"Дорога скорби" - читать интересную книгу автора (Френсис Дик)

Глава 12

Я позвонил в "Памп" и попросил позвать Индию Кэткарт. Простота!

Номер раз: ее никогда не бывает в редакции по пятницам.

Номер два: "Памп" никогда не дает домашних телефонов сотрудников неизвестным.

– Скажите ей, что с ней хотел бы поговорить Сид Холли, – сказал я и дал оператору номер своего сотового телефона, попросив его повторить – для полной уверенности, что он записал номер. Он сказал, что ничего не обещает.

Я посидел, размышляя о том, что я видел и узнал, и строя планы на следующий день. Подобные планы довольно часто меняются в зависимости от обстоятельств, но я обнаружил, что результат никогда не бывает нулевым. Если все провалилось, попробуйте план Б. В моей стратегии план Б состоял в том, чтобы убраться, сохранив шкуру целой. План Б пару раз приносил мне неприятности, но неприятности похожи на падение на скачках – никогда не поверишь, что они случатся, пока не ткнешься носом в землю.

В десять пятьдесят мой сотовый телефон зажужжал.

– Сид? – нервно спросила Индия.

– Привет.

– Ничего не говорите! Я заплачу, если вы что-нибудь скажете. – Она помолчала, потом сказала:

– Сид! Вы слушаете?

– Да. Но я не хочу, чтобы вы плакали, и поэтому ничего не говорю.

– О Господи. – Это было наполовину рыдание. Наполовину смех. – Как вы можете быть таким... таким вежливым?

– С огромным трудом, – сообщил я. – Вы не заняты в воскресенье вечером? Ваш ресторан или мой?

– Вы приглашаете меня пообедать? – недоверчиво спросила она.

– Ну, это же не предложение руки и сердца. И не нож между ребер.

Просто обед.

– Как вы можете смеяться?

– А почему вас назвали Индия? – спросил я.

– Потому что моя мать забеременела в Индии. Но какое это имеет отношение?

– Мне просто интересно, – сказал я.

– Вы пьяны?

– К несчастью, нет. Я мрачно сижу в кресле, размышляя о строении вселенной и прочем.

– Где? То есть – где это ваше кресло?

– На полу.

– Вы мне не доверяете!

– Нет, – вздохнул я, – не доверяю. Но я хочу пообедать с вами.

– Сид, – почти умоляюще сказала она, – будьте благоразумны.

Я всегда считал, что это дурной совет. Но если бы я был благоразумным, у меня были бы две руки и гораздо меньше шрамов, а я считал, что благоразумным надо родиться, я же, кажется, с этим промахнулся.

– Ваш владелец, лорд Тилпит, – сказал я. – Вы когда-либо видели его?

– Да, – озадаченно проговорила она. – Он бывает в редакции на рождественских вечеринках. Пожимает всем руки.

– Что он собой представляет?

– То есть как он выглядит?

– Для начала.

– Он очень высокий. Светло-каштановые волосы.

– Негусто, – сказал я, когда она замолчала.

– Я же не встречаюсь с ним каждый день.

– Вот только он сжигает святых, – заметил я.

После короткого молчания она сказала:

– На этот раз ресторан ваш.

Я улыбнулся.

– Исходит ли от лорда Тилпита ощущение властности? – спросил я. Ощущается ли его влияние на людей?

– Да нет.

– Может ли кто-нибудь физически трепетать перед ним?

– Нет. – Судя по ее голосу, она сочла эту мысль смешной.

– Так все его влияние – экономическое?

– Полагаю, что да.

– А ему самому никто не внушает трепет?

– Не знаю. А почему вы спрашиваете?

– Этот человек уже несколько месяцев заставляет свою газету... ну... уничтожать меня. Вы должны признать, что я могу интересоваться им.

– Но вы же не уничтожены. По крайней мере, не выглядите уничтоженным. Все равно ваша бывшая жена сказала, что это невозможно.

– Что невозможно?

– Это...

– Говорите.

– Сбить вас с ног. Заставить просить пощады.

Я молчал.

– Ваша жена все еще любит вас.

– Нет, больше не любит.

– Я специалист по бывшим женам, – сказала Индия. – Обманутые жены, брошенные любовницы, злобные женщины, охотницы за деньгами. Женщины, желающие мести, женщины с разбитым сердцем. Я знаю этот сценарий. Дженни сказала, что не смогла жить в вашем чистилище, но, когда я предположила, что вы были эгоистичной скотиной, она бросилась вас защищать, как тигрица.

О Господи, подумал я. Через шесть лет тот же самый нож может поразить нас обоих.

– Сид?

– Да.

– Вы все еще любите ее?

– Мы не можем вернуться назад, – сказал я спокойным голосом. – И не хотим возвращаться. Я жалею об этом. Но все наконец прошло. У нее хороший муж, и она счастлива.

– Я видела ее нового мужа, – сказала Индия. – Приятный мужчина.

– Да. А как насчет вашего бывшего мужа?

– Меня погубила его внешность. Оказалось, что ему нужна любящая его машина для работы по дому. Сказке конец.

– Его фамилия Кэткарт?

– Нет, Паттерсон.

Улыбаясь про себя, я сказал:

– Вы не дадите мне свой телефон?

– Да, – ответила она и продиктовала номер. – Ресторан на Кенсингтон-плейс. В восемь часов.

– Я приду.

Прошло уже пять дней, как Гордон Квинт сломал мне локтевую кость.

Приступы боли сделались слабее и реже. Отчасти потому, что привыкаешь все делать наименее болезненным способом, отчасти потому, что концы кости начали срастаться. На месте перелома первой нарастает мягкая соединительная ткань, на восьмой день она начинает твердеть, а еще через неделю все заживает. Серьезные неприятности доставляет только перелом со смещением осколков, но у меня его не было.

Когда я был жокеем, простые переломы дважды в год были делом привычным. Во время скачки с препятствиями случается падать на плечо, часто на скорости тридцать миль в час, и в свое время я ломал ключицы шесть раз с каждой стороны – и только один раз было совсем уж плохо.

У одних жокеев кости крепче, чем у других, но я не знаю никого, чья карьера обошлась бы без травм. Так или иначе, утром в субботу понедельничный перелом уже не доставлял мне особого беспокойства.

В сумку я положил зарядное устройство, умывальные принадлежности, запасную рубашку, деловой костюм и туфли. Надел же я спортивный костюм, белую рубашку и кроссовки. В поясной сумке у меня были деньги и кредитная карточка, в кармане – связка ключей с брелоком-зажигалкой. Три ключа были от машины и дверей квартиры. Три других, на вид очень простых, могли открыть любой несложный замок независимо от желания хозяев.

Мой старый наставник заставлял меня тренироваться, пока я не научился делать это быстро. Еще он показал мне, как открывать кодовые замки кейсов – этим методом пользуются воры в аэропортах.

Я расплатился в отеле и поехал обратно во Фродшем, где поставил машину у обочины, неподалеку от ворот "Топлайн фудс".

Как и раньше, ворота были широко открыты и никто из проходящих в них не привлекал внимания охранника. На самом деле казалось, что ни у кого нет там особых дел, и машин на стоянке было меньше, чем вчера. Так было до тех пор, пока точно в одиннадцать часов не прибыла обещанная съемочная группа.

Когда из двадцати автобусов и личных машин высыпала толпа целеустремленных людей с пропусками на груди и они начали разгружать и тащить куда-то камеры и прочее оборудование, я выбрался из машины и нацепил плохо сидящую коричневую спецовку с идентификационной карточкой. Я запер в багажнике свою сумку и сотовый телефон, вытащив из него SIM-карту, которую я тоже спрятал в пояс. "Заведите привычку вынимать SIM-карту, – посоветовал мне продавец.

– Тогда, если у вас украдут телефон, вор не сможет им пользоваться". "Отлично", – сказал я.

Я завел машину, не торопясь въехал в ворота, обогнул автобусы и остановился прямо за ними, рядом с разгрузочными площадками. Суббота там или нет, но немногочисленные рабочие в коричневых спецовках были заняты на подъемниках, и я миновал их, бросив на ходу "привет", как будто был одним из них. Никто мне не ответил, не посмотрел и не задержал. Внутри я поднялся по той лестнице, по которой спускался вместе с Вилли Паротом, и, когда я добрался до нужного уровня, прошел по галерее до его кабинета.

Стеклянная дверь была заперта, внутри никого не было.

Лопасти в чанах были неподвижны. Никакого вчерашнего шума и почти никаких запахов. Вместо этого внизу были расставлены камеры и распоряжался сам Оуэн Йоркшир, который указывал специалистам, как им делать свое дело.

Он был слишком занят, чтобы посмотреть вверх. Я прошел дальше по галерее до выхода на пожарную лестницу. На ночь ее закрывают, говорил Вилли.

Днем она открыта. С благодарностью я наконец ступил на роскошный ковер.

Там измеряли углы и двигали горшки с цветами трое человек из съемочной группы. Чертыхаясь про себя, я пошел к лифту, миновав по дороге открытую дверь "Связей с покупателями". Марши Роуз не было.

Направо от лифта находилась дверь с табличкой "Менеджер А. Доув". Оглянувшись, я увидел все ту же группу ассистентов операторов. Мне они здесь были совершенно ни к чему. Я вернулся к лифту и, чтобы скоротать время, открыл ближайшую дверь, которая, как я и надеялся, вела к пожарной лестнице.

Спустившись вниз, я обнаружил обширное помещение, ничем не обставленное и никак не украшенное, тех же размеров, что и офис наверху. Двумя этажами выше над офисом было точно такое же неиспользуемое пространство. Оуэн Йоркшир строится с размахом, подумал я, с расчетом на расширение.

Осторожно я поднялся на пятый этаж, в логово босса. Я был уверен, что он все еще внизу, возле чанов, но открыл пожарную дверь ровно настолько, чтобы просунуть голову.

Здесь было еще больше народу. На левой стороне открытые двойные двери вели в приемную и столовую. На правой стороне еще одна двойная дверь вела в новый личный кабинет Йоркшира – судя по тому, что я увидел, предназначенный вовсе не для бумажной работы. Там сверкало полированное дерево, было множество цветов и ряды бутылок и стаканов.

Я спустился по пожарной лестнице обратно на этаж с рабочими кабинетами и в нерешительности постоял, соображая, ушли ли оттуда ассистенты операторов.

Я услышал голоса, которые становились все громче и достигли пика прямо за дверью. Я приготовился изобразить занятого своими делами рабочего, но говорившие предпочли лифт. Наконец он зашумел по ту сторону лестничной клетки, голоса стали глуше и смолкли. Я не мог определить, поехал ли лифт вверх или вниз, но меня заботило только, все ли они уехали и не осталось ли кого на этаже.

Выжидать было нечего. Я открыл дверь, шагнул на ковер и посмотрел по сторонам. Весь офис был в моем распоряжении. Отлично.

Дверь миссис Доув была заперта на два замка – один старый, врезной, и новый, с замочной скважиной в ручке. Такие замки я люблю. Здесь не может быть отвратительных сюрпризов вроде задвижек, цепочек или клиньев с другой стороны. Кроме того, два замка могли означать, что за дверью хранилось нечто достойное охраны.

С врезным замком я провозился целую минуту, чувствуя за плечом неодобрительное сопение призрака моего старого наставника. Современный замок открылся после двадцати секунд осторожного исследования. Нужно "почувствовать" замок, чтобы его открыть. Искусственные пальцы в этом, как и во многом другом, бесполезны.

Оказавшись в кабинете миссис Доув, я потратил время, чтобы снова запереть дверь, так что, если кто-нибудь вздумает проверить, он обнаружит, что все так, как и должно быть. Если же кто-то придет с ключами, я буду предупрежден и успею спрятаться.

Кабинет миссис Доув был большим и удобным, с обширным столом, несколькими креслами и зернистыми черно-белыми фотографиями бегущих лошадей на стенах. Здесь была самая обычная офисная техника – факс, ксерокс и большой калькулятор, а на столе стоял компьютер, на выходные закрытый футляром. Были здесь ящики с папками и высокий белый шкаф – закрытый на замок, как я обнаружил.

Я очень слабо представлял себе, что ищу. Отчетные документы, которые я видел в "Компаниз-Хауз", казались не соответствующими положению дел во Фродшеме. Конечно, аудит относился к прошлому году, первому для Оуэна Йоркшира в его нынешней должности, но та небольшая прибыль, которая была в нем указана, не могла оправдать дорогой рекламной кампании и приема с телевидением для ливерпульских воротил.

Старый французский девиз "ищите женщину" уже сто лет как устарел, говорил мой наставник. Сейчас правильнее сказать "ищите деньги", а незадолго до смерти он сменил этот девиз на "следите за бумагами". Темные или сомнительные сделки, сказал он, всегда оставляют бумажный хвост. Даже в век компьютеров он настаивал, что бумаги могут указать путь, и я снова и снова убеждался, что он был прав.

Бумаги в кабинете миссис Доув были разложены по множеству папок и закрыты в ящиках.

Такие ящики для папок, как эти, по большей части запираются все одновременно зазубренным вертикальным стержнем, который спрятан справа и управляется единственным ключом наверху. Достаточно повернуть этот ключ, и стержень поднимется, а все ящики откроются. Я неплохо открываю ящики и картотеки.

Проблема была в том, что "Топлайн фудс" было почти нечего прятать по крайней мере, с первого взгляда. Кипы бумаг касались заказов и расчетов с поставщиками, еще большие кипы – продаж и расходов на производство, страховки, заработной платы, счетов за электричество, вопросов общего руководства.

Просмотр этих ящиков был пустой тратой времени – слишком дорогого времени. Их содержимое было всего лишь совершенно респектабельным основанием для аудита за следующий год.

Я закрыл их, снял футляр с компьютера и включил его. Появился список файлов, и я наугад выбрал "Эйнтри". На экране высветилась информация, касающаяся ленча накануне Большого национального, список гостей, меню, содержание речей и список упоминаний в прессе и на телевидении. Все остальное было не более секретным. Я выключил компьютер, накрыл его футляром и примерил свои отмычки к белому шкафу.

Иррациональное ощущение стремительно убегающего времени заставляло меня торопиться. Я всегда завидовал суперсыщикам в фильмах, которые находили нужные бумаги в первые же десять секунд, а я сейчас даже не знал, существуют ли эти самые бумаги.

Внутри оказались не бумаги, а второй компьютер. Я включил его, но ничего не произошло, что было совсем не удивительно – поскольку кабель был отсоединен. Я воткнул его куда следовало и включил машину еще раз.

Здесь были не просто файлы, а директории, и в каждой были файлы с названиями вроде "Формула А", то есть более секретные записи.

Окрыленный успехом, я прокрутил список директорий, пока не наткнулся на одну, смело озаглавленную "Квинт" но никакое нажимание кнопок не продвинуло меня дальше. Думай.

Причина того, что я не могу получить информацию о Квинте – то, что ее нет в компьютере. Так? Так. Так где же она?

На полке над компьютером стоял ряд папок с номерами от 1 до 9, но ни на одной не было пометки "Квинт". Я взял номер 1 и заглянул в нее. Там было несколько писем и голубая дискета в прозрачной обложке. Судя по письмам, в этой папке содержалась информация о ссудах "Топлайн фудс", выплаты по которым были просрочены. Я вставил дискету в дисковод, но получил не более и не менее как одно единственное слово: ПАРОЛЬ.

Пароль? А черт его знает. Я просмотрел одну за другой все папки и в шестой нашел метку "Квинт". В ней была уже не одна, а три дискеты. Я вставил в дисковод первую. ПАРОЛЬ? Вторую и третью – ПАРОЛЬ? Вот мерзость, подумал я.

В поисках чего-нибудь, что могло бы помочь, я открыл тяжелую белую коробку размером раза в два больше обувной, которая занимала остальное пространство на полке. Там оказалась стопка больших черных пластиковых футляров. Я вытянул один, открыл и увидел видеокассету, но не обычную, а вдвое толще. Наклейка гласила: "ВЕТАСАМ". Ниже было написано: "Серия Квинта.

15Х30 сек".

Я закрыл этот футляр и открыл следующий. "Серия Квинта. 15Х30 сек".

Во всех было одно и то же.

Для этих кассет нужен был специальный видеомагнитофон, которого в кабинете миссис Доув не было. Для того чтобы посмотреть, что же записано на этих дорогих кассетах, мне нужно было унести одну с собой.

Я, конечно, мог попросту спрятать одну из них под куртку и вынести отсюда. Я мог забрать все дискеты, требующие пароля. Но это означало, во-первых, что я их ворую, во-вторых, что меня могут с ними поймать, в-третьих, полученную таким образом информацию невозможно будет использовать впоследствии в легальном расследовании. Я стащил бы саму информацию, если бы смог, но не носители. Думай.

Как я уже говорил Чарльзу в Эйнсфорде, мне пришлось научиться работать с компьютерами просто для того, чтобы идти в ногу со временем, но будущее становилось настоящим так быстро, что я никогда не мог его обогнать.

Кто-то попробовал открыть дверь. Не было времени вернуть кабинету нормальный вид. Я успел только пересечь комнату и встать так, чтобы меня скрыла открывающаяся дверь. План Б был прост – бежать, тем более что на мне были кроссовки.

Ручка повернулась еще раз и подергалась, но ничего больше не произошло. Кто бы ни был там, снаружи, у него либо не было ключей, либо он убедился, что все в порядке. Так или иначе, я едва мог дышать.

Странно, но выброс адреналина подсказал мне решение компьютерной проблемы. Если уж я не могу вывести содержимое дискеты на экран, я могу переправить ее целиком на другой компьютер, чтобы спокойно и не торопясь взломать пароль или найти человека, который поможет мне в этом. Среди неподсоединенных кабелей был и телефонный. Я воткнул его в соответствующее гнездо компьютера, подсоединив модем миссис Доув к всемирной сети.

После пары неудачных попыток, когда я отчаянно вспоминал полузабытые навыки, я был вознагражден зажегшимся на экране сообщением: "Введите номер телефона".

Я ввел номер телефона своей квартиры на Пойнт-сквер, нажал на ввод, и на экране после непродолжительной паузы высветилось сообщение: "Передача данных завершена". Что бы там ни было на дискете с этикеткой "Квинт", теперь оно было в моем компьютере в Лондоне. Я перекачал туда же две оставшихся дискеты с той же этикеткой, а следом за ними дискету из папки номер один и изрядную часть из папки номер три с пометками "Тилпит".

Однако как передать содержимое с кассет "ВЕТАСАМ", я не знал. С сожалением я оставил их. Я просмотрел бумаги в папке Квинта, сделал ксерокопию одной страницы – списка странных ипподромов – и сунул ее в поясную сумку.

После этого я отсоединил кабели, закрыл компьютер, проверил, чтобы все папки и кассеты вернулись в прежнее положение, и закрыл шкаф. Потом я осторожно отворил дверь в коридор. Тишина.

С облегчением вздохнув, я закрыл дверь кабинета миссис Доув, прошел мимо ряда других кабинетов и наткнулся на первое препятствие – дверь на пожарную лестницу была не просто закрыта, над ней горела красная лампочка.

Очень часто красные лампочки означают, что включена сигнализация.

Я слишком долго пробыл в кабинете миссис Доув. Я снова вернулся к ее двери, спустился по пожарной лестнице за лифтом и вышел на первом этаже в холл со стеклянными дверями за стоянкой.

Один шаг в вестибюль оказался лишним. Кто-то довольно сильно ударил меня по голове, и один из охранников в синей форме набросил на меня что-то вроде ремня, притянув руки к телу.

Я рванулся вперед и получил еще один удар по голове, который поверг меня в беспомощное состояние. Я сознавал, что нахожусь в лифте, но не был уверен, как именно я туда попал. Я чувствовал, что у меня связаны ноги, что меня постыдно проволокли по какому-то ковру и бросили в кресло.

Обычное кресло скандинавского стиля с деревянными подлокотниками, как везде в этом офисе. – Привяжите его, – раздался голос, и третий ремень затянулся у меня поперек груди, так что, когда туман в голове рассеялся, я оказался совершенно не в состоянии пошевелиться и мысленно сыпал проклятиями. Голос принадлежал Оуэну Йоркширу. Он сказал:

– Прекрасно. Хорошо сработано. Оставьте гаечный ключ на столе. Возвращайтесь на лестницу и никого сюда не пускайте.

– Да, сэр.

– Подождите, – несколько неуверенно приказал Йоркшир. – Вы уверены, что это именно тот человек?

– Да, сэр. У него тот же самый пропуск, который мы выдали ему вчера.

Ему сказали сдать пропуск, когда он будет уходить, но он этого не сделают.

– Отлично. Спасибо. Идите.

Дверь за охранниками закрылась, и Оуэн Йоркшир сорвал с моей спецовки пропуск, прочел имя и бросил на стол.

Мы были в его кабинете на пятом этаже. Кресло, в котором я сидел, стояло на ковре. Я был в безвыходном положении и чувствовал себя глупо.

Все приличия были забыты. Оуэн Йоркшир был весьма зол, недоверчив и, я бы сказал, испуган.

– Что ты здесь делал? – заорал он. Его голос эхом отдался в тихой комнате. Он нависал надо мной, его большая голова была рядом с моей. Все его черты, подумал я, слегка преувеличены – большой нос, большие глаза, широкий лоб, плоские щеки, квадратная челюсть, большой рот. Черные вьющиеся волосы до плеч, слегка тронутые сединой, казалось, были насыщены энергией.

Я бы дал ему лет сорок, может, чуть меньше.

– Отвечай! – крикнул он. – Что ты здесь делал?

Я не ответил. Он схватил со стола тяжелый пятнадцатидюймовый гаечный ключ и замахнулся. Как будто собирался дать мне им по голове. Если его мальчики в синем именно так использовали эту штуку, а я полагал, что так оно и было, то не похоже, что еще одно соприкосновение ее с моим черепом позволит получить хоть какой-то ответ. Видимо, та же мысль пришла в голову и ему, потому что он с отвращением бросил гаечный ключ обратно на стол.

Ремни, которыми я был связан, оказались чем-то вроде упаковочных тканых лент, которыми часто обвязывают чемоданы, чтобы не открывались. Эти ленты совершенно не растягивались. Еще несколько штук лежало на столе.

Я ощущал нелепое желание болтать, склонность, которую я замечал в прошлом после легких контузий от падения на скачках, а иногда – когда отходил от анестезии. Я научился подавлять эту разговорчивость, но это все же требовало усилий, в данном случае – значительных.

Оуэн Йоркшир был одет вполне обычно – без пиджака, в рубашке (белой, с вертикальными полосками из бежевых переплетенных подков), без галстука, несколько пуговиц расстегнуты, открывая волосатую грудь и золотой медальон на цепочке.

Я сосредоточился на полосках из подков. Если я буду считать подковы от плеча до талии, у меня не останется других мыслей, которые я могу нечаянно выдать. Босс продолжал говорить. Я обыграл его – сосчитал подковы и ничего не сказал.

Внезапно он выбежал из комнаты, оставив меня сидеть с дурацким видом.

Вернувшись, он привел с собой еще двоих – кажется, они были поблизости в приемной, распределяя места для ленча, назначенного на понедельник.

Женщина и мужчина – миссис Доув и кто-то мне незнакомый. Оба вскрикнули от удивления при виде моей связанной персоны. Я вжался в кресло и смотрел по большей части на их талии.

– Вы знаете, кто это? – гневно вопросил Йоркшир. Мужчина покачал головой. Миссис Доув испуганно обратилась ко мне:

– Вы не были тут вчера? Насчет какого-то фермера?

– Это, – насмешливо сказал Йоркшир, – и есть Сид Холли.

Лицо незнакомца окаменело, рот округлился.

– Вот, Верни, – продолжал Йоркшир с горьким сарказмом, – это и есть та самая ничтожная тварь, на уничтожение которой ты потратил несколько месяцев. Вот это! А. Эллис говорил, что он опасен! Ты только посмотри на него! Мы стреляли из пушки по воробью.

Верни Тилпит. Я читал о нем. Верни Тилпит, третий барон, сорок два года, директор "Топлайн фудс", владелец – по наследству – газеты "Памп".

Дед Верни Тилпита, получивший баронский титул за преданность тогдашнему первому министру, был одним из тех шумных и могущественных творцов общественного мнения, которые заставляли правительства плясать под свою дудку. Первый Верни Тилпит делал историю и остался в ней. Третий всплыл на поверхность после многих лет покоя только для того, чтобы дискредитировать ничтожного детектива. Политика! Его дед онемел бы от возмущения.

Тилпит был весьма высок, как и говорила Индия, и волосы у него были каштановые. Метнув в его сторону короткий взгляд, я отметил широкое лицо с мелкими чертами – короткий нос, маленький рот, .песочного цвета усики, маленькие глазки за большими очками в тонкой оправе. В нем не было никакой физической угрозы. Вероятно, я испытывал такое же разочарование в своем противнике, как и он.

– Откуда вы знаете, что это Сид Холли? – спросила миссис Доув.

Оуэн Йоркшир ответил с отвращением:

– Один из телевизионщиков узнал его. Он клянется, что не ошибся. Он часто его снимал.

Проклятие, подумал я.

Миссис Доув закатала длинный левый рукав моей коричневой спецовки и посмотрела на мою левую руку.

– Да. Это Сид Холли. Не очень-то он похож на победителя, правда?

Оуэн Йоркшир схватился за телефон, набрал номер, подождал и с убеждением заговорил:

– Давайте сюда и побыстрее. У нас проблема. Приходите в мой новый офис... Нет. Просто приезжайте.

Он бросил трубку и злобно уставился на меня:

– Какого черта ты здесь делал?

Почти непреодолимое побуждение заговорить овладело мной, и, только стиснув зубы, я удержался. Понятно, почему люди признаются. Желание сбросить бремя перевешивает неотвратимость расплаты.

– Отвечай! – выкрикнул Йоркшир и снова схватился за гаечный ключ.

– Говори, ты, ничтожество!

Я ответил вполне в духе образа. Я обратился непосредственно к Верни Тилпиту дрожащим почтительным голосом:

– Я пришел встретиться с вами, сэр.

– Милорд. Называй его милорд, – велел Йоркшир.

– Милорд, – сказал я.

– Чего ради? – спросил Тилпит. – Что заставило вас подумать, что я могу оказаться здесь?

– Мне сказали, что вы директор "Топлайн фудс", милорд, и поэтому я приехал сюда, чтобы попросить вас прекратить, и я не знаю, зачем меня притащили сюда и вот так связали.

Последние слова просто вырвались сами. Осторожней, подумал я. Заткнись.

– Что прекратить? – требовательно спросил Тилпит.

– Чтобы ваша газета прекратила печатать обо мне ложь.

Уже лучше.

Тилпит не знал, как отреагировать на подобную наивность. Йоркшир, естественно, не поверил. Он повернулся к миссис Доув, одетой по-субботнему в яркое красное платье с золотыми пуговицами, а не в деловой черный с белым костюм, – и сказал:

– Спуститесь вниз и убедитесь, что он не побывал в вашем кабинете.

– Оуэн, я заперла его вчера вечером перед уходом.

Обращение миссис Доув к боссу было столь же интересным, как и у Вилли Парота. Полное равенство и братство.

– Пойдите и посмотрите, – повторил он. – И проверьте шкаф.

– Этот шкаф никто не открывал с тех пор, как вы поменяли кабинеты на этой неделе. Единственный ключ у вас.

– И все-таки идите и посмотрите.

Она повиновалась. Я вспомнил искреннюю фразу Марши Роуз: "Миссис Доув говорит, что не стоит сердить мистера Йоркшира".

Миссис Доув, сдержанная и самоуверенная, следовала собственному совету. Я видел, что она не влюблена в этого человека и на самом деле не боится его. Его нрав был для нее скорее неудобством, чем угрозой жизни – или даже работе.

При данном положении вещей я решил следовать мудрому совету миссис Доув, насколько смогу.

Ее не было довольно долго, и я все больше и больше беспокоился, что оставил что-то не совсем так, как было, что она каким-то шестым чувством ощутит, что я был там, что я оставил там какой-нибудь запах, несмотря на то что не пользуюсь парфюмерией, что я неправильно закрыл ящики с папками, что я оставил на сверкающей поверхности явные отпечатки пальцев, что я сделал нечто, насчет чего она точно знала, что не делала этого.

Я дышал медленно, пытаясь не вспотеть. Наконец она вернулась и сказала:

– Съемочная группа уехала. Для понедельника все готово. Букет для жены мэра привезут в десять часов. Внизу измеряют пол, чтобы положить там ковер. Да, еще тот человек из "Интрамайнд имейджинг" сказал, что они хотят получить чек.

– А что насчет вашего кабинета?

– Кабинет? О, там все в порядке, – беззаботно ответила она. – Все заперто. Все так, как я оставила.

– А шкаф? – настаивал Йоркшир.

– Закрыт. – Она считала, что он слишком переживает. Я заботился только о том, чтобы не выказать облегчения.

– Что вы собираетесь с ним делать? – спросила она, указав на меня.

– Вы же не можете держать его здесь? Телевизионщики внизу знают о том, что он здесь. Они хотят взять у него интервью. Что им сказать?

Йоркшир ответил с черным юмором:

– Скажите им, что он связан обстоятельствами.

Она не удивилась.

– Я скажу им, что он ушел черным ходом. Я тоже ухожу. Буду в понедельник, в восемь утра. – Она спокойно посмотрела на меня и сказала Йоркширу:

– Отпустите его. Какой вред он может принести? Он жалок.

– Жалок? – нерешительно сказал Йоркшир. – Почему жалок?

Она ответила уже на полпути к двери и обронила бесценный перл:

– Так пишут в "Памп".

Никто из этих двоих, думал я, слушая их, еще не был преступником. Пока. Хотя Йоркшир был уже почти на грани преступления.

Он все еще держал в руке тяжелый гаечный ключ, постукивая им по ладони, как будто это помогало ему думать.

– Пожалуйста, развяжите меня, – сказал я наконец, сочтя, что моя роковая болтливость прошла. Я больше не собирался трепать языком от волнения, а просто хотел выговорить себе пропуск на выход.

Сам по себе Тилпит мог бы сделать это. Он явно не привык – и был взволнован таким проявлением насилия. Вся его власть основывалась на имени деда. Сам он был тряпкой. Вот только в британской прессе хватало хороших редакторов, и Джордж Годбар, редактор "Памп", не собирался рисковать своей шкурой, чтобы спасти мою. Принципы слишком часто становятся непозволительной роскошью, и я не был уверен, что на месте Джорджа Годбара, или хотя бы на месте Кевина Миллса, или Индии я поступил бы иначе.

– Подождем, – сказал Йоркшир.

Он открыл ящик стола и вытащил банку корнишонов, выглядевшую совершенно неуместно. На время отложив гаечный ключ, он открыл крышку, поставил банку на стол, вытащил зеленый огурчик и откусил крупными белыми зубами.

– Хочешь? – предложил он Тилпиту. Третий барон сморщил нос.

Йоркшир, пожав плечами, беспрепятственно дожевал огурец и снова потянулся за гаечным ключом.

– Меня хватятся, – мягко сказал я, – если вы продержите меня здесь слишком долго.

– Отпустите его, – с нетерпением сказал Тилпит. – Он прав, мы не можем держать его здесь бесконечно.

– Подождем, – веско сказал Йоркшир, выуживая еще один корнишон, и под аккомпанемент шумного чавканья мы ждали. До меня доносился запах уксуса. Наконец дверь позади меня открылась, и Йоркшир с Тилпитом вздохнули с облегчением.

Но мне легче не стало. Новоприбывший обошел кресло и встал передо мной. Это был Эллис Квинт.

Эллис в рубашке с открытым воротом. Эллис, красивый и мужественный, пышущий обаянием шоумена. Эллис, всенародный любимец, несправедливо оболганный. После скачек в Эскоте я не видел его, но его обаяние ничуть не померкло.

– Что делал здесь Холли? – встревоженно спросил он. – Что он узнал?

– Он шлялся вокруг, – сказал Йоркшир, указывая на меня корнишоном.

– Я приказал привести его сюда. Он ничего не мог узнать.

– Холли сказал, что пришел просить меня прекратить кампанию в "Памп", направленную против него, – заявил Тилпит.

– Он не мог так поступить, – сказал Эллис.

– Почему же? – спросил Йоркшир. – Посмотрите на него. Он просто тряпка. Ничтожество.

– Ничтожество?

Несмотря на свое рискованное положение, я невольно улыбнулся столько скептицизма было в его голосе. Я даже усмехнулся ему, прикрыв глаза, и увидел такую же усмешку на его лице – в ней было все: тайное знание, опыт прожитых вместе холодных осенних дней, легкомысленное отношение к опасности, разочарованиям и травмам, неописуемое торжество. Мы обнимали друг друга, встав на стременах, в восторге победы после скачки. Мы доверяли друг другу, были связаны и соединены.

Кем бы мы ни были сейчас, некогда мы были ближе, чем братья. Прошлое – наше прошлое – не изменилось. Яркие общие воспоминания невозможно стереть. Усмешки умерли. Эллис сказал:

– Это ничтожество проникло к вам, обошло на последних шагах и уничтожит нас всех, если мы пренебрежем предосторожностями. Это ничтожество было лучшим жокеем пять или шесть лет подряд и могло бы оставаться таким и дальше, и будет глупо забыть об этом. – Он наклонился ко мне:

– Ты все тот же старина Сид, да? Хитрый. Без нервов. Победитель любой ценой.

Сказать тут было нечего. Йоркшир надкусил корнишон.

– И что же нам с ним делать?

– Для начала – выяснить, зачем он здесь.

– Он пришел просить, чтобы "Памп" прекратила... – сказал Тилпит.

– Чепуха, – прервал его Эллис. – Он врет.

– Откуда вы знаете? – возразил Тилпит.

– Я знаю его, – веско произнес Эллис, и это была правда.

– Тогда зачем? – спросил Йоркшир.

– Ты не привлечешь меня к суду, Сид, – сказал мне Эллис. – Ни в понедельник, ни потом. Никогда. Ты не сможешь опровергнуть мое шропширское алиби, а мой адвокат говорит, что без этого у обвинения нет шансов. Они прекратят дело. Понятно? Я знаю, что ты понимаешь это. Ты уничтожишь свою собственную репутацию, не мою. Больше того, мой отец собирается тебя убить.

Йоркшир и Тилпит выказали соответственно удовольствие и потрясение.

– Не дожидаясь понедельника? – спросил я. Эти дерзкие слова были тяжелы, как свинец. Эллис обошел кресло и распахнул на мне спецовку и куртку справа. Он расстегнул верхние пуговицы моей рубашки и сильно надавил пальцами на плечо.

– Гордон говорит, что сломал тебе ключицу, – сказал он.

– Как видишь, нет.

Эллис видел остатки синяков и нащупал бугорки мозолей на местах старых переломов, но ему было ясно, что его отец ошибся.

– Мой отец тебя убьет, – повторил он. – Тебя это не волнует?

Еще один вопрос, на который нет ответа. Мне показалось, что жестокая часть Эллиса вдруг взяла верх, друг исчез, и осталась только испуганная знаменитость, которая могла потерять все. Он резко запахнул мою одежду и обошел кресло, остановившись слева.

– Ты не победишь меня, – сказал он. – Ты стоил мне полмиллиона. Ты стоил мне адвокатов. Ты стоил мне сна.

Он мог твердить, что мне его не победить, но мы оба знали, что я смогу, если постараюсь, потому что он был виновен.

– Ты за это заплатишь, – сказал он. Эллис взял меня за твердое предплечье и поднял мою руку, пока локоть не согнулся под нужным углом. Тугая веревка, охватывающая мне грудь и плечи, не давала помешать ему. Сколько бы ни оставалось силы в моей левой руке (на самом деле немало), она была бесполезна из-за веревки.

Эллис задрал коричневый рукав спецовки и синий – куртки. Затем он разорвал манжет рубашки, задрал и этот рукав и посмотрел на пластиковую кожу.

– Я кое-что знаю об этой руке, – сказал он. – Я прочел брошюру.

Эта кожа – вроде оболочки, и ее можно снять.

Он ощупал мою руку до локтя и нашел край оболочки. Он стащил ее до кисти и сосредоточенно снял палец за пальцем, открыв механизм.

Искусно выделанная оболочка придавала руке видимость настоящей – с суставами, венами и ногтями. Под ней находились рычаги, пружины и провода.

Обнаженное предплечье было розовым, твердым и сверкающим. Эллис улыбнулся.

Он взялся своей сильной правой рукой за мою электрическую левую, со знанием дела повернул, потянул и снял ее.

– Ну как? – сказал он и заглянул мне в глаза, как будто любуясь.

– Сволочь.

Он улыбнулся. Разжал пальцы и уронил протез на ковер.