вашу девочку, – сказал Иглер, приклеивая марку на открытку. – Шарон Уэллор, семь лет, живет в гостинице с субботы. Она не может описать человека, который передал ей записку. Она говорит, что он дал ей за это несколько фруктовых пастилок, и боится, что мама узнает. Мама запрещает ей брать конфетки у незнакомых людей.

– А она знает, старый он был или молодой?

– Для семилеток любой старше двадцати уже старик, – ответил Иглер.

– Она, однако, сказала моему сотруднику, где она живет, так что мы, может быть, еще ее порасспрашиваем. – Он посмотрел на нас. – У вас еще какие-нибудь идеи появились, да?

– Да, – сказал Тони. – Похитители часто увозят свои жертвы недалеко от места похищения. Так риску меньше.

– В курортных местечках, куда выезжают по выходным, – скромно сказал я, – половина домов сдается.

Иглер повертел в пальцах чайную ложечку.

– Таких домов тысячи, – холодно заметил он.

– Но один из них мог быть снят где-то на прошлой неделе.

Мы ждали. Через некоторое время он кивнул.

– Придется походить. Спросим в агентствах путешествий, у агентов по недвижимости, справимся в местной газете. – Он помолчал, затем добавил без энтузиазма:

– Мальчика могли увезти на лодке.

Мы с Тони быстренько намотали это на ус.

– Там была моторка, – сказал Иглер. – Одна из этих тарахтелок, которые сдают напрокат с почасовой оплатой. Моим констеблям рассказали, что, когда загорелась та лодка, поблизости на мелководье болталась другая, и в ней никого не было. Но какой-то человек в плавках стоял по колено в воде рядом с ней и держал ее за нос. Затем, как рассказали наши информаторы, тот ялик вспыхнул, очень быстро, со свистом, и все, естественно, побежали к нему. Наши информаторы говорят, что после этого моторка уплыла, что они сочли совершенно нормальным, поскольку ей, вероятно, было пора. – Он помолчал и спокойно посмотрел на нас, хотя на его лице явно читалась довольная улыбка.

– Кто ваши информаторы? – спросил я.

Улыбка переросла чуть ли не в открытую.

– Десятилетний строитель каналов и его бабушка.

– Очень надежные свидетели, ничего не скажешь, – сказал я.

– Синяя морская шлюпка с белой цифрой семнадцать на носу и корме.

– А тот человек?

– Человек как человек. Им была интереснее лодка. – Он снова замолчал. – Тут в Итченоре есть док, где можно взять напрокат лодку. Беда в том, что лодок только десять. Так что лодки с номером семнадцать тут никогда не было.

– Кто знает? – спросил Тони.

– Надо искать дом с ангаром для лодки, – пробормотал я.

– А если кто-нибудь наткнется на ребенка, это ему не повредит? мягко спросил Иглер.

– Если они заметят кого-нибудь, они вмиг испарятся, – сказал я, и для мальчика это будет опасно.

При нашем предостережении глаза Иглера слегка сузились.

– Мы пройдемся по агентствам, – сказал он. – Если что-нибудь похожее раскопаем в бумагах, то мы не станем его окружать прежде, чем скажем вам.

Мы оба покачали головами.

– Лучше по возможности избегать налетов и осад, – сказал я.

– Если вы найдете что-нибудь похожее в бумагах, – сказал Иглеру Тони, – то дайте мне с этим разобраться. У меня есть опыт в таких делах. И я скажу вам, там ли ребенок. Если да, то я достану его оттуда.