"Икона" - читать интересную книгу автора (Форсайт Фредерик)

Глава 4

Джок Макдоналд уже сидел за своим столом, когда начали появляться сотрудники посольства. Он не спал ночь, но по нему это трудно было заметить. Будучи щепетильным в отношении внешнего вида, он умылся и побрился в ванной для сотрудников на первом этаже и надел чистую рубашку, лежавшую в его столе.

Помощника Макдоналда Брюса «Грейси» Филдса разбудил телефонный звонок: ему велели явиться на работу к девяти часам. Хьюго Грей, спавший уже в своей постели, получил такой же приказ. В восемь Макдоналд попросил сотрудников службы безопасности, бывших старших армейских сержантов, подготовить «пузырь» для совещания в девять пятнадцать.

— Дело заключается в том, — объяснил Макдоналд своим коллегам, после того как они собрались в назначенное время, — что вчера ко мне поступил документ. Нет необходимости знакомить вас с его содержанием. Достаточно сказать, что, если это фальшивка или розыгрыш, мы просто теряем время. Если он подлинный, а я этого пока не знаю, то может оказаться важной информацией. Хьюго, расскажи «Грейси», с чего всё началось.

Грей выложил всё, что знал из рассказа Селии Стоун.

— Если б я жил в совершенном мире, — сказал Макдоналд, употребив своё любимое выражение, вызвавшее у молодых людей улыбку, которую они постарались скрыть, — я бы захотел выяснить: кто этот старик, каким образом к нему попал документ, который, возможно, является в высшей степени засекреченным, и почему он выбрал эту машину, чтобы положить его туда? Знал ли он Селию Стоун? Знал ли он, что это машина из посольства? А если знал, то почему нам? Между прочим, есть в посольстве кто-нибудь, умеющий рисовать?

— Рисовать? — переспросил Филдс.

— Чтобы создать картинку, портрет.

— Кажется, чья-то жена даёт уроки рисования, — сказал Филдс. — Раньше работала в Лондоне иллюстратором детских книг. Замужем за кем-то из канцелярии.

— Проверить. Если это так, сведи эту женщину с Селией Стоун. А пока я поговорю с Селией сам. Ещё два вопроса. Наш приятель может появиться снова, попытаться заговорить с кем-то из нас, болтаться около посольства. Я попрошу капрала Мидоуза и сержанта Рейнолдса следить за главными воротами. Если они заметят его, то обратятся к вам. Постарайтесь завести его в дом на чашку чая. И второе: он может попытаться повторить свои фокусы ещё где-нибудь, и его арестуют. «Грейси», нет ли у тебя кого-нибудь в милиции?

Филдс кивнул. Из них троих он дольше всех работал в Москве и по приезде получил в наследство ряд незначительных информаторов в разных концах города, а нескольких нашёл сам.

— Инспектор Новиков. Он работает в отделе убийств в главном здании МУРа на Петровке. Иногда бывает полезен.

— Поговори с ним, — сказал Макдоналд. — Ни слова о документах, брошенных в машину. Просто скажи, какой-то старый чудак пристаёт к нашим сотрудникам на улице, требуя, чтобы его принял посол. Нас это не очень беспокоит, но нам бы хотелось попросить его оставить нас в покое. Покажи ему портрет, если он у нас будет, но не отдавай насовсем. Когда ваша следующая встреча?

— У нас нет расписания, — ответил Филдс. — Я звоню ему из уличного автомата.

— О'кей, посмотри, не сможет ли он помочь. А я тем временем слетаю в Лондон на пару дней. «Грейси», ты остаёшься на посту.

Приехавшую Селию Стоун встретили в холле, и она несколько удивилась, когда её попросили пройти к Макдоналду, но не в его кабинет, а в конференц-зал "А". Она не знала, что эта комната защищена от прослушивания.

Макдоналд был очень любезен и проговорил с ней около часа. Он замечал каждую деталь, а она поверила его рассказу о том, что старик преследовал и других сотрудников своими требованиями встречи с послом. Не согласится ли она помочь составить портрет этого старого бродяги? Конечно, она попробует.

В сопровождении Хьюго Грея она провела весь обеденный перерыв с женой помощника начальника канцелярии, которая сделала портрет бродяги углём и карандашом, подчеркнув серебряным маркировочным фломастером три стальных зуба. Когда набросок был закончен, Селия кивнула и сказала:

— Это он.

После ленча Джок Макдоналд велел капралу Мидоузу взять оружие и ехать с ним в аэропорт Шереметьево. Он не думал, что его остановят по дороге, но всё же существовала вероятность, что законные владельцы документа, лежащего в его кейсе, пожелают вернуть свою собственность. И из предосторожности он прикрепил кейс цепочкой к своему запястью и прикрыл блестящий металл лёгким летним плащом.

В любом случае внутри посольского «ягуара», выехавшего за ворота, ничего нельзя было рассмотреть. Он заметил неподалёку на Софийской набережной чёрную «чайку», но она явно не намеревалась следовать за «ягуаром», и он больше о ней не думал. А «чайка» ждала, когда появится маленький красный «ровер».

В аэропорту капрал Мидоуз проводил его до стойки, где дипломатический паспорт освобождал от всех проверок. Немного подождав в зале ожидания, Макдоналд сел в самолёт британских авиалиний, вылетавший в Хитроу, и после того как аэробус оторвался от земли, он, с облегчением вздохнув, заказал джин с тоником.

Если бы архангел Гавриил спустился на Вашингтон, чтобы спросить резидента КГБ в советском посольстве, кого из сотрудников ЦРУ он хотел бы превратить в предателя и шпиона, полковник Станислав Андросов не медлил бы с ответом.

Он бы сказал: «Я хочу, чтобы это был шеф группы контрразведки, находящейся в ведении советского отдела оперативного управления».

Все разведывательные службы имеют группу контрразведчиков, работающих внутри их системы. Работа контрразведчиков, не прибавляющая им популярности среди коллег, заключается в слежке за всеми остальными. В неё входят три функции.

Контрразведка играет ведущую роль в работе с перебежчиками с вражеской стороны, стараясь определить, настоящий это перебежчик или внедряемый агент. Ложный перебежчик может принести какую-то правдивую информацию, но его основное задание — распространять дезинформацию или убеждать своих новых хозяев в том, что в их среде предателя нет, в то время как он есть, или любым способом вводить их в запутанные ситуации и загонять в тупик. Результатом работы умелой подсадной утки могут быть годы напрасной траты времени и труда.

Контрразведка проверяет также и тех из лагеря противника, кто соглашается на вербовку, но в действительности может оказаться двойным агентом. Двойной агент — это тот, кто делает вид, что завербован, но на самом деле сохраняет верность своей команде и действует по её приказам. Он будет доставлять крупицы правдивой информации, чтобы укрепить доверие к себе, а затем подкинет настоящий яд, фальшивку от начала и до конца, и может вызвать панику среди людей, на которых, как предполагается, он работает.

И последнее: контрразведка должна следить, чтобы шпион не проник в её собственные ряды.

Для выполнения этих задач контрразведчики должны иметь неограниченный доступ во все подразделения спецслужбы. Они могут потребовать досье на всех перебежчиков и их донесения за многие годы. Они могут изучать работу и то, как проходила вербовка любого агента, действующего в глубине территории противника. Контрразведка также вправе затребовать личное дело каждого сотрудника своего ведомства. И все это во имя проверки преданности и честности.

Благодаря строгому разделению и принципу «знать только то, что нужно» офицер разведки, ведущий одну или две «связи», может их выдать, но, как правило, он и понятия не имеет, чем заняты его коллеги. Только контрразведка имеет доступ ко всему. Вот почему полковник Андросов, если бы его спросили, выбрал бы шефа контрразведки в советском отделе. Контрразведчики должны быть самыми преданными из преданных.

В июле 1983 года шефом группы контрразведки в отделе СВ был назначен Олдрич Хейзен Эймс. В качестве такового он имел неограниченный доступ к двум вспомогательным службам: сектору СССР, ведавшему всеми агентами, работающими на США, но находящимися на территории СССР, и сектору внешних операций, ведавшему всеми агентами за пределами СССР.

16 апреля 1985 года, нуждаясь в деньгах, он вошёл в советское посольство на Шестнадцатой улице в Вашингтоне, попросил, чтобы его принял полковник Андросов, и предложил свои услуги в качестве шпиона в пользу России. За пятьдесят тысяч долларов.

Он принёс с собой некоторые вещественные доказательства своей искренности. Во-первых, он сообщил имена трёх русских, обратившихся в ЦРУ с предложением работать на США. Впоследствии он скажет, что они, вероятно, были двойными агентами, то есть ненастоящими. Как бы там ни было, об этих джентльменах никто больше не слышал. Он также принёс список персонала ЦРУ для внутреннего пользования, где подчеркнул собственное имя в доказательство того, что он именно тот, за кого себя выдаёт. Затем он вышел и второй раз прошёл перед камерами ФБР, снимающими въезд во двор. Плёнку так никто и не просмотрел.

Через два дня он получил свои пятьдесят тысяч долларов. Это было только начало.

Самый опасный предатель за всю историю Америки со времён Бенедикта Арнольда начал свою деятельность.

Впоследствии аналитики будут ломать голову над двумя загадками. Первая: каким образом такой явно несоответствующий, не справляющийся с работой, злоупотребляющий алкоголем неудачник сумел подняться по служебной лестнице до положения, подразумевающего полное доверие? Вторая: каким образом, когда уже в декабре этого года старшие чины подозревали, что где-то среди них скрывается предатель, он сумел избежать разоблачения в течение следующих — драматических для ЦРУ — восьми лет?

Ответ на второй вопрос имеет десяток аспектов. Некомпетентность, апатия и самодовольство внутри ЦРУ, удачливость предателя, искусная дезинформационная кампания, проводимая КГБ для прикрытия своего «крота», ещё большая апатия, щепетильность и леность в Лэнгли, прикрытие, дальнейшее везение предателя и, наконец, память о Джеймсе Энглтоне.

Одно время Энглтон возглавлял разведку в управлении; продвигаясь по службе, он стал легендой, а закончил свои дни душевнобольным, параноиком. Этим странным человеком, не имевшим ни личной жизни, ни чувства юмора, овладело убеждение, что в Лэнгли пробрался «крот» из КГБ под кодовым именем Саша. В фанатичных поисках этого несуществующего предателя он калечил карьеру офицерам, одному за другим, пока наконец не поставил на колени оперативное управление. Те, кто его пережил и занял к 1985 году высокие посты, приходили в ужас от мысли, что надо делать то, что необходимо делать, — тщательно искать настоящего «крота».

Что касается первой загадки, то ответ может быть найден в двух словах: Кен Малгрю.

За двадцать лет работы в ЦРУ, до того как он стал предателем, Эймс трижды получал назначения за пределы Лэнгли. В Турции шеф отделения считал его пустым местом, ветеран Дьюи Кларидж не выносил и презирал его с самого начала.

В Нью-Йорке же подвернулся счастливый случай, принёсший ему славу. Хотя заместитель Генерального секретаря Организации Объединённых Наций Аркадий Шевченко работал на ЦРУ ещё до приезда Эймса и его окончательный переход на сторону США в апреле 1978 года был организован другим офицером, Эймс курировал Шевченко перед этим. Уже к тому времени Эймс становился запойным пьяницей.

Его третье назначение, в Мексику, потерпело фиаско. Он постоянно был пьян, оскорблял коллег и иностранцев, падал на улице и его доставляла домой мексиканская полиция, всячески нарушал существующий порядок работы и никого не завербовал.

Доклады о работе Эймса на этих заграничных постах были ужасны. В одном из анализов большого спектра деятельности ЦРУ он занимал 198-е место в списке из 200 человек.

В нормальных условиях такая карьера никогда бы не привела к высокому посту. В начале восьмидесятых все старшие чины иерархии — Кэри Джордан, Дьюи Кларидж, Милтон Беарден, Гас Хатауэй и Пол Редмонд — считали его бесполезным. Но только не Кен Малгрю, ставший его другом и покровителем.

Именно он подчистил рабочие и аналитические доклады, подровнял дорожку и обеспечил своему протеже продвижение. В качестве начальника Эймса он не посчитался с возражениями и, возглавляя отдел служебных назначений, всунул Эймса в группу контрразведки.

Они были собутыльниками, запойными пьяницами. Подчас, приканчивая очередную бутылку, они начинали испытывать жалость к себе, а причину своих неудач оба видели в том, что управление всегда поступало с ними страшно несправедливо. Этот вывод, сделанный в пьяном угаре, стоил ЦРУ множества потерь.

Леонид Зайцев, Заяц, умирал, но не чувствовал этого. Он испытывал страшную боль. Её он чувствовал.

Полковник Гришин верил в боль. Он верил в боль как в средство убеждения, в боль как пример для свидетеля и в боль как наказание. Зайцев согрешил, и полковник приказал, чтобы он полностью осознал значение боли, перед тем как умрёт.

Допрос длился целый день, и необходимость применить силу не возникала, потому что он рассказал всё, о чём его спрашивали. Большую часть времени Гришин оставался с ним наедине, не желая, чтобы охранники узнали, что именно было украдено.

Полковник попросил его — очень мягко — начать сначала, что он и сделал. Его заставляли повторять свой рассказ снова и снова, пока Гришин не убедился, что не пропущено ни одной детали. Да и рассказывать было почти нечего.

Только когда Зайцев объяснил, почему он это сделал, лицо полковника выразило недоверие.

— Пиво? Англичане дали тебе пиво?

К полудню Гришин убедился, что узнал все. Есть шанс, размышлял он, что, столкнувшись с этим пугалом, молодая англичанка выбросит папку, но он не мог быть в этом уверен. Он отправил машину с четырьмя верными людьми к посольству ждать маленький красный автомобиль, затем следовать за ним до места, где живёт хозяйка, а затем доложить.

В три часа он отдал последние приказания своим гвардейцам и уехал. В тот момент, когда он выезжал, аэробус «А-300» с эмблемой британских авиалиний на хвостовой части развернулся над северным районом Москвы и взял курс на запад. Гришин не обратил на это внимания. Он приказал водителю отвезти его в особняк около Кисельного бульвара.

Их оставалось четверо. У Зайца подгибались ноги, поэтому двое держали старика, впиваясь пальцами несчастному в плечи. Третий стоял перед ним, а четвёртый сзади. Они работали медленно, с усердием нанося удары.

На пальцах блестели тяжёлые медные кастеты. Их удары отбили ему почки, разорвали печень и селезёнку. Удар ногой превратил в месиво его старческие яички. Стоявший спереди бил по животу, затем перешёл к груди. Старик дважды терял сознание, но ведро холодной воды снова приводило его в чувство, и боль возвращалась. Ноги отказали, и они поддерживали его лёгкое тело на цыпочках.

Дело шло к концу, ребра в костлявой груди треснули и разошлись, два из них глубоко впились в лёгкие. Что-то тёплое, сладкое и липкое поднималось вверх по горлу, не давая ему дышать.

Поле зрения сузилось до узкого туннеля, и он видел не серые бетонные стены комнаты позади лагерного арсенала, а яркий солнечный день, песчаную дорогу и сосны. Он не видел говорящего, но голос звучал у него в ушах: «Давай, приятель, выпей пива… пей пиво».

Свет потускнел, но он всё ещё слышал голос, повторявший: «Выпей пива, пей пиво…» И свет погас навсегда.

Через два месяца, сразу после того как получил оплату в пятьдесят тысяч долларов наличными, Олдрич Эймс за один-единственный день почти разрушил весь Советско-Восточноевропейский отдел оперативного управления ЦРУ.

Прежде чем уйти на обеденный перерыв, заполучив совершенно секретные файлы 301, он смахнул со своего стола семь фунтов секретных документов и телеграфных сообщений в два магазинных пластиковых пакета. Прихватив их с собой, он прошёл по извилистым коридорам к лифту, спустился на первый этаж и, опустив в турникет свою пластиковую карточку с отметкой «отдел разведки», вышел из здания. Ни один из охранников не остановил его, чтобы спросить, что у него в пакетах. Сев в машину на огромной парковочной площадке, он за двадцать минут добрался до Джорджтауна — фешенебельного района Вашингтона, знаменитого своими ресторанами европейской кухни.

Войдя в бар-ресторан «Чадвик», расположенный у набережной, он встретился со связным, выбранным для него полковником Андросовым, который как резидент КГБ знал, что за ним самим будут следить сыщики ФБР. Связным был рядовой советский дипломат по фамилии Чувакин.

И всё, что принёс, Эймс передал русскому. Он даже не назвал цену. Когда наступит время говорить о ней, сумма будет огромной. Это всего лишь начало. Последующие выплаты сделают его миллионером, рассчитывал Эймс. И не ошибся. Русские, обычно прижимистые, когда дело касалось ценной твёрдой валюты — долларов, никогда не торговались с ним. Они знали, что напали на золотую жилу.

Из «Чадвика» пакеты отправились в посольство, а оттуда в Ясенево, в штаб-квартиру Первого главного управления. Там аналитики не поверили своим глазам.

Удача вознесла Андросова к небесам, а Эймса сделала звездой на этом небосводе. Глава ПГУ генерал Владимир Крючков, которого не доверявший никому Андропов использовал в качестве своего осведомителя и который постепенно добрался до верхов, тотчас же приказал сформировать сверхсекретную группу. Это подразделение освобождалось от всех прочих заданий и должно было заниматься исключительно информацией, поступавшей от Эймса. Эймсу присвоили кодовое имя «Колокол», и так же стала именоваться эта оперативная группа.

В пакетах, переданных Чувакину, находились описания четырнадцати агентов — почти всех агентов отдела СВ, работающих на территории СССР. Их настоящие имена не указывались, но в этом и не было нужды.

Любой контрразведчик, знающий, что внутри его собственной сети завёлся «крот», быстро вычислит, кто этот человек, если ему скажут, что этого человека завербовали в Боготе, затем он работал в Москве, а теперь служит в Лаосе. Для этого достаточно проверить послужные списки коллег.

Позднее один из старших офицеров ЦРУ подсчитал, что сорок пять операций против КГБ провалились после лета 1985 года. Ни один агент высокого класса, работавший на ЦРУ, чьё имя содержалось в файлах 301, после весны 1986 года не действовал.

Прибыв в аэропорт Хитроу к вечеру, Джок Макдоналд отправился прежде всего в главное здание Интеллидженс сервис на Воксхолл-кросс. Он устал, хотя и рискнул немного подремать в самолёте, и мысль поехать в свой клуб, чтобы принять там ванну и как следует выспаться, соблазняла его. Он не мог поехать домой, потому что свою квартиру в Челси они с женой сдали на время командировки в Москву.

Но он хотел, чтобы папка, лежавшая в его прикованном к запястью кейсе, оказалась в здании штаб-квартиры. Только после этого он сможет расслабиться. Служебная машина, встретившая его в Хитроу, доставила его к громадине из песчаника и зелёного стекла на южном берегу Темзы, где теперь находилась Интеллидженс сервис, с тех пор как восемь лет назад переехала из ветхого старого Сенчури-Хауса.

Пройдя с помощью молодого и энергичного стажёра, сопровождавшего его от аэропорта, через системы безопасности при входе, он наконец положил папку в сейф шефа русского отдела. Коллега тепло принял Макдоналда, хотя и не скрывал любопытства.

— Выпьете? — спросил Джеффри Марчбэнкс, кивая в сторону отделанного деревянными панелями канцелярского шкафа, в котором, как обоим было известно, находился бар.

— Хорошая идея. День выдался длинным и тяжёлым. Скотч.

Марчбэнкс открыл дверцу шкафа и окинул взглядом его содержимое. Мавдоналд, будучи шотландцем, употреблял напиток своих предков в чистом виде. Начальник отдела налил двойную порцию «Макаллана» и, не добавляя льда, протянул Макдоналду.

— Знал, конечно, что вы приезжаете, но не знал зачем. Расскажите.

Макдоналд изложил всю историю с самого начала.

— Это, должно быть, шутка, — наконец сказал Марчбэнкс.

— На первый взгляд — да, — согласился Макдоналд. — Но тогда это самая чертовски грубая шутка из всех, с которыми я сталкивался. И кто шутник?

— Политические противники Комарова, надо полагать.

— Их у него достаточно, — сказал Макдоналд. — Но способ передачи… Словно нарочно напрашивались на то, чтобы документ выбросили не читая. Просто повезло, что молодой Грей нашёл его.

— Ладно, теперь надо прочитать его. Полагаю, вы уже прочитали?

— Занимался этим всю вчерашнюю ночь. Как политический манифест он… неприятен.

— Конечно, на русском?

— Да.

— М-м-м… Боюсь, мой русский недостаточно хорош для этого. Нам потребуется перевод.

— Я предпочёл бы перевести сам, — сказал Макдоналд. — На тот случай, если это не шутка. Вы поймёте почему, когда прочитаете.

— Хорошо, Джок. Ваше право. Что вам нужно?

— Сначала в клуб. Ванна, бритьё, ужин и сон. Затем, около полуночи, возвращаюсь сюда и работаю до утра, пока не начнётся рабочий день. И тогда мы встречаемся снова.

Марчбэнкс кивнул:

— Ладно. Вам лучше занять этот кабинет. Я предупрежу службу безопасности.

Когда на следующее утро около десяти часов Джеффри Марчбэнкс вошёл в свой кабинет, он застал Джока Макдоналда лежащим, вытянувшись во весь рост, на диване, в ботинках, но без пиджака и с развязанным галстуком. На столе рядом с чёрной папкой лежала стопка белых листов.

— Вот, — сказал он. — На языке Шекспира. Между прочим, дискета все ещё в компьютере, её надо вынуть и надёжно закодировать.

Марчбэнкс кивнул, приказал принести кофе, надел очки и погрузился в чтение. Через некоторое время он взглянул на Макдоналда.

— Этот человек, бесспорно, сумасшедший.

— Если это написано Комаровым, то да. Или очень плохой. Или то и другое. В любом случае он потенциально опасен. Читайте дальше.

Марчбэнкс продолжил чтение. Закончив, он раздул щеки и с силой выпустил воздух.

— Это наверняка шутка. Никто, кто серьёзно так думает, никогда бы не записал это.

— Если только он не собирался ограничиться самым узким кругом своих фанатических соратников, — предположил Макдоналд.

— Значит, украли?

— Возможно. Возможно, подделка. Фальшивка. Но кто этот бродяга, к которому попал документ? Мы не знаем.

Марчбэнкс задумался. Он понимал, что манифест может оказаться фальшивкой. Если они примут его всерьёз, это принесёт СИС большие неприятности. А вдруг он всё-таки подлинный? Тогда неприятности будут ещё больше, если они не примут его всерьёз.

— Я думаю, — произнёс он наконец, — что нужно показать его куратору и, может быть, даже шефу.

Куратор Восточного полушария Дейвид Браунлоу принял их в двенадцать часов, а шеф пригласил всех троих на ленч в его отделанной деревом столовой на последнем этаже с широким видом на Темзу и Воксхолл-Бридж в тринадцать пятнадцать.

Сэру Генри Кумсу было около шестидесяти, и шёл последний год его пребывания на посту шефа Интеллидженс сервис. Как и его предшественники, он прошёл все ступени служебной лестницы и получил награды за заслуги в период «холодной войны», закончившейся десять лет назад. В отличие от ЦРУ, чьи директора назначались по политическим мотивам и не всегда оказывались способными людьми, Интеллидженс сервис за тридцать лет сумела убедить премьер-министров назначать им шефа, прошедшего огонь, воду и медные трубы.

И это оправдало себя. После 1985 года три сменявших друг друга директора ЦРУ признавались, что им почти ничего не было известно об истинном масштабе дела Эймса, пока они не прочитали о нём в газетах. Генри Куме пользовался доверием своих подчинённых и знал о них всё, что ему было нужно. А им было известно, что он знает все.

Он читал документ, медленно отпивая из стакана минеральную воду. Но читал он быстро и сразу схватывал суть.

— Тебе, наверное, ужасно надоело, Джок, но расскажи ещё раз.

Он внимательно выслушал, задал два коротких вопроса и кивнул.

— Твоя точка зрения, Джеффри?

После начальника русского отдела он спросил Браунлоу, куратора. Все высказались примерно одинаково. Правда ли это? Необходимо это узнать.

— Меня удивляет вот что, — сказал Браунлоу. — Если это действительно политическая программа Комарова, почему он её записал? Всем известно, что даже самые совершенно секретные документы могут быть украдены.

Обманчиво кроткие глаза сэра Генри Кумса устремились на московского резидента.

— Какие-нибудь соображения, Джок?

Макдоналд пожал плечами:

— Почему люди записывают свои самые потаённые мысли и планы? Почему люди признаются в том, о чём нельзя сказать и на исповеди, в своих личных дневниках? Почему люди ведут записи невероятно интимного характера? Почему такие серьёзные службы, как наша, хранят сверхсекретный материал? Возможно, он предназначается для инструктажа своего очень узкого круга. Или, возможно, это фальшивка, имеющая целью навредить данному человеку. Не знаю.

— А, вот вы и сказали, — произнёс сэр Генри. — Не знаем. Но, прочитав, я подумал, что мы все согласимся, что должны узнать. Вопросов так много. Как, чёрт побери, получилось, что это записано? Действительно ли это работа Игоря Комарова? Является ли этот ужасающий поток безумия тем, что он намерен осуществить, когда придёт к власти? Если все так, то как документ украли, кто украл и почему подбросили нам? Или это фальшивка? — Он помешал свой кофе и с глубоким отвращением посмотрел на документы — манифест и перевод Макдоналда. — Сожалею, Джок, но мы должны получить ответы на эти вопросы. Я не могу отвезти его вверх по реке9, пока мы все не узнаем. Возможно, даже и тогда не смогу. Ответы в Москве, Джок. Не знаю, как ты собираешься сделать это, но у нас должна быть полная ясность.

Перед шефом CMC, как и перед его предшественниками, стояли две задачи. Первая — профессиональная: руководить секретной разведывательной службой на благо своей нации, что он делал весьма умело. Вторая — политическая: согласовывать свои действия с объединённым разведывательным комитетом, высшей кастой главных клиентов СИС, с министерством иностранных дел, что не всегда было легко, сражаться за бюджет с кабинетом министров и находить друзей в среде политиков, составлявших правительство. Задача была многосторонней и не для слабых или глупых.

И Генри Кумсу меньше всего на свете хотелось выступать с несколько сомнительным рассказом о бродяге, бросившем в машину дипломата самого низкого ранга какую-то папку, да ещё с отпечатками чьих-то подошв на ней, в которой содержалась сомнительной подлинности программа психопатически-жестоких действий. Он сгорит в ярком пламени — он знал это.

— Я отправлюсь сегодня, шеф.

— Глупости, Джок, у тебя было две ужасных ночи подряд. Сходи куда-нибудь развлекись, поспи часов восемь. Завтра улетишь первым же рейсом обратно в страну казаков. — Он взглянул на часы. — А сейчас, с вашего позволения…

Трое гуськом вышли из столовой. Макдоналд так и не попал ни в театр, ни на восемь часов в постель. В кабинете Марчбэнкса его ожидало сообщение, только что принесённое от шифровальщиков. Квартиру Селии Стоун взломали и все перевернули вверх дном. Она вернулась домой после ужина и застала двоих мужчин в масках, они ударили её ножкой стула. Она сейчас в госпитале, но жизнь её вне опасности.

Марчбэнкс молча протянул полоску бумаги Макдоналду.

— О черт, — произнёс он, прочитав.

Поступившая информация, как часто происходит в мире шпионажа, на первый взгляд была косвенной, получена из третьих рук, и казалось, что на неё не стоит тратить время.

Американец, добровольно работавший по программе ЮНИСЕФ10 в марксистско-ленинской Республике Южный Йемен, приехал в Нью-Йорк в отпуск и ужинал вместе со своим школьным товарищем, который работал в ФБР.

Обсуждая обширную программу военной помощи, предложенную Южному Йемену Москвой, сотрудник ООН рассказал о том, как однажды вечером в баре «Рок-отеля» в Адене он разговорился с майором русской армии.

Как и большинство русских в Йемене, тот совершенно не говорил по-арабски, а с гражданами бывшей британской колонии общался на английском. Американец, сознавая непопулярность Соединённых Штатов в Южном Йемене, обычно выдавал себя за швейцарца. Так он и сказал русскому.

Русский всё больше и больше пьянел и внезапно разразился обличительной речью против руководства своей страны. Майор обвинял его во всеобщей коррупции, преступной бесхозяйственности и в полном пренебрежении к интересам своего народа при оказании материальной помощи странам третьего мира.

Рассказав эту историю как застольный анекдот, добровольный помощник мог бы забыть о ней, если бы сотрудник ФБР не упомянул об их встрече в беседе с другом из нью-йоркского отделения ЦРУ.

Человек из ЦРУ, проконсультировавшись со своим шефом, устроил ещё один ужин, на котором щедро лилось вино. Провоцируя, человек из ЦРУ выразил сожаление, что русские делают большие успехи в укреплении дружбы с народами стран третьего мира, особенно на Ближнем Востоке.

Стремясь показать, что он знает ситуацию лучше, сотрудник ЮНИСЕФ заявил, что это совсем не так; он лично убедился, что у русских появляется ненависть к арабам и что у них опускаются руки от неспособности арабов овладеть самой простой техникой. Русских раздражает, что арабы ломают и крушат всё, что им дают.

— Примером может быть страна, откуда я только что вернулся… — добавил сотрудник ЮНИСЕФ.

Когда ужин закончился, человек из ЦРУ имел полное представление о большой группе советских военных советников, с ума сходивших от неудовлетворённости и не видевших смысла в своём присутствии в Южном Йемене. Он также получил подробное описание майора, которому до смерти все надоело: высокий, мускулистый, с несколько восточным типом лица. И его фамилию: Соломин.

Донесение ушло в Лэнгли и легло на стол начальника отдела СВ, который обсудил его с Кэри Джорданом.

— Может быть бесполезно и может быть опасно, — три дня спустя говорил заместитель директора по оперативной работе Джейсону Монку. — Но как ты думаешь, не стоит ли тебе слетать в Южный Йемен и поговорить с майором Соломиным?

Монк провёл долгие консультации с секретными экспертами по Ближнему Востоку и скоро понял, что Йемен — твёрдый орешек. Соединённые Штаты находились в глубокой немилости у коммунистического правительства, которое ревностно обхаживала Москва. Несмотря на это, там, кроме русских, существовала удивительно большая иностранная колония. В неё входили сотрудники трёх организаций: ФАО, помогавшей сельскому хозяйству, ЮНИСЕФ — бездомным детям и ВОЗ, занимавшейся охраной здоровья.

Как бы хорошо человек ни владел иностранным языком, опасно выдавать себя за представителя другой нации — всегда можно столкнуться с тем, для кого этот язык родной. Монк тоже решил не прикидываться англичанином, потому что любой британец через пару минут почувствует разницу. То же и с французским языком.

Но Соединённые Штаты являлись главным казначеем ООН и имели влияние, как скрытое, так и явное, в ряде её организаций. Поиски показали, что в Адене в миссии ООН по продовольствию и сельскому хозяйству не было ни одного испанца. Создали новую должность и решили, что Монк поедет в Аден в октябре с визой сроком на один месяц в качестве проверяющего инспектора из штаб-квартиры ФАО в Риме. Согласно документам, его имя будет Эстебан Мартинес Лорка. В Мадриде признательное испанское правительство выдало ему подлинные бумаги.

Джок Макдоналд прибыл в Москву слишком поздно, чтобы сразу навестить Селию Стоун в больнице, но он появился там на следующее утро. Помощник пресс-атташе была в бинтах, слаба, но могла говорить.

Она вернулась домой в обычное время, слежки за собой не заметила. Но ведь её к этому не готовили. Проведя дома три часа, она отправилась поужинать с подружкой из канадского посольства. Возвратилась приблизительно в 23.30. Воры, должно быть, услышали, как она отпирает замок, потому что, когда она вошла, было тихо. Она включила свет в передней и заметила, что дверь в гостиную открыта, а в комнате темно. Ей показалось это странным, потому что она оставила горевшую лампу. Окна гостиной выходят в центральный двор, и свет за занавесками означал, что кто-то дома. Она подумала, что перегорела лампочка.

Она подошла к двери в гостиную, и из темноты на неё набросились две фигуры. Одна взмахнула чем-то и ударила её по голове. Падая на пол, она полууслышала, полупочувствовала, как двое мужчин перескочили через неё и побежали к входной двери. Она потеряла сознание. Когда пришла в себя — Селия не знала, сколько прошло времени, — она подползла к телефону и позвонила соседу. Затем снова потеряла сознание и очнулась уже в больнице. Больше ничего она рассказать не могла.

Посол выразил свой протест Министерству иностранных дел, там подняли шум и нажаловались в Министерство внутренних дел. Те приказали Московской прокуратуре прислать лучшего следователя. Полный отчёт будет подготовлен очень скоро, насколько это возможно. В Москве это означало: не переводя дыхания.

В сообщении в Лондон была одна ошибка. Селию ударили не ножкой стула, а небольшой фарфоровой статуэткой. Она разбилась. Будь она металлической, Селии не было бы в живых.

Макдоналд отправился на квартиру к Селии. Там находились русские детективы, и они охотно отвечали на вопросы британского дипломата. Два милиционера, дежуривших у въезда во двор, не пропускали ни одной русской машины, так что злоумышленники, должно быть, пришли пешком. Милиционеры не видели никого, кто бы прошёл мимо них. Они бы так сказали в любом случае, подумал Макдоналд.

Дверь не была взломана, так что, вероятно, действовали отмычкой, если только у воров не было ключей, что маловероятно. Похоже, в эти трудные времена они искали валюту. Все это очень прискорбно. Макдоналд кивнул.

Про себя он думал, что незваными гостями могли оказаться черногвардейцы, но скорее всего это были уголовники, выполнявшие заказную работу. Или наёмники из бывших кагэбешников. Московские домушники едва ли тронут дипломатические резиденции: слишком много осложнений. Автомобили, оставленные на улицах, — стоящая добыча, но отнюдь не охраняемые квартиры. Обыск произвели тщательно и профессионально, но ничего не пропало, даже бижутерия, лежавшая в спальне. Профессиональная работа — и ради только одной вещи, так и не обнаруженной. Макдоналд опасался худшего.

Когда он вернулся в посольство, ему пришла в голову одна мысль. Он позвонил в прокуратуру и спросил, не будет ли детектив, которому поручено это дело, так любезен зайти к нему. Инспектор Чернов пришёл в три часа.

— Я, может быть, смогу вам помочь, — сказал Макдоналд.

Инспектор вопросительно поднял брови.

— Был бы весьма благодарен.

— Наша молодая леди, мисс Стоун, сегодня утром чувствует себя лучше. Намного лучше.

— Очень рад.

— Настолько лучше, что сможет дать более или менее верное описание одного из напавших на неё. Она увидела его в свете, падающем из холла, чуточку раньше, чем он ударил её.

— В её первом показании говорится, что она не видела ни одного из них, — сказал Чернов.

— Память иногда возвращается в случаях, подобных этому. Вы видели её вчера днём, инспектор?

— Да, в четыре часа. Она была в сознании.

— Но все ещё в затуманенном сознании, полагаю. Сегодня утром её сознание значительно прояснилось. Так вот, жена одного из наших сотрудников неплохо рисует. С помощью мисс Стоун она сумела сделать портрет.

Он через стол протянул нарисованный углём и карандашом портрет. Лицо инспектора просияло.

— Это исключительно важно, — сказал он. — Я распространю его в отделе по квартирным кражам. У человека такого возраста должно быть криминальное прошлое.

Он поднялся, чтобы идти. Макдоналд тоже встал.

— Очень приятно, что мог быть полезен, — сказал он.

Они пожали руки, и детектив ушёл.

Во время ленча Селия и художница получили новые инструкции: они должны были рассказать другую историю. Не понимая причины, обе всё же согласились подтвердить её в случае, если инспектор Чернов обратится к ним с вопросами. Но он так и не обратился.

И ни в одном из отделов по квартирным кражам, разбросанных по всей Москве, никто не узнал лица на портрете. Но на всякий случай многие сотрудники милиции повесили его на стенах своих служебных помещений.

Сразу же после получения щедрого дара Олдрича Эймса КГБ сотворил что-то совершенно невероятное.

Существует нерушимое правило в Большой игре: если служба неожиданно получает бесценного предателя в самом центре организации противника, то этого предателя должно оберегать. Так, если он раскрывает целую армию перебежчиков, то получившая информацию служба будет отлавливать этих перевёртышей осторожно и не спеша, в каждом отдельном случае придумывая новый повод для ареста.

И только когда этот источник информации оказывается в безопасности и надёжно защищён границей, выданных им агентов можно забрать всех сразу. Поступить иначе было бы равносильно помещению в «Нью-Йорк таймс» объявления во всю страницу: «Мы только что приобрели очень важного „крота“ прямо в центре вашей организации, и посмотрите, что он нам подарил».

Поскольку Эймс работал по-прежнему в самом центре ЦРУ, с перспективой прослужить ещё добрый десяток лет, Первое главное управление предпочло бы не нарушать этих правил и арестовывать четырнадцать раскрытых перевёртышей постепенно и осторожно. Но несмотря на слёзные протесты, сотрудникам КГБ пришлось полностью подчиниться Михаилу Горбачёву.

Разбираясь в подарке из Вашингтона, группа «Колокол» сделала вывод, что в нескольких случаях по полученным данным легко можно опознать человека, в то время как в других для этого необходима долгая и тщательная проверка. Из тех, кого разоблачили сразу, многие все ещё работали за границей, и их следовало осторожно заманить обратно домой, действуя так искусно, чтобы они ничего не заподозрили. На это могли уйти месяцы.

Один из четырнадцати долгое время был британским шпионом. Американцы не знали его имени, но Лондон передал Лэнгли его информацию, по которой ЦРУ могло кое-что вычислить. В действительности это был полковник КГБ, в начале семидесятых завербованный в Дании и двенадцать лет проработавший на британскую разведку. Хотя он находился под некоторым подозрением, тем не менее с поста резидента в советском посольстве в Лондоне он сам в последний раз приехал в Москву. Предательство Эймса только подтвердило подозрения русских.

Но полковнику Олегу Гордиевскому повезло. В июле, убедившись, что находится под тотальной слежкой, кольцо вокруг него сужается и арест неизбежен, он послал, как заранее было договорено, сигнал о помощи. Британская СИС организовала молниеносную операцию похищения — спортивного полковника подхватили прямо на улице, во время пробежки трусцой, и переправили в Финляндию. Позднее он отчитается на явочной квартире ЦРУ перед Олдричем Эймсом.

Джеффри Марчбэнкс раздумывал, нет ли способа помочь его коллеге в Москве в попытках определить подлинность «Чёрного манифеста».

Одной из трудностей задачи, стоящей перед Макдоналдом, было отсутствие подходов к Игорю Комарову лично. Марчбэнкс пришёл к выводу, что тщательно подготовленное интервью с лидером Союза патриотических сил могло бы дать какой-то намёк, не прячет ли человек, изображающий себя умеренным правым консерватором и националистом, под этой маской амбиции распоясавшегося нациста.

Он перебирал в памяти всех, кто сумел бы взять такое интервью. Прошлой зимой его пригласили на фазанью охоту, и среди гостей он видел вновь назначенного редактора ведущей британской ежедневной консервативной газеты. 21 июля Марчбэнкс позвонил редактору, напомнил об охоте на фазанов и договорился о ленче на следующий день в его клубе на Сент-ДжеЙмс-стрит.

Бегство Гордиевского вызвало шумный скандал в Москве. Он произошёл в последний день месяца в личном кабинете самого председателя КГБ на четвёртом этаже главного здания на плошали Дзержинского.

В своё время этот мрачный кабинет был берлогой самых кровавых монстров из всех, что существовали когда-нибудь на планете. Здесь за Т-образным столом подписывались приказы, заставлявшие людей кричать под пытками, умирать от жары в пустынях или становиться на колени в холодном дворе и ожидать пистолетную пулю в голову.

Генерал Виктор Чебриков не обладал больше такой властью. Ситуация изменилась, и смертные приговоры теперь утверждались самим президентом. Но для предателей они будут подписаны, а сегодняшнее совещание подтвердит, что их будет ещё немало.

Перед столом председателя КГБ в роли обвиняемого сидел начальник Первого главного управления Владимир Крючков. Это его люди покрыли себя позором. Обвинителем выступал начальник Второго главного управления, низенький, коренастый, с широкими плечами генерал Виталий Бояров, кипящий от ярости.

— Все это полный бардак! — гремел он. Даже среди генералов площадная брань служила доказательством солдатской неотёсанности и рабоче-крестьянского происхождения.

— Такого больше не случится, — проворчал Крючков в свою защиту.

— Тогда давайте установим порядок, — сказал председатель. — которого будем придерживаться. На суверенной территории СССР предателей будет арестовывать и допрашивать Второе главное управление. Если ещё выявят каких-то предателей, то так и сделаем. Понятно?

— Будут ещё, — тихо сказал Крючков. — Ещё тринадцать.

В комнате на некоторое время воцарилось молчание.

— Вы хотите нам что-то сообщить, Владимир Александрович? — тихо спросил председатель.

И тогда Крючков рассказал, что произошло шесть недель назад в ресторане «Чадвик» в Вашингтоне. Бояров присвистнул.

На той же неделе генерал Чебриков, возбуждённый успехами своего ведомства, рассказал все Михаилу Горбачёву.

Тем временем генерал Бояров готовил свою комиссию «крысоловов» — группу, которая займётся допросами предателей, как только они будут установлены при помощи полученных данных и арестованы. Возглавить группу, по его мнению, должен был особый человек. Его личное дело уже лежало на столе: полковник, всего сорок лет, но с опытом, специалист по допросам, никогда не терпевший неудачи.

Родился в 1945 году в Молотове, бывшей Перми, а теперь снова Перми — после 1957 года, когда соратник Сталина Молотов впал в немилость. Сын солдата, выжившего и с наградами вернувшегося с войны.

Маленький Толя вырос в северном невзрачном городе под строгим контролем официальной идеологии. В записях указывалось, что его фанатик-отец ненавидел Хрущёва за разоблачение Сталина, своего героя, и что сын унаследовал и сохранил все отцовские убеждения.

В 1963 году, восемнадцати лет, его призвали в армию и направили в войска Министерства внутренних дел. Эти войска предназначались для охраны тюрем, лагерей и исправительных учреждений и использовались для подавления волнений, восстаний. Молодой солдат чувствовал себя на этой службе как рыба в воде.

Во внутренних войсках господствовал дух репрессий и тотальной слежки. И юноша так хорошо проявил себя, что получил редкую награду — направление в Ленинградский военный институт иностранных языков. Это была «крыша» для училища КГБ, известного в управлении как «Кормушка», потому что из неё постоянно подпитывались кадры. Выпускники «Кормушки» прославились своей жестокостью, профессионализмом и преданностью. Молодой человек снова прекрасно себя проявил и опять получил вознаграждение.

На сей раз это было назначение в Московское областное отделение Второго главного управления, где он провёл четыре года, приобретя прекрасную репутацию как толковый референт, добросовестный следователь и жёсткий специалист по ведению допросов. И действительно, он настолько преуспел в этом деле, что написал работу, получившую высокую оценку и обеспечившую ему перевод в штаб-квартиру Второго главного управления.

С тех пор он не выезжал из Москвы, покидая штаб-квартиру только при работе против ненавистных американцев, держа под наблюдением их посольство и устраивая слежку за дипломатическим персоналом. Одно время он целый год проработал в следственном отделе, прежде чем перейти обратно во Второе главное управление. Старшие офицеры и инструкторы не поленились отметить в его личном деле его страстную ненависть к англоамериканцам, евреям, шпионам и предателям, а также необъяснимую, но в рамках допустимого, жестокость при допросах.

Генерал закрыл досье и улыбнулся. Он нашёл своего человека. Если требуются быстрые результаты, то полковник Анатолий Гришин — именно тот, кто ему нужен.

Из оставшихся тринадцати повезло одному — или он оказался достаточно ловок. Сергей Бохан был офицером советской военной разведки, работавшим в Афинах. Ему срочно приказали вернуться в Москву на основании того, что у сына сложности с экзаменами в военной академии, где тот учился. Однако через друзей он узнал, что сын учится прекрасно. Нарочно опоздав на заказанный рейс домой, он обратился в отделение ЦРУ в Афинах, и его поспешно вывезли оттуда.

Остальные двенадцать были схвачены. Некоторые на территории СССР, другие за границей. Последним приказали вернуться под различными предлогами, которые все были ложными. Всех арестовали сразу же по прибытии.

Бояров сделал правильный выбор: все двенадцать были добросовестно допрошены, и все двенадцать сознались. Альтернативой для них был только ещё более добросовестный допрос. Двое через несколько лет бежали из лагеря и теперь живут в Америке. Остальные десять прошли через пытки и были расстреляны.