Глава 7

Я пошел через лес, заброшенной и заросшей старой дорогой, которая полого поднималась в гору: предусмотрительный сэр Джордж Ньюнес пробил динамитом выемку в скале, чтобы избавить своих лошадей от необходимости волочить карету вверх по крутому склону.

В тот январский вторник я брел по лесной дороге в полном одиночестве. В новую клинику, построенную вместо старого поместья, машины ездили по новой, современной дороге по ту сторону холма – да и машин-то было немного. А сюда не доносилось даже отдаленного шума моторов.

В лесу не слышалось птичьего щебета; царила тишина. Над головой смыкались густые еловые лапы, и даже среди бела дня было сумрачно. Ковер еловых иголок гасил звук шагов. Кое-где еще торчали обломки серых валунов. От этой столетней тропы по спине ползли мурашки. В стороне показались остатки теннисного корта, где когда-то – давным-давно, в каком-то ином мире – смеялись и играли люди. Жутковатое место. Да, пожалуй. Но никаких привидений я там не заметил.

К клинике я вышел сверху, как и говорил любезный джентльмен из ратуши. Отсюда было хорошо видно, что большая часть крыши забрана широкими металлическими застекленными рамами, которые могли открываться и подниматься, как рамы в парнике. Я, разумеется, не мог не обратить внимания на стекла. Стекла были зеркальные, затемненные, чтобы ограничить поступление ультрафиолетовых лучей. Мне пришли на ум старые туберкулезные санатории, где чахоточные больные неромантично выкашливали свои легкие в тщетной надежде, что солнце и чистый воздух исцелят их.

«Холлердейский дом» состоял из большого центрального корпуса с двумя длинными флигелями по бокам. Я обошел здание кругом, нашел внушительный парадный подъезд. Тропа, ведущая сюда, была действительно не от мира сего, но сама клиника явно принадлежала двадцать первому веку, и никаким призракам здесь места не было.

Центральный вестибюль был похож на гостиничный. Дальше вестибюля я заглянуть не успел, потому что внимание мое привлекли двое людей в белых халатах, склонившиеся над столиком регистратора, мужчина и женщина. У мужчины была борода под цвет халата, и носки на нем были действительно оранжевые.

Они мельком взглянули в мою сторону, потом выпрямились и воззрились на мои синяки и ссадины с профессиональным интересом. Я-то про свои травмы и не вспоминал до тех пор, пока они на меня не уставились.

– Доктор Форс? – нерешительно спросил я, и белобородый откликнулся:

– Да?

Его пятьдесят шесть лет были ему к лицу. Аккуратная прическа и стильная бородка делали его похожим на киноактера. Я подумал, что пациенты, наверно, ему доверяют. Я и сам был бы рад попасть в руки такого доктора. Держался он с неколебимым достоинством. Я понял, что вытянуть из него нужные сведения будет сложнее, чем я предполагал.

И почти сразу же я обнаружил, что сложно будет не столько вытянуть из него сведения, сколько разобраться в потемках его души. На протяжении всего разговора Форс то держался искренне и доброжелательно, то вдруг делался скрытным и раздражительным. Он был умен и ловок, и хотя по большей части он мне нравился, временами я испытывал резкие приливы антипатии. Мне казалось, что обаяние Адама Форса, довольно мощное, то накатывает, то отливает, как море.

– Сэр, – сказал я, отдавая должное почтение его старшинству, – я здесь из-за Мартина Стакли.

Адам Форс сделал приличествующее случаю скорбное лицо и сообщил, что Мартин Стакли скончался. Однако при этом он не сумел скрыть изумления и шока: он явно не ожидал услышать это имя на Холлердейском холме в Линтоне. Я сказал, что мне известно о смерти Мартина Стакли.

– Вы журналист? – подозрительно спросил Форс.

– Нет, стеклодув, – ответил я. И добавил: – Джерард Логан.

Доктор остолбенел. Сглотнул. Переварил потрясение. И наконец любезно спросил:

– И что вам угодно?

Я ответил, таким же ровным тоном:

– Мне хотелось бы, чтобы вы вернули видеокассету, которую вы взяли в торговом зале «Стекла Логана» в канун Нового года.

– Вот как?

Доктор улыбнулся. Он уже был готов к этому вопросу. Сдаваться он не собирался и успел восстановить душевное равновесие.

– Я не понимаю, о чем идет речь.

Доктор Форс неторопливо смерил меня взглядом, оценил мой подчеркнуто консервативный костюм и галстук. Я понял – не менее отчетливо, чем если бы он сказал об этом вслух, – что доктор прикидывает, хватит ли у меня веса и пороху, чтобы доставить ему серьезные неприятности. Очевидно, ответ, который он дал себе, был честным, хотя и неприятным. Потому что доктор Форс не приказал мне убираться, а предложил обсудить ситуацию на свежем воздухе.

Под «свежим воздухом» подразумевалась та самая тропа, по которой я только что пришел. Доктор время от времени косился на меня, ожидая, что у меня вот-вот сдадут нервы. Я только улыбнулся и заметил, что по дороге сюда никаких привидений не встречал.

Я поинтересовался, заметил ли он небольшие повреждения у меня на лице, и сообщил, что это дело рук Розы Пэйн, которая отчего-то вбила себе в голову, что его кассета находится у меня или, по крайней мере, мне известно то, что на ней записано.

– Она убеждена, что, если она будет достаточно груба, я либо отдам кассету, либо сообщу сведения. А между тем ни кассеты, ни сведений я не имею. – Я помолчал. Потом спросил: – Что вы посоветуете?

– Дайте ей что-нибудь, – не задумываясь, посоветовал Форс. – Кассеты все одинаковые.

– Но она думает, что ваша кассета стоит миллиона.

Адам Форс умолк.

– Это правда? – спросил я.

– Не знаю, – вполголоса ответил Форс. И похоже было, что он и впрямь этого не знает.

– Мартин Стакли, – мягко заметил я, – выписал вам чек со множеством нулей.

– Он обещал никогда никому не говорить!.. – резко начал Форс, явно выбитый из колеи.

– Он и не говорил.

– Но…

– Он погиб, – сказал я. – А корешки от чеков остались.

Я буквально видел, как он лихорадочно соображает, что еще мог оставить Мартин. Ничего, ему полезно. В конце концов Форс спросил с неподдельно-озабоченным видом:

– Как вы меня нашли?

– А вы думали, я вас не найду?

Он качнул головой и чуть заметно улыбнулся.

– Я не думал, что вы станете искать. Любой нормальный человек предоставил бы поиски полиции.

«Какой милый, приятный человек, – подумал я. – Если только забыть об эпилептическом припадке Ллойда Бакстера и о пропавшем мешке с деньгами».

– Роза Пэйн, – отчетливо произнес я и заметил, что на этот раз ее имя затронуло в докторе Форсе некую чувствительную струнку, – Роза, – повторил я, – убеждена, что я знаю, где ваша видеокассета, и, как я уже говорил, она убеждена, что мне известны содержавшиеся на ней сведения. Так что либо вы найдете способ заставить ее отцепиться от меня – причем почти что в буквальном смысле слова, – либо я могу счесть ее внимание чересчур навязчивым и рассказать ей то, что она так стремится узнать.

Доктор Форс спросил – так, словно не понял, что я имею в виду:

– Вы говорите так, будто я знаком с этой личностью, Розой. Не хотите ли вы сказать, что я некоторым образом повинен в ваших… э-э… увечьях?

– Верно и то, и другое, – жизнерадостно ответил я.

– Но это же чепуха какая-то!

Его лицо сделалось задумчивым, словно он прикидывал, как выйти из неловкой ситуации, не потеряв своего «именного» форса.

Я был уже готов сообщить ему, почему я уверен, что смогу ответить на волнующие меня вопросы, но тут передо мной, словно наяву, появились Уортингтон с Томом Пиджином, настоятельно рекомендуя мне не тыкать палкой в осиное гнездо. Тишина елового леса зазвенела предостерегающими возгласами. Я взглянул на задумчивое лицо благодушного доктора – и изобразил на лице сожаление.

Я покачал головой, согласился, что, конечно, сказал сущую ерунду.

– И тем не менее, – добавил я, мысленно испросив разрешения у своих отсутствующих телохранителей, – кассету из моего магазина забрали все-таки именно вы. Не могли бы вы, по крайней мере, сообщить, где она теперь?

Видя, что я сменил тон, доктор Форс заметно расслабился. Уортингтон с Томом Пиджином тоже успокоились. Доктор Форс тоже, видимо, посоветовался со своими собственными внутренними телохранителями и ответил на вопрос скорее отрицательно, нежели утвердительно:

– Предположим даже, что вы правы и кассета у меня. Поскольку Мартин больше не может хранить эту информацию, нужда в кассете отпадает. Так что вполне возможно, что я записал на нее какие-нибудь спортивные состязания. И теперь на ней нет ничего, кроме скачек.

Он писал Мартину, что сведения, содержащиеся на кассете, – настоящий динамит. Если он затер этот динамит, спустив миллионы коту под хвост – или под магнитофонную головку, – это может означать только одно: у него есть чем заменить эту кассету.

Никто не станет вот так, с бухты-барахты, стирать кассету, стоящую целого состояния, если у него нет возможности ее восстановить. По крайней мере, нарочно…

И я спросил:

– Вы сделали это нарочно или по ошибке?

Доктор Форс усмехнулся себе в бороду.

И сказал:

– Я не делаю ошибок.

Меня пробрала легкая дрожь. Не от холода, царившего в еловом лесу, а от неприятной встречи с хорошо знакомым, вполне себе человеческим заблуждением: славный доктор считал себя богом.

Доктор остановился у упавшего елового ствола, оперся на него ногой и сказал, что отсюда он пойдет обратно – ему еще надо осмотреть нескольких пациентов.

– С моей точки зрения, наш разговор окончен, – сказал он тоном, не допускающим возражений. – Полагаю, дорогу к воротам вы найдете сами.

– Осталась еще пара вопросов, – возразил я. Мой голос казался совершенно бесцветным – ели гасили звук.

Доктор Форс снял ногу со ствола и пошел обратно. Я направился следом, к его нескрываемому возмущению.

– Я все сказал, мистер Логан! – с нажимом произнес он.

– Хм… – Я поколебался, прежде чем задать вопрос, но Уортингтон и Том Пиджин не вмешивались, и даже собаки молчали. – Как вы познакомились с Мартином Стакли?

– Это не ваше дело, – спокойно ответил Форс.

– Вы знали друг друга, но не были друзьями.

– Вы что, не слышали? – запротестовал он. – Это вас не касается!

И несколько ускорил шаг, словно бы желая спастись бегством.

– Мартин передал вам крупную сумму денег в обмен на сведения, которые вы приравняли к динамиту.

– Вы ошибаетесь.

Он снова прибавил шагу, но мне не стоило ни малейшего труда идти с ним нога в ногу.

– Вы абсолютно ничего не понимаете, – продолжал он. – Я хочу, чтобы вы ушли.

Я ответил, что, увы, не собираюсь уходить в ближайшие несколько минут, поскольку разговариваю с человеком, который может дать ответ на множество вопросов.

– Знаете ли вы, – спросил я, – что Ллойд Бакстер, человек, которого вы бросили в разгар эпилептического припадка у меня в магазине, – владелец Таллахасси, лошади, которая убила Мартина Стакли?

Форс прибавил шагу еще, несмотря на то что поднимался вверх по склону. Мне тоже пришлось ускорить шаги.

– А знаете ли вы, – небрежно спросил я, – что, несмотря на припадок, Ллойд Бакстер запомнил вас и описал вплоть до носков?

– Прекратите!

– И, разумеется, вам известно, как жестоки могут быть Норман Оспри и Роза Пэйн…

– Нет! – воскликнул он и закашлялся.

– Что касается моих денег, которые вы сперли вместе с кассетой…

Адам Форс внезапно остановился, и в тишине я услышал, как хрипло он дышит.

Я встревожился и, вместо того чтобы продолжать напирать, спросил, как он себя чувствует.

– Отвратительно. И все по вашей милости. Хрипя и отдуваясь, Форс достал из кармана халата ингалятор, из тех, какими пользуются астматики, и пару раз пшикнул себе в рот, не сводя с меня неприязненного взгляда.

Мне хотелось извиниться. Но по милости этого обаятельного доктора меня дважды избили: сперва в Бродвее, потом на заднем дворе в Тонтоне. И хорошо еще, если этим все и ограничится. Так что я предоставил ему с пыхтением завершить свой путь вверх по склону. Я проводил его до клиники, чтобы удостовериться, что он не свалится где-нибудь по дороге. Войдя в приемную, я усадил его в мягкое кресло и отправился разыскивать кого-нибудь, чьим заботам можно поручить больного.

Я слышал, как оставшийся позади доктор сипло требовал, чтобы я вернулся, но к тому времени я успел пройти половину левого крыла здания и не нашел ни единой живой души: ни нянечек, ни докторов, ни пациентов, ни уборщиц, ни аранжировщицы цветов, ни медсестры с пачкой карточек… Не то чтобы палаты в этом крыле стояли пустыми. Там были кровати, столики на колесиках, кресла и ванные комнаты, но людей там не было. В каждой палате имелась застекленная дверь, выходящая на просторную, чисто выметенную веранду, вымощенную каменной плиткой. В некоторых комнатах стеклянные рамы в потолке были распахнуты настежь.

Я ненадолго задержался в комнате, на двери которой было написано «Аптека». Здесь тоже была откинута верхняя рама. За запертой решетчатой дверью виднелся коридор. Шкафчики с ящичками, на которых написаны названия лекарств, – и снова ни души.

«Ну должен же быть здесь хоть кто-нибудь!» – подумал я. И впрямь, в конце крыла, за единственной закрытой дверью, обнаружилась настоящая толпа.

Человек двадцать пожилых людей в белых махровых халатах мирно сдавали всевозможные анализы. Над столиками, где брали анализы, висели надписи крупными яркими буквами, как в детском саду: «Здесь меряют кровяное давление» или «Как сегодня ваш холестерин?» Довольно ветхая старушка трусила по «беговой дорожке». В углу находилась кабинка, на стенке которой красовалась надпись: «Рентген. Пожалуйста, не входите без вызова!»

Результаты анализов аккуратно вписывались в бланки, а затем вводились в компьютеры, стоявшие на столе посреди комнаты. Царила атмосфера всеобщего оптимизма.

Когда я вошел, ко мне, поскрипывая резиновыми подошвами на полированном полу, подошла нянечка, которая только что задернула занавески на кабинке с лаконичной надписью «Урология». Она с улыбкой сказала мне, что я припозднился. Я объяснил, что добрый доктор Форс вот-вот отдаст богу душу. Она только ахнула.

– У него часто бывают приступы после того, как его кто-то посещает, – призналась заботливая нянечка по дороге в приемную. – Наверно, когда вы уйдете, ему надо будет прилечь и вздремнуть.

Однако добрый доктор Форс думал иначе. Негодующе булькая, точно забытый на плите чайник, он подошел ко мне и решительно указал на дверь со скромной надписью «Это здесь», а пониже «И выход тоже». Я с самым невинным видом объяснил, что хотел только помочь ему справиться с приступом астмы. Доктор гневно прохрипел, что он в моей помощи не нуждается. Он надвигался на меня со шприцем на металлическом подносике. Когда он подошел почти вплотную, я увидел, что шприц полон жидкости. Доктор Форс схватил шприц и угрожающе ткнул им в мою сторону – и в сторону выхода. На этот раз я действительно счел за лучшее распрощаться и уйти.

За дверью из приемной оказались роскошные раздевалки, просторный вестибюль – и выход во двор.

К моему удивлению, во дворе меня ждал «Ровер» и мой шофер Джим нервно расхаживал взад-вперед рядом с машиной. Он распахнул передо мной дверцу машины, объяснив, что беспокойство за меня пересилило его страхи. Я от души поблагодарил Джима.

Доктор Форс проводил меня до самого выхода, подождал, пока я сяду в машину, и ушел в дом, только когда я весело, как ни в чем не бывало, помахал ему на прощание. Он мне, кстати, не ответил.

– Это вы с этим мужиком приезжали повидаться? – спросил Джим.

– Ага.

– Что-то он не очень любезен, а?

Я никак не мог понять, что мне не нравится в этом месте. Но тут в ворота вкатил большой автобус, мягко затормозивший перед входом. По сиреневым бокам тянулась черно-белая надпись «Эйвон, „Райские путешествия“, а пониже мелкими буковками был указан адрес в Бристоле.

Джим резво гнал машину вниз с холма, пока мы не очутились в центре городка – абсолютно безопасном месте, на взгляд Джима. Оказавшись вдали от ночных призраков, он охотно согласился покататься по Линтону, посмотреть город.

Честно говоря, я был попросту недоволен собой – по многим причинам, и мне хотелось подумать, прежде чем мы поедем обратно домой. Мне ужасно не хватало собственной машины и свободы, которую она дает, но тут уж ничего не поделаешь. На самом-то деле я неоднократно превышал скорость – и мне все сходило с рук, а вот в тот раз, когда мы ехали к умирающему садовнику, – не повезло. Однако, если мое будущее действительно связано с констеблем Кэтрин Додд, придется впредь следить за собой и не нарушать.

Ну, а пока что я уговорил Джима остановиться в переулке. Развернув план города, которым я обзавелся в ратуше, я выяснил, как пройти на Северную Тропу – дорожку, идущую над морем вдоль откоса, поросшего травой. Сейчас, в январе, там было холодно, ветрено и более или менее безлюдно.

Вдоль дорожки были через равные промежутки расставлены скамейки. Я присел на одну из них и некоторое время мерз, размышляя об Адаме Форсе, дальтонике, астматике, неуловимом и изменчивом докторе, посещающем маленькую частную клинику лишь затем, чтобы творить добро. Скромный врач с небольшой частной практикой, но при этом с кучей научных званий и репутацией блестящего исследователя. Человек, впустую растрачивающий свои таланты. Человек, который, невзирая на весьма холодную погоду, предпочел принимать посетителя на свежем воздухе – и догулялся до астматического приступа.

Я встал и не спеша побрел по дорожке, любуясь открывающимися пейзажами и жалея, что сейчас не лето. Мысли путались. Я думал о самых разных, никак не связанных между собой вещах: о совпадениях, о выносливости, о кассетах, которые стоят миллионов и могут спасти мир… Думал я и об ожерелье, которое изготовил из стекла и золота. Это ожерелье не просто выглядело старинным – его было не отличить от оригинала трехсполовинойтысячелетней давности. Да, ожерелье стоит миллиона, но столько стоит лишь подлинник, ожерелье, которое хранится в музее. А копия, которую я изготовил один раз и мог бы изготовить снова, стоит не больше, чем восемнадцатикаратное золото, цветное стекло – ну и, наверно, плюс еще столько же сверху, за знания и умения, позволившие мне его изготовить.

Как и любой художник, я лишь себе мог признаться, какого уровня я достиг в мастерстве. Благодаря вколоченному дядей Роном запрету на бахвальство я не афишировал своих достижений.

То, что все жокеи на всех ипподромах знали о существовании кассеты, на которой заснят процесс изготовления ожерелья, меня не тревожило. Я же сам ее заснял. Я шаг за шагом описывал и показывал, что нужно делать, как учил меня дядя Рон, когда я был еще подростком. Само золотое ожерелье хранилось в банке. Там же, как правило, хранилась и кассета. Пожалуй, стоит проверить, там ли она теперь. Я одалживал кассету Мартину. Меня не волновало, если он показал ее кому-то еще, но было бы лучше, если бы он успел вернуть ее на место. Мне не хотелось, чтобы она пропала вместе со всеми остальными кассетами, которые хранились в его «логове».

Я довольно резвым шагом вернулся к началу тропы и обнаружил, что Джим расхаживает взад-вперед, дыша на озябшие пальцы. Я подумал, что вряд ли он захочет на следующий день отправиться со мной в новое путешествие, но, к моему изумлению, Джим согласился.

– Том Пиджин на меня всех своих собак спустит, если я откажусь, – объяснил он. – Он сейчас звонил в машину, узнать, как вы тут.

Я с трудом сдержал смех. Пожалуй, эта навязчивая забота для меня сейчас совсем не лишняя…

Джим извинился за то, что не умеет драться так же хорошо, как Уортингтон и Том.

– Я могу разве что головой об стенку кого-нибудь приложить.

Я улыбнулся и сказал, что это тоже сгодится.

– Я ж про вас ничего не знал, когда согласился вас везти, – признался Джим. – Я думал, вы просто какой-нибудь бестолковый лох. А тут Том мне про вас кой-чего порассказал по телефону. Ну, а если Том говорит, что он готов за вас драться, то можете рассчитывать и на меня тоже.

– Ну что ж, спасибо, – растерянно сказал я.

– Так куда нам завтра ехать?

– Как насчет Бристоля? В частности, тамошних больниц?

Джим широко улыбнулся. Его лицо в мгновение ока преобразилось из кислого в оживленное. Бристоль-то он знает! Там есть больница на Хорнфилд-роуд и еще одна, у реки, на Коммершиал-роуд. Так что это не проблема. Он в этом городе целый год на «Скорой» работал.

Джим сообщил, что хотя насчет драки он и не силен, но зато на машине его никому не догнать. Мы пожали друг другу руки – и я обзавелся третьим телохранителем, умеющим водить машину не хуже профессионального автогонщика.

Джим довез меня до дома и – видимо, по настоянию Тома Пиджина – вошел со мной в дом и проверил все десять комнат на предмет незваных гостей.

– И на что вам такой здоровый дом? – заметил он, завершая осмотр оконных шпингалетов. – Разве что кучей детей обзаведетесь…

Тут подкатила Кэтрин на своем мотоцикле. Шофер, увидя ее, расхохотался, и мне пришлось объяснять насчет кучи детей. Констебль Додд, похоже, ничего против не имела…

Развеселившийся Джим уехал. Кэтрин выслушала результаты моих последних похождений и, в свою очередь, призналась, что по горло сыта своими одноклассниками.

– В следующий раз плюнь на них и приезжай домой, – посоветовал я.

Домой… Это прозвучало так естественно, а ведь я совсем не собирался этого говорить. Я просто собирался предложить ей свой дом в качестве убежища… Я объяснился. Она кивнула. И только позднее, лежа в постели в обнимку с ней, я вспомнил о Зигмунде Фрейде и о том, что случайных оговорок не бывает.

В Бристоле моросил дождь. Мой шофер – «просто Джим», невысокий и коренастый, был оскорблен в лучших чувствах, когда я сообщил, что не люблю орущего радио и предпочитаю тишину.

Он резонно спросил, куда, собственно, нам надо. Я ответил, что для начала нам надо добыть телефонный справочник. «Райские путешествия» я нашел в справочнике без труда. Они сулили поездки по всему Корнуоллу, Девонширу и Сомерсетширу и экскурсии по Лондону.

Джим, с его опытом шофера «Скорой», был куда полезнее любого путеводителя. Он безошибочно отыскал гнездовье сиреневых автобусов и указал на него жестом фокусника, достающего кролика из волшебного цилиндра.

Когда дамы из «Райских путешествий» наконец поняли, чего я от них хочу, они сказали, что с удовольствием мне помогли бы, но боятся наговорить лишнего, нарушив тем самым правила компании. Вы ведь понимаете?

Да, я их прекрасно понимал.

И тогда дамы отворили шлюзы и рассказали мне все как на духу.

По вторникам члены Бристольской ассоциации клубов здоровья отправляются на автобусную экскурсию в Линтон, в «Холлердейский дом», чтобы пройти медицинское обследование и получить консультации относительно здорового образа жизни. Доктор Форс заведует этой клиникой, поскольку живет в Линтоне. Клубы здоровья и «Райские путешествия» оплачивают ему этот рабочий день. Посовещавшись между собой, дамы признались также, что, по слухам, доктора Форса попросили («ну, уволили, вы понимаете?!») из исследовательской лаборатории, в которой он работал до этого.

Из какой лаборатории? Этого они не знали. Все сотрудницы дружно покачали головами. Только одна сказала, что она вроде бы слышала, что доктор Форс занимался легочными заболеваниями.

Я позаимствовал у дам из «Райских путешествий» еще один телефонный справочник, со списком всех медицинских учреждений, и принялся обзванивать все учреждения, имеющие хотя бы отдаленное отношение к легочным заболеваниям, спрашивая, не работал ли у них доктор Форс. Доктор Форс? Не знаем такого… не знаем… не знаем… Перебрав все клиники, я остался сидеть у окна, глядя на отдаленный блеск Эйвона, разлившегося от морского прилива, и соображать, что делать дальше.

Легочные заболевания…

Корешки от чеков… Куча нулей… Беллоус. Бомбошка этого названия никогда не слышала. Я тоже.

В Бристольском телефонном справочнике никакого «Беллоуса» не значилось. В справочной о нем тоже не слышали.

Однако Мартин написал на чеке «БЕЛЛОУС». Именно так, отчетливыми заглавными буквами.

БЕЛЛОУС… Bellows… МехиСсылка5 … Конечно, легкие можно назвать «мехами»…

Мысли путались. В окно стучался дождь. Дамы начали неловко ерзать, давая понять, что я засиделся.

БЕЛЛОУС…

Ну, в конце концов, а почему бы и не попробовать?

Я спросил, нельзя ли еще разок воспользоваться их телефоном. Дамы разрешили – уже не столь любезно, как раньше. И я набрал цифрами слово «Беллоус». Получился номер 235-56-97. Терять мне все равно было нечего.

Трубку долго не брали. Я уже готов был махнуть рукой, но после десятого звонка резкий женский голос поспешно произнес:

– Да? Кто говорит?

– Нельзя ли попросить доктора Форса? – спросил я.

Последовала долгая, очень долгая пауза. Я уже готов был бросить трубку, но тут другой голос, низкий, мужской, спросил, я ли хотел поговорить с доктором Форсом.

– Да, – ответил я. – Это он у телефона?

– Простите, нет. Доктор Форс уволился полтора месяца назад. А кто его спрашивает?

Я задумался, стоит ли отвечать. Я начинал привыкать к осмотрительности. Я пообещал, что сейчас перезвоню, и повесил трубку. Дамы из «Райских путешествий» забросали меня вопросами, но я только рассыпался в благодарностях и смылся, захватив с собой Джима.

– Куда теперь? – спросил Джим.

– В паб, обедать.

Джим просиял, как солнце на заре.

– Ну, такого клиента, как вы, я готов возить с утра до вечера!

Из питья он ограничился полупинтой пива пополам с лимонадом, как и полагается примерному водителю.

В пабе, как водится, был таксофон. Перед уходом я снова набрал номер «Беллоус». Мужской голос ответил немедленно.

– Я перезвонил в «Райские путешествия», – сообщил он.

– Я так и думал, что вы туда перезвоните, – улыбнулся я. – Сейчас у вас перед глазами, по-видимому, номер моего телефона-автомата. Чтобы сберечь время – почему бы нам не встретиться? Я подъеду – вы только скажите куда.

Я назвал Джиму место, куда нам предлагали подъехать. Джим кивнул.

– За полчаса довезу, – сказал он. И через двадцать две минуты он притормозил у самых ворот по-зимнему пустынного парка. Вопреки совместным наставлениям Уортингтона, Тома Пиджина и Джима не ходить в подозрительные места без кого-либо из них я вышел из машины, махнул Джиму, чтобы он проехал дальше (здесь стоянка была запрещена) и пошел в парк в одиночку.

Моросящий дождь мало-помалу перестал.

Мне было сказано «повернуть налево и идти до статуи». И действительно, под копытами вздыбленного бронзового коня ждал высокий, аккуратный, на вид вполне деловой и благоразумный мужчина, который спросил, не его ли я ищу.