"Дорога скорби" - читать интересную книгу автора (Френсис Дик)Глава 6Джинни Квинт садовничала, надев большую соломенную шляпу, перчатки и серые рабочие брюки. Она воевала с сорняками на клумбах перед уютным главным зданием "Твайфорд Лоуэр фармс". – Здравствуй, Сид, дорогой! – тепло приветствовала она меня, выпрямилась, держа на отлете руки в испачканных землей перчатках, и подставила мягкую щеку для поцелуя. – Какой приятный сюрприз! Но Эллиса здесь нет. Он поехал на скачки, а потом собирался на Риджентсквер. Там ты его и найдешь. Она посмотрела мне через плечо и увидела Нормана Пиктона, вываливающегося из машины. – Кто это с тобой, дорогой? – неуверенно спросила Джинни. – Полицейские? Арчи Кирк! Мой дорогой, какая приятная встреча. Норман Пиктон, не связанный светскими условностями и грузом отношений, как мы с Арчи, сразу перешел к делу. – Мадам, я инспектор Пиктон из полиции Темз-Вэлли. Я должен установить, имеете ли вы голубой "Лендровер", и обыскать его, на что у меня есть ордер. Джинни растерянно сказала: – Ни для кого не секрет, что у нас есть голубой "Лендровер". Конечно, есть. Вам лучше поговорить с моим мужем. Сид... Арчи... что все это значит? – Существует вероятность, что кто-то ночью угнал ваш "Лендровер", сказал я. – И... э-э... совершил преступление. – Могу я осмотреть ваш "Лендровер", мадам? – настойчиво спросил Пиктон. – Он на заднем дворе, – ответила Джинни. – Я скажу мужу, он вас проводит. События развивались безжалостно. Гордон, поспешивший выйти из дома, не мог ничего поделать перед лицом соответственно оформленного ордера на обыск – только протестовать. Полицейские занялись своим делом – фотографировали, снимали отпечатки пальцев, брали пробы пыли и грязи с покрышек. Каждое действие бережно фиксировалось констеблем. Под действие ордера явно попадали и инструменты, и все остальное, что лежало за передними сиденьями. Две ручки, которые Джонатан принял за ручки газонокосилки, на самом деле оказались ручками таковой – легкой электрической модели. Еще там была примерно дюжина железных труб для ограды, моток проволоки и приспособление для продевания проволоки в отверстия труб. Там была открытая упаковка конского корма. Был скатанный кожаный фартук, вроде тех, которыми пользуются кузнецы или коновалы. Были две лопаты, вилы и большой нож типа мачете, завернутый в мешковину. Нож был чистый, острый и покрытый слоем масла. Гордон нетерпеливо ворчал насчет того, что добропорядочного человека обыскивают и осматривают его инструменты. Подтверждения ради он показал ветошь и жестянку с маслом. Для чего этот нож? Чистить канавы от травы, прореживать кустарник, да мало ли для чего... Под рейками обнаружился еще один сверток. Я указал на него, и Норман вытащил его из машины и развернул. Там были две некогда полированные ручки длиной в метр, со стальной рабочей частью. – Это секатор, – объявил Гордон. – Для стрижки веток. Знаете, чтобы подрезать кусты или срезать ветки там, где они расти не должны. Он забрал у Пиктона секатор, чтобы показать, как он работает. Когда он развел ручки, раскрылись металлические челюсти – острые, чистые, смазанные, которые могли захватить ветку толщиной в три дюйма. Гордон быстрым сильным движением свел ручки вместе, и челюсти с лязгом захлопнулись. – Очень полезная вещь, – сказал Гордон и принялся опять заворачивать секатор. Ни Арчи, ни Пиктон, ни я ничего не сказали. Я чувствовал легкую тошноту. Арчи молча отошел в сторону, и Гордон, не понимая ничего, положил сверток обратно в "Лендровер" и пошел за ним следом, озадаченно спрашивая: – Арчи, в чем дело? – Ну? – сказал мне Пиктон. – Вот что, – сказал я, сглотнув комок. – Что, если вы заберете этот секатор? Он кажется чистым, но на лезвиях... в шарнире... Одна только капля крови... один волосок... Это ведь можно сделать? – Так этот секатор подходит? Я слабо кивнул. – Мистер Кирк видел ногу жеребца, как и я. И он видел обрубок. – Я снова сглотнул. – Господи, секатор! – Это была всего лишь лошадь, – возразил он. – Некоторые люди любят своих лошадей не меньше, чем детей. Представьте, что кто-то отрезал ногу вашему сыну. Он пристально посмотрел на меня. Я сказал с кривой усмешкой: – Бетти Брэккен – пятая по счету владелица, с которой я встретился за последние три недели. Их горе доходит и до вас. – У моего сына пропала собака. Он нас замучил... не ест как следует... – Он умолк, потом сказал: – Вы и Арчи Кирк принимаете это слишком близко к сердцу. – Как и вся британская общественность приняла близко к сердцу тех кавалерийских лошадей, которых покалечили террористы в Гайдпарке, – напомнил я ему. Он был достаточно взрослым, чтобы помнить бойню, после которой возросли тиражи газет и которая принесла медали и славу героя Сефтону, чудесным образом выжившему после взрыва бомбы. Целью взрыва были безобидные лошади, которых в армии используют только для торжественных парадов. В этот раз британская общественность будет поносить преступника, но не сможет и не захочет поверить в виновность своего кумира. Террористы да. Вандалы – да. Кумир... нет. Мы с Пиктоном пошли следом за Арчи и Гордоном, возвращаясь к Джинни, стоявшей перед домом. – Я не понимаю, – жалобно говорила Джинни. – Когда вы сказали, что наш "Лендровер" могли угнать и использовать для совершения преступления... о каком преступлении вы говорили? Гордон не стал ждать, пока Пиктон объяснит. – Это всегда бывает грабеж, – уверенно сказал он. – Куда воры гоняли машину? Не отвечая, Норман Пиктон спросил, не имеет ли Гордон Квинт привычки оставлять ключ зажигания в "Лендровере". – Конечно, нет, – оскорбился Гордон. – Хотя такие мелочи, как отсутствие ключа, никогда не останавливают опытных воров. – Если вы по какой-то случайности оставили ключи в доступном месте – я уверен, что вы этого не делали, сэр, пожалуйста, не сердитесь, – но если кто-то мог найти ваши ключи и воспользоваться ими, не было ли там брелка – серебряной цепочки с серебряной подковкой? – О, нет, – простодушно прервала его Джинни. – Это брелок Эллиса. И подковка не серебряная, она из белого золота. Я заказала ее специально для Эллиса на прошлое Рождество. Я отвез Арчи Кирка обратно в Ньюбери. Впереди в неприметной машине ехали четверо полицейских и лежало множество упакованных, описанных и внесенных в протокол вещей, за которые Гордону Квинту дали расписки. Секатор в мешке. Мачете – тоже в мешке. Масляная ветошь и канистра с маслом. Конский корм. Снимки наклейки с красным драконом. Снимки отпечатков пальцев, включая один очень четкий отпечаток правой ладони с капота "Лендровера", который при первичной проверке оказался тождественен отпечатку правой ладони на банке из-под кока-колы, побывавшей в руках Джонатана. – Нет никаких сомнений, что "Лендровер" Квинта был на дорожке у дома моей сестры, – сказал Арчи. – Несомненно, в зажигании были ключи Эллиса. Но нет подтверждений тому, что сам Эллис был поблизости. – Нет, – согласился я. – Никто не видел его. – Норман попросил вас написать рапорт? – Да. – У него будет ваш рапорт и показания Джонатана плюс его собственные находки, чтобы предъявить это прокуратуре. – М-м. Помолчав, как будто подыскивая слова утешения, Арчи сказал: – Вы творите чудеса. – Я их ненавижу. – Но это вас не останавливает. Что, если он не сможет удержаться?.. Что, если я тоже не смогу? Прощаясь со мной возле полицейского участка, Арчи сказал: – Сид... ничего, что я вас так называю? Зовите меня Арчи... Я немного представляю, с чем вы столкнулись. Я просто хотел, чтобы вы знали. – Я... спасибо. Если вы подождете немного, я позвоню в ветеринарную клинику и спрошу, как там жеребец. Его лицо просветлело, но новости были умеренно радостными. – Я сшил сухожилие, – сообщил Билл. – Я пересадил пару кровеносных сосудов, так что кровоснабжение там достаточное. С нервами всегда трудно. Я сделал лучшую работу в жизни, и, если не попадет инфекция, нога технически восстановлена. Вся она сейчас в гипсе. Жеребец в полубесчувственном состоянии. Мы держим его на растяжках. Но ты же знаешь, как это все непредсказуемо. Лошади не выздоравливают так же легко, как люди. О скачках не может быть и речи, конечно, но племенная работа... Я так понимаю, что у него в родословной чемпионы. Мое мнение – абсолютно никаких обещаний. – Ты гений, – сказал я. – Хорошо, когда тебя ценят, – усмехнулся он. – В клинику придет полицейский, взять образцы его крови и шерсти. – Отлично. Поймайте того гада, – сказал он. Волей-неволей в Лондон я ехал не торопясь из-за множества машин. Когда я добрался до паба, я опоздал на полчаса, и Кевина Миллса там не было. Не было видно ни лысины, ни брюшка, ни усов в пивной пене, ни циничной вселенской скуки. Без сожалений я подошел к бару, взял Себе виски и влил в него достаточно лондонской водопроводной воды, чтобы разбавить. Я хотел только выпить свое слабое успокоительное, добраться до дому, найти там что-нибудь поесть и лечь спать. Прежде всего спать, подумал я, зевая. Женский голос разрушил все мои планы. – Вы – Сид Холли? – спросил этот голос. Я расслабленно повернулся. У нее были блестящие черные волосы до плеч, яркие голубые глаза и темно-красная помада на четко очерченных губах. Безукоризненная от природы кожа была матово-фарфоровой. Черные брови и ресницы придавали ее лицу решительное выражение, которое усиливалось манерами. В июне месяце она была одета в черное. Я решил, что определить ее возраст невозможно, судя по лицу – плюс-минус десять лет, но ухоженные руки с маникюром свидетельствовали, что ей не больше тридцати. – Я работаю в "Памп", – сказала она. – Моего коллегу Кевина Миллса вызвали на изнасилование. – Вот как, – пробормотал я. – Меня зовут Индия Кэткарт, – сказала она. Я снова повторил свое "вот как", но я знал ее имя, мне были известны ее репутация и статьи. Она была главным обозревателем, сокрушающей Немезидой, делала жесткие интервью и безжалостно выставляла на всеобщее обозрение тайны. К тому же она писала забавно, и я, как и всякий приверженец "Памп", жадно читал ее материалы и смеялся, даже если смысл написанного заставлял меня морщиться. Тем не менее я не собирался становиться для нее источником сведений ни сейчас, ни в будущем. – Я пришла, чтобы сделать наш эксклюзив, – сказала она. – А-а. Боюсь, ничего не могу вам сказать. – Но вы обещали. – Я надеялся, – согласился я. – И вы весь день не отвечали по телефону. Я отцепил свой сотовый и осмотрел его, сделав озадаченный вид. – Он выключен, – сообщил я, как будто только что это обнаружил. Ее это не обмануло. – Меня предупреждали, что вы неглупы. Отвечать, кажется, не требовалось, так что я и не стал стараться. – Мы искали вас. Где вы были? – С друзьями, – сказал я. – Я приехала в Комб-Бассет. И что я там обнаружила? Жеребца нет, ни с ногой, ни без ноги. Сида Холли нет. Рыдающего владельца нет. Только какая-то старая карга, которая сказала, что все уехали к Арчи домой. Я разглядывал ее с доброжелательным видом. Я очень хорошо умею принимать такой вид. – Итак, – продолжала Индия Кэткарт с видимым отвращением, – я отправляюсь в дом мистера Арчибальда Кирка в деревню Шелли-Грин и что нахожу там? – Что? – Я нахожу там человек пять журналистов, разных фотографов, миссис Арчибальд Кирк и глухого старца, который говорит: "Э?" – А что потом? – Миссис Кирк смотрит на меня чистыми глазами и врет. Она говорит, что не знает, где кто. Через три часа я вернулась в Комб-Бассет, чтобы посмотреть на туристов. – Вы нашли кого-нибудь из них? – Они прошли двадцать миль и забрались на пастбище, на котором держат быка. Они в панике ринулись обратно и стали рассуждать о том, как привлечь фермера к суду за то, что он позволяет опасному животному разгуливать рядом с общественной дорогой. Мужчина с лысиной и длинным хвостом сказал, что он привлечет еще и миссис Брэккен за то, что она не держала своего жеребца в стойле, чтобы предотвратить ампутацию, которая вызвала у его дочери истерику. – Жизнь – это один долгий фарс, – сказал я. Это было ошибкой. Она тут же уцепилась за это. – Это ваш комментарий по поводу жестокого обращения с животными? – Нет. – Ваше мнение о туристах? – Пешеходные дорожки очень важны. Она перевела взгляд с меня на бармена. – Газированную минеральную воду, лед и лимон, пожалуйста. Она сама заплатила за свою выпивку, как будто это подразумевалось. Я задумался, насколько ее вызывающее поведение неосознанно и привычно – или она дозирует его в зависимости от того, с кем говорит. Я часто узнавал много полезного о людях, наблюдая за тем, как они разговаривают с другими, и сравнивая реакцию. – Вы ведете нечестную игру, – сказала она, глядя на меня поверх лимона, насаженного на край стакана. – Ведь именно благодаря "горячей линии" в "Памп" вы попали в Комб-Бассет. Кевин говорит, что вы платите свои долги. Так платите. – "Горячая линия" – это его собственная идея. Неплохая, если не считать сотни ложных сообщений. Но сегодня я ничего не могу вам сказать. – Не "не можете", а не хотите. – Очень часто это одно и то же. – Избавьте меня от философии! – Я с наслаждением читаю вашу еженедельную страницу, – сказал я. – Но не хотите появиться на ней? – Это верно. Она вскинула голову. – Многие просили меня не печатать то, что я знаю. Я не хотел окончательно поссориться с ней и мог отказаться от мимолетного удовольствия подшутить над ней, поэтому я принял доброжелательный вид и не стал комментировать. – Вы женаты? – спросила она. – Разведен. – А дети? Я покачал головой. – А вы? Она больше привыкла задавать вопросы, чем отвечать на них. Поэтому ощутимо замешкалась, прежде чем сказать: – У меня то же самое. Я глотнул скотча. – Передайте Кевину, я очень сожалею, что не могу описать ему подоплеку событий. Передайте, что я поговорю с ним в понедельник. – Этого недостаточно. – Больше я ничего не могу сделать. – Вам кто-то платит? – требовательно спросила она. – Другая газета? Я покачал головой. – В понедельник. – Я поставил пустой стакан на стойку. – До свидания. – Подождите! Она посмотрела на меня взглядом, в котором не было феминистской агрессии и не читалась необходимость набирать очки в битве, которую выиграло предыдущее поколение. Я подумал, что, возможно, Индия Кэт-карт не создана для продолжительного брака, как и я. Я женился на любящей и милой девушке и заставил ее ожесточиться – худшая и самая печальная ошибка моей жизни. Индия спросила: – Вы не голодны? Я целый день ничего не ела. Мой кошелек выдержит два обеда. Бывает хуже. Я быстро обдумал вероятность того, что меня размажут по пятнадцатой странице, и решил, как обычно, что у всякого риска есть свои пределы. Рискуйте, но с предосторожностями – великий девиз. – Ваш ресторан или мой? – улыбаясь, спросил я, и тут же в ее глазах мелькнул слабый отблеск триумфа – она подумала, что рыбка попалась. Мы ужинали в шумном, ярко освещенном, большом и полном народу ресторане. Выбор был за Индией. Это было ее естественное окружение. Несколько подхалимов зааплодировали, когда шепелявая девушка провела нас к центральному почетному столику. Индия Кэткарт признала аплодисменты и потащила меня за собой, как хвост кометы Галлея *, никому меня пока не представляя. Меню было поразительным, но по давней привычке я заказал самые простые блюда, с которыми можно было неплохо управляться одной рукой, кресс-салат, кэрри из утки с тушеными овощами. Индия заказала баклажаны в масле и гору хрустящих лягушачьих лапок, которые ела руками. Лучше всего в этом ресторане было то, что шум делал приватную беседу невозможной – все, что там говорилось, могли услышать за соседними столиками. – Итак, – сказала Индия, – Бетти Брэккен была в слезах? – Я не видел ни одной слезинки. – Чего стоил этот жеребец? Я попробовал овощи и решил, что они пережарены. – Никто не знает, – сказал я. – Кевин сказал мне, что он стоит четверть миллиона. Вы просто уклоняетесь от ответов. – Сколько стоит и чего стоит – это разные вещи. Он мог выиграть дерби. Он мог стоить миллионы. Никто не знает. – Вы всегда играете словами? – Довольно часто, – признался я. – Как и вы. – Где вы учились? – Спросите Кевина, – улыбнулся я. – Кевин рассказывал мне о вас такие вещи, что вы можете не захотеть, чтобы я о них знала. – Какие же? – Например, что легко обмануться вашим мирным видом. Что у вас вольфрам вместо нервов. Что вы болезненно относитесь к потере руки. Хватит для начала? Я задушу Кевина, подумал я. – Как вам лягушачьи лапки? – спросил я. – Мускулистые. – Ничего, у вас острые зубки. Ее отношение вполне заметно сменило направление от покровительства до неуверенности, и она начала мне нравиться. После кэрри и лягушек мы выпили кофе, в промежутках пару раз обменявшись оценивающими взглядами. Мельком я подумал, какова она в постели, и так же мельком подумал, что никто не станет обнимать потенциальную кобру. У меня и мысли не возникло попробовать. Она, кажется, приняла мою пассивность за разрешение действовать. Она заплатила за нас обоих кредитной карточкой "Памп", как и обещала, и явно ожидала, что я отплачу в понедельник, дав Кевину эксклюзивное интервью. Я пообещал, зная, что не смогу этого избежать, и предложил подвезти ее до дома. – Но вы же не знаете, где я живу! – Да все равно, – сказал я. – Спасибо. Здесь ходит автобус. Я не настаивал. Мы расстались у дверей ресторана. Ни поцелуя. Ни рукопожатия. Она только кивнула и пошла вперед не оглядываясь, а я вообще не верил в ее добросердечность. В воскресенье утром я снова открыл небольшой синий кейс, который мне дала Линда, и снова прочел все вырезки, где говорилось о покалеченных пони в Кенте. Я опять прокрутил запись двадцатиминутной программы, сделанной Эллисом о детях, которым принадлежали пони, и просмотрел ее с другой – тошнотворной – точки зрения. На экране он выглядел таким дружелюбным, таким обаятельным, таким умелым. Его рука с сочувствием обнимала Рэчел. Его приятное лицо было исполнено сострадания и гнева. Он говорил, что ослеплять пони или рубить им ноги – это преступление, такое же, как убийство. Эллис, в отчаянии думал я, как ты мог? Что, если он не сможет удержаться. Я поставил пленку второй раз, подмечая детали и внимательно прислушиваясь к тому, что он на самом деле говорил. Его чувство аудитории было непогрешимо. Дети были одеты в костюмы для верховой езды, двое или трое были в жокейских шапочках из черного вельвета. Он усадил их на кипы сена. Сам он сидел среди них на полу, в темном спортивном костюме, со сдвинутой на затылок кепкой, с темными очками в кармане. Некоторые ребятишки плакали. Он давал им свой платок и помогал справиться с горем. Когда он говорил, обращаясь прямо в камеру, звучали такие фразы, которые делали зримыми детские страхи: "Из пустых глазниц их глаза стекали по щекам" и "Чистокровный серебристый пони, сверкающий в лунном свете". Один его заботливый голос делал эти картины непереносимыми . "Серебристый пони, сверкающий в лунном свете". Основа кошмаров Рэчел. Я поставил пленку в третий раз и слушал, закрыв глаза, чтобы меня не сбивали с толку знакомое лицо или Рэчел в парике. Он сказал: "Серебристый пони доверчиво подошел, соблазненный горстью кусочков конского корма". Он не мог знать об этом. Он мог узнать, если бы кто-то у Фернсов догадался об этом. Но сами Фернсы не могли этого сказать. Они не кормили Силвербоя кормом. Корм ему дал тот, кто приходил ночью. Эллис, конечно, скажет, что он придумал это и выдумка случайно совпала с фактами. Я перемотал пленку и некоторое время смотрел в пространство. Эллис ответит на все вопросы. Эллису поверят. Во второй половине дня я написал длинный подробный рапорт для Нормана Пиктона – это было невеселое занятие. Рано утром в понедельник, как он того требовал, я приехал к полицейскому участку в Ньюбери и лично вручил конверт в собственные руки инспектору по расследованию. – Вы говорили об этом с кем-нибудь? – спросил он. – Нет. – В особенности с Квинтом? – Особенно с ним. Но... – Я запнулся. – Это дружная семья. Более чем уверен, что вечером в субботу или вчера Джинни и Гордон сказали Эллису, что мы с вами и Арчи осмотрели "Лендровер" и что вы забрали секатор. Я думаю, вы должны принять во внимание, что Эллис знает о начале охоты. Он с отвращением кивнул. – И поскольку Эллис Квинт официально проживает в округе Метрополитэн, мы, округ Темз-Вэлли, не можем продолжать расследование... – Вы хотите сказать, что не можете вызвать его в местное отделение Риджент-парк и задавать ему неудобные вопросы, вроде того, где он был в три часа ночи в субботу? – Вот именно. Мы не можем допрашивать его сами. – Я думал, что это деление уже давно упразднено. – Для всего требуется время. Я оставил его разбираться со своими проблемами и поехал в Кент. По пути, желая сделать Рэчел Фернс подарок, я завернул в Кингстаун и прошелся по магазинам. Витрина с куклами и мягкими игрушками заставила меня задержаться может, Рэчел нужно любимое животное, которое займет место пони. Но, вероятно, Линда не обрадуется появлению в доме шумного создания, которое линяет и грызет мебель. Однако я зашел в зоомагазин – и вот тогда-то я и приехал в дом Линды Фернс, имея в машине аквариум, водоросли, миниатюрные руины готического замка, электрический насос, лампы, корм для рыбок, инструкции и три больших закрытых банки с тропическими рыбками. Рэчел ждала меня у ворот. – Вы опоздали на полчаса, – укорила она меня. – Вы сказали, что приедете в двенадцать. – Ты когда-нибудь слышала о шоссе М25? – Все оправдываются, что ехали там. – Ну извини. Ее лысая головка все так же шокировала меня. Если не считать этого, выглядела она хорошо, щечки округлились и порозовели благодаря стероидам. Она была одета в легкую маечку и спортивные штаны. Это безумие – любить чужого ребенка с таким всеобъемлющим чувством, но я впервые почувствовал, что такое отцовство. Дженни отказывалась иметь детей, когда в любой день после скачек могла остаться вдовой, и я в то время об этом не задумывался. Если когда-нибудь женюсь еще раз, подумал я, входя следом за Рэчел в дом, я хочу дочь. Линда встретила меня радостной улыбкой, легко поцеловала в щеку и предложила джин с тоником, пока она готовит паштет для ленча. Стол был накрыт. Она носила дымящиеся блюда. – Рэчел вышла вас встречать уже два часа назад! – сказала Линда. Я не понимаю, что вы сделали с ребенком. – Как она? – Счастлива. – Линда резко отвернулась, слезы были близко, как всегда. – Налейте еще джина. Вы сказали, что у вас есть новости. – Потом. После ленча. Я привез Рэчел подарок. Аквариум имел успех. Рэчел была очарована им, Линда заинтересовалась и стала помогать. – Слава Богу, вы не подарили ей собаку, – сказала она. – Я не выношу, когда животное путается под ногами. Я не разрешила Джо подарить ей собаку. Вот почему она захотела пони. Яркие рыбки засновали в готических руинах, водоросли заколыхались в воде, загорелись лампочки, и стали подниматься пузырьки. Рэчел насыпала рыбкам корма и смотрела, как едят ее новые друзья. Владелец зоомагазина уговорил меня купить аквариум побольше, нежели я собирался, и был, несомненно, прав. Бледное личико Рэчел сияло. Пеготти в своем манеже сидел возле аквариума, тараща глаза и открыв рот. Мы с Линдой вышли в сад. – Есть новости насчет трансплантата? – спросил я. – Я бы сразу вам сказала. Мы сели на скамью. Цвели розы. Стоял поразительно чудесный день. Линда сказала несчастным голосом: – У Рэчел острый лимфобластный лейкоз, при котором химиотерапия почти всегда дает ремиссию. В девяноста процентах случаев. У семи из десяти ребятишек ремиссия длится всю жизнь, и через пять лет они могут считать, что вылечились. А у девочек шансы лучше, чем у мальчиков, – разве это не странно? Но у тридцати процентов детей болезнь возвращается. Она замолчала. – У Рэчел она вернулась? – Ох, Сид! – Расскажите мне. Она попробовала рассказать, и, пока она говорила, слезы капали у нее из глаз. – Болезнь вернулась меньше чем через два года, а это плохо. У Рэчел начали отрастать волосы, но из-за лекарств опять выпали. Врачи добились ремиссии, они сделали все превосходно, ведь во второй раз это не так легко. Но я по их лицам поняла – и они ведь не предлагают пересадку, пока возможно, потому что она удается только в половине случаев. Я всегда говорю об этом так, как будто трансплантат точно спасет ее, но он всего лишь может спасти. Если они найдут подходящий, они убьют ее собственный костный мозг облучением, а от этого дети плохо чувствуют себя и слабеют, а когда убьют весь, пересадят новый костный мозг и будут надеяться, что он приживется и начнет вырабатывать красные кровяные клетки. Довольно часто это удается... Иногда у ребенка от рождения одна группа крови, а переливать можно другую. У Рэчел группа А, но ей можно перелить группу О или что-нибудь еще. Сейчас могут так много! Когда-нибудь смогут лечить все. Но... Я обнимал ее за плечи, пока она плакала. Кругом всегда несчастья. И так много потерянных Эдемов. Я подождал, пока она не выплачется, и сказал, что нашел, кто изувечил Силвербоя. – Вам это не понравится, – сказал я. – И, может быть, будет лучше, если вы сможете не допустить, чтобы это узнала Рэчел. Она читает газеты? – Только "Пинатс". – А телевизионные новости смотрит? – Она не любит, когда рассказывают о голодающих детях. – Линда испуганно посмотрела на меня. – Я хочу, чтобы она узнала, кто убил Силвербоя. За это я вам и плачу. Я вынул из кармана конверт с многострадальным чеком, на сей раз разорванным, и вложил ей в руку. – Мне не нравится то, что я обнаружил, и я не хочу брать у вас деньги, Линда... Мне очень жаль... но Эллис Квинт сам отрубил ногу Силвербою. Она вскочила на ноги, вспыхнув гневом, в шоке от того, что я сказал и что глубоко потрясло ее. Я не должен был говорить это так сразу, подумал я, но слово было произнесено. – Как вы могли такое подумать? Как вы могли? Вы ошиблись. Это не он! Вы сошли с ума, если говорите такое. Я тоже встал. – Линда... – Ничего не говорите. Я не буду слушать. Не буду. Он такой славный. Вы в самом деле сумасшедший. И я, разумеется, не собираюсь говорить Рэчел, в чем вы его обвиняете, потому что это расстроит ее и потому что вы не правы. Я знаю, вы были добры к ней... и ко мне... но я не стала бы обращаться к вам, если бы думала, что вы можете принести столько вреда. Пожалуйста, уходите. Уходите, и все. Я пожал плечами. Ее реакция была слишком однозначной, но ее эмоции всегда проявлялись в полную силу. Я понимал ее, но это не могло помочь. – Послушайте, Линда... – Нет! – Эллис много лет был моим другом. Для меня это тоже ужасно. Она закрыла уши руками и повернулась ко мне спиной, крича: – Уходите! Уходите! – Позвоните мне, – неловко сказал я. Ответа не последовало. Я тронул ее за плечо, Линда отшатнулась от меня и убежала. Я постоял минуту и пошел обратно в дом. – Это мама кричала? – спросила Рэчел, выглядывая в окно. – Я слышала, как она кричала. – Она расстроилась. – Я улыбнулся, чувствуя себя несчастным. – С ней все будет хорошо. Как там рыбки? – Они холодные. Рэчел встала на колени, глядя в свой маленький мокрый мир. – Мне надо идти, – сказал я. – До свидания. Она была уверена, что я вернусь. Она попрощалась со мной на время, как с другом. Рэчел смотрела на рыбок, не отрываясь. – До свидания, – сказал я и в унынии поехал в Лондон, зная, что неприятие Линды всего лишь первый шаг – начало всеобщего неверия. Когда я открыл входную дверь на Пойнт-сквер, в квартире зазвонил телефон и продолжал звонить, пока я наливал воду со льдом, жадно пил после такого жаркого дня и менял батарейки в левой руке. Наконец я взял трубку. – Где, черт побери, вы шляетесь? – рявкнул мне в ухо голос с беркширским акцентом. Норман Пиктон, детектив-инспектор, полиция Темз-Вэлли. – Вы, конечно, слышали новости. – Какие новости? – спросил я. – Вы что, живете, сунув голову в песок? У вас нет радио? – Что случилось? – Эллис Квинт арестован. – Он – что?! – Ну, задержан. Он в больнице, под стражей. – Норман, – растерянно сказал я, – начните с начала. – Ладно. – Он заговорил чрезвычайно терпеливо, как с ребенком: Сегодня утром двое полицейских в штатском из полиции Метрополитэн пришли в квартиру Эллиса Квинта на Риджент-парк, чтобы спросить его о местонахождении рано утром в субботу. Он вышел из дома прежде, чем они подошли ко входу, и, зная его в лицо, они подошли к нему, представились и показали свои значки. И вот тут... – Пиктон откашлялся, но это не помогло ему избавиться от прозаических официальных оборотов. – И вот тут мистер Эллис Квинт оттолкнул одного из офицеров с такой силой, что тот вылетел на проезжую часть и был сбит машиной. Сам мистер Квинт выбежал на проезжую часть, пытаясь пересечь дорогу, чтобы убежать от полицейских. Мистер Квинт заставил автобус свернуть в сторону. Автобус нанес мистеру Квинту скользящий удар, который швырнул его на землю. Мистер Квинт был контужен. Его увезли в больницу, где он теперь и находится под охраной, пока идет расследование. – Вы читаете мне письменный рапорт? – спросил я. – Именно так. – А как насчет пересказа собственными словами? – Я на работе, и я не один. – Ну ладно, – сказал я. – Эллис запаниковал или думал, что его разыгрывают? Пиктон хохотнул: – Я бы сказал, первое. Его адвокаты скажут, что второе. Но знаете что? Когда в больнице вывернули его карманы, то нашли толстую пачку наличных и паспорт. – Нет! – Это не преступление. – Что он сказал? – Он еще ничего не сказал. – А что с офицером, которого он толкнул? – Сломал ногу. Ему повезло. – А... когда пройдет контузия Эллиса? – Все зависит от полиции Метрополитэн. Они могут задержать его на семьдесят два часа, пока не сформулируют обвинение. Я бы сказал, это дело случая. Он может собраться и уйти через несколько часов. – Что вы сделали с моим рапортом? – Передал в соответствующие инстанции. Хорошее слово "инстанции", расплывчатое. Кто может сказать, что работает в "инстанциях"? – Спасибо, что позвонили, – сказал я. – Держите связь. Это прозвучало как приказ. Я положил трубку и обнаружил присланную по факсу записку от Кевина Миллса. Он прямо перешел к делу. "Сид, ты сволочь". |
|
|