"Неправое дело" - читать интересную книгу автора (Варгас Фред)

XVI

Поздно вечером Луи заявился к мэру домой.

Стоя на пороге, Шевалье смотрел на него большими голубыми глазами и бесшумно шевелил вялыми тонкими губами. Похоже, про себя он устало произнес: «вот черт».

— Шевалье, мне снова нужно поговорить с вами.

Выставить Кельвелера вон? Бесполезно, все равно завтра вернется, мэр знал это наверняка. Он впустил его в дом, зачем-то сказав, что жена уже спит, и Луи сел в кресло, которое ему молча указал хозяин. Кресло было таким же рыхлым, как его владелец, таким же оказался спящий на полу пес. Тут, по крайней мере, правило работало. Это был бульдог — крупный кобель, уставший гоняться за бульдожками и считавший, что дело свое он сделал, на этом его собачья служба кончена, и не рассчитывайте, что он станет ворчать, потому что в доме чужой.

— Похоже, ваш пес знает толк в жизни, — сказал Луи.

— Если хотите знать, — ответил Шевалье, устраиваясь на диван, — он никогда никого не кусал и пальцы тоже не отгрызал.

— Неужели никогда не кусался?

— Раз или два, когда был молодой, и то потому, что его раздразнили, — уточнил Шевалье.

— Ну конечно, — согласился Луи.

— Сигарету?

— Да, спасибо.

Некоторое время оба молчали. Луи отметил, что враждебности между ними не возникло. Скорее что-то вроде взаимной договоренности, покорности судьбе, терпимости. Общаться с мэром было приятно, он действовал успокоительно, сказал бы Вандузлер-младший. Шевалье был не из тех, кто делает первый шаг.

— Я наведался в жандармерию Фуэнана, — начал Луи. — Мари Лакаста погибла, раскроив череп о камни.

— Да, мы об этом уже говорили.

— И все-таки у нее не хватает последней фаланги большого пальца левой ступни.

Шевалье не вздрогнул, постучал по сигарете и на этот раз чертыхнулся вслух.

— Быть не может… — пробормотал он, — в рапорте этого нет. Что за выдумки?

— Сожалею, Шевалье, но в рапорте это есть. Не в том, который вы мне показали, а в другом, который за ним последовал. Медэксперт составил его в понедельник, и его копию выслали вам во вторник с пометкой «лично». Да, я не уполномочен вести расследование, но почему вы мне ничего не сказали?

— Да потому что я не получал этого рапорта! Минутку, дайте подумать… Наверно, он пришел в среду или четверг. В среду я был на похоронах Мари Лакасты, потом уехал в Париж. Потом сплошные заседания в сенате до субботы. Я вернулся в воскресенье, а сегодня утром в мэрии…

— Вы не распечатывали недельную почту? Когда я пришел к вам, было почти двенадцать.

Мэр развел руками, потом выкрутил пальцы.

— Но я пришел только в одиннадцать! У меня не было времени смотреть почту, и я не ждал ничего срочного. Бухту Панфуль чуть не затопило, и я занялся этим, пока жители не завалили меня жалобами. Эта бухта — настоящий капкан, нельзя было позволять рыть в том месте. Но ради всего святого, не станете же вы в этом копаться!

— Не волнуйтесь, у меня много других дел, помимо затопленных бухт. Но мне казалось, что ваш рабочий день начинается в девять.

— Мой рабочий день начинается с аперитива в кафе, и всем это известно. Вы думаете, что я видел рапорт и ничего вам не сказал? Так вот, Кельвелер, это не так! В десять я спал, нравится вам это или нет. Я не люблю рано вставать, — добавил мэр, сдвинув брови.

Луи наклонился и тронул его за руку:

— Я тоже спал.

Мэр достал две рюмки и налил коньяку. То, что Луи тоже оказался соней, возвысило его в глазах Шевалье.

— Мало того, — прибавил Луи, — я еще и днем сплю. В министерстве я запирал дверь, ложился на пол, а под голову клал толстый том уголовного кодекса. На полчасика. Иногда я забывал убрать книгу, и никто не мог понять, почему я читаю законы на ковре.

— Итак? — сказал мэр. — Что во втором рапорте?

— Как вы знаете, жандармы составили первое описание в воскресенье. Над телом прошло пять приливов и отливов, оно было повреждено и покрыто илом и водорослями. Травма черепа бросалась в глаза, а рана на ноге нет. Однако Мари Лакаста была босой. Кажется, она всегда носила короткие резиновые сапоги мужа, которые были ей велики.

— Верно. Она надевала их на босу ногу, когда шла за моллюсками.

— Вероятно, их унесла вода.

— Да, босые ноги, это было в первом рапорте… Один сапог нашли в десятке метров оттуда среди скал.

— А второй?

— Второй исчез. Сейчас он, вероятно, подплывает к Нью-Йорку.

— Во время первого осмотра, произведенного поздно ночью, врач из Фуэнана занимался головой, видимыми повреждениями, и нога, запачканная илом, не привлекла его внимания. Кровь свернулась, и рана была омыта водой. Врач быстро сделал заключение, которое, впрочем, было верным, — смерть от травмы черепа, лобная кость пробита ударом о скалу. Это предварительный протокол, который был вам представлен. Медэксперт прибыл лишь на следующий день, в воскресенье вечером его вызвали на место аварии на кемперском шоссе. Именно медэксперт заметил отсутствие фаланги большого пальца. Его заключение об ударе головой совпадает с заключением его коллеги. Насчет же ноги он пишет следующее…

Луи порылся в кармане брюк и вытащил мятый листок.

— Передаю вкратце… отсутствие второй фаланги первого пальца левой ступни. Палец был не отрезан, а оторван, поэтому вмешательство человека исключается. Учитывая обстановку, он предполагает, что над ней поработали чайки. Таким образом, сначала смерть от несчастного случая, а потом животные-падальщики. Время смерти невозможно точно установить, самое позднее — утро пятницы. Мари видели в четверг в четыре, значит, она умерла между половиной пятого в четверг и двенадцатью часами в пятницу. Ходила ли Мари за моллюсками рано утром?

— Такое случалось. Она была свободна с пятницы по понедельник. Но ведь медэксперт констатировал смерть от несчастного случая, несмотря на эту жуткую подробность с ногой. Так что же вас не устраивает? Предположение насчет чаек сомнительно, но почему бы и нет? Их здесь тысячи, они крикливы и прожорливы, просто беда с ними.

— Шевалье, вы забываете, что кость побывала вовсе не в желудке у чайки.

— Да, я забыл.

Луи откинулся на спинку кресла, вытянув правую больную ногу. Коньяк был хороший, мэр заметно переменился, Луи ждал, когда в голове государственного мужа все станет на свои места. Но его интересовало, знал ли Шевалье о втором рапорте, был ли он удивлен сегодня вечером или солгал утром, понадеявшись, что Луи не станет дальше искать. У такого трудно что-либо понять. Это бесстрастное лицо и расслабленное мешковатое тело не выдавали его настоящих мыслей. Можно даже сказать, что его мысли тонули, не успев подняться на поверхность. Все оставалось внутри, плавая меж двух вод. Этот тип чрезвычайно напоминал рыбу. Это сравнение помогло Луи вспомнить, что точно такие же светлые и круглые глаза он видел на прилавке торговца рыбой. Луи покосился на старого пса, чтобы проверить, не рыбьи ли у него глаза, но бульдог спал, пуская слюни на плиточный пол.

— Одну минуту, — неожиданно сказал Шевалье. — Конечно, факты подтверждают ваши слова, питбуль Севрана мог отгрызть Мари палец, это отвратительно, но от такого пса можно ждать чего угодно, я Севрана сто раз предупреждал. Но я снова хочу спросить: и что же дальше? Мари погибла, а пес, бродяга и пожиратель падали каких мало, — хотя на это способна любая собака, такова уж их природа, ничего не поделаешь, — оказался на берегу и отгрыз у нее палец. И что с того? Вы же не привлечете пса к суду за осквернение трупа?

— Нет.

— Прекрасно, дело закрыто. Вы нашли женщину, которую искали, и не о чем больше говорить.

Мэр снова наполнил рюмки.

— И все-таки остается кое-какая мелочь, — сказал Луи. — Я обнаружил кость в пятницу утром, после ночного дождя, но в час ночи в четверг она уже была там, на решетке. Пес Севрана побывал там между двумя часами дня, когда решетка еще была чиста, и часом ночи, когда я заметил это дерьмо.

— Интересные у вас занятия, ничего не скажешь. Долгая служба в министерстве портит людей. Такое внимание к мелочам похоже на одержимость.

— Неважно, пес побывал там до часа ночи.

— Бог мой, естественно! Вечером по четвергам Севран ездит в Париж! В пятницу у него лекции в Высшей школе инженеров! Он уезжает в шесть вечера, чтобы прибыть к полуночи. И всегда берет с собой пса, Лина не желает оставаться с ним одна, и, между нами говоря, я ее понимаю.

Шевалье слишком часто вставлял «между нами говоря», хотя это совсем не шло к нему. Он был не из тех, кто готов поделиться своими секретами.

— Значит, — продолжал мэр, залпом осушив рюмку, — когда Севран приезжает, он сразу выгуливает чертову тварь, это вполне естественно. Придется мне снова сказать Севрану пару слов насчет его пса. Грызть трупы недопустимо. Пусть привязывает его, или я приму меры.

— Меры следует принимать не против пса.

— Слушайте, Кельвелер, вы же не собираетесь взвалить ответственность за это варварство на инженера?

— Инженера?

— На Севрана. Так его здесь прозвали.

— Не обязательно Севрану, но кому-то отвечать придется.

— Кому-то? По-вашему, кто-то отрезал Мари палец, чтобы скормить собаке? Вам не кажется, что вы трактуете это происшествие как бог на душу положит? Медэксперт сказал, что палец не был отрезан. Вы можете себе представить, чтобы человек отгрыз палец у трупа? Вас не туда занесло, Кельвелер.

— Месье мэр, подлейте-ка нам коньяку и принесите мне, пожалуйста, расписание приливов.

Шевалье даже отшатнулся. Редко бывало, чтобы ему отдавали приказы, да еще таким непринужденным тоном. Секунду он размышлял, как поступить, хотя что говорить, его ведь предупреждали, бесполезно пытаться отделаться от Немца, если, к несчастью, он уже сидит у вас в кресле. Мэр вздохнул и направился к письменному столу.

— Подливайте коньяк, чувствуйте себя как дома.

Луи улыбнулся и наполнил рюмки. Пружинящим шагом Шевалье вернулся обратно и протянул ему расписание.

— Спасибо, но я его уже читал. Это для вас.

— Я его наизусть знаю.

— Вот как? А если вы его знаете, неужели вам ничего не бросилось в глаза?

— Нет, не бросилось, давайте побыстрее, я спать хочу.

— Слушайте, Шевалье, вы можете представить себе, как собака или даже чайка снимает с трупа сапог, чтобы полакомиться пальцем? Почему питбуль не отгрыз ей руку или ухо?

— Господи, да вы же читали рапорт! Мари была разута, без сапог! Собака принялась за ногу случайно! Конечно, пес не снимал с нее сапога, вы что, меня совсем за идиота принимаете…

— Я не принимаю вас за идиота. Поэтому и задал этот вопрос: если пес отгрыз у Мари палец, потому что она была разута, и если не он ее разул, то кто?

— Да море же, черт побери, море! Это сказано в рапорте, повторяю вам. Между нами говоря, Кельвелер, память у вас плохая!

— Не море, а прилив, если точнее.

— Ну, прилив, это одно и то же.

— Во сколько в тот вечер начался прилив?

— В час ночи.

На этот раз Шевалье вздрогнул. Не сильно, но все же поставил рюмку на низкий столик.

— Вот видите, — сказал Луи, разводя руками. — Мари была разута не вечерним приливом в четверг, потому что вода ушла и вернулась к ней лишь через семь часов. Однако питбуль оставил кость в Париже раньше часа ночи.

— Ничего не понимаю. Чтобы собака стащила с трупа сапог? Ерунда какая-то…

— Для очистки совести я попросил разрешения взглянуть на сапог, который был еще в Фуэнане. К счастью, он оказался левым.

— По какому праву они вам его показали? — возмутился Шевалье. — С каких это пор жандармы показывают вещественные доказательства гражданским лицам на пенсии?

— Я знаком с другом капитана жандармерии Фуэнана.

— Поздравляю.

— Я просто осмотрел сапог и вдобавок под микроскопом. На нем никаких следов клыков, даже слабого укуса незаметно. Пес его не трогал. Мари была уже разута, когда питбуль появился там до наступления шести часов.

— Это можно объяснить… ну… она снимает сапог, например, чтобы камешек вытряхнуть, и… теряет равновесие, падает и разбивается.

— Я так не думаю. Мари была старой женщиной. Чтобы снять сапог, она бы присела на камень. В ее возрасте на одной ноге не устоишь… Она была ловкой, подвижной?

— Скорее наоборот… Боязливой и хрупкой.

— Значит, это не питбуль, не прилив и не Мари.

— А что тогда?

— Вы хотите сказать кто?

— Кто?

— Шевалье, кто-то убил Мари, и именно этим вам стоит заняться.

— Как вы себе это представляете? — помолчав, тихо спросил мэр.

— Я осмотрел место происшествия. К пяти-шести часам вечера начинает смеркаться, но еще совсем не темно. Если нужно было убить Мари, то даже пустынный, как сейчас, скалистый берег — не самое подходящее место, слишком хорошо просматривается. Представьте, что ее убивают камнем по голове в сосновом лесу неподалеку от берега или в хижине наверху, а потом переносят вниз по крутой тропинке, ведущей к скалам. Убийца взваливает Мари на плечо, она была легкой.

— Как перышко… Продолжайте.

— И относит на берег, где и кладет у подножия скал. Разве один сапог не мог коварно соскользнуть с ноги во время спуска?

— Мог.

— Укладывая тело, убийца замечает пропажу. Ему нужно срочно найти сапог, чтобы никто не усомнился в несчастном случае. Ему не пришло в голову, что море снова разует Мари. Он поднимается по тропинке в хижину или в лес и ищет в сгущающихся сумерках. Там все заросло утесником и дроком, а чуть дальше полно сосновых иголок. Предположим, что он или она тратит по меньшей мере четыре минуты, чтобы подняться, четыре минуты, чтобы найти сапог, который, заметим, черного цвета, и три минуты, чтобы спуститься. За эти одиннадцать минут пес Севрана, бродивший по берегу, спокойно успевает отгрызть палец. Вы ведь видели его чертовы клыки, это страшное оружие. Почти стемнело, и убийца второпях надевает на покойницу сапог, не замечая увечья. Подлейте еще коньяку.

Шевалье молча повиновался.

— Если бы Мари нашли сразу и обутой, при осмотре отсутствие пальца немедленно обнаружилось бы и убийство не вызывало бы сомнений. Не могла же мертвая женщина сама надеть сапог, после того как ей отгрызли палец…

— Продолжайте.

— К счастью для убийцы, прилив разувает Мари, один сапог оставляет на берегу, а другой уносит в Атлантику. Поэтому ее находят босой, без пальца, но кругом полно чаек, на которых с некоторой натяжкой можно все свалить. Если бы не…

— Если бы пес Севрана не оказался там и не… оставил кость в Париже до начала прилива.

— Лучше не скажешь.

— Значит, ее убили… Убили Мари… Однако Севран в шесть, как обычно, увез пса в Париж…

— Пес успел обнаружить Мари до шести часов. Надо спросить Севрана, не убегала ли собака перед отъездом.

— Да… конечно.

— Выбора не остается, Шевалье. Завтра надо будет известить полицию Кемпера. Это предумышленное убийство — кто-то выследил Мари на берегу или специально завлек ее туда, чтобы разыграть несчастный случай.

— Значит, Севран? Инженер? Это невозможно. Он очаровательный человек, талантливый, душевный. Мари служила у них много лет.

— Я не сказал, что это Севран. Его собака гуляет где хочет. Севран и его питбуль не одно и то же. Все знали, где Мари собирает моллюсков, вы сами это сказали.

Шевалье кивнул и потер свои большие глаза.

— Пойдемте спать, — сказал Луи, — сегодня уже ничего не сделаешь. Надо будет предупредить ваших подчиненных. И если кто-то из них что-то знает, пусть будет начеку. Убийца может нанести новый удар.

— Убийца… этого еще не хватало. У меня уже и так один взлом на руках…

— Что вы говорите? — заинтересовался Луи.

— Да, в подвале у инженера, где он хранит свои машинки. Этой ночью взломали дверь. Вам, наверно, известно, что он эксперт, к нему приезжают за консультацией издалека и его машинки дорого стоят.

— Что-нибудь пропало?

— Нет, как ни странно. Похоже, кто-то просто решил посмотреть. Но все-таки это недопустимо.

— Конечно.

Луи не пожелал развивать эту тему и удалился. Шагая по темным улицам, он почувствовал, что коньяк дает о себе знать. Он не мог твердо опираться на левую ногу, чтобы держать в повиновении правую. Луи остановился под деревом, которое раскачивал неожиданно налетевший западный ветер. Порой проклятое колено приводило его в отчаяние. Он всегда думал, что Полина бросила его из-за больной ноги. Она решила уйти через полгода после несчастного случая. На несколько секунд Луи вновь представил тот страшный пожар в Антибе, когда он раздробил себе колено. Он устроил западню типам, за которыми охотился почти два года, но его нога тоже угодила в капкан. Чтобы его подбодрить, Марта говорила, что хромота придает ему элегантность, как монокль в прежние времена, и пусть радуется, что похож на Талейрана, раз он его родственник. Единственное, что Марта знала о Талейране, — это то, что он хромал. Но Луи не видел в хромоте ничего привлекательного. Ему вдруг непонятно почему захотелось пожалеть свое колено. Именно так и понимаешь, что коньяк был хорош и ты его перебрал. Мир был предан огню и мечу, он отыскал женщину, которой принадлежала косточка, найденная им под тем деревом, он оказался прав, ее убили, убили старую женщину, неприметную, безобидную старушку на диком скалистом берегу, в Пор-Николя обитал убийца, собака выдала его возле скамейки 102, на этот раз псу можно простить, хватит про это колено, он пойдет спать и не станет всю ночь жаловаться на хромоту, Талейран бы не стал. Хотя, может, и стал бы на свой лад.

Если бы ему сказали, что с коньяком он переборщил, он бы не спорил, это была правда. Завтра, когда приедут полицейские из Кемпера и начнется расследование, он с похмелья будет плохо соображать. Надо бы разузнать, ознакомился ли Шевалье со вторым рапортом, но взламывать двери мэрии, чтобы взглянуть, запечатан ли конверт, нельзя. Вряд ли мэрию так же легко вскрыть, как банку сардин или подвал Севрана. Луи, прихрамывая, зашагал дальше и пересек темную площадь, где западный ветер бушевал во всю мощь. Здание мэрии было невелико и крепко заперто. И все-таки… Луи поднял голову. На втором этаже одно маленькое окно оказалось открытым, его белая рама четко выделялась на фоне ночного неба. Вероятно, это окошко туалета, вряд ли такое может быть в кабинете. Какая небрежность. И какой соблазн для человека вроде него. Туалетный соблазн. Есть водосточная труба, чтобы подняться, и довольно широкие и глубокие щели между камнями, но с его коленкой об этом нечего и думать. И потом окошко слишком узкое для него, даже не будь он хромым дьяволом. Тем хуже для мэрии, тем хуже для Шевалье, он по-другому выведет его на чистую воду. Луи вошел в гостиницу, думая о фотографии Мари. Он видел ее в рапорте, маленькая старушка, такая и жабы не обидит. Как перышко, сказал мэр. Тому или той, кто прикончил ее ударом камня, не поздоровится, он ответит за все. Клянусь. Луи вспомнил отца, живущего в Лёррахе, там, далеко, по ту сторону Рейна. Клянусь, старик, убийца за все ответит.

Луи никак не мог попасть ключом в замочную скважину своей двери. После коньяка всегда так. Раскиснешь, размышляя о своем колене, о Мари, о Рейне, и вот уже не можешь с ключом справиться. А ведь он зажег в коридоре лампочку.

— Помочь? — раздался за спиной голос.

Луи медленно обернулся. Прислонившись к стене коридора, скрестив руки и ноги, на него с улыбкой смотрел Марк. Луи некоторое время разглядывал его, подумал, что племянник Вандузлера просто зануда, потом протянул ему ключ.

— Ты как раз вовремя, — только и сказал он. — И не из-за одного ключа.

Марк молча открыл дверь, зажег свет и увидел, как Луи во весь рост растянулся на кровати.

— Пять рюмок коньяка подряд, — поморщившись, сказал он. — Хорошего коньяка, очень хорошего, мэр умеет угощать, все как в лучших домах. Садись. Ты знаешь, что Марта зовет меня хромым дьяволом?

— Это комплимент?

— По ее разумению, да. Для меня это сплошной геморрой. Ты не хромаешь, и ты маленький и худой, как раз то, что надо.

— Смотря для чего.

— Для туалетного окна в самый раз.

— Заманчиво. А о чем речь?

— Так что ты, говоришь, еще умеешь делать? Кроме как копаться в своих нудных Средних веках, ясное дело.

— Что я еще умею? Кроме этого?

Марк немного подумал. Вопрос показался ему непростым.

— Лазить, — ответил он.

Луи вскочил с кровати:

— Иди взгляни.

Он подвел Марка к окну:

— Видишь дом напротив? Это мэрия. Слева на втором этаже в туалете открыто окно. Там водосточная труба и широкие щели между камнями, то, что надо. Задача непростая, но для тебя раз плюнуть, если ты не наврал. Это тебя западным ветром принесло, молодой Вандузлер. Но придется дать тебе другую обувь. Нельзя лезть в кожаных ботинках.

— Я всегда лазил в ботинках, — возмутился Марк, — и другие надевать не стану.

— Это еще почему?

— Если хочешь знать, в них удобней и надежней.

— Ладно, — согласился Луи. — У каждого свои причуды, тебе ведь лезть.

— И что мне делать, когда я залезу? Пописать и уходить?

— Садись, сейчас объясню.

Через двадцать минут Марк подошел к мэрии и стал взбираться по стене левого крыла здания. Карабкаясь вверх, он улыбался, нащупывая очередную щель мыском башмака. Он поднимался быстро, выступ за выступом, держась рукой за шершавый водосток. У Марка были широкие ладони и цепкие пальцы, и сейчас, без труда продвигаясь вперед, он наслаждался своим ловким, худым телом.

Луи наблюдал за ним из окна своего номера. Одетый в черное, Марк был едва различим на темной стене. Вот он достиг окна, забрался в него и исчез. Луи потер руки и спокойно стал ждать. Если что, Марк выпутается. Как сказала бы Марта, он понимал толк в мужчинах, а на Вандузлера-младшего с его ранимостью, чрезмерным прямодушием, переменчивым настроением, знаниями старого историка-педанта, юношеским любопытством и надежным характером, где все это было перемешано, можно смело положиться. Увидев знатока Средних веков в гостиничном коридоре, Луи, можно сказать, вздохнул с облегчением, но не удивился. В каком-то смысле он его ждал, они вместе начинали это дело, и Марк знал о нем столько же, сколько сам Луи. Руководствуясь принципами, совершенно отличными от принципов Луи, Марк Вандузлер всегда доводил начатое до конца.

Через двадцать минут Марк вылез из окна, не спеша спустился, спрыгнул на землю и не торопясь пересек площадь. Луи открыл дверь, и две минуты спустя Марк бесшумно вошел и выпил воды из умывальника в тесной ванной.

— Черт, — сказал он, выходя, — ты поселил в ванной свою жабу.

— Он сам туда захотел. Ему хорошо под раковиной.

Марк отряхнул полотняные брюки, запачканные во время спуска, и поправил серебряный ремень. Строгий и кричащий — так совершенно верно описал его костюм Вандузлер-старший.

— Не тяжело тебе все время ходить таким затянутым?

— Нет, — отвечал Марк.

— Что ж, тем лучше. Рассказывай.

— Ты был прав, туалет рядом с кабинетом мэра. Я порылся в почте. Большой конверт с пометкой «лично» из жандармерии Фуэнана оказался там. Но он был вскрыт, Луи. Я посмотрел. Как ты и говорил, там второй протокол с уточнением насчет пальца.

— Ага! — сказал Луи. — Значит, он соврал. Можешь мне не верить, но этот человек врет так, что по нему ни за что не догадаешься. Словно рябь на воде — рыбу в глубине пруда не разглядишь. Едва уловимые волны, легкие тени — и ничего больше.

— А пруд чистый или грязный?

— Ну-у…

— Почему он соврал? Ты можешь себе представить, что мэр пришил старушку?

— Представлять можно все, что угодно, мы никого здесь не знаем. Возможно, у его лжи самая прозаическая причина. Допустим, он не уяснил связи между недостающим пальцем и убийством, ведь не мог же он догадаться, что палец окажется на площади Контрескарп и что я замечу дерьмо до начала прилива. Верно?

— Да. Не тараторь так, на нервы действует.

— Хочешь, чтобы я говорил очень медленно?

— Нет, меня это тоже раздражает.

— А что тебя не раздражает?

— Понятия не имею.

— Тогда придется терпеть. К сегодняшнему утру мэру было известно только то, что одна местная жительница разбилась о скалы, а чайки, вероятно, откусили ей палец. Заметь, что он не сообщил об этой подробности журналистам, а почему? Бретань живет туризмом, а Пор-Николя — бедный городишко, ты, наверно, заметил. Какой ему смысл распространяться про чаек-падальщиц в его владениях? Прибавь к этому…

— Я хочу пить. Воды хочется.

— Какой же ты нудный. Иди пей, мое разрешение тебе не требуется.

— А если твоя жаба на меня прыгнет? Я только что видел, как она шевелилась.

— Ты можешь тайком проникнуть в мэрию, но боишься Бюфо?

— Вот именно.

Луи встал и пошел налить ему воды из-под крана.

— Прибавь к этому, — сказал он, протягивая Марку стакан, — что к нему приходит какой-то тип и предъявляет пропавший палец Мари. Как это ни странно, его волнует не столько палец, сколько сам тип. Ни один выборный чиновник, тем более сенатор, не захочет со мной встречаться. У этих людей есть друзья, друзья друзей, свои правила, соглашения, они предпочитают не связываться с Немцем. Он пробулькал мне это из глубины своего пруда.

Луи поморщился.

— Он так тебя и назвал? — спросил Марк. — Он тебя знает?

— Да, знает мою кличку. Я хочу пива, а ты?

— Давай, — согласился Марк, знавший, что Луи время от времени решительно заявляет: «Я хочу пива».

— Короче, Шевалье мог соврать, чтобы просто от меня отделаться, — сказал Луи, открывая две бутылки.

— Спасибо. Он мог вскрыть конверт, но не прочесть. Бывает, откроешь, глянешь, что там, и откладываешь, принимаешься за другое. Я так делаю. Листы не были смяты.

— Возможно.

— И чем мы теперь займемся?

— Завтра приедут полицейские, начнется следствие.

— Значит, дело сделано, уезжаем. Конец узнаем из газет.

Луи промолчал.

— Что скажешь? — спросил Марк — Не станем же мы торчать тут и смотреть, как они работают? Нельзя же наблюдать за каждым расследованием в стране. Ты добился чего хотел, отлично, скоро начнется следствие. Что тебя держит?

— Одна здешняя знакомая.

— Вот черт! — Марк только руками развел.

— Да уж. Я просто с ней повидаюсь, и мы уедем.

— Повидаюсь… А потом закрутится, не остановишь. Я не собираюсь тебя ждать, да еще один-одинешенек, как дурак, которому и повидаться не с кем. Нет уж, спасибо.

Марк глотнул пива прямо из горлышка.

— Эта женщина тебя так сильно интересует? — спросил он. — Что у вас с ней было?

— Тебя это не касается.

— Меня касается все, что связано с женщинами, да будет тебе известно. Я наблюдаю за другими и учусь.

— Нечему тут учиться. Она ушла, когда я повредил ногу, и вот я узнаю, что она живет здесь с толстым муженьком, владельцем центра талассотерапии. Хочу на это взглянуть. Хочу поздороваться.

— И что потом? Поздороваться, поговорить и увести ее у мужа? Утопить его в грязевой ванне? Только ничего из этого не выйдет. Заявишься этаким гоголем, как гость из прошлого, и сядешь в лужу, как последний босяк.

Луи пожал плечами:

— Я же сказал, просто хочу поздороваться.

— Просто сказать «привет»? Или «привет, с чего это ты решила выйти замуж за этого типа»? Веселого будет мало, Луи, — сказал Марк, вставая. — Я так понимаю — с бывшими подружками надо иметь мужество: чтобы отойти в сторону, потом чтоб поплакать, покончить с собой, потом — чтобы попытаться начать все с другой, а после снова отойти в сторону. Все повторяется, и ты еще наделаешь глупостей. А я уезжаю завтра вечерним поездом.

Луи улыбнулся.

— Как? — удивился Марк. — Тебе смешно? Может, ты и не так уж сильно ее любил. Смотри, ты же спокоен, как удав.

— Это потому что ты нервничаешь за двоих. Чем больше ты суетишься, тем я спокойнее, ты хорошо на меня влияешь, святой Марк.

— Нечего этим злоупотреблять. Ты уже и так без спросу пользуешься моей правой ногой как своей, хватит. Поищи-ка других добряков, которые одолжат тебе ногу вот так, бесплатно. А если ты еще и пользуешься моим врожденным беспокойством, это свинство. Если, конечно, — добавил он через несколько глотков, — ты не вернешь мне все сполна, а так я не согласен.

— Полина Дарнас, — сказал Луи, кружа вокруг Марка, — так зовут эту женщину, она была спортсменкой, бегала на четыреста метров.

— Мне-то что.

— Ей сейчас тридцать семь, возраст уже не тот, поэтому она ведет спортивную рубрику в местной газете. Она бывает в редакции два-три раза в неделю и много знает о здешних жителях.

— Дурацкий предлог.

— Пусть. Чтобы скрыть дурные мысли, как раз и нужен дурацкий предлог. И потом я хочу взглянуть на одного типа.

Марк пожал плечами и заглянул в пустую бутылку. Просто невероятно, что можно увидеть, когда приблизишь к глазам горлышко пустой бутылки.