"Игра по правилам" - читать интересную книгу автора (Френсис Дик)

Глава 3

Пока стекольщики обмеряли окно, я смотрел, как самый пожилой из служащих Гревила, вынимая из одной картонной коробки прозрачные пакетики с бусинами, вкладывал их в другие пакетики, а затем эти пакетики – в другую коричневую картонную коробку. Закончив эту процедуру, он положил сверху список содержимого, закрыл коробку и заклеил ее вокруг широкой плотной лентой.

– Откуда эти бусины? – спросил я.

– С Тайваня, – коротко ответил он, прилаживая на коробку большую этикетку с указанием адреса.

– Нет... Я хотел сказать, где они у вас здесь лежат?

Седой в коричневом комбинезоне недоуменно и с каким-то сожалением взглянул на меня.

– На складе, разумеется.

– Ну да, конечно.

– Это в конце коридора.

Я вернулся в кабинет Гревила и в целях укрепления добрых отношений спросил Аннет, не покажет ли она мне склад. Ее унылое лицо просветлело от удовольствия, и она провела меня в дальний конец коридора.

– Вот, – с нескрываемой гордостью сказала она, входя через дверь в маленький предбанник. – Здесь четыре комнаты. – Она указала на открытые двери. – В одной – неограненные минералы, овальные и круглые; в другой – бусины; в третьей – не правильной формы; в четвертой – органика.

– Что за органика? – спросил я.

Она пригласила меня в соответствующую комнату. Войдя туда, я оказался в помещении без окон, где с пола до уровня плеч поднимались этажи серых узких металлических ящиков. Их торцы были размером с обувную коробку. Над ручкой каждого ящика была приклеена этикетка с перечислением содержимого.

– Органика – это то, что растет, – терпеливо объяснила Аннет, и я решил, что мне следовало бы догадаться об этом самому. – Например, кораллы.

Она выдвинула ближайший ящик, который оказался довольно длинным, и показала мне, что в нем было: прозрачные пластиковые пакетики с многочисленными ярко-красными закорючками, нанизанными на ниточки.

– Итальянские, – пояснила она. – В Средиземном море лучшие кораллы.

Закрыв этот ящик, она двинулась дальше и открыла другой.

– Морские ушки – из раковин морских моллюсков.

Следующий.

– Слоновая кость. У нас еще немного есть, но сейчас мы не можем ее продавать. Далее.

– Перламутр. Его мы продаем в очень больших количествах.

– Розовые мидии.

– Речной жемчуг. И наконец:

– Искусственный жемчуг. Обработанные жемчужины хранятся в сейфе.

Это было невероятное многообразие форм и размеров. Аннет улыбнулась, глядя на мое ошеломленное лицо, и пригласила меня в соседнюю комнату.

Те же этажи металлических ящиков, поднимающиеся до плеча, однако на этот раз они возвышались не только по периметру помещения, но и в центре, оставляя лишь узкие проходы, как в магазине.

– Кабошоны для перстней и других украшений, – объяснила Аннет. – Они лежат в алфавитном порядке.

Начиная с аметистов, там были гранаты, жадеиты, лазуриты и десятки других, о которых мне лишь краем уха доводилось слышать.

– Полудрагоценные, – коротко пояснила Аннет. – Все настоящие. На стекло и пластик мистер Фрэнклин даже и не посмотрит. – Она осеклась. – Не посмотрел бы, – печально поправилась она после секундной паузы.

Здесь повсюду ощущалось его присутствие. Словно он вот-вот войдет в дверь и бодро скажет:

"Привет, Дерек. Ты откуда взялся?” И если даже я, видевший его мертвым, все еще не мог в это поверить, то насколько же труднее было в это поверить Аннет или Джун.

"Да и Лили тоже”, – думал я. Лили встретилась нам в третьей комнате. Она толкала перед собой коричневую картонную коробку на чем-то вроде тележки и, сверяясь со списком, складывала в нее пакетики с нитками бусинок. Волосы ее были расчесаны на прямой пробор и убраны назад. Со своим маленьким невыразительным ротиком и круглыми щечками Лили напоминала гувернантку из романа Шарлотты Бронте и была одета так, словно добровольно решила принести себя в жертву. “Тип женщин, которые, тихо и безмолвно страдая, любят своего господина, – подумал я. – Интересно, какие чувства она испытывала к Гревилу?"

Какие бы ни испытывала, она не давала им воли. Едва подняв глаза, она лишь взглянула на меня, когда Аннет пояснила, что Лили собирала родониты, яшму, авантюрины и тигровый глаз для отправки одной из крупнейших ювелирных фирм.

– Эти камни мы импортируем, – сказала Аннет. – Мы занимаемся оптовыми поставками. У нас около трех тысяч клиентов, а то и больше. Есть и крупные фирмы, и мелкие. Мы пользуемся большим авторитетом среди поставщиков полудрагоценных камней. Нас очень ценят. – Она перевела дыхание. – Нам доверяют.

Я знал, что Гревил много ездил по всему миру и покупал камни. Мы часто встречались то накануне его отъезда в Аризону или Гонконг, то после его возвращения из Израиля, но, кроме названий стран, он мне больше ничего не рассказывал. Я наконец понял, чем он занимался и что заменить его будет очень непросто.

Несколько подавленный, я вернулся в кабинет и позвонил его бухгалтеру и в банк.

Они были потрясены и горячо выразили готовность помочь. Менеджер банка сказал, что мне нужно будет утром к нему заехать, однако “Саксони Фрэнклин”, компания с ограниченной ответственностью, может спокойно продолжать функционировать. Я без проблем могу все взять в свои руки. Ему нужно было лишь подтверждение адвокатов моего брата, что завещание являлось именно таким, как я сказал.

– Большое спасибо, – ответил я, несколько удивленный, а он тепло заверил, что рад мне помочь. “Должно быть, – с улыбкой подумал я, – дела у Гревила шли гладко”.

В страховой компании тоже не оказалось никаких недоразумений из-за смерти моего брата: со страховкой компании с ограниченной ответственностью, похоже, все было в полном порядке – застрахована компания, а не мой брат. Я сказал, что собираюсь потребовать возмещения убытков за разбитое окно. Никаких проблем. Они пришлют соответствующую форму, и я ее заполню.

После этого я позвонил в Ипсуич, в похоронное бюро, в обязанности которого входило забрать тело Гревила из больницы, и договорился с ними насчет кремации. Они сказали, что в пятницу в два часа у них есть “окно”, – устраивает? “Да, – ответил я, – я приеду”. Тихим вежливым голосом они сообщили мне адрес крематория, чем сразу напомнили, что постоянно имеют дело с родственниками покойных. Гораздо веселее торговать живыми блестящими камешками или скакать на лошадях со скоростью тридцать миль в час, побеждая, проигрывая и рискуя сломать себе шею.

Я сделал еще один телефонный звонок – на этот раз своему хирургу-ортопеду, и, как всегда, наткнулся на его секретаршу. Она сообщила, что он в больнице, а не в своем офисе.

– Не могли бы вы попросить его оставить для меня где-нибудь рецепт? Я упал и подвернул лодыжку, а у меня кончается обезболивающее, – попросил я.

– Не кладите трубку, – прозвучало в ответ, и я стал ждать.

– Я разговаривала с ним, – услышал я вновь ее голос. – Он будет позже. Хорошо бы вам подъехать сюда в пять часов.

Я с благодарностью согласился и прикинул, что мне нужно выехать в районе половины третьего, чтобы не опоздать. Сказав об этом Аннет, я спросил, как они запирают офис.

– Мистер Фрэнклин обычно приходит первым и уходит последним. – Она осеклась, потупив взор. – Я хотела сказать...

– Понимаю, – успокоил я. – Ничего. Я тоже постоянно думаю о нем в настоящем времени. Продолжайте.

– Двойные двери вестибюля запираются изнутри. Далее – дверь, ведущая из вестибюля в офис, как вам уже известно, электронная; дверь склада – та, что в коридоре, – тоже; задняя дверь, через которую все мы входим и выходим, – тоже. Мистер Фрэнклин меняет.., менял.., номер по крайней мере раз в неделю. И дверь из вестибюля в демонстрационный зал, разумеется, тоже электронная, как и дверь из коридора в демонстрационный зал... – Она замолчала. – Я понимаю, кажется, все это трудно запомнить, но электронные замки на самом деле очень простые. Нужно знать всего три цифры. В прошлую пятницу это были пятерка, тройка и двойка. Система довольно простая. Мистер Фрэнклин поставил такие замки, чтобы избавиться от лишнего количества ключей. Правда, у нас с ним был ключ, которым в случае необходимости можно было вручную открыть эти электронные замки.

– Так вы вспомнили цифры? – спросил я.

– Да, конечно. Просто сегодня утром, когда все это случилось.., они вылетели у меня из головы.

– А сейф? – поинтересовался я. – В нем есть какая-нибудь электроника?

– Нет, но в этой тяжелой двери очень сложный замок, хотя снаружи он выглядит обыкновенным. Мистер Фрэнклин всегда сам запирает.., запирал.., сейф перед уходом. А когда он куда-то надолго уезжал, он оставлял ключ мне.

Меня немного удивила эта неловкая фраза, но я не стал к ней цепляться, вместо этого спросил ее о демонстрационном зале, где я еще не был, и она вновь гордо повела меня по коридору, при помощи магических цифр повернула блестящую медную ручку двери, и мы оказались в помещении, весьма похожем на зал магазина со стеклянными прилавками-витринами, где сама атмосфера свидетельствовала о благосостоянии фирмы.

Аннет включила яркий свет, и зал словно ожил. Она торжественно пошла вдоль прилавков, демонстрируя мне все, что теперь переливалось там разными цветами.

– Здесь представлены образцы того, что у нас есть. Правда, разумеется, не все размеры и кроме шлифованных камней, которые находятся в сейфе. Мы не очень часто пользуемся демонстрационным залом, в основном приводим сюда лишь новых клиентов, но мне нравится здесь. Я люблю камни. Они очаровательны. Мистер Фрэнклин говорит, что камни – единственный дар земли, который людям удается сделать еще более красивым. – Она подняла лицо, вновь ставшее печальным. – Что будет теперь, когда его нет?

– Пока не знаю, – ответил я. – Но в ближайшем будущем мы продолжим принимать и отправлять заказы, пользуясь теми же источниками поставок, что и раньше, то есть будем заниматься тем же, чем обычно. Хорошо?

Она кивнула, несколько успокоившись, по крайней мере на данный момент.

– Только теперь, – добавил я, – вам придется приходить на работу первой, а уходить последней, если вы не возражаете.

– Конечно, нет. Я так и делаю всегда, когда мистер Фрэнклин в отъезде.

Не говоря лишних слов, мы просто посмотрели друг на друга. Потом, словно машинально, она выключила свет и, когда мы вышли, закрыла за собой автоматически запирающуюся электронную дверь.

Вернувшись в кабинет Гревила, я написал ей свой адрес и номер телефона и сказал, что, если она почувствует что-то неладное или просто захочет поговорить, я весь вечер буду дома.

– Я приеду сюда завтра утром после встречи с менеджером банка. Как вы, справитесь? Она неуверенно кивнула.

– Как нам к вам обращаться? Мне кажется, называть вас мистер Фрэнклин было бы не совсем уместным.

– А если просто Дерек?

– Нет-нет, – почти тут же возразила она. – Может быть, скажем, мистер Дерек?

– Ну что ж, если вам так больше нравится...

Для меня это звучало несколько чудно и старомодно, однако она была очень довольна своей находкой и сказала, что передаст всем остальным.

– Кстати, насчет остальных, – подхватил я. – Расскажите мне, кто здесь за что отвечает – вы, Джун, Лили...

– Джун занимается компьютерами и финансовыми операциями, – начала она. – Лили – заказами. Тина является нашей ассистенткой: она помогает Лили и выполняет кое-какую секретарскую работу, как и Джун. Как, впрочем, и я. Мы все делаем то, что в данный момент необходимо. У нас почти нет жестких разграничений обязанностей. Правда, Элфи занимается лишь упаковкой заказов. У него уходит на это все его рабочее время.

– А тот молодой человек с рыжей шевелюрой?

– Джейсон? Не обращайте внимания на его волосы, он неплохой парень. Это наша рабочая сила. В массе камни очень тяжелые. Джейсон носит коробки, работает на складе, выполняет разные отдельные поручения и пылесосит ковры. Иногда он помогает Элфи или Лили, если мы заняты. Я же говорю, что мы вместе делаем все, что необходимо. Мистер Фрэнклин никогда не позволял никому устанавливать какие-то жесткие границы.

– Он так и говорил?

– Да, конечно.

"Коллективная ответственность”, – прозвучало у меня в голове. Я преклонялся перед его мудростью. Если все шло гладко, то принцип срабатывал. А на вид здесь все шло своим чередом, и я не собирался ничего менять.

Закрыв и заперев дверцу стенного сейфа ключом Гревила, я попросил Аннет показать мне среди множества других ключей тот, которым открывались электронные двери.

– Вот, – сказала она, отыскав его.

– А от чего другие, вы не знаете?

– Понятия не имею, – смущенно ответила она. От дома, от машины, еще от чего-нибудь. Я рассчитывал со временем разобраться. Попытавшись ободряюще улыбнуться ей, наскоро попрощался с остальными, кто был на месте, и спустился на служебном лифте вниз к ожидавшему меня во дворе Брэду.

– Свиндон, – сказал я. – Медицинский центр, где мы были в пятницу. Ты не против?

– Нет, конечно.

"Даже с радостью”, – продолжил я про себя. Нужно было проехать восемьдесят миль, десять миль – в противоположную от дома сторону. Брэду удалось преодолеть их, не проронив ни слова, и я провел это время в раздумьях о том, что я еще не успел сделать, например, съездить к Гревилу домой, сказать, чтобы ему больше не приносили какие бы то ни было газеты, предупредить на почте, чтобы они отсылали всю корреспонденцию отправителям... “К черту все это! – устало решил я. – Ну почему же его угораздило умереть?"

* * *

Просветив и разбинтовав мою лодыжку, ортопед засокрушался. Она отвердела, потемнела и опухла от пальцев до голени. Кожа почти лоснилась от натяжения.

– Ведь я же советовал вам не беспокоить ногу, – упрекнул он с оттенком раздражения.

– У меня умер брат... – оправдываясь, ответил я и рассказал о нападении возле больницы и о том, что мне придется заниматься делами Гревила.

Врач внимательно слушал меня, сильный, рассудительный, преждевременно поседевший человек. Я не знал ни одного жокея, который бы не доверял ему. Он понимал наши потребности и наши страсти, потому что лечил многих из нас, тех, кто жил в тренировочном центре Лэмборн или неподалеку от него.

– Как я на днях уже говорил вам, – сказал он, дав мне закончить, – у вас перелом нижней части малой берцовой кости. Она разошлась с большой берцовой костью там, где должна соединяться. Сегодня они еще дальше друг от друга. Они совершенно не обеспечивают опоры для таранной кости, пяточной кости. У вас теперь порвана боковая связка у лодыжки. Весь сустав стал очень хрупким и ненадежным, как расклеившийся шип с пазом в какой-нибудь мебели.

– Так сколько же это будет заживать? Он мельком улыбнулся.

– С мягкой повязкой проболит еще дней десять, а потом вы сможете на нее наступать. Недели через три сможете сесть на лошадь, если боль от стремени будет терпимой, а болеть будет наверняка. Еще через три недели лодыжка должна достаточно окрепнуть и можно будет скакать.

– Хорошо, – с облегчением сказал я. – Не намного страшнее, чем прежде.

– Страшнее, но заживает не так долго – Отлично.

Опустив глаза, он посмотрел на унылую картину.

– Если вы собираетесь продолжать все ваши путешествия, то вам будет намного спокойнее в гипсе. Через пару дней сможете уже становиться на ногу и почти не чувствовать боли.

– И проходить так шесть недель, пока не атрофируются мышцы?

– Ну, атрофия – это уж слишком сильно. Он, естественно, прекрасно понимал, что прежде всего жокеи должны были иметь сильные мышцы ног, а для этого нужно, чтобы мышцы постоянно работали. В гипсе же они не двигались и быстро слабели. И если даже движение причиняло резкую боль, ее стоило потерпеть.

– Дельта – смесь легкая, – убедительным тоном продолжал он. – Это полимер, а не гипс. Он пористый, обеспечивает хороший доступ воздуха, исключает раздражение кожи. Вам будет удобно. Я бы даже мог вставить туда “молнию”, чтобы легче было снимать для физиотерапии.

– А когда я смогу скакать?

– Через девять-десять недель.

Я немного помолчал. Быстро подняв голову, врач посмотрел на меня умным вопрошающим взглядом.

– Ну так что? – спросил он.

– Нет.

Улыбнувшись, он взял моток крепа для повязки.

– Больше не падайте на нее в течение ближайшего месяца, а то придется накладывать шины.

– Постараюсь.

Он вновь крепко замотал ногу от колена вниз до самых пальцев и обратно и выписал новый рецепт на обезболивающее.

– В сутки не больше восьми таблеток и не запивать алкоголем.

Он неизменно повторял это каждый раз.

– Понятно.

Внимательно посмотрев на меня, он встал и подошел к шкафчику, где хранились упаковки и пузырьки с лекарствами. Возвращаясь, он запихивал в бумажный конверт маленький пластиковый пакетик, который протянул мне.

– Я дам вам кое-что под названием “ДФ-118”. Как будто специально для вас и предназначалось, ведь ДФ – ваши инициалы! Здесь на три раза. Это очень сильное обезболивающее, и мне бы хотелось, чтобы вы принимали его лишь в том случае, если случится нечто, похожее на вчерашнее.

– Хорошо, – пообещал я, кладя пакетик в карман. – Спасибо.

– После одной дозы вам уже никакая боль не страшна, – улыбнулся он. – От двойной будете парить в невесомости, как воздушный змей. А от тройной можете потерять сознание. Так что я вас предупредил. – Он сделал паузу. – Это как крайнее средство.

– Постараюсь не забыть, – ответил я. – Я вам искренне благодарен.

* * *

Доехав до аптеки, Брэд взял мой рецепт и пошел за лекарством. Пришлось немного подождать, пока его приготовили. Затем, преодолев оставшиеся десять миль, он остановился возле двери моего дома.

– Ну что, завтра утром в то же время? – спросил я. – В Лондон?

– Да.

– Что бы я без тебя делал, – сказал я, вылезая с его помощью из машины.

Мельком взглянув на меня, он подал костыли.

– Ты здорово водишь машину, – похвалил я.

Брэд был смущен и польщен одновременно. На его лице, разумеется, не было и тени улыбки, но на щеках определенно появилась характерная складка. Он отвернулся, избегая моего взгляда, и, как всегда, направился к своей матери.

Придя домой, я посетовал, что не могу позволить себе хорошую порцию виски. Поскольку после сандвича, принесенного мне на обед Джун, прошло уже порядочно времени, я подкрепился сардинами с тостом и мороженым на десерт, что свидетельствовало о моей нелюбви к готовке.

Потом, растянувшись на диване с обложенной льдом ногой, я позвонил в Ньюмаркет человеку, ухаживавшему за парой скаковых лошадей Гревила.

Он словно сидел возле телефона, потому что сразу взял трубку.

– Да? И что они предлагают? – спросил он.

– Понятия не имею, – ответил я. – Это Николас Лоудер?

– Что? Кто это? – Его тон был бесцеремонным и раздраженным. Затем, немного опомнившись, он заговорил уже более вежливо:

– Простите. Я ждал одного звонка. Да, я – Лоудер. С кем я разговариваю?

– Это брат Гревила Фрэнклина.

– Правда?

В ту минуту это не вызвало у него никаких ассоциаций. Не зная его лично, я представлял себе его таким, каким видел, – высоким, светловолосым, лет сорока с небольшим, с весьма эффектной внешностью и соответствующим самомнением. Не было сомнений в том, что он знал толк в лошадях, однако во время телеинтервью порой держался довольно высокомерно по отношению к корреспондентам и, как мне доводилось слышать, к своим клиентам. Гревил держал у него своих лошадей, потому что именно там оказалась первая приобретенная им лошадь, доставшаяся ему в качестве расплаты за долг. Лоудер купил Гревилу еще одну лошадь и хорошо следил за ними, и Гревил заверял меня, что тот весьма дружелюбен и с ним всегда приятно общаться по телефону.

Когда я сам в последний раз разговаривал с Гревилом, он поведал мне, что собирается купить еще одну двухгодовалую лошадку и что Лоудер обещал ему в октябре что-нибудь присмотреть.

Я рассказал Лоудеру о смерти Гревила, и после недолгого выражения сочувствия он отреагировал в полном соответствии с моими предположениями – не как человек, потерявший близкого друга, а чисто по-деловому.

– Это никоим образом не отразится на его лошадях, – сказал он. – Они полностью принадлежат компании “Саксони Фрэнклин”, а не лично Гревилу. Я могу содержать их по поручению компании, действовать на основании полученных мною полномочий. Здесь не может возникнуть никаких проблем.

– Боюсь, что может, – начал было я.

– Нет, нет, нет. Дазн Роузез в субботу участвует в состязаниях в Йорке. На него большие надежды. Я говорил об этом Гревилу всего несколько дней назад. Он всегда просил сообщать ему, хотя сам никогда не присутствовал на состязаниях.

– Проблема в том, – сказал я, – что я его брат. Он оставил компанию “Саксони Фрэнклин” мне. Проблема тут же невольно выросла в его глазах.

– Не может быть! Вы – Дерек Фрэнклин? Тот самый брат? Жокей?

– Да. Так что.., не могли бы вы выяснить у Уэзерби, могут ли лошади принимать участие в состязаниях до утверждения завещания судом?

– О Господи, – упавшим голосом отозвался он. Нам обоим было прекрасно известно, что профессиональным жокеям не разрешалось выставлять на соревнования своих собственных лошадей. Они могли иметь племенных кобыл, жеребят, жеребцов-производителей, лошадей для работы, для конной охоты – одним словом, любых лошадей с подковами. Можно было даже держать и скаковых, но нельзя было выставлять их на соревнования.

– Так вы выясните это? – вновь спросил я.

– Да. – В его голосе слышалось отчаяние. – Дазн Роузез должен в субботу пробежаться.

Дазн Роузез на данный момент был лучшим из двух жеребцов Гревила, за достижениями которых я регулярно следил по газетам и телевидению. Трижды победитель в возрасте трех лет, Дазн Роузез несколько разочаровал в четыре года, но теперь, когда ему исполнилось пять, он вернулся в свою лучшую форму и уже трижды побеждал в течение последних трех недель. И на субботнюю “пробежку” справедливо возлагались немалые надежды.

– А если Уэзерби запретит лошади участвовать, – вновь раздался голос Лоудера, – вы ее продадите? К субботе я смогу найти покупателя среди своих клиентов – владельцев лошадей.

Я был удивлен его настойчивостью и подумал, что от Дазн Роузез он ждал чего-то большего, чем просто “пробежки”, которых из сезона в сезон у него было предостаточно. Лоудер был чрезмерно взбудоражен.

– Не знаю, могу ли я ее продать до утверждения завещания, – нерешительно сказал я. – Вам бы лучше это тоже выяснить.

– А если можно, продадите?

– Не знаю, – ответил я, оставаясь в замешательстве. – Давайте подождем, пока все не выяснится.

– Вы же понимаете, что нельзя держать его взаперти, – продолжал напирать он. – Ему предстоит очередной сезон. У него еще много возможностей. Однако если вы сами не откажетесь от скачек, вы не сможете выставлять его на состязания. А он не стоит таких жертв с вашей стороны. Он не является фаворитом на Дерби.

– Я решу это в течение недели.

– Но вы же не думаете оставлять скачки? Нет? – В его голосе звучала тревога. – Я ведь читал в газете о том, что у вас травма, но вы рассчитываете к Рождеству быть в форме, так?

– Да, вы правы, об этом было написано.

– Ну вот и хорошо.

Тревога в его голосе сменилась не менее явным облегчением. Я совсем не понимал причин такой эмоциональности. Ему ни к чему было так волноваться.

– Возможно, “Саксони Фрэнклин” может временно отдать эту лошадь в чью-то собственность, – предположил я.

– Э.., э... Кому? Мне? – Его голос прозвучал так, словно это было для Лоудера идеальным решением.

– Не знаю, – осторожно ответил я. – Нам надо все выяснить.

Я почувствовал, что не совсем доверяю ему, хотя до того, как позвонил, не имел никаких сомнений. Лоудер был в пятерке лучших инструкторов по скачкам в стране и, естественно, пользовался авторитетом благодаря своему стабильному успеху.

– Когда Гревил приезжал навещать лошадей, он был один? – спросил я. – Я пытаюсь разыскать его знакомых, чтобы сообщить им о смерти.

– Он никогда не приезжал сюда навещать лошадей. Я был едва знаком с ним, в основном мы разговаривали по телефону.

– Его похороны состоятся в пятницу в Ипсуиче, – сказал я. – Что, если я в этот же день заеду в Ньюмаркет, поскольку буду неподалеку, поговорю с вами, проведаю лошадей, разберусь при необходимости с какими-нибудь бумагами?

– Нет, – категорично отозвался он. Затем, уже несколько вежливее, продолжил:

– Я всегда отговариваю владельцев от посещений своих питомцев. Это лишь беспокоит лошадей. А я не позволяю делать никаких исключений. Если мне зачем-то понадобится ваша подпись, мы договоримся по-другому.

– Хорошо, – покладисто ответил я, не стремясь особо напирать на него. – Я буду ждать от вас известий относительно решения Уэзерби.

Он обещал позвонить и резко положил трубку, оставляя меня в раздумьях по поводу его поведения, показавшегося мне загадкой без ответа.

"Может быть, я все придумал?” – но я был уверен, что нет. Часто оттенки человеческого голоса лучше слышны по телефону, чем при встрече. Когда люди спокойны, в трубке хорошо доносятся обертоны их голоса; когда люди волнуются, голосовые связки напряжены и обертоны исчезают. После того как Лоудер узнал, что я унаследую Дазн Роузез, все обертоны его голоса пропали.

* * *

Оставив свои гадания по этому поводу, я вновь задумался над тем, как известить друзей Гревила. Должны же они быть, в конце концов. Ни один человек не жил в вакууме. “Однако, – тут же спохватился я, – случись все наоборот, у Гревила возникли бы те же проблемы”. Он тоже не знал моих друзей. Наши жизни почти не соприкасались, если не считать наших с ним встреч. Тогда мы болтали чуть-чуть о лошадях, чуть-чуть о безделушках, немного о жизни в целом и о разных там интересных событиях.

Он, как и я, жил в одиночестве. Гревил ничего не рассказывал мне о своих любовных увлечениях.

"Вот беда”, – лишь обронил он, когда три года назад я обмолвился о том, что жившая со мной подруга уехала от меня. “Ерунда, – сказал тогда я. – Как встретились, так и разбежались”. Как-то я спросил его о жене, с которой он давно развелся. “Она вновь вышла замуж. Я ее с тех пор не видел”, – лишь ответил он.

Мне думалось, что, если бы умер я, он бы известил об этом всех, с кем я работал, кто меня окружал. Он, возможно, сообщил бы об этом моему инструктору, газетам, публиковавшим новости о скачках. Значит, я должен известить тех, кто окружал его: всю “каменную” компанию. Это могла бы сделать Аннет. Хоть его записная книжка с адресами и пропала, у Джун был в распоряжении компьютер. И по этой причине учиненный разбой представлялся мне все более бессмысленным. Я снова приходил к одному и тому же выводу: должно быть, украдено что-то еще, и я не знаю что.

Приблизительно в этот момент я вспомнил о том, что, хоть из еженедельника Гревила выдрали “Октябрь”, у меня все еще была его записная книжка. Сходив за ней в спальню, где оставил ее накануне вечером, я рассчитывал найти в алфавитном разделе в конце имена друзей и их телефоны, однако этот раздел тоненькой коричневой книжонки, как и все прочие, содержал довольно скудную информацию. Большинство из переворачиваемых мною страниц были чистыми, за исключением кратких записей типа: “Р, приезжает из Бразилии”, или “Б, в Париже”, или “Купить для П, цитрин”.

Долистав до марта, я остановился. Тут все было связано со скачками и напротив каждого числа было отмечено событие. Я дошел до четверга, шестнадцатого марта, помеченного словом “Челтнем”. “Челтнем” было обведено шариковой ручкой, рядом рукой Гревила написано: “Золотой кубок”, а далее другой ручкой подписано: “Дерек победил!"

От этого у меня на глаза навернулись слезы. Я ничего не мог с собой поделать.

Мне жутко хотелось вернуть его, чтобы узнать лучше. Я оплакивал безвозвратную потерю, упущенное время, страшно хотел поближе узнать своего брата, которому был далеко не безразличен, который в своей полупустой записной книжке отметил мою победу на одних из самых престижных соревнований в году.