"Дьявольский коктейль" - читать интересную книгу автора (Френсис Дик)

Глава 10

Я открываю глаза. Ничего не видно. Ощупываю веки, чтобы убедиться, что глаза открыты. Они открыты.

Ничего не помню. Не знаю, где я, как здесь оказался, почему ничего на вижу. Я не могу сообразить, во сне все это или наяву, и не могу вспомнить, как меня зовут.

Снова проваливаюсь в никуда. Возвращаюсь. Я уже понимаю, что это не сон. Знаю, кто я.

Однако по-прежнему ничего не вижу.

Я пытаюсь сесть. Оказывается, я лежу на боку, подо мной осколки, щебень.

Я в штреке.

Осторожно поднимаю руку. Потолок в полуметре надо мной.

Шлем я потерял. На темени обнаруживаю шишку. В ней пульсирует тупая боль.

Вот так история! Наверное, я стукнулся головой. Итак, я в штреке. Ничего не вижу, потому что погасла лампа. В руднике никого нет. Через пару минут взорвется заряд динагеля.

Долго, ужасно долго меня терзает мысль, что я в мгновение ока разлечусь на кусочки. Потом я начинаю жалеть, что не рвануло, когда я был без сознания. По крайней мере, не пришлось бы бояться. Потом я начинаю думать, нет ли какого-нибудь выхода из этого положения.

Прежде всего, свет.

Я стал ощупывать пол и, наткнувшись на провод, осторожно потянул его. Но оказалось, что и стекло, и лампочка разбиты.

Я пытался найти шлем, но безуспешно.

Я должен отсюда выбраться, думал я, понимая, что вот-вот впаду в паническое состояние. И тут же встал вопрос: как? Каким образом?

Я заставил себя собраться. Последнее, что я сказал Йатесу, – это то, что я смогу выбраться отсюда сам. Идиотское ощущение. Ничего не могу вспомнить. В одном я был уверен: падая, я разбил лампу, и в этой кромешной тьме меня никто не заметил.

Ну и дурак же ты, старина, законченный идиот, растяпа чертов!

Я вытянул руку, пошарил ею. Пальцы нащупали щебень и обломки скалы.

Нужно сориентироваться, в каком направлении ползти. В противном случае я могу вновь оказаться в штреке. Надо найти отверстие, ведущее к выходу, подумал я.

Я набрал горсть мелких камешков и стал методично бросать их в окружающую меня темноту – начиная справа, по кругу. Некоторые ударялись в свод, другие в землю, но некоторые летели довольно далеко вперед.

Я перевернулся на спину. Аккумуляторная коробка мешала, поэтому я расстегнул ремень и снял его.

Похоже, стена, отделяющая штрек от большого прохода, была перед мной. Я определил это по ударам попадавших в нее камешков.

Сердце стучало так, что оглушало меня. Спокойно, спокойно, – повторял я сам себе. Перестань волноваться, старина, это тебе не поможет.

Я продолжал кидать камешки – теперь уже для того, чтобы определить положение отверстия в стене. Его я нашел почти сразу. Для уверенности я бросил еще парочку; отверстие находилось левее моих ступней, камешки, брошенные туда, летели дальше и, когда падали, катились, шуршали, соскальзывали резко вниз.

Еще несколько камней... Потом я вытянул ноги и стал медленно передвигаться всем телом, пока не оказался в устье дыры. Теперь я мог двигаться смелее. Все время я следил за тем, чтобы не поднимать голову.

Я бросил еще несколько камешков. Отверстие передо, мной. Отлично.

Еще немного вперед. Еще проверка.

Весь этот путь был не длиннее трех метров, но мне казалось, что я ползу уже не меньше часа.

Я поднял руку. Скала.

Прополз примерно метр. Развел руки в стороны. Правая коснулась скалы.

Еще сантиметров тридцать. Я почувствовал, что пол резко пошел вниз, согнул ноги в коленях и, разведя руки, убедился, что скалы нет ни справа, ни слева. Значит, я нахожусь в проходе. Я боялся выпрямиться или поднять голову – я помнил, насколько тверда порода и насколько беззащитна моя бедная голова.

Надо было подумать.

Когда мы шли по проходу, отверстия, ведущие к штрекам, были слева. Йатес сказал, что когда я дойду до прохода, то уже не смогу заблудиться.

Значит, все ясно. Нужно повернуть направо и идти вперед. Задача для маленьких детей.

Я медленно выпрямился, отверстие осталось за спиной. Повернул направо, нащупывая правой рукой шершавую стену, и шагнул вперед.

Скрип под ногами и мертвая тишина. Только что мой слух был занят камешками и сердцем. А теперь – ничего. Только тишина, такая же непроницаемая, как темнота.

Однако не стоило тратить времени на переживания. Быстро и осторожно я стал продвигаться вперед. Шаг за шагом. Тишина. Значит, вентиляция выключена. Неважно, воздуха мне, наверное, хватит. А вот жара... Внезапно моя рука потеряла скалу, и тут же учащенно забилось сердце. Я глубоко вдохнул и сделал шаг назад. Правая рука снова коснулась стены. Порядок. Я вздохнул с облегчением. Теперь опускайся на колени, старина. Так ты пройдешь мимо следующего отверстия, из которого в любой момент может грохнуть взрыв.

Взрыв, произведенный в замкнутом пространстве, дает ударную волну колоссальной силы. Это само по себе смертельно, плюс обломки скалы.

«Господи!» – думал я. И еще: «Что там, к черту, люди думают перед смертью?»

Лично я думал о том, как поскорее выбраться и урыть подальше. Еще я думал о том, что правой рукой нужно все время касаться скалы, иначе я потеряю ориентировку и пойду в направлении взрыва. Больше я ни о чем не думал. Даже о Кейт. Я двигался вперед. Температура поднималась. Я не знал, с какой скоростью продвигаюсь вперед. Мне казалось, что очень медленно. Это напоминало кошмар, где за тобой гонятся, а ты, будто парализованный, не можешь двинуться с места.

* * *

Так я добрался, наконец, до места, где проход расширялся. Я знал: и по ответвлению пройдет ударная волна, но боялся этого меньше, мне казалось, поворот уменьшит ее силу.

Теперь во мне проснулась слабая надежда. Я касался рукой стены так, как будто от этого зависела моя жизнь, – да так оно, в сущности, и было, – и медленно продвигался вперед. Каждый шаг уносил меня все дальше от взрыва.

Динагель не взорвался. По крайней мере, пока я находился в шахте.

Яркий свет ослепил меня.

Я зажмурился, спасаясь от его ярких лучей, остановился и прислонился к стене. Когда я осторожно открыл глаза, лампы на потолке ярко горели, а передо мной был такой безопасный, такой родной и белый коридор.

Все это было так неожиданно и так чудесно, что ноги мои ослабели в коленках. Голова болела, как после большой пьянки.

Вернулся знакомый шум вентиляции, а потом послышался другой знакомый звук. Он становился все отчетливей и громче, и я увидел электрическую клетку на колесах, такую же, как та, что привезла меня сюда.

Электрокар остановился, послышался топот тяжелых ботинок.

Я поспешил навстречу.

Люди в белых комбинезонах окружили меня. На их лицах было написано облегчение. Одним из них был Лозенвольдт. Других я не знал.

– Мистер Линкольн... С вами все в порядке? – спросил один из них.

– Вроде бы да... – ответил я дурным голосом. И добавил: – В порядке.

– Где вы пропадали? – спросил Лозенвольдт с упреком.

– Я сожалею, что доставил вам столько хлопот... Похоже, я ударился головой и потерял сознание. Честно говоря, я ничего не помню... – я наморщил лоб, – вот ведь идиот!

– А где это было? – спросил кто-то.

– В штреке, – ответил я.

– Господи... Должно быть, вы резко выпрямились... А может быть, камень упал на голову.

– Может быть, – ответил я.

– Но если вы потеряли сознание в штреке, как вы оказались здесь?

Я рассказал о камешках. Они переглянулись. Один из них сказал:

– У вас кровь... Вы можете идти? Мы прихватили носилки, мало ли что...

Я улыбнулся.

И мы пошли.

– Когда вы обнаружили, что я остался внизу? – спросил я.

– У нас надежная система проверки. Сигнал на отстрел подается только после проверки. Это для шахтеров. А вот посторонние – другое дело... Видите ли, такие группы у нас бывают очень редко. Мистер ван Хурен почти никого не приглашает. Иногда бывают экскурсии для туристов, группы по двадцать человек, но в это время работа в руднике практически останавливается. Такое бывает чаще, чем раз в полтора месяца. В эти дни мы вообще не взрываем. А тут один из ваших плохо себя почувствовал, и все были уверены, что вы поднялись с ним. Тим Йатес сказал, что вы собирались это сделать.

– Да, так и было, – согласился я, – я вспомнил.

– Остальные ваши вышли вместе, потом шахтеров пересчитали и подняли... Через минуту должны были дать сигнал на отстрел...

Нить рассказа перехватил высокий худой мужчина.

– Но тут контролер, который сверяет общее число спустившихся и поднявшихся, сказал, что одного человека не хватает. Бригадир доказывал, что все шахтеры на месте, он сам их пересчитывал. Контролер настаивал. Тогда мы решили, что это кто-то из гостей. Решили проверить. В раздевалке нам сказали, что вас еще не было, ваша одежда висит в шкафу, и чтобы мы узнали в амбулатории, скорей всего, вы сопровождаете вашего друга. Его зовут Конрад, если не ошибаюсь.

– Конрад! – воскликнул я. Все время я был уверен, что плохо стало Эвану. – А что с ним?

– Кажется, у него приступ астмы. На всякий случай, мы сходили в амбулаторию, Конрад сказал, что вы с ним не поднимались.

– Ну, да, – ответил я. – Правильно. Если бы я был с ним, когда ему стало плохо, то, наверное, проводил бы до амбулатории. Но с момента, когда нас разделили у штрека, я его не видел.

Мы сели в электрокар.

– Тот, которому стало плохо, – сказал Лозенвольдт сердито, – ну, такой толстый, с усами, был не со мной. Иначе бы я обязательно проводил его до подъемника и конечно бы знал, что вы с ним не поехали.

– Бесспорно, – подтвердил я.

Мы доехали до лифта, вошли в него, дали сигнал и через две минуты были на поверхности. Солнце пекло вовсю, но мне было холодно, меня начинало колотить.

– Он слишком легко одет! – воскликнул один из спасителей. – А мы не взяли одеяла!

Он побежал к одному из домиков, вынес старую куртку и набросил на меня.

Эван, Родерик, Дэн и ван Хурен с нескрываемым облегчением приветствовали меня.

– Дорогой Линк, – обратился ко мне ван Хурен, – что случилось?

– Ничего, сам виноват, – успокоил я его, – я доставил вам столько хлопот...

Ван Хурен был рад, впрочем, как и остальные. Я обратился к моим спасителям, которых осталось трое. Лозенвольдт испарился.

– От всего сердца благодарю вас, господа, – сказал я. – От всего сердца.

Они улыбались.

– Мы ждем вознаграждения, – сказал один из них. Должно быть, я выглядел дурак-дураком, когда прикидывал, сколько им дать.

– Будьте добры автограф, – пояснил он.

– Вот оно что! – засмеялся я.

Один из них вытащил блокнот. Я написал несколько добрых слов на трех отдельных листках. «Какая мелочь за такую услугу», – подумал я.

* * *

Дежурный врач промыл мою рану на голове, сказал, что она поверхностная, совсем не опасная, зашивать не надо, не нужен даже пластырь, если, конечно, я не настаиваю...

– Нет, спасибо... – ответил я.

– Вот и хорошо. Примите вот это...

Я послушно проглотил два порошка. Потом зашел к Конраду и пригласил его на ленч. По пути мы обменялись рассказами о наших приключениях. Ни он, ни я не были довольны собой.

За столом разговор вращался вокруг моего чудесного спасения. Я просил Родерика не писать об этом в газете.

Родерик улыбнулся.

– Вот если бы рвануло, мистер Линкольн, тогда бы была сенсация. А так? То, что контролер выполнил свои обязанности, – не такая уж интересная новость.

– И слава Богу, – пробормотал я. Конрад сказал:

– Дорогуша, тебе как-то странно не везет с тех пор, как ты приехал в Африку.

– Какое невезение? Я два раза чудом спасся.

– Как говорится, Бог троицу любит, – сказал Конрад.

* * *

Как и следовало ожидать, разговор пошел о золоте. Мне подумалось, что для Уэлкома это такой же обычный разговор, как для Ньюмаркета о лошадях.

Ван Хурен снисходительно улыбнулся.

– Это довольно просто. Породу подвергают так называемому процессу обогащения. Сначала ее доводят до пылевидного состояния. Потом обрабатывают цианидом калия, который переводит золото в раствор. Потом добавляют металлический цинк, который замещает золото в растворе. Потом цинк растворяют в кислоте. Остается золото.

– Действительно, пара пустяков, дорогуша, – заметил Конрад.

Ван Хурен посмотрел на него с симпатией.

Но это еще не все, золото нужно очистить. Его прокаливают в больших тиглях при очень высокой температуре. Все примеси испаряются, а чистое золото сливают в формы и получают готовые слитки.

Дэн быстро посчитал в уме.

– Чтобы получить один золотой слиток, нужно переработать три с половиной тысячи тонн руды.

– Совершенно верно, – засмеялся ван Хурен. – Плюс-минус одна-две тонны.

– А сколько руды добывают за неделю?

– Чуть больше сорока тысяч тонн.

Дэн сверкнул глазами.

– Это значит, что... вы производите за неделю одиннадцать с половиной слитков золота.

Ван Хурена очень забавлял этот разговор.

– Каждый слиток весит тридцать два килограмма... значит... вы производите... минутку... четыреста килограммов золота каждую неделю. Какой сейчас курс золота?.. А ведь это отличный бизнес, кроме шуток!

Было видно, что он и в самом деле потрясен. Он был возбужден с самого начала нашей поездки, глаза его блестели, он живо интересовался абсолютно всем. Видимо, его очаровывает сам процесс добывания золота, добывания богатства, подумал я, а это связано с умением уклоняться от налогов.

– Прошу, однако, не забывать, как это золото нам достается. Надо принять во внимание заработную плату, средства на содержание шахты, на оборудование, на выплаты акционерам. После отчисления всех этих сумм остается не так уж много.

Судя по выражению лица, Дэн не поверил своему собеседнику. Родерик вытянул из замшевого рукава куртки оранжевый манжет, украшенный запонкой с большим камнем.

– Квентин, вы хотите сказать, что вы не единственный владелец рудника?

– Да, это так. Мне и моей семье принадлежат земля и право эксплуатации, то есть теоретически золото тоже наше, но, чтобы начать добычу, необходима огромная сумма. Нужно построить шахту, массу зданий, купить дорогое оборудование. Двадцать пять лет назад мы с братом заключили договор и выпустили акции компании «Ройд», чтобы раздобыть капитал на все это. Сейчас в обществе несколько сот акционеров.

– Рудник не выглядит таким старым, – заметил я.

Ван Хурен посмотрел на меня с улыбкой.

– Та его часть, где вы были сегодня, – это самая последняя выработка. И самая глубокая. Есть еще много других на разных глубинах.

– А много еще золота в земле?

Ван Хурен не переставал улыбаться. Он излучал уверенность в себе, уверенность человека, который знает, что у него всегда будут деньги.

– Хватит и для детей Джонатана, – сказал он. Эвана интересовали не столько техническая и финансовая сторона, сколько чисто философские проблемы.

Чем, собственно, является золото? Давайте разберемся. Все люди должны над этим подумать. Ведь как происходит дело? Все хотят его иметь, за него платят все больше и больше, и никто не знает, что с ним делать.

– Можно, например, отлить золотую ракету и запустить на Луну, – сказал я.

– Сначала мы добываем его из-под земли, потом вновь прячем под землю в каком-нибудь форте Нокс, откуда оно, может быть, уже никогда не поднимется на свет Божий... Это чистая бессмыслица... совершенно условное, придуманное дело.

– А золотые пломбы и коронки? – заметил я вскользь.

– А контакты для транзисторов? – добавил Родерик.

* * *

Мы летели в Иоганнесбург. Я сидел рядом с Родериком и чувствовал себя смертельно усталым. Во второй половине дня мы осматривали различные цеха и лаборатории. Мы смотрели (и слушали), как размалывают руду, как чистое золото выливают из тигля. Голова болела все сильнее.

Побывали мы и в одном из жилых бараков.

Шахтеры первой смены разбирали большие пластмассовые бутыли с каким-то непонятным напитком цвета кофе с молоком.

– Это пиво банту, – объяснил нам проводник, он был настолько же симпатичен, насколько Лозенвольдт груб.

Мы попробовали приятный на вкус напиток.

– Дорогуша, а в этой штуке есть алкоголь? – спросил Конрад.

«Дорогуша» ответил, что алкоголь есть, но его очень мало.

И это не так уж плохо, подумал я, видя, как шахтер в несколько глотков осушил огромную бутыль.

Наш проводник кивнул сидящему невдалеке рабочему, тот поднялся и подошел к столу. Он был высоким, немолодым, с приятной улыбкой.

– Кьяно Нембези, – представил его гид. – Это он проверял списки и обнаружил, что одного человека не хватает.

– Значит, это вы? – спросил я.

– Набо, – ответил он, что, как я узнал, на зулусском языке означает «да». («Нет» – это просто носовой звук, пауза и потом долгое протяжное «ааа». Трудно просто так объяснить.)

– Дорогой Кьяно, – сказал я. – Я вам от всей души благодарен.

Я протянул руку. Кьяно подал мне свою, и мы обменялись крепким рукопожатием, что вызвало на лицах его товарищей веселые улыбки; проводник поджал губы, Родерик покачал головой, Дэн, Конрад и Эван никак не реагировали.

За столиком моего спасителя началось какое-то движение. Потом один из его товарищей подошел к нам и протянул довольно потрепанный номер киножурнала.

– Это его, – заявил он. Нембези немного смутился, но потом показал обложку. Там была моя фотография. Выглядел я на ней как обычно физиономия смертельно скучающего человека.

Я написал внизу большими буквами: «Кьяно Нембези, которому я обязан жизнью» и размашисто расписался.

– Он будет хранить его до самой смерти, – сказал гид.

«В лучшем случае, до завтра» – подумал я.

* * *

Когда «Дакота» изменила курс, на мои закрытые веки упали лучи заходящего солнца. Я осторожно повернул голову. Может быть, рана была и не опасной, но болела она основательно.

Когда я упал, в штреке кто-то находился. Я не видел лица и не знаю, кто это. Но если он был рядом, когда я ударился, почему же, черт возьми, он не помог мне выбраться?

Я настолько отупел, что лишь после долгого раздумья пришел к простому выводу: этот человек и треснул меня по башке.

Я открыл глаза, увидел Родерика и уже хотел все ему рассказать, но не стал делать этого. Мне не хотелось посвящать в свои подозрения читателей «Рэнд Дейли Стар».