ГЛАВА 4

Малкольм озадаченно уставился на него.

– Которая миссис Пемброк?

– Миссис Пемброк, – повторил Норман Вест, немного удивленный.

– Их девять, – сказал я. – Которая из них? Детектив почувствовал себя неловко.

– Я говорил с ней только по телефону. Я думаю… я полагаю, это жена господина Малкольма Пемброка, на которую я работал когда-то, много лет назад. Она напомнила мне о том деле и сказала, что снова нуждается в моих услугах. Я просмотрел свои записи… – Он беспомощно пожал плечами. – Я считал, что это та самая леди.

– И вам удалось обнаружить господина Пемброка? – спросил я его.

Норман Вест нехотя кивнул.

– В Кембридже. Это было совсем несложно.

– И вы сообщили об этом миссис Пемброк?

– Господа, боюсь, что не могу вам больше ничего сказать по этому вопросу.

– Скажите хотя бы, как вы связывались с этой миссис Пемброк, чтобы сообщить о результатах?

– Я не связывался, – ответил сыщик. – Она сама звонила мне по два-три раза в день и спрашивала, как идет расследование. Наконец в понедельник вечером я узнал все, что ее интересовало. После этого я приступил к очередному заданию, которое только что закончил. И теперь я полностью в распоряжении господина Пемброка.

– Мне нужно, чтобы вы выяснили, какая миссис Пемброк меня разыскивала.

Норман Вест с сожалением покачал немытой головой и пробормотал:

– Профессиональная тайна…

– Что за вздор вы несете – профессиональная тайна! – взорвался Малкольм. – Тот, кто знал, где меня найти, чуть не угробил меня!

Наш сыщик был потрясен, но быстро пришел в себя.

– Чтобы вас найти, господин Пемброк, я попросил мою клиентку назвать места, где вы чувствовали бы себя как дома. По собственному опыту я знаю, что люди, когда внезапно исчезают из дому, часто направляются как раз в такие места. Госпожа Пемброк назвала пять возможных вариантов, из которых Кембридж стоял на третьем месте. Мне не понадобилось даже ехать туда, чтобы разыскать вас. Я предварительно решил обзвонить все гостиницы Кембриджа, спрашивая о вас. Причем вначале я стал звонить в крупные гостиницы, поскольку вы, сэр, скорее всего предпочли бы их. И уже на третий звонок я получил положительный ответ. Если мне не составило труда отыскать вас таким способом, так же легко это мог бы сделать кто-нибудь другой. И, позвольте вам заметить, сэр, что вы значительно упростили мне задачу, зарегистрировавшись в гостинице под своим собственным именем. Так не делают, когда хотят скрыться.

Он говорил с чувством собственного достоинства, не вязавшимся с его потрепанным обликом, и я впервые подумал, что этот Норман Вест знает свое дело лучше, чем мне показалось вначале. Он должен быть очень хорошим сыщиком, чтобы так долго заниматься этой работой. Особенно если ему не составило труда сфотографировать Малкольма без штанов много лет назад.

Вест допил шампанское, которое Малкольм предложил ему перед моим приходом, и попросил больше ему не наливать.

– Как госпожа Пемброк с вами расплачивалась? – спросил я.

– Она сказала, что выпишет чек.

– Когда вы получите чек, станет ясно, кто она.

– Да, конечно.

– Мне не понятно, почему вас беспокоит конфликт интересов, – продолжал я. – Ведь вам уже случалось работать для разных членов нашей семьи. Вас нанимала моя мать, Джойси Пемброк, чтобы выследить отца с женщиной, из-за которой они развелись. Вы работали на моего отца, когда следили за его пятой женой, чтобы уличить ее в легкомысленном поведении. И вы же работали для неизвестной пока госпожи Пемброк, которая хотела узнать, где скрывается мой отец. А теперь ему нужно знать, чем занимались все его ближайшие родственники в прошлую пятницу и вчера, чтобы убедиться, что никто из них не был тем человеком, который пытался его убить. Он очень огорчился бы, узнав, что это кто-то из них. Если это не согласуется с вашими принципами, он – конечно же, с великим сожалением – вынужден будет обратиться за помощью к кому-нибудь другому.

Норман Вест разочарованно посмотрел мне в глаза, и я снова подумал, что он вовсе не так прост, как кажется. Глаза Малкольма весело блеснули.

– Я, конечно же, хорошо заплачу, – сказал он.

– Плата за риск, – добавил я, кивнув.

– Что? – не понял Малкольм.

– Не хотелось бы, чтобы господин Вест наступил на змею, но, честно говоря, он должен знать, что такое вполне возможно.

Норман Вест поглядел на свои короткие грязные ногти. Он, похоже, еще не решил отказаться от нашего дела, но и не горел особым желанием за него взяться.

– Разве этим не занимается полиция? – спросил он.

– Безусловно, – ответил я. – Отец сразу же сообщил им, когда кто-то попытался убить его в прошлую пятницу. Он вам все подробно расскажет. Нельзя упускать из виду, что полицейские, кроме того, все еще расследуют убийство Мойры Пемброк, за которой вы когда-то следили. Но вы будете работать не на полицию, а на моего отца, раз уж он вам платит.

– Вы чересчур решительны, сэр, – неуверенно сказал Вест.

– Он человек тихий, но весьма напористый, когда это нужно, – подтвердил Малкольм.

Я подумал, что за все эти годы работы со скаковыми лошадьми, балансируя на канате, натянутом между своевольным молодым животным с одной стороны и тренером с другой, я научился убеждать людей и лошадей делать то, что мне нужно.

Малкольм кратко рассказал Норману Весту о своей неудачной прогулке с собаками и о том, как его чуть не отравили выхлопными газами, затем подробно описал происшествие в Ньюмаркете, когда он снова едва не погиб.

Сыщик очень внимательно выслушал его и, когда Малкольм закончил, сказал:

– Наезд в Ньюмаркете мог быть случайностью. Водитель, например, мог потянуться за сигаретами. Был недостаточно внимателен, заметил вас в последнюю секунду… растерялся, слишком сильно повернул руль.

Малкольм посмотрел на меня.

– Как ты думаешь, это возможно?

– Нет.

– Почему? – спросил Вест.

– Когда водитель увидел нас, он нажал на акселератор.

– Но ведь мог же он непроизвольно надавить ногой на педаль?

– И сразу включил фары на полную мощность.

– Небрежный водитель? Или пьяный?

– Возможно, – я покачал головой. – Настоящие неприятности начались бы, если бы машина все же сбила нас – или Малкольма. Нужно было бы найти свидетелей. Водитель должен был остановиться, а не уезжать с места происшествия. Номер машины должен быть записан и передан полиции.

Вест печально улыбнулся.

– Это легко было бы сделать разве что днем и на людной улице.

– Так ты считаешь, – обратился Малкольм ко мне, – что тот водитель не собирался меня убивать?

– Нет, я сказал только, что он страшно рисковал.

– Разве какой-нибудь свидетель бросился нам на помощь? – повысил голос Малкольм. – Разве кто-нибудь удосужился хотя бы выразить сочувствие? Нет, черта с два! Ничего подобного! Разве кто-нибудь попытался остановить ту машину или записать ее номер? Черта с два!

– Тем не менее, – сказал Вест, – ваш сын прав. Лихач в людном месте действительно очень рискует. Если бы это случилось здесь, а я не могу сказать, господа, что это невозможно, предполагаемый результат должен оправдывать степень риска, или… э-э-э… другими словами…

– Другими словами, – мрачно прервал его Малкольм, – Ян совершенно прав: они снова попытаются меня убить.

Норман Вест сразу же сделался каким-то бесконечно усталым, как будто грехи человеческие давили ему на плечи слишком тяжким грузом. Я подумал, что при его профессии Вест, наверное, всю жизнь наблюдал за преступниками и жертвами. Кроме того, ему было уже под семьдесят, и он всю ночь не спал.

– Я возьмусь за ваше дело, – спокойно сказал Вест без малейших признаков воодушевления.

Я глянул на Малкольма. Уверен ли он, что Вест – лучший из детективов, которых мы можем нанять, хватит ли его опыта и сообразительности? Малкольм, похоже, нисколько не сомневался. Следующие пять минут они договаривались о гонораре, который показался мне подозрительно скромным.

– Мне нужен только список, – сказал наконец Вест. – Список лиц, которых нужно проверить. Имена, адреса и род занятий.

Малкольм неожиданно почувствовал неловкость, как будто проверка расплывчатого понятия «семья» сильно отличалась от проверки каждого по отдельности. Тогда я взял лист фирменной бумага «Савоя» и стал составлять список.

– Так, – начал я, – вначале идет Вивьен, первая жена моего отца. Госпожа Вивьен Пемброк.

– Только не она, – возразил Малкольм. – Это сущая нелепость.

– Нужно проверить каждого, – решительно сказал я. – Без исключений. Так мы будем уверены, что никто из них не причастен к покушениям… потому что, как только они поймут, что происходит, сразу пойдут такие злобные сплетни…

– Они не догадаются, – недовольно бросил Малкольм.

«Это вряд ли», – подумал я. А Весту сказал:

– Они все регулярно звонят друг другу, но очень редко из-за каких-то дружеских чувств, почти всегда из злости и зависти. Они не станут объединяться против вас, потому что вообще редко находят между собой общий язык. Некоторые из них отъявленные лжецы. Не верьте ничему, что каждый из них будет говорить о других.

– Ян!!! – возмутился Малкольм.

– Я один из них и знаю, что говорю.

После Вивьен я написал на листке имена ее детей:

Дональд

Люси

Томас

– Томас женат на Беренайс, – сказал я и дописал ее имя рядом с Томасом. – С ним легко иметь дело, с ней – нет.

– Первоклассная самка, – бросил Малкольм. Вест только кивнул.

– Люси замужем за человеком по имени Эдвин Жук. Ей не нравилась эта фамилия, и она заставила мужа взять фамилию Пемброк. Таким образом, она и после замужества осталась миссис Пемброк.

Вест кивнул.

– Люси – поэтесса, – продолжал я. – Люди, которые разбираются в стихах, говорят, что ее вещи достаточно хороши. Она написала множество стихов на возвышенные темы, которые Эдвин, я уверен, считает скучными. Ему они давно надоели.

Малкольм сказал:

– А! Этот Эдвин материалист с головы до пят. Все время выпрашивает у меня денег взаймы.

– И ты ему даешь? – заинтересовался я.

– Нечасто. Он никогда не возвращает долги.

– Им не хватает денег? – спросил Вест.

Малкольм пояснил:

– Когда Эдвин Жук женился на Люси, он думал, что ей достанется в наследство целое состояние. И они до сих пор живут только на небольшой процент со страховки, которую я когда-то оформил на Люси. Эдвин ни дня в своей жизни не работал. Терпеть не могу этого проходимца.

– У них один ребенок – сын-подросток, учится в школе. Когда мы последний раз виделись, он спрашивал у меня, как можно эмигрировать в Австралию.

Вест просмотрел список и спросил Малкольма:

– Что вы скажете о Дональде, старшем сыне?

– Дональд женат на точной копии своей матери, такой же красивой и бестолковой. Ее зовут Хелен. Это заурядная, добропорядочная, ужасно скучная семья. Они живут в Хенли-на-Темзе и, по-моему, до сих пор воркуют и милуются как в медовый месяц, хотя Дональду скоро сорок пять.

Ну, что тут скажешь. Сам Малкольм, невзирая на свои шестьдесят девять, мог ворковать и миловаться еще похлеще, и я с трудом подавил возникшие было опасения, что он не прочь жениться еще раз. И если с ним будет все в порядке, он непременно очень быстро найдет себе шестую жену. Потому что никогда раньше Малкольм не жил подолгу один. Скандалы ему нравились больше, чем одиночество.

– Дети? – спросил сыщик.

– Трое, – ответил Малкольм. – Надутые маленькие тупицы.

Вест вопросительно посмотрел на меня и зевнул.

– Вы не слишком устали, чтобы переварить все эти сведения? – спросил я.

– Все в порядке, продолжайте.

– Двое из детей Дональда слишком маленькие, чтобы водить машину. Старшая – хрупкая девочка, ростом пять футов два дюйма, учится в художественной школе. Она просто физически не способна оглушить Малкольма, оттащить его через весь двор в гараж и втиснуть в машину Мойры.

– Да она бы никогда и не отважилась на такое, – сказал Малкольм.

– Нельзя об этом судить так определенно, – не согласился я. – Храбрость может проявиться совершенно неожиданно и когда угодно, так что останется лишь удивляться.

Сыщик снова глянул на меня как-то уклончиво, взял список и дописал своей рукой.

– Так, посмотрим, что мы уже имеем. Жена номер один: Вивьен Пемброк. Ее дети: Дональд, сорока четырех лет, его жена Хелен, трое детей. Люси, ее муж Эдвин, в прошлом – Жук, сын-подросток. Томас, жена – Беренайс?..

– Две маленьких дочери.

– Так, две маленьких дочери, – повторил он, записывая.

– Мои внуки слишком маленькие, чтобы кого-нибудь убивать, – возразил Малкольм.

– Психические отклонения начинают проявляться с раннего детства, – лаконично заметил Вест. – Ни у кого из них не было никаких признаков чрезмерной жестокости, склонности к насилию? Злобность, вспыльчивость – ничего такого? Навязчивые желания, стойкая ненависть к кому-нибудь?

Мы с Малкольмом одновременно покачали головой, но не очень решительно. Он – может быть, оттого, что знал о чем-то, а я – оттого, что многого не знал, а такое обычно стараются скрыть.

– А жадность тоже появляется с детства? – спросил я.

– Не могу сказать наверняка, – ответил Вест.

Я снова покачал головой.

– Я бы сказал, что самым омерзительным образом она проявляется, когда человек повзрослеет, и чем больше можно прибрать к рукам, тем жаднее становится человек.

Малкольм сказал с оттенком вопроса в голосе:

– Значит, мое состояние развращает… в геометрической прогрессии?

– Ты такой не один, – сухо заметил я. – Вспомни обо всех этих семействах мультимиллионеров, чьи дети, хоть и имеют миллионные доходы, но, едва умрет их отец, начинают драться за наследство, как голодные кошки из-за объедков.

– То же самое происходит из-за тысяч и из-за сотен фунтов, – неожиданно сказал Норман Вест. – Я наблюдал однажды потрясающую зависть и злобу из-за нескольких сотен фунтов. Адвокаты нагрели руки на этом деле и собрали все сливки. – Он вздохнул, усталый и немного расстроенный, и вернулся к списку. – Жена номер два? – спросил и сам себе ответил: – Госпожа Джойси Пемброк.

– Да, – сказал я. – Я ее сын. Других детей у нее нет. И я не женат.

Вест тщательно все записал.

– Вечером в прошлую пятницу я работал на конюшне с пяти часов, меня видели около трех десятков человек, а последнюю ночь я был со своим отцом и никак не мог вести ту машину, что едва нас не сбила.

Вест бесстрастно сказал:

– Я записал, что вы непричастны к этим покушениям. Это все, что я могу сделать для каждого из вашей семьи, господин Пемброк.

Малкольм сквозь зубы выдавил:

– Наемные убийцы.

Сыщик кивнул.

– Если кто-нибудь из них нанял профессионального убийцу, я постараюсь это выяснить и сообщу вам.

– Я думал, наемные убийцы обычно используют винтовки.

– Некоторые – да. Но большинство – нет. У каждого свой стиль работы. Кое-кто предпочитает ножи. Некоторые работают с удавкой. Я знал одного, который подкарауливал своих жертв у светофоров вдоль дороги, по которой те обычно ездили на работу. И вот, когда на светофоре загорался красный свет и машины останавливались, убийца подходил к окошку машины, задавал какой-то вопрос… или что-то в этом роде. Жертвы опускали стекло, и убийца в упор стрелял им в голову. А когда загорался зеленый и задние машины начинали сигналить, убийца был уже далеко.

– Удалось ли его поймать? – спросил я. Вест покачал головой.

– За два года так погибли восемь преуспевающих бизнесменов. Потом это прекратилось. Никто не знает почему. Я лично думаю, что у этого убийцы сдали нервы. Такое случается в любой профессии.

Я подумал о профессиональных жокеях, с которыми такое иногда случается, и решил, что это могло произойти и с каким-нибудь биржевым маклером. Как сказал Норман Вест, это бывает независимо от профессии.

– Или кто-нибудь убрал его, потому что он слишком много знал, – предположил Малкольм.

– Такое тоже не исключено, – согласился сыщик и глянул на список. – Кто после миссис Джойси?

Малкольм угрюмо сказал:

– Та женщина, с которой вы меня так искусно сфотографировали по поручению, как вы ее назвали, миссис Джойси.

Брови сыщика медленно поползли вверх:

– Госпожа Алисия Сандвэйз? Если не ошибаюсь, с двумя маленькими мальчиками?

– Мальчикам сейчас тридцать пять и тридцать два года, – сказал я.

Вест вздохнул.

– Да. Как я уже сказал, я только недавно просматривал свои записи. Я не сообразил, что… э-э… Ладно, значит, жена номер три – госпожа Алисия Пемброк. А ее дети?

Малкольм рассказал:

– Двое мальчиков, Жервез и Фердинанд. Я по всей форме признал их своими сыновьями, когда женился на их матери. Они теперь носят мою фамилию. Потом у нас родилась маленькая Сирена, – его лицо разгладилось, – ради нее я мирился с причудами Алисии последние несколько лет, пока мы были вместе. Алисия была чудесной любовницей, но совершенно кошмарной женой. И не спрашивайте меня почему. Я ни в чем ей не отказывал, позволял вытворять с моим домом все, что ей заблагорассудится, но в конце концов ей уже ничем нельзя было угодить. – Малкольм пожал плечами. – По бракоразводному контракту она получила немалое содержание, но осталась такой же злобной. Я хотел оставить у себя малышку Сирену… но Алисия завопила, что мальчишки мне не нужны, потому что они-де незаконные. Она добилась в суде, чтобы мне не отдали Сирену… Она настроила всех детей против меня. – Так постепенно открылась старая обида и боль отца. – Сирена собиралась переехать ко мне, после того как погибла Куши, но в этом не было необходимости – там была Мойра. Когда убили Мойру, она снова предлагала свою помощь. Вот какая моя Сирена. Она, конечно, хорошая девушка, только Алисия сбивает ее с толку.

Норман Вест после паузы, которая могла означать сочувствие, а могла – и нет, записал под именем Алисии:

«Жервез, незаконнорожденный, впоследствии усыновлен.

Фердинанд, то же.

Сирена, рождена в браке».

– Они женаты? – уточнил Вест.

– Жену Жервеза зовут Урсула, – ответил я. – Я не очень хорошо ее знаю, потому что встречал их обычно вдвоем и разговаривал со мной всегда Жервез. У них, как и у Томаса, две маленькие дочери.

Вест записал.

– Фердинанд был женат дважды, оба раза на восхитительных красотках, которые сменили одна другую очень быстро. Первая, американка, вернулась в Штаты. Вторая, Дебора – ее обычно называют Дебс, – до сих пор с ним. Детей у них пока нет.

Вест записал и это.

– Сирена не замужем.

Сыщик подвел итог очередной части списка:

– Итак, здесь у нас жена номер три, Алисия Пемброк. Ее дети: Жервез, женат на Урсуле, две маленькие дочери. Фердинанд, нынешняя жена – Дебс, детей нет. Сирена, не замужем… э-э-э… может быть, жених? Любовник?

– Не знаю, – сказал я. Малкольм тоже не знал.

– Хорошо, – сказал Вест. – Жена номер четыре?

Ненадолго наступила тишина. Потом я сказал:

– Куши. Она умерла. У нее было двое близнецов. Один погиб вместе с ней в автомобильной катастрофе, второй получил тяжелую мозговую травму и сейчас живет в интернате.

– О… – на этот раз в его голосе прозвучало искреннее сочувствие. – А пятая жена, госпожа Мойра Пемброк? У нее были дети от предыдущих браков?

– Нет, – ответил Малкольм. – Ни предыдущих браков, ни детей.

– Хорошо. – Вест старательно записал все на листке. – Значит, три бывших жены… кстати, ни одна из них не вышла замуж во второй раз?

Я ответил с легкой улыбкой:

– В таком случае они лишились бы содержания, которое выплачивает отец. А Малкольм платит очень щедро. Так что выходить замуж для них совсем не выгодно.

– Все они могли бы повыходить замуж, – проворчал Малкольм. – Если бы не были такими стервами.

Вест продолжил:

– Так, дальше… шесть сыновей, две дочери. Четыре невестки, один зять. Внуки… все слишком маленькие. Еще один сын-инвалид и господин Ян. Всего нужно проверить четырнадцать человек. Это займет по меньшей мере неделю. Возможно, даже больше.

– Пожалуйста, постарайтесь побыстрее, – попросил я. У сыщика был такой усталый вид, что он едва ли был готов прямо сейчас приступить к выполнению этого несомненно трудного и объемного задания.

– Могу ли я объяснять им, с какой целью провожу это расследование? – спросил он.

– Да, черт возьми, расскажите им все, – решительно сказал Малкольм. – Если это, не дай Бог, кто-то из них, он может испугаться и отказаться от своих планов. Только не говорите им, как меня найти.

Я просмотрел список. Трудно было представить, что кто-нибудь из них мог решиться на убийство, но проклятая жадность подчас заставляет вполне здравомыслящих людей совершать непредсказуемые поступки. Да кого угодно… Я слышал про случай, когда двое родственников пробрались в комнату к старушке, которая только умерла, скатали и унесли единственный ковер, оставив покойницу лежать в пустой комнате. Они так спешили, чтобы раньше других наследников прибрать к рукам пожитки, оставшиеся после старушки. Невероятно, подумал я тогда. Племянница этой старушки, которая каждую неделю убирала мою квартиру, была ужасно возмущена этим поступком. Но вовсе не из-за тетушки. «Почти новый ковер! – с негодованием объяснила она. – Единственная приличная вещь во всем доме. Он должен был достаться мне! Теперь мне его уже не видать…»

– Мне нужны их адреса, – сказал сыщик. Малкольм махнул рукой:

– Ян, наверное, знает. Пусть напишет.

Я послушно раскрыл чемодан, достал свою записную книжку и переписал на листок адреса и телефоны. Потом вынул пачку фотографий и показал Весту.

– Может быть, они вам пригодятся? Если хотите, я дам их вам на время, только, пожалуйста, потом верните.

Сыщик просмотрел их одну за другой. Я знал, что, если он действительно хороший сыщик, по фотографиям он сможет уловить основные черты характера каждого. Я любил фотографировать. Больше всего мне нравилось делать портретные снимки. И всегда, когда семейство собиралось вместе, я брал с собой фотоаппарат. Кроме всего прочего, мне было чем заняться на этих посиделках. С некоторыми из родственников я не очень любил общаться, а фотоаппарат давал повод свободно переходить от одной группы к другой.

Если и было на всех этих фотографиях что-то общее, так это выражение неудовольствия или досады. Или печали. Только Фердинанд бывал веселым и безмятежным, но даже на его лице это выражение появлялось не так уж часто. И Дебс, его вторая жена, великолепная блондинка ростом выше своего мужа, всегда смотрела на мир с легким изумлением, как будто не могла поверить своим глазам, еще не озлобленная неудачами и разочарованиями.

Мне удалось запечатлеть характерный надменный взгляд задиры Жервеза. Эту фотографию, так ярко отражавшую его сущность, показывать ему я не собирался. Урсула смотрела нерешительно потупившись и немного печально, как будто думала, что не может даже сфотографироваться без позволения мужа.

Беренайс, жена Томаса, смотрела прямо в камеру с оттенком неодобрения, самоуверенная и ехидная, безжалостная по отношению к мужу. Томас, на шаг позади нее, казался суетливым и испуганным. На другом снимке Томас один, на лице – скупая улыбка, плечи безнадежно опущены, в глазах – отчаяние.

Вивьен, Джойси и Алисия, три ведьмы, непохожие внешне, но с одинаковым выражением на лицах. Я снял их в тот момент, когда они, не зная, что их фотографируют, с неодобрением смотрели друг на друга.

Алисия, напыщенная и манерная, все еще укладывала волосы в девичью прическу – собирала их на самой макушке лентой с бантом, из-под которой на плечи спускался целый каскад густых каштановых кудряшек. Хотя сейчас ей было под шестьдесят, она выглядела значительно моложе собственного сына Жервеза. Она могла бы показаться довольно привлекательной, но ее портило неприятное кислое выражение на лице и недовольно поджатые губы.

Алисия была неплохой матерью для меня те семь лет, когда жила в доме Малкольма. Она заботилась о том, чтобы я был прилично одет и накормлен, обходилась со мной так же, как со своими собственными сыновьями, Жервезом и Фердинандом. Но мне никогда не пришло бы в голову искать у Алисии совета или утешения. Она не любила меня, как и я ее. И после ее развода с отцом разлука никого из нас не огорчила. Мне не понравилось, что она потом сделала с Жервезом, Фердинандом и Сиреной, накрепко вбив им в головы свою собственную досаду и злость на Малкольма. Я, безусловно, предпочел бы, чтобы мои братья и сестры относились ко мне по-дружески, точно так же и Малкольм хотел бы, чтобы дети любили его и уважали. Спустя добрые двадцать лет жгучая ненависть Алисии не утихла и по-прежнему заставляла страдать всех вокруг.

Фото Сирены было годичной давности. Занятия аэробикой тогда еще не согнали с ее тела все приятные выпуклости, и она не выглядела такой тощей, как сейчас. Волосы, светло-русые в детстве, немного потемнели. У Сирены была современная короткая стрижка, из-за которой она выглядела значительно моложе своих двадцати шести. Длинноногий Питер Пэн, не желающий взрослеть, женщина-подросток, которая говорит «мамочка и папочка», с ненасытными аппетитами в одежде. Я задумался на мгновение, были ли у нее мужчины, и с легким удивлением понял, что попросту не знаю и тем более не могу сказать.

– Очень интересно, – сказал, глядя на меня, Норман Вест. – Снимки могут мне очень пригодиться.

Он разложил их на столике и выбрал два или три.

– Кто это? Вы не надписали на обороте их имена, как на остальных.

– Это Люси и Эдвин, а это – Дональд и Хелен.

– Благодарю вас. – Мелким аккуратным почерком он написал пояснения.

Отец протянул руку за снимками, которые Вест пододвинул к нему. Малкольм внимательно все просмотрел и вернул сыщику.

– Не припомню, чтобы видел их когда-нибудь раньше, – сказал он.

– Они все сделаны меньше трех лет назад.

Он открыл рот и снова закрыл. И посмотрел на меня так, будто я ни с того ни с сего ударил его кулаком под ребра.

– Что ты о них думаешь? – спросил я.

– Дети выросли.

Норман Вест устало улыбнулся и сложил вместе фотографии и свои записи.

– Ну что ж, господин Пемброк, я, наверное, начну. – Сыщик встал и немного покачнулся, но, когда я шагнул к нему, чтобы поддержать, он отвел мою руку. – Недоспал. – Стоя он выглядел даже более изнуренным. Кожа была такой серой и бледной, что казалось, он насквозь пропитался этим серым оттенком. – Завтра с утра я в первую очередь займусь семейством Пемброк.

Было бы жестоко настаивать, чтобы он начал расследование сегодня же, но не могу сказать, что меня устраивала эта задержка. Я предложил сыщику еще бокал шампанского и легкий обед, он отказался. Тогда я проводил его до выхода и посадил в такси. Вест рухнул на сиденье машины, как тряпичная кукла.

Когда я вернулся в номер, Малкольм заказывал водку и красную икру. Я начал уже понемногу привыкать к такой роскоши. Сделав заказ, отец развернул «Спортивную жизнь» и показал пальцем на одну из колонок.

– Здесь говорится, что в это воскресенье в Париже будут скачки Триумфальной Арки.

– Да, я знаю.

– Так давай поедем туда.

– Хорошо.

Малкольм рассмеялся.

– Мы можем неплохо поразвлечься. Здесь есть список участников.

Я посмотрел, куда он показывает. Это было букмекерское объявление с указанием предварительной стоимости лошадей до и после скачек.

– Я могу купить какую-нибудь из этих лошадей? – спросил Малкольм.

– Э-э-э… Ты имеешь в виду – сегодня?

– Конечно. Какой интерес покупать лошадь после скачек?

– Ну…

– Нет, что ты! Победитель будет стоить миллионы, остальные пойдут за гроши. Вот до скачки – это да!

– Не думаю, чтобы хоть одна из них продавалась, – заметил я. – Но можно попытаться. Сколько ты готов на это потратить? Фаворит выиграл дерби в Эпсоме – это значит, он может стоить около десяти миллионов фунтов. Но тебе придется предложить гораздо больше, чтобы они согласились продать его сейчас.

– Хм… А что ты думаешь об этой лошади?

Я проглотил один-другой изумленный вздох и сказал с невозмутимым видом:

– Это отличный конь, но он совсем недавно участвовал в очень изнурительных скачках. Не думаю, что он успел полностью восстановить силы. Я не делал бы на него ставку на этот раз.

– А раньше ты ставил на него? – с любопытством поинтересовался Малкольм.

– Да, когда он выиграл дерби. Но он и тогда был фаворитом.

– Так кто же, по-твоему, победит в Триумфальной Арке?

– Ты серьезно?

– Конечно, серьезно!

– Одна из французских лошадей, Мейер Be.

– Мы можем ее купить?

– Никакой надежды. Ее владелец влюблен в своих лошадей, он предпочтет победу на скачках выгодной сделке. Кроме того, он очень богат.

– Как я, – просто сказал Малкольм. – Я не могу не делать деньги. Раньше это меня увлекало, теперь переросло в привычку. Но, ты знаешь, эта история с Мойрой потрясла меня. Меня как громом поразила мысль, что, может быть, у меня чертовски мало времени, чтобы, оставаясь здоровым и сильным, наслаждаться жизнью. Всю жизнь я делал деньги и скопил приличное состояние, и для чего?! Чтобы мои проклятые наследники убили меня из-за этих чертовых денег? Оставим эти страсти для грустных романов. Ты купишь мне хорошую лошадь на эти воскресные скачки, мой мальчик, и мы с тобой поедем и будем во весь голос вопить на трибунах.

Весь день до вечера я провел за телефоном, пытаясь хоть немного заинтересовать кого-нибудь нашим предложением. Я звонил тренерам английских и ирландских лошадей, спрашивал, не согласятся ли хозяева на сделку. Я обещал каждому из них, что он по-прежнему будет тренировать лошадь и, кроме того, мой отец доверит ему первоклассного годовичка стоимостью два миллиона гиней, которого он купил вчера. Некоторые тренеры были на аукционе в Ньюмаркете, их я отыскивал в гостиницах и, переговорив с ними, сразу же должен был разыскать и переговорить с их владельцами. Некоторые из них сразу говорили: «Нет, забудьте об этом».

Наконец, в без четверти восемь, мне перезвонил один тренер из Ньюмаркета и сказал, что его хозяин согласен продать половинный пай на право владения лошалью, если его устроит цена. Я сообщил Малкольму эту новость и цену.

– И как тебе это предложение? – спросил он.

– М-м-м… лошадь отличная, просит он за нее довольно много, тренер – высшего класса.

– О'кей, – решил Малкольм. – Берем.

– Мой отец согласен, – сообщил я в трубку. – И… э-э… жеребенок еще на конюшне в Ньюмаркете. Вы сможете забрать его завтра утром?

Конечно же, он может. Голос тренера звучал оживленно, похоже, он был очень доволен сделкой. Он сказал, что мог бы немедленно оформить все документы, если Малкольм сразу перешлет деньги на счет владельца лошади, и назвал банк и номер счета. Номер я аккуратно записал. Малкольм махнул рукой и сказал:

– Никаких проблем. Завтра же утром, как только проснусь. Он получит деньги к обеду.

Я поглубже вдохнул и сказал, положив трубку:

– Ну, теперь ты – владелец половины Блу Кланси.

– За это надо выпить. Закажи бутылку «Боллинджера».

Я заказал шампанского в номер и, пока его не принесли, рассказал отцу о том, как встретился с садовником Артуром Белбруком.

– Славный малый, – сказал Малкольм, кивнув. – Чертовски хороший садовник.

Я сдержанно пересказал случай с Мойрой и овощами для выставки, о котором Малкольм ничего не знал.

– Безмозглая сучка! – возмутился Малкольм. – Артур живет в маленьком домике, и огород у него размером с носовой платок, да еще и с северной стороны. Там невозможно вырастить первосортные овощи. Если бы она меня спросила, я бы ей объяснил и велел бы оставить Артура в покое. Хороший садовник сторицей окупает любую поблажку.

– Мне показалось, он философски относится к жизни, – сказал я. – И кроме того, он довольно смышленый. Этот садовник сообразил, что стена палисадника слишком широкая в углу. Он расспросил старого Фреда и узнал о той комнатке, что я там построил. И спрашивал меня, как попасть внутрь, потому что хотел устроить там хранилище для яблок.

Малкольм аж подскочил в кресле, глаза его округлились от страха, голос прозвучал сдавленно и хрипло:

– Господи! Ты ему не рассказал?

– Не-е-ет… – медленно ответил я. – Я сказал, что в комнате ничего нет и она давным-давно замурована наглухо. – Я замолчал, озадаченный. – Что ты там спрятал?

Малкольм снова опустился в кресло. Он еще не совсем пришел в себя от испуга.

– Не твое дело!

– Ты забыл, что я могу просто поехать туда и посмотреть.

– Не забыл.

Он посмотрел на меня в упор. Давным-давно, когда я только задумал и построил вращающуюся кирпичную дверь, Малкольма это заинтересовало. Он день за днем приходил в сад и наблюдал за постройкой, и часто одобрительно похлопывал меня по плечу, загадочно улыбаясь. Стена получилась цельной на вид, цельной на ощупь, да она и была цельной! Но в одном месте сквозь нее проходил толстый железный стержень, от основательного фундамента до балки, поддерживающей крышу. Прежде чем положить новую крышу, я терпеливо просверлил в кирпичах круглые отверстия (немало кирпичей при этом треснуло и развалилось), насадил их на прут и заново аккуратно выложил кусок стены, скрепляя кирпичи известковым раствором, так что края ее совпадали с соседними участками старой стены.

Чтобы открыть комнату, после того как я все закончил, нужно было сперва отодвинуть клиновидный деревянный брус, который надежно подпирал дверь внизу, когда она была закрыта. Потом надо было открыть упругую защелку на внутренней стороне двери, просунув тонкую проволочку через маленькое отверстие в слое раствора на уровне половины моего роста в тринадцать лет. Конструкцию защелки я придумал не сам, нашел в какой-то книжке. Как бы то ни было, когда я все устроил, она работала отлично.

Я был просто счастлив сделать дверь, которую Жервезу никогда не найти. Больше никаких дохлых крыс. Никаких живых птиц, запертых в комнате и в страхе выпархивающих навстречу, едва соберешься войти. Больше никаких вторжений в мою собственную, личную комнату.

Жервез так и не смог отыскать дверь, и никто другой не смог. Годы шли, возле стены все поросло густой травой, чертополохом и крапивой. Я хотел посвятить в эту свою тайну близнецов, Робина и Питера, но не успел до той роковой автокатастрофы. Только Малкольм знал, как проникнуть внутрь, – и он воспользовался своим знанием.

– Так что там? – снова спросил я.

Он сказал с самым беззаботным видом:

– Всего лишь кое-какие вещи, которые я хотел надежно спрятать, чтобы Мойра не прибрала их к рукам.

Я внезапно вспомнил, что не нашел на своих местах некоторые безделушки.

– Золотой дельфин, дерево с аметистами, серебряный подсвечник… эти?

– Ты туда заглядывал!

Я покачал головой.

– Просто заметил, что их нет на месте.

Но только из-за этих дорогих разве что воспоминаниями вещиц он бы так не испугался.

– А что там еще?

– Вообще-то, – сказал Малкольм, немного успокоившись, – порядочный запас золота.