"Уйди скорей и не спеши обратно" - читать интересную книгу автора (Варгас Фред)

III

Эрве Декамбре появился на пороге своего дома за несколько минут до начала утреннего сеанса. Он прислонился к дверному косяку и стал ждать появления бретонца. Они с моряком относились друг к другу с молчаливой враждебностью. Декамбре не мог понять, когда это началось и почему. Он винил во всем этого неотесанного мужлана, словно вырубленного из камня и наверняка буйного, который два года назад явился и нарушил мирное течение его жизни своей нелепой урной и криками, которые по три раза на дню выплескивали на общественную площадь разную чушь. Сначала он не обращал на него внимания, полагая, что этот тип не продержится и недели. Однако его выступления пользовались успехом, у бретонца появились клиенты, и каждый раз у него, если можно так выразиться, был полный аншлаг, а это доставляло неудобства.

Но ни за что на свете Декамбре не пропустил бы этого неудобства и ни за что на свете не признался бы в этом. Каждое утро он занимал свое место с книгой в руке и слушал объявления, опустив глаза, переворачивая страницы, но не читая ни строчки. Иногда между двумя объявлениями Жосс кидал на него беглый взгляд. Декамбре не нравился взгляд этих голубых глаз. Ему казалось, что бретонцу хочется убедиться, что он пришел, что он вообразил, будто поймал его на крючок, как какую-нибудь рыбу. Потому что бретонец только и делал, что, как заправский рыбак, ловко и умело ловил в свои сети толпы прохожих, словно стаю трески. Этому круглоголовому все одно, что рыба, что люди, лишь бы выпотрошить им карманы, чтобы денежки капали.

Но Декамбре тоже попался на удочку, а он был слишком тонкий знаток человеческой души, чтобы не понять этого. Только книга, которую он держал в руках, еще отделяла его от других прохожих. Не было ли достойнее отложить эту дурацкую книгу и трижды в День, не стесняясь, почувствовать себя рыбой? То есть признать себя побежденным, образованным человеком, которого увлекли глупые уличные крики?

Жосс Ле Герн сегодня опаздывал, что было весьма необычно, и Декамбре краем глаза видел, как он торопливо прибежал и аккуратно подвесил на ствол платана пустую урну, ту самую, выкрашенную в ядовито-голубой цвет с самодовольной надписью «Норд-вест-2». Декамбре считал, что у моряка не все дома. Хотелось бы ему знать: этот тип что, всем своим вещам имена дает – столам, стульям и прочему? Потом он наблюдал, как Жосс могучими руками перевернул свою тяжелую эстраду, словно пушинку поставил ее на тротуар, ловко взобрался наверх, будто взошел на борт, и достал листки из матросской блузы. Человек тридцать покорно ждали начала, в том числе Лизбета, стоявшая, как обычно, на своем посту, подперев руками бока.

Лизбета занимала в его доме комнату номер три и в оплату за жилье вела хозяйство его маленького тайного пансиона. Помощь ее была неоценима, никто бы не смог ее заменить. Декамбре жил в предчувствии, что однажды какой-нибудь мужчина похитит у него его великолепную Лизбету. Когда-нибудь это обязательно случится. Высокую, полную, чернокожую Лизбету было видно издалека. И не было никакой надежды спрятать ее от чужих глаз. Тем более что по натуре она была шумной, разговаривала громко и великодушно высказывала свое мнение обо всем на свете. Хуже всего было то, что ее улыбка – а улыбалась она, слава богу, не часто – вызывала неодолимое желание кинуться ей в объятия, спрятаться на ее широкой груди и остаться там на всю жизнь. Ей было тридцать два года, и однажды он ее потеряет. А пока Лизбета отчитывала чтеца.

– Опаздываешь к началу, Жосс, – говорила она, выпячивая грудь вперед и задрав голову.

– Знаю, Лизбета, – запыхавшись, отвечал тот. – Это все кофейная гуща.

Лизбета, в двенадцать лет привезенная из гетто для чернокожих в Детройте, была брошена в бордель в день своего приезда во французскую столицу, где за четырнадцать лет она выучила язык на панели улицы Гэте. Пока за полноту ее не вышвырнули из всех местных стриптиз-шоу. Она уже десять дней ночевала на скамейке, когда однажды холодным дождливым вечером Декамбре решил подойти к ней. Одна из четырех комнат, которые он сдавал на втором этаже своего старого дома, пустовала. И он предложил ее ей. Лизбета согласилась, войдя, сразу разделась, легла на ковер, положила руки под голову и, уставясь в потолок, стала ждать, когда старик сделает свое дело. «Вы меня не поняли», – пробормотал Декамбре, протягивая ей одежду. «Мне больше нечем платить». – Лизбета выпрямилась и села скрестив ноги. «Просто мне стало трудно, – продолжал Декамбре, глядя себе под ноги, – справляться с хозяйством, готовить постояльцам ужин, ходить за покупками и прислуживать им. Помогите мне, а я оставлю за вами комнату». Лизбета улыбнулась, и Декамбре чуть не бросился к ней на грудь. Но он считал себя старым и полагал, что эта женщина заслужила отдых. И Лизбета отдыхала: вот уже шесть лет она жила здесь, и у нее ни разу не было мужчины. Лизбета восстанавливала силы, и он молил, чтобы это продлилось подольше.

Выпуск новостей начался, объявления сменяли друг друга. Декамбре вдруг понял, что упустил начало, бретонец читал уже пятый номер. Таков был порядок. Слушатель запоминал номер объявления, которое его заинтересовало, и потом обращался к Вестнику за «дополнительными разъяснениями, к тому прилагающимися». Декамбре недоумевал, где моряк нахватался этих жандармских словечек.

– Пять!– выкрикивал Жосс. – Продаются котята, рыжие с белым, три котика, две кошечки. Шесть: того, кто всю ночь выстукивает на барабане свою дикую музыку напротив дома тридцать шесть, просят прекратить. Некоторые люди по ночам спят. Семь: краснодеревщик выполнит любую работу, реставрация старинной мебели, высокое качество работы, сам заберу и сам доставлю обратно. Восемь: «Электрисите» и «Газ де Франс» могут катиться ко всем чертям. Девять: типы из службы по уничтожению насекомых – мошенники. Тараканов сколько было, столько и есть, зато заставили шестьсот франков им отстегнуть. Десять: я люблю тебя, Элен. Жду тебя сегодня вечером в «Танцующем коте». Подпись: Бернар. Одиннадцать: лето опять было паршивое, а уже сентябрь. Двенадцать: местному мяснику – вчерашнее мясо просто тухлятина, и это уже третий раз за неделю. Тринадцать: Жан-Кристоф, вернись. Четырнадцать: легавые – сволочи и придурки. Пятнадцать: продаю садовые яблоки и груши, вкусные, сочные.

Декамбре взглянул на Лизбету, она написала цифру «15» в своей записной книжке. С тех пор как Вестник читал объявления, появилась возможность недорого покупать прекрасные продукты, и его постояльцев всегда ждал хороший ужин. Он заложил книгу белым листком бумаги и, вооружившись карандашом, стал ждать. Вот уже около трех недель Жосс читал необычные объявления, которые поначалу интересовали Декамбре не больше, чем продажа яблок или машин. Эти ни на что не похожие послания, бессмысленные и угрожающие, теперь постоянно появлялись в утренней почте. Два дня назад старик решил потихоньку записывать их. Его карандаш, длиной в четыре сантиметра, целиком умещался у него в ладони.

Вестник начал метеопрогноз. Он вещал свои предсказания, подняв голову и изучая небо со своей эстрады, и неизменно заканчивал погодой на море, совершенно бесполезной для слушателей. Но никому, даже Лизбете, не пришло в голову сказать ему, что эта рубрика не нужна. Все слушали, как на проповеди.

– Облачность обычная для сентября, – объяснял Жосс, глядя на небо, – до шестнадцати часов без прояснений, к вечеру погода улучшится, можно прогуляться, но не забудьте теплее одеться, сильный ветер стихнет. Морской прогноз: общая обстановка в Атлантике на сегодня и последующие дни – антициклон 1030 на юго-западе Ирландии, гребень высокого давления с усилением в сторону Ла-Манша. В районе Кап-Финистер, с востока на северо-восток от пяти до шести баллов, на юге от шести до семи. С запада на северо-запад море местами бурное.

Декамбре знал, что морской прогноз займет какое-то время. Он перевернул листок, чтобы снова прочесть два объявления, записанные им в предыдущие дни:

Пешком с моим маленьким лакеем (которого я не решаюсь оставить дома, потому что с моей женой он всегда бездельничает), чтобы извиниться за то, что не пришел ужинать к госпоже (…), которая, я прекрасно это понимаю, сердита на то, что я не дал ей возможности сделать дешевые покупки к торжеству, устроенному в честь назначения ее мужа на должность чтеца, но мне это безразлично.

Декамбре нахмурился, пытаясь вспомнить. Он был уверен, что этот текст был цитатой, что он уже где-то читал его однажды. Но где и когда? Он перешел к другой записи, которую сделал накануне:

Верный знак тому чрезвычайное множество мелких тварей, которые плодятся в отбросах, как то: блохи, мухи, лягушки, жабы, черви, крысы и им подобные, они есть признак великого гниения в воздухе и во влажныя места.

«Во влажныя места» моряк произнес особенно четко. Декамбре предполагал, что отрывок взят из текста семнадцатого века, но не был в этом уверен.

Наверняка какой-нибудь безумец или маньяк. Или эрудит. А может, какой-нибудь маленький человечек, мечтающий о власти и говорящий заумными фразами, желая возвыситься над простыми людьми и посмеяться над их невежеством. Тогда он должен быть на площади в толпе, чтобы наслаждаться, видя, как это дурачье стоит рот разинув, ничего не понимая в глубокомысленных посланиях, которые старательно читал бретонец.

Декамбре постучал карандашом по бумаге. Даже если допустить, что он прав, все равно он с трудом мог представить личность автора этих записок. Насколько простой и понятной была ярость короткой записки номер четырнадцать от вчерашнего числа, «Ненавижу вас, сволочи», ведь что-то подобное все уже слышали много раз, настолько мудреные послания эрудита не поддавались разгадке. Чтобы понять их смысл, Декамбре нужно было пополнить свою коллекцию и для этого слушать каждое утро. Может, именно этого и добивался автор, просто-напросто чтобы его слушали каждый день.

Закончился непонятный морской метеопрогноз, и Вестник снова продолжил чтение записок своим красивым голосом, который долетал до другого конца перекрестка. Он только что закончил рубрику «Семь дней в мире», где в свойственной ему манере рассказал о международных новостях за день. Декамбре расслышал последнюю фразу: «В Китае народу не до смеха, их там по-прежнему угнетают как ни в чем не бывало. В Африке дела идут неважно, сегодня не лучше, чем вчера. Не скоро там жизнь наладится, никто ведь ради них не хочет и пальцем пошевелить». Потом бретонец перешел к записке номер шестнадцать, в которой предлагали на продажу электрический бильярд 1965 года в отличном состоянии, с гологрудой красоткой в виде украшения. Сжимая карандаш, Декамбре напряженно ждал. И послание прозвучало, его нетрудно было узнать среди разных «люблю», «продаю», «ненавижу» и «покупаю». Декамбре показалось, что рыбак помедлил секунду, прежде чем прочитать его. Может, бретонец уже сам вычислил чужака?

– Девятнадцать! – провозгласил Жосс. – И когда змеи, летучие мыши, барсуки и все твари, живущие в глубине подземных галерей, разом устремятся наружу и покинут привычные жилища…

Декамбре торопливо нацарапал текст на листке. Опять та же история про всяких грязных тварей. Он снова задумчиво перечитал текст от начала до конца, пока моряк заканчивал утренние новости традиционной «Страничкой французской истории для всех и каждого», в которой всякий раз рассказывалось о каком-нибудь давнем кораблекрушении. Наверное, Ле Герн сам когда-то пережил крушение. И похоже, корабль его назывался «Норд-вест». И уж верно теперь голова бретонца дала течь, так же, как когда-то его посудина. Этот здоровый с виду и решительный моряк был, в сущности, психом, который цеплялся за свои навязчивые идеи как за дрейфующий бакен. Значит, они с бретонцем похожи, только старику не хватало здоровья и решительности.

– Город Камбре, – излагал Жосс, – 15 сентября 1883 года, французский пароход, грузоподъемностью 1400 тонн. Вышел из Дюнкерка курсом на Лориан с грузом железнодорожных рельс. Сел на мель возле Бас-Гуах. Взрыв котла, один пассажир погиб. Двадцать один член экипажа спасен.

Жоссу Ле Герну не нужно было объявлять конец новостей, чтобы слушатели разошлись. Каждый знал, что после рассказа о кораблекрушении сеанс заканчивался. К этим рассказам так привыкли, что некоторые стали заключать пари об исходе драмы. Ставки принимали в кафе напротив или в конторе, ставили либо на «все спасены», либо «все погибли», или пополам. Жоссу не очень-то нравилась эта спекуляция на трагедии, но он знал, что именно так продолжается жизнь и что это к лучшему.

Он спрыгнул со своей трибуны, встретившись взглядом с Декамбре, который убирал книгу. Как будто Жосс не знал, что он приходил послушать новости. Старый лицемер и зануда не хотел признаться, что бедный бретонский моряк разгоняет его скуку. Если бы только Декамбре знал, какую записку он обнаружил в утренней почте! «Эрве Декамбре сам плетет свои кружева, Эрве Декамбре – педик». Немного поколебавшись, Жосс отложил эту записку в брак. Теперь было двое, а с Лизбетой, может, и трое, человек, кто знал, что Декамбре тайком плетет кружева, В каком-то смысле эта новость даже делала его чуть более симпатичным. Может быть, потому, что Жосс столько лет наблюдал, как отец часами чинил рыболовные сети.

Жосс собрал забракованные записки, поднял ящик на плечо, и Дамас помог ему отнести урну в подсобку. Как обычно, после утреннего сеанса их ждали две чашки горячего кофе.

– Я ничего не понял в номере девятнадцать, – объявил Дамас, усаживаясь на высокий табурет. – Про змей. И конца там нет.

Дамас был молод, силен и хорош собой, добрый парень, но слегка туповат. В глазах у него всегда была какая-то заторможенность, отчего взгляд казался пустым. Слишком чувствителен он был или слишком глуп, Жосс так и не решил. Глаза Дамаса никогда не задерживались на чем-то подолгу, даже когда он с вами разговаривал. Взгляд его плавал, неясный и ускользающий, как туман.

– Придурок какой-нибудь, – отозвался Жосс. – Не ломай голову.

– Я и не ломаю, – сказал Дамас.

– Послушай-ка, ты слышал мой прогноз погоды?

– Ага.

– Ты слышал, что лето кончилось? Тебе не приходит в голову, что ты можешь простудиться?

Дамас ходил в шортах и полотняном жилете на голое тело.

– Ничего, – сказал он, оглядывая себя, – мне не холодно.

– И чего ради ты показываешь свои мускулы?

Дамас одним махом проглотил кофе.

– Я кружевами не торгую, – ответил он. – Это «Ролл-Райдер». Я продаю скейты, ролики, доски для серфинга и вездеходы. Это хорошая реклама для магазина, – добавил он, ткнув себя пальцем в живот.

– А при чем тут кружева? – насторожился Жосс.

– При том, что ими торгует Декамбре, а он старый и тощий.

– А ты знаешь, где он берет свои кружева?

– Ага. У одного оптовика из Руана. Декамбре не дурак. Он мне бесплатный совет дал.

– Ты сам к нему пошел?

– Ну и что? У него же написано «Консультации по жизненным вопросам», разве не так? Ничего нет зазорного в том, чтобы пойти поговорить, Жосс.

– Там еще написано: «Сорок франков за полчаса. Начало каждой четверти часа оплачивается». Дороговато за вранье, Дамас. Что этот старичина понимает в жизненных вопросах? Он даже никогда не плавал.

– Это не вранье, Жосс. Хочешь, докажу? «Ты одеваешься так не для магазина, Дамас, это нужно тебе самому, – сказал он. – Надень клобук и доверяй другим, дружеский тебе совет. Останешься таким же красивым, зато будешь выглядеть не так глупо». Ну, как тебе, Жосс?

– Надо признаться, что это мудрые слова, – сказал Жосс. – И чего ж ты не одеваешься?

– Потому что я делаю то, что мне нравится. Правда, Лизбета боится, что я насмерть простужусь, и Мари-Бель тоже. Дней через пять соберусь с силами и оденусь.

– Правильно, – одобрил Жосс. – А то с запада приближается непогода.

– А Декамбре?

– Чего Декамбре?

– Ты с ним не ладишь?

– Минутку, Дамас. Это Декамбре меня не выносит.

– Жалко, – сказал Дамас, споласкивая чашки. – Потому что у него вроде комната освободилась. Хорошо бы тебе там поселиться. В двух шагах от работы, в тепле, стирка и кормежка каждый вечер.

– Черт… – пробормотал Жосс.

– Вот именно. Но ты не можешь занять комнату. Потому что ты с ним не ладишь.

– Нет, – сказал Жосс. – Не могу занять.

– Глупо это.

– Очень глупо.

– И потом, там Лизбета. Вот тебе еще один плюс.

– Огромный плюс.

– Вот именно. Но ты не можешь занять комнату. Потому что ты с ним не ладишь.

– Минутку, Дамас. Это он меня не выносит.

– А выходит одно и то же. Ты не можешь занять.

– Не могу.

– Как же иногда все неудачно складывается. Ты правда не можешь?

Жосс стиснул челюсти.

– Правда, Дамас. Нечего и болтать об этом.

Выйдя из магазина, Жосс направился в кафе напротив, которое называлось «Викинг». Нельзя сказать, что норманны и бретонцы постоянно враждовали, сталкивая свои корабли в общих морях, но Жосс знал, что ни за что на свете он не мог бы родиться на Севере. Хозяин кафе Бертен, высокий детина со светло-рыжими волосами, высокими скулами и светлыми глазами, подавал кальвадос, какого больше нигде в мире нельзя было найти. Потому что этот напиток был предназначен для того, чтобы дарить вечную молодость, он хорошенько встряхивал внутренности, а не отправлял прямиком в могилу. Говорили, что яблоки для кальвадоса привозились хозяином из собственного поместья и что тамошние быки доживали до ста лет и были полны сил и здоровья. Вот и прикинь, что за яблочки.

– Ты что-то не в духе сегодня? – участливо спросил Бертен, наливая ему кальвадоса.

– Ерунда. Просто иногда все как-то неудачно складывается, – ответил Жосс. – Вот ты бы сказал, что Декамбре меня терпеть не может?

– Нет, – сказал Бертен со свойственной ему нормандской осторожностью. – Я бы сказал, что он считает тебя чурбаном неотесанным.

– А разница?

– Скажем так, со временем это может уладиться.

– Со временем! Вы, нормандцы, только и толкуете о времени. Одно слово в пять лет от силы. Если бы все были похожи на вас, цивилизация бы двигалась черепашьим шагом.

– А может, так было бы к лучшему?

– Со временем! А сколько времени нужно, Бертен? Вот в чем вопрос.

– Не так уж и много. Лет десять.

– Тогда пропало дело.

– А что, это срочно? Хочешь консультацию у него получить?

– Нет уж, дудки! Хотел угол у него снять.

– Тогда пошевеливайся, кажется, у него есть желающие. Он не уступает, потому что парень без ума от Лизбеты.

– А зачем мне пошевеливаться, Бертен? Старый задавака считает меня чурбаном неотесанным.

– Его можно понять, Жосс. Он ведь никогда не плавал. Впрочем, разве ты не чурбан?

– Я никогда не утверждал обратного.

– Вот видишь! Декамбре умный. Скажи-ка, Жосс, ты понял девятнадцатое объявление?

– Нет.

– По-моему, странное оно, такое же странное, как другие за последние несколько дней.

– Очень странное. Не нравятся мне эти объявления.

– Зачем же ты их читаешь?

– За них платят, и хорошо платят. А мы, Ле Герны, может, и чурбаны, но мы не разбойники.