"Икона" - читать интересную книгу автора (Форсайт Фредерик)

Часть I

Глава 1

Это было лето, когда цена буханки хлеба поднялась до миллиона рублей.

Это было лето, когда третий год подряд не уродилась пшеница и второй год продолжалась гиперинфляция.

Это было лето, когда в тёмных переулках далёких российских провинциальных городов начали умирать от недоедания люди.

Это было лето, когда в своём лимузине потерял сознание президент, находясь слишком далеко от места, где ему могли бы оказать помощь и спасти, и когда старый конторский уборщик украл некий документ.

После этого уже ничто не могло оставаться неизменным.

Это было лето 1999 года.

В тот день стояла гнетущая жара, и водителю пришлось несколько раз посигналить, прежде чем охранник распахнул огромные ворота Боровицкой башни Кремля.

Когда длинный чёрный «Мерседес-600», замедлив под аркой ход, выезжал на Красную площадь, телохранитель президента опустил стекло и прикрикнул на солдата охраны. И когда мимо проезжала вторая машина с ещё четырьмя телохранителями, бедняга застыл, вскинув руку, в надежде, что это сойдёт за отдание чести. Машины проехали.

На заднем сиденье «мерседеса», погрузившись в раздумье, сидел президент Черкасов. Впереди находились водитель и личный телохранитель.

За окном последние унылые окраины Москвы сменил сельский пейзаж с полями и рощами, но настроение Президента России оставалось подавленно-мрачным, и на то имелись основания. Прошло три года, с тех пор как он занял этот пост, сменив больного Бориса Ельцина1, и всё это время он оставался свидетелем, как его страна катится вниз, к разрухе. Эти три года были самыми несчастливыми в его жизни.

Зимой 1995 года, когда, слывший прагматиком-технократом, способным укрепить экономику, он был назначен Ельциным на пост премьер-министра, россияне пошли к избирательным урнам, чтобы голосовать за депутатов нижней палаты нового парламента — Государственной думы.

Выборы в Думе имели определённое значение, но не являлись жизненно важным событием. В течение предыдущих лет власть всё больше и больше переходила от парламента в руки президента, и главную роль в этом процессе сыграл Борис Ельцин. К зиме 1995 года Большой Сибиряк, который четыре года назад, в августе 1991 года, при попытке государственного переворота взобрался на танк, чтобы отстоять демократию, вызвав тем самым восхищение не только России, но и Запада, превратился в «трость, ветром колеблемую».

Выздоравливая после второго за три месяца сердечного приступа, опухший и обрюзгший, он наблюдал за парламентскими выборами из клинической больницы на юго-западе Москвы, на Воробьёвых горах, прежде носивших название Ленинских, и видел, как его политические сторонники оттесняются на третье место. Впрочем, это не могло иметь решающего значения, как это произошло бы на Западе. Ельцин, будучи президентом, сосредоточил в своих руках огромную реальную власть. В отличие от Соединённых Штатов системы сдержек и противовесов, с помощью которой конгресс мог влиять на Белый дом, в России не существовало. Ельцин имел возможность реально управлять страной посредством собственных указов, не слишком обращая внимание на парламент.

Но парламентские выборы по крайней мере показали, куда дует ветер, и выявили тенденции в отношении более важных президентских выборов, намеченных на июнь 1996 года.

Новой силой на политическом горизонте зимой 1995 года по иронии судьбы оказались коммунисты. После пяти лет реформ Горбачёва и пяти лет правления Ельцина, сменивших безраздельную тиранию коммунистов, русский народ начала охватывать ностальгия по старым временам.

Коммунисты под руководством Геннадия Зюганова рисовали картины прошлого в розовом свете: гарантированная работа, твёрдая зарплата, доступные цены, законность и порядок. Деспотия КГБ, «архипелаг ГУЛАГ» с его лагерями рабского труда, подавление свободы в любом её проявлении не упоминались.

Российские избиратели уже успели испытать глубокое разочарование и в демократии, и в капитализме, призванных спасти человечество. Причём слово «демократия» произносилось с особым презрением. Для многих русских, видящих вокруг всеобщую коррупцию и стремительно растущую преступность, это слово означало большую ложь. Когда подсчитали голоса на парламентских выборах, то оказалось, что коммунисты получили возможность сформировать самую крупную фракцию депутатов в Думе и право выдвижения спикера.

Другую крайнюю позицию занимали диаметрально противоположные им неофашисты Владимира Жириновского, возглавлявшего партию, как бы в насмешку названную либерально-демократической. На выборах 1991 года этот грубый демагог, отличавшийся эксцентричным поведением и пристрастием к весьма резким выражениям, имел поразительный успех, но сейчас его звезда уже заходила. Тем не менее это не помешало ему сформировать вторую по величине депутатскую фракцию.

Центристские партии, придерживавшиеся курса экономических и социальных реформ, которые уже начали осуществляться, заняли третье место.

Однако реальным результатом этих выборов стала подготовка почвы для президентской предвыборной гонки 1996 года. В выборах в Думу приняли участие сорок три политические партии, и лидеры наиболее крупных из них понимали, что самым выгодным стало бы объединение в коалиции.

Уже к лету коммунисты объединились со своими фактическими единомышленниками аграриями, образовав Социалистический союз. Лидером оставался Зюганов.

Среди ультраправых также проявилось стремление к объединению, но оно было резко пресечено Жириновским. Влад Бешеный рассчитывал занять президентский пост без помощи других правых.

В России президентские выборы могут проходить в два этапа. В первом туре участвуют все кандидаты. Если ни один из них не наберёт необходимого для того, чтобы стать президентом, числа голосов, проводится второй тур. В нём участвуют только кандидаты, занявшие первое и второе места. Жириновский занял третье и этим привёл в ярость хитроумных политических теоретиков из ультраправых.

Несколько центристских партий представляли собой в некотором роде демократический союз, основной проблемой которого в течение всей весны оставался вопрос, будет ли Борис Ельцин достаточно здоров, чтобы принять участие в президентских выборах и снова победить.

Позднее его падение историки объяснят одним только словом: Чечня.

За двадцать месяцев до выборов озлобленный и доведённый до крайности Ельцин бросил значительную мощь российской армии и авиации против малочисленного воинственного горского племени, чей самозваный вождь требовал полной независимости от Москвы. В волнениях в Чечне не было ничего нового, чеченцы оказывали сопротивление центральной власти с давних времён. Они сумели выжить после погромов, учинявшихся против них царями и Иосифом Сталиным. Они пережили даже проведённую этим самым жестоким из тиранов депортацию и продолжали бороться за свою крошечную родину.

Нанесение Чечне такого мощного удара было необдуманным решением, приведшим не к скорой и славной победе, а к полному разрушению — как это было видно из телевизионных репортажей — столицы Чечни Грозного и к огромным жертвам среди солдат и мирного населения.

Их столица лежала в руинах, но чеченцы, по-прежнему вооружённые до зубов купленным у продажных российских генералов оружием, ушли в хорошо знакомые им горы и не позволяли выбить себя оттуда. Та самая российская армия, получившая свой собственный Вьетнам при попытке оккупировать и удержать Афганистан, теперь вновь оказалась в той же ситуации у подножия Кавказского хребта.

Борис Ельцин начал чеченскую кампанию, пытаясь доказать, что он сильный человек с исконно русским характером, но на самом деле эта попытка обернулась его провалом. В течение всего 1995 года он жаждал окончательной победы, но она постоянно ускользала от него. Когда русские увидели, как их сыновья возвращаются с Кавказа в цинковых гробах, их сердца ожесточились против чеченцев. Как ожесточились они и против человека, который не смог обеспечить им победу.

В начале лета ценой неимоверных усилий Ельцин сумел-таки победить в последнем туре президентских выборов. Но через год он ушёл с поста. Власть перешла к технократу Иосифу Черкасову, лидеру партии «Наш дом Россия», к тому времени ставшей частью объединённого Демократического союза.

Казалось, Черкасов хорошо начал. Он пользовался благосклонностью Запада и, что более важно, его кредитами для поддержания российской экономики в более или менее приличном состоянии. Прислушиваясь к советам Запада, он наконец заключил мир с Чечнёй, и хотя мстительным русским была ненавистна мысль о безнаказанности чеченцев, они радовались возвращению своих солдат домой.

Но не прошло и полутора лет, как положение стало ухудшаться. Это объяснялось двумя причинами: первая — экономика страны больше не могла выносить слишком тяжёлое бремя грабительской российской мафии, и вторая — была осуществлена ещё одна глупая военная авантюра. В конце 1997 года Сибирь, в которой находится девяносто процентов природных богатств России, пригрозила выйти из её состава.

Сибирь — наименее освоенная часть России. Но под её вечной мерзлотой почти неразработанными лежали такие гигантские запасы нефти и газа, в сравнение с которыми не могла идти даже Саудовская Аравия. К этому следует добавить золото, алмазы, бокситы, магний, вольфрам, никель и платину. К концу девяностых годов Сибирь всё ещё оставалась последней неосвоенной территорией планеты.

Проблема возникла, когда в Москву стали поступать сообщения о том, что японские и в особенно большом числе южнокорейские тайные эмиссары разъезжают по Сибири и агитируют за её отделение от России. Президент Черкасов, окружённый льстецами, не получая от них никаких дельных советов и явно забыв об ошибках своего предшественника в Чечне, послал на восток армию. Этот шаг повлёк за собой двойную катастрофу. Через двенадцать месяцев, не разрешив конфликта военным путём, он был вынужден пойти на переговоры и предоставить сибирякам столько автономии и такую долю в доходах от их собственных богатств, каких они никогда не имели. К тому же эта авантюра вызвала гиперинфляцию.

Правительство попыталось спасти положение, включив печатный станок. Соотношение, как это было в середине девяностых годов, одного доллара к пяти тысячам рублей летом 1999 года стало далёким воспоминанием. Плодородные земли Кубани дважды пострадали от неурожая пшеницы, в 1997 и 1998 годах, а урожай в Сибири оставался на полях неубранным, пока не сгнил, потому что партизаны взрывали железные дороги. В городах росли цены на хлеб.

В сельской местности, где население должно было бы иметь достаточно продуктов, чтобы прокормить самих себя, положение сложилось хуже некуда. При отсутствии денежных средств, недостатке рабочей силы и в условиях распадающейся инфраструктуры фермы не давали продукции, на их плодородных почвах росли сорняки. Когда на полустанках останавливались поезда, их осаждали крестьяне, в основном старики, подносившие к окнам вагонов мебель, одежду и разные поделки и просившие за них денег или чаше еду. Покупателей находилось немного.

В Москве, столице и витрине нации, нищие спали на набережных Москвы-реки и на задворках домов. Полиция — в России она называется милицией, — фактически отказавшись от борьбы с преступностью, пыталась собирать их и заталкивать в поезда, идущие туда, откуда они приехали. Но они все приезжали и приезжали в поисках работы, пищи и пособий. Многие из них были обречены просить милостыню и умирать на улицах Москвы.

Президент Черкасов все ещё удерживал свой пост, нереальную власть уже потерял.

В начале 1999 года Запад в конце концов отказался вливать средства в бездонную российскую бочку и иностранные инвесторы, даже те, которые были связаны с мафией, отвернулись от России. Российская экономика, как изнасилованная беженка военного времени, лежала на обочине и умирала от безысходности.

Над этой мрачной перспективой и размышлял президент Черкасов, направляясь на дачу, где собирался провести выходные.

Водитель знал дорогу на дачу, расположенную неподалёку от Усова, на живописном берегу Москвы-реки. Несколько лет назад дачи, построенные в лесу вдоль излучины реки, принадлежали жирным котам советского Политбюро. Многое изменилось в России, но дачи остались.

Из-за дороговизны бензина движение на дороге было небольшим; грузовики, которые они обгоняли, выбрасывали клубы густого чёрного дыма. Они проехали мост и повернули на дорогу, идущую вдоль берега реки, неторопливо текущей в летней дымке по направлению к городу, оставшемуся у них за спиной.

Минут через пять президент Черкасов почувствовал, что ему не хватает воздуха. Несмотря на то что кондиционер работал на полную мощность, он, нажав кнопку, опустил стекло и подставил лицо под струю ветра. Дышать стало немного легче. Ни шофёр, ни телохранитель ничего не заметили. При очередном повороте Президент России наклонился влево и боком повалился на сиденье.

Водитель увидел, что из зеркала заднего обзора исчезла голова президента. Он что-то сказал телохранителю, и тот повернулся назад. Через секунду «мерседес» свернул на обочину. Позади остановилась машина охраны. Командир отряда службы безопасности, бывший полковник спецназа, выпрыгнул из машины и побежал вперёд. Остальные, выйдя с оружием в руках, образовали круг для обороны. Они не знали, что произошло. Полковник подбежал к «мерседесу», телохранитель заглядывал внутрь, открыв заднюю дверцу. Полковник оттолкнул его, чтобы рассмотреть, что произошло. Президент полулежал с закрытыми глазами, прижимая обе руки к груди; дыхание его было прерывистым.

Ближайшая больница, где было реанимационное оборудование, находилась далеко. Полковник сел рядом с потерявшим сознание Черкасовым и приказал водителю машины развернуться и возвращаться в Москву. Побледневший водитель повиновался. По своему телефону полковник вызвал больницу и приказал, чтобы машина «скорой помощи» вышла им навстречу.

Они встретились через полчаса на разделительной полосе шоссе. Медики перенесли находившегося в бессознательном состоянии человека из лимузина в машину «скорой помощи» и приступили к работе, а кортеж из трёх машин помчался к больнице.

Там дежурный кардиолог осмотрел президента и его сразу же поместили в реанимационное отделение. Врачи делали всё, что было в их силах, используя новейшие достижения медицины, но, увы, они опоздали. Линия на экране монитора отказывалась колебаться, оставаясь длинной, прямой, и сопровождалась пронзительным ровным звуком. В четыре часа десять минут врач выпрямился и покачал головой. Человек с дефибриллятором отошёл от стола.

Полковник набрал несколько цифр на своём мобильном телефоне. После третьего звонка кто-то взял трубку. Полковник произнёс: «Соедините меня с премьер-министром».

Шестью часами позднее ушедшая далеко по волнам Карибского моря «Фокси леди» повернула назад. На корме матрос Джулиус смотал лески и разобрал удилища. Судно было арендовано на полный день, и потому день этот можно было считать весьма удачным. Пока Джулиус возился со снастями и складывал их в специальный ящик, американская пара, открыв по банке пива, сидела под тентом, умиротворённо утоляя жажду.

В холодильнике лежали две крупные ваху2, каждая около сорока фунтов весом, и полдюжины больших дорадо3, всего лишь несколько часов назад прятавшихся под плавающими почти на поверхности водорослями в десяти милях отсюда.

На верхней палубе шкипер проверил курс на острова и перевёл двигатель на полный ход, поскольку рыбалка окончилась. Он рассчитывал, что войдёт в Черепашью бухту менее чем через час. «Фокси леди», казалось, понимала, что работа почти окончена и привычное место на причале уютной гавани неподалёку от «Тики-хат» ждёт её. Она подобрала корму, задрала нос и острым килем начала рассекать голубую воду. Джулиус опустил ведро за борт и ещё раз обмыл корму.

В период, когда лидером либерально-демократической партии был Жириновский, штаб партии находился в старом ободранном здании в Рыбниковом переулке, примыкающем к Сретенке. Посетители, не знавшие странностей Влада Бешеного, поражались при виде этого здания. Штукатурка осыпалась, в окнах выставлены два засиженных мухами плаката с портретом демагога, полов неделями не касалась мокрая тряпка. Через облупившуюся чёрную дверь посетители попадали в мрачный коридор с киоском, в котором продавались майки с портретом лидера, и вешалкой для посетителей с висящими на ней обязательными чёрными кожаными куртками его сторонников.

Поднявшись по голой, выкрашенной в грязно-коричневый цвет лестнице, посетители оказывались на площадке между этажами с зарешечённым окном, где грубый охранник спрашивал их, по какому делу они пришли. И только если ответ его удовлетворял, разрешалось подняться в убогие комнаты, где сидел, когда находился в городе, Жириновский. Тяжёлый рок сотрясал здание. Эксцентричный фашист предпочитал содержать свою штаб-квартиру именно в таком виде, считая, что это наиболее подходит человеку из народа, а не какому-то жирному коту. Но Жириновского уже давно не было, а либерально-демократическая партия объединилась с другими ультраправыми и неофашистскими партиями в Союз патриотических сил, СПС.

Бесспорным лидером Союза был Игорь Комаров, человек совершенно иного, чем Жириновский, склада. Вполне обоснованно рассчитывая в первую очередь на голоса неимущих, он сохранил непритязательное здание в Рыбниковом переулке, но его личный офис находился в другом месте.

Инженер по образованию, Комаров работал по специальности, пока почти в середине правления Ельцина не решил уйти в политику. Он выбрал либерально-демократическую партию, и, хотя в душе презирал Жириновского за чрезмерное пьянство и постоянные сексуальные намёки, тихая работа в тени привела его в политбюро — «внутренний совет» партии. Затем, проведя ряд тайных встреч с лидерами других ультраправых партий, он сколотил альянс всех правых сил в России под эгидой СПС. Поставленный перед свершившимся фактом, Жириновский неохотно признал его существование и попал в ловушку, согласившись председательствовать на первом пленуме.

Пленум принял резолюцию, требовавшую его отставки. Тогда Комаров отклонил предложение возглавить Союз и постарался сделать так, чтобы лидером стал этот ничтожный человек, не обладавший ни харизмой, ни каким-либо организаторским талантом. Через год ему ничего не стоило, играя на чувстве разочарования в среде правящего совета, взять руководство в свои руки. Карьера Владимира Жириновского завершилась.

В течение двух лет после выборов 1996 года коммунисты постепенно утратили своё влияние. Их сторонниками всегда были люди среднего и преклонного возраста, испытывавшие материальные затруднения. Без поддержки крупных банкиров одними членскими взносами обойтись было невозможно. Деньги Социалистического союза, а вместе с ними и его привлекательность таяли.

К 1998 году Комаров стал бесспорным лидером ультраправых и успешно использовал в своих целях растущее недовольство народа, поводов для которого хватало повсюду. К тому же оно усиливалось из-за выставляемого напоказ богатства немногих, резко контрастировавшего с царившими повсюду нищетой и бедностью. Те, кто имел деньги, имели их горы, большей частью в иностранной валюте. Эти люди проносились по улицам в длинных лимузинах, американских или германских, часто их сопровождали мотоциклисты, освобождавшие путь, и обычно ещё одна машина с охраной.

Их можно было видеть в фойе Большого театра, в барах и банкетных залах «Метрополя» и «Националя», их сопровождали проститутки в соболях, норке, сверкавшие бриллиантами и распространявшие вокруг себя аромат французских духов. Эти жирные коты были жирнее партийных бонз прежних, советских времён.

В Думе депутаты кричали, размахивали документами и принимали постановления. «Это напоминает мне, — заметил один английский корреспондент, — то, что я слышал о последних днях Веймарской республики».

Единственным человеком, который, казалось, мог дать надежду, был Игорь Комаров. За два года, прошедших с тех пор, как он возглавил партию правых, Комаров привлёк внимание наблюдателей как внутри России, так и за её пределами. Если бы его удовлетворяло положение просто политического лидера высшего ранга, он оставался бы всего лишь ещё одним аппаратчиком. Но похоже, он рассчитывал на большее. По крайней мере так считали наблюдатели; по их мнению, он обладал талантом, который предпочитал не афишировать.

Комаров прославился как популярный, страстный, обладающий харизмой оратор. Когда он выходил на трибуну, все, кто знал его как спокойного, требовательного и скрытного человека с тихим голосом, испытывали потрясение. Он преображался, голос становился сильнее и гуще, звучал раскатистым баритоном. Используя образные выражения и нюансы русского языка, Комаров достигал огромного эффекта. Он мог понизить голос почти до шёпота так, что, несмотря на микрофоны, аудитории приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова, а затем повысить его до звенящих нот, заставлявших толпу вскакивать с криками одобрения, к которым невольно присоединялись даже скептики.

Он быстро овладел искусством живого общения с толпой. Он избегал телевизионных бесед у камина или телевизионных интервью, сознавая, что далеко не всё, что срабатывает на Западе, годится для России.

Он избегал ситуаций, в которых можно попасть в затруднительное положение из-за неприятных вопросов. Каждое его появление на публике тщательно готовилось. Он выступал только на митингах верных сторонников партии; съёмки велись его собственной телевизионной группой под руководством блестящего молодого продюсера Литвинова. Отредактированные им фильмы передавались национальному телевидению на определённых условиях: они должны были идти в эфир полностью, без сокращений. Это он мог делать, покупая телевизионное время, что позволяло не зависеть от капризов ведущих.

Тема его выступлений оставалась неизменной и была всегда популярной: Россия, Россиян ещё раз Россия. Он яростно выступал против иностранного влияния, разоблачал международные заговоры, которые поставили Россию на колени. Он требовал изгнания всех «чёрных» — армян, грузин, азербайджанцев и прочих лиц кавказской национальности, многие из которых были известны как самые богатые представители преступного мира. Он призывал к справедливости для бедных и угнетённых русских людей, которые однажды поднимутся вместе с ним, чтобы восстановить былую славу своей отчизны и отмыть её от грязи.

Он обещал все и всем. Безработным — работу, хорошую зарплату, еду на столе и достойную жизнь. Тем, кто потерял свои сбережения, — вернуть их, чтобы позволить обеспечить спокойную старость. Тем, кто носит военную форму, — возвратить гордость за то, что они являются защитниками своего древнего отечества, смыть все те унижения, которым подвергли их трусы, получившие высокие чины из рук иностранного капитала.

И его слушали, — слушали по радио и телевидению солдаты когда-то великой армии России, слушали, скорчившись от холода в брезентовых палатках, изгнанные из Афганистана, Восточной Германии, Чехословакии, Венгрии, Польши, Латвии, Литвы и Эстонии.

Его слушали крестьяне в избах, разбросанных по всей стране. Обнищавший средний класс слушал его, сидя среди жалких остатков своей мебели, которую ещё не успели обменять на еду и несколько поленьев дров для печи. Его слушали даже промышленные боссы, мечтавшие о том, как однажды в домнах их заводов снова взревёт пламя. И когда он обещал им, что на мошенников и гангстеров, изнасиловавших их любимую Россию-матушку, опустится ангел смерти, они обожали его.

Весной 1999 года Игорь Комаров, последовав совету своего помощника по связям с общественностью, очень умного молодого человека, окончившего один из престижных американских колледжей, согласился дать несколько интервью. Молодой Борис Кузнецов подобрал подходящих кандидатов, главным образом законодателей и журналистов консервативного направления из Америки и Западной Европы. Целью этих встреч было успокоить их страхи.

Как политическое мероприятие это сработало блестяще. Многие прибывшие ожидали увидеть ультраправого демагога с дикими глазами, некий гибрид расиста и неофашиста. Однако они обнаружили, что их принимает думающий человек с хорошими манерами, одетый в строгий костюм. Поскольку Комаров не говорил по-английски, рядом с ним сидел его помощник по связям с общественностью, одновременно направляя беседу в нужное русло и делая перевод. Каждый раз, когда его обожаемый вождь говорил что-то, что на Западе могло быть, по его мнению, неправильно истолковано, Кузнецов старался переводить так, чтобы это звучало более приемлемо. Никто этого не замечал, ибо он предусмотрительно отбирал гостей, не понимавших по-русски.

Таким образом Комаров смог объяснить, что, как у всех действующих политиков, у него есть свои избиратели и он не может оскорблять их чувства, если хочет быть избранным. Поэтому в отдельных случаях ему приходится говорить то, что они хотят услышать, даже если выполнить свои обещания ему будет значительно сложнее, чем давать их. И сенаторы понимающе кивали.

Он объяснял, что в странах старой демократии на Западе люди понимают, что дисциплина в обществе начинается с самих себя, а обязательства, которые они берут на себя сами, более строги, чем те обязательства, которые налагает на граждан государство. Нотам, где разрушены все формы самодисциплины, государство, вероятно, должно проявить твёрдость, неприемлемую на Западе. И парламентарии понимающе кивали.

Консервативным журналистам он объяснял, что восстановление твёрдой валюты просто невозможно, если не принять срочных драконовских мер против преступности и коррупции. Журналисты писали, что Игорь Комаров является тем человеком, который руководствуется разумом в том, что касается экономического и политического сотрудничества с Западом. Возможно, он занимает слишком правые позиции, чтобы быть приемлемым для европейской или американской демократии, а его напористая демагогия кажется на западный вкус слишком устрашающей, но он может оказаться вполне приемлемым для России в её настоящем тяжёлом положении. В любом случае можно уверенно говорить, что он победит на выборах в июне 2000 года. Об этом свидетельствуют социологические опросы. Поэтому дальновидным политикам на Западе следовало бы выступить в его поддержку.

На Западе повсюду — в посольских и министерских кабинетах и залах заседаний, в которых к потолку поднимался сигарный дым, — согласно кивали.

В северной части Центрального округа Москвы, внутри Бульварного кольца, где-то от середины Кисельного бульвара отходит короткая улочка. На ней с западной стороны есть небольшой сквер, приблизительно с акр величиной; с трёх сторон его окружает здание без окон, а с четвёртой стороны он защищён выкрашенным в зелёный цвет забором из железных щитов трёхметровой высоты, с едва виднеющимися из-за них верхушками посаженных в ряд елей. В железной стене — двойные ворота, тоже из металла.

Этот небольшой сквер до революции был садом при великолепном особняке, отреставрированном в середине 80-х годов. Фасад, украшенный белой лепниной, по-старинному выкрашен в пастельные тона, но интерьер — вполне современный и функциональный. Здесь находится настоящая штаб-квартира Игоря Комарова.

Стоя перед воротами, посетитель полностью попадает в поле зрения телекамеры, вмонтированной в стену, и по домофону сообщает о своём прибытии. Он разговаривает с охранником, сидящим в будке у ворот, а тот, в свою очередь, связывается со службой безопасности внутри дома. Если ворота открываются, машина может проехать только десять метров и останавливается перед рядом шипов, перегораживающих дорогу. Раздвижные ворота, скользя на роликах, автоматически закрываются позади неё. Тогда выходит охранник, чтобы проверить документы. Если они в порядке, он возвращается в будку и нажимает кнопку — шипы опускаются, и машина проезжает дальше в посыпанный гравием двор, где её ожидают другие охранники.

Внутри территория обнесена сеткой, натянутой на некотором расстоянии от ограды. Между ней и забором бегают собаки. Они делятся на две группы, каждая из которых подчиняется только своему проводнику. Проводники работают через ночь. После наступления темноты собаки свободно бегают по всей территории. Ночью охранник у ворот из своей будки не выходит, а если появляется поздний посетитель, он вызывает проводника, чтобы тот отозвал собак.

Сотрудники же в это время пользуются туннелем позади дома, выходящим на узенькую дорожку, которая, в свою очередь, ведёт к Кисельному бульвару. Туннель перекрывается тремя запирающимися дверями: внутри дома, у выхода на улицу и посередине.

В ночное время, когда политические деятели уходили и собаки рыскали вокруг дома, в нём оставались на посту двое охранников. Им предоставлялась комната, где они могли посмотреть телевизор и перекусить, но не было кроватей, поскольку спать им не полагалось. Охранники поочерёдно проверяли все три этажа дома, пока не приходила утром дневная смена и не отпускала их. Господин Комаров появлялся позднее.

Но поскольку пыль и паутина не считаются даже с большим начальством, каждый вечер, кроме воскресенья, в подземном ходе позади дома раздаётся звонок и один из охранников впускает уборщика.

В Москве уборкой занимаются в основном женщины, но Комаров предпочитал чисто мужское окружение. Поэтому уборщиком служил безобидный пожилой человек Леонид Зайцев. Охранники прозвали его Зайцем не только из-за его фамилии, но и за его беззащитность и особенно за три торчащих во рту стальных зуба — стоматология в России отличалась основательностью. И зимой и летом Заяц носил протёртую до дыр старую шинель, сохранившуюся ещё со времён его солдатской службы.

В тот вечер, когда умер президент, его впустили, как обычно, в десять часов. В час ночи с ведром и тряпкой, волоча за собой пылесос. Заяц вошёл в кабинет Н.И. Акопова, личного секретаря господина Комарова. Он видел этого человека только однажды, год назад, когда, придя на работу, обнаружил, что старшие сотрудники работали допоздна. Секретарь обошёлся с ним исключительно грубо, сопроводив приказание убираться вон потоком брани. С тех пор Заяц иногда мстил господину Акопову, усаживаясь в его мягкое вращающееся кресло.

Зная, что охранники находятся внизу, Заяц и на этот раз расположился в кресле и наслаждался его удобством и мягкостью кожи. У него никогда не было такого кресла и никогда не будет. На столе лежали бумаги, около сорока страниц печатного текста, переплетённые в чёрный картон и скреплённые сбоку спиралью.

Заяц удивился: почему документ не убрали? Обычно господин Акопов все прятал в свой стенной сейф. Никогда раньше Заяц не видел, чтобы какой-нибудь документ лежал на столе, и все ящики стола всегда запирались. Он перевернул чёрную обложку и прочитал заглавие. Затем наугад раскрыл документ.

Заяц не был любителем чтения. Когда-то давным-давно его учила грамоте приёмная мать, затем учителя в школе, и, наконец, во время службы в армии нашёлся добрый офицер, который занялся его образованием.

То, что он увидел, обеспокоило его. Он несколько раз перечитал кусок текста; некоторые слова оказались слишком длинными и непонятными, но суть он понял. Изуродованные артритом руки дрожали, когда он переворачивал страницы. Зачем понадобилось господину Комарову писать такие вещи? Да ещё о таких людях, какой была его приёмная мать, которую он любил? Он чего-то не понимал, и это взволновало его. Может быть, посоветоваться с охранниками внизу? Но они стукнут его по голове и велят работать дальше.

Прошёл час. Охранники должны были идти в обход, но не могли оторваться от телевизора, по которому в расширенной программе новостей сообщалось народу, что, согласно статье 59 Конституции России, премьер-министр принял на себя исполнение обязанностей президента, временно, на предусмотренные законом три месяца.

Заяц вновь и вновь перечитывал одни и те же строки, пока наконец не понял их смысла. Но он не мог уловить всей значимости прочитанного. Господин Комаров — великий человек. Он собирается стать новым Президентом России, ведь так? Так почему же он пишет такое о приёмной матери Зайца и подобных ей людях, тем более что она давно умерла?

В два часа Заяц закончил работу, сунул папку под рубашку и попросил, чтобы его выпустили. Охранники неохотно оторвались от телевизора, открыли вход в туннель, и Заяц ушёл в ночь. Он вышел немного раньше, чем обычно, но охранники не обратили на это внимания.

Зайцев собирался было пойти домой, но решил, что ещё слишком рано. Автобусы и трамваи ещё не ходят, метро не работает. Он всегда возвращался домой пешком, иногда даже под дождём, но ему надо на что-то жить, поэтому он намерен работать. До дома ему идти час. Если он отправится сейчас, то разбудит дочь и её сына. Ей это не понравится. Поэтому Зайцев решил побродить по улицам и подумать, как ему поступить.

К половине четвёртого он оказался у южных стен Кремля. Вдоль Кремлёвской набережной на скамьях спали бомжи, но он нашёл место, сел и стал смотреть на противоположный берег.

Когда они приблизились к острову, море, как всегда после полудня, успокоилось, словно говоря рыбакам и морякам, что борьба на сегодня закончена и водная стихия объявляет перемирие до завтра. Справа и слева шкипер видел другие суда, направляющиеся в Виланд-Кат, узкий проход в рифах на северо-западе, через который можно войти в тихую лагуну. Справа промчался Артур Дин, делая на своей «Силвер дип» на восемь узлов больше, чем «Фокси леди». Островитянин приветственно помахал рукой, и американец ответил тем же. Он заметил двоих ныряльщиков на корме «Силвер дип» и подумал, что они обследовали коралловые рифы у северо-восточного мыса. Вечером на столе в доме Динов будет омар.

Вводя «Фокси леди» в пролив, он замедлил ход, ибо по обе стороны всего лишь в нескольких дюймах от поверхности торчали острые как бритва верхушки кораллов. После того как яхта пройдёт через пролив, она за какие-нибудь десять минут доберётся до Черепашьей бухты.

Шкипер обожал свою яхту, она была для него одновременно и средством к существованию, и возлюбленной. Она имела в длину тридцать один фут и называлась прежде «Бертрам Морри» — в честь жены конструктора Дика Бертрама, и, не будучи самым большим или самым роскошным рыболовным судном, которое можно было зафрахтовать в Черепашьей бухте, она, по убеждению своего хозяина, могла справиться с любым морем и с любой рыбой. Судно было уже подержанным, когда он купил его пять лет назад на одной из верфей Южной Флориды. Тогда он только что перебрался на острова, увидев коротенькое объявление в «Боут трейдер», и с тех пор возился с яхтой день и ночь, пока она не превратилась в самую дерзкую девицу всех островов, хотя этой барышне было уже десять лет от роду. Он не жалел на неё денег, несмотря на то что всё еще продолжал выплачивать долг финансовой компании.

Войдя в гавань, он поставил яхту на её стоянку через несколько мест от «Сакитуми», принадлежащей тоже американцу. Бобу Коллинсу, выключил мотор и спустился на нижнюю палубу спросить своих клиентов, хорошо ли они провели время. Те оказались довольными и заплатили, добавив щедрые чаевые для него и Джулиуса. Когда они ушли, шкипер подмигнул Джулиусу, оставил ему все чаевые и рыбу и, сняв фуражку, запустил пальцы в спутанные волосы.

Затем он оставил улыбающегося островитянина прибирать яхту, мыть чистой водой удочки и катушки, чтобы «Фокси леди» отошла ко сну в полном порядке. Перед тем как идти домой, он вернётся сюда, чтобы запереть её. А пока, предвкушая крепкий дайкири, он зашагал по широкому тротуару к «Банановой лодке», здороваясь с каждым встречным, и каждый встречный здоровался с ним.