"Скачка тринадцати" - читать интересную книгу автора (Фрэнсис Дик)СМЕРТЬ ХЕЙГАКристофер Хейг водил жужжащей электрической бритвой по подбородку и безразлично смотрел на себя в зеркало в ванной, не подозревая, что бреется в последний раз. Борода у него росла черная и густая, словно в насмешку над редеющими волосами на макушке. Хейг вздохнул, подровнял переход между бородой и волосами возле ушей и смахнул сбритые волосы в полиэтиленовый пакет. Кристоферу Хейгу было сорок два, и он потихоньку начинал обрастать брюшком. Теперь он жалел о том, как бездарно провел свою молодость. Ведь мог бы облететь вокруг Земли на воздушном шаре, поехать в Антарктиду фотографировать пингвинов или отправиться на каноэ вверх по Ориноко! А вместо этого он много лет проработал консультантом по кормам для животных. Унылая тягомотина от звонка до звонка. Вершиной его подавленной страсти к приключениям была работа судьей на скачках. В эту пятницу ему предстоял первый день двухдневных Весенних скачек в Винчестере. Поездка на машине до Винчестера доставила Хейгу немалое удовольствие. Дом его теперь казался холодным и пустым — жена Хейга сбежала со смазливым мастером по ремонту телевизоров. А по дороге Хейг наслаждался солнышком и любовался блестящими зелеными почками на ветвях оживших деревьев. На самом деле ему и без жены неплохо. Баба с возу… Интересно, как люди организовывают путешествия на собаках по Аляске или на вездеходе по красным пустыням Австралии? Вряд ли такую путевку можно приобрести в обычном турагентстве… Предусмотрительный и дотошный по натуре, Хейг уже мысленно собирал чемоданы для своего воображаемого путешествия, прикидывая, годятся ли снегоступы для песков пустыни и какие аудиокниги взять с собой, чтобы коротать долгие ночи. Сны и мечты восполняли пробелы в его жизни достойного труженика. Кристофер Хейг был одним из пятнадцати судей, которых регулярно приглашали на скачки для определения победителя и лошадей, занявших призовые места. Поскольку судей было пятнадцать, а скачек каждый день бывало значительно меньше — максимум четыре, за исключением праздничных дней, — работа судьи была для Хейга скорее приятным сюрпризом, чем постоянным занятием. Он никогда не знал заранее, на какие скачки его пошлют: никто из судей не работал постоянно на одном и том же ипподроме. Кристофер Хейг жалел о былых временах, когда слово судьи было законом: если судья сказал, что первой пришла такая-то лошадь, значит, эта лошадь и будет названа победителем, даже если половина зрителей будет утверждать, что первой пришла «эта, как ее». А в наше время вердикт выносит камера, фиксирующая фотофиниш, а судья только объявляет решение… «Так оно, конечно, честнее, — размышлял Кристофер Хейг, — но раньше было куда интереснее!» В прошлый раз на скачках в Винчестере камера оказалась испорчена. Но этот инцидент, который пышно окрестили «неполадками», произошел с другим судьей. Теперь камера наверняка будет тщательно заряжена и трижды перепроверена. А жаль. Крис Хейг поставил машину (в последний раз) на стоянке «Только для работников ипподрома» и беспечно зашагал к весовой, где встречаются все официальные лица ипподрома, здороваясь по дороге с охранниками на воротах и прибывающими жокеями. В тот день судья чувствовал себя особенно хорошо. В душе у него, как и во всей природе, царила весна. И сегодня он, уже не в первый раз, подумал о том, что впереди у него еще как минимум тридцать лет и надо бы в ближайшее время что-то предпринять, чтобы коренным образом изменить всю свою жизнь. Намерения были ясны, а вот цель представлялась пока смутно. Как он был бы ошеломлен, узнав, что уже слишком поздно! Распорядители, секретарь, стартер, весовой и вся толпа организаторов, как всегда, приветствовали Кристофера Хейга улыбками. Судью любили — не только за то, что он делал свое дело без ошибок, но и за его беспечную щедрость, добродушие и умение сохранять спокойствие в критической ситуации. Некоторые считали его нудным. Они не подозревали, какой вулкан бурлит у него в душе. «А что, если устроиться в команду, которая тушит пожары на нефтяных скважинах?» — думал Хейг. Перед скачкой судья сидит за столиком у весов и запоминает цвета, в которых выступают жокеи. Кроме того, он заучивает клички лошадей и проверяет, соответствует ли номер на жокее номеру, который значится в программе скачек. Для Криса Хейга это не составляло ни малейшего труда. У него за плечами были годы практики. Первые три скачки прошли без проблем. Нужды в фотофинише ни разу не возникало, и судья уверенно называл победителей и занявших призовые места. Кристофер Хейг был доволен собой. Четвертая скачка, Клойстерская барьерная с гандикапом, была главным событием дня. Крис Хейг тщательно запомнил всех одиннадцать участников, чтобы узнавать их с первого взгляда — не хватало еще запутаться! Номер первый — Лилиглит, идет с максимальным весом. Номер второй — Фейбл. Номер третий — Сторм-Коун. И так далее по списку. Все клички участников были знакомы ему по другим состязаниям, но судьбы первых трех переплелись с его собственной самым причудливым образом. Впрочем, Хейг об этом не подозревал. Номер первый — Лилиглит. В ту же пятницу, примерно тогда же, когда Кристофер Хейг брился перед зеркалом и мечтал о подвигах, Венди Биллингтон Иннс сидела на удобном низеньком пуфике и тупо смотрела на собственное отражение в трюмо. Она не замечала ни бледной прозрачной кожи, ни прямых каштановых волос, ни теней под серо-голубыми глазами. Она видела лишь заботы и катастрофу, которой она не понимала и не могла с ней справиться. А ведь всего час назад жизнь казалась такой простой и надежной! Наверху были четверо детей, три дочери и годовалый сын, за которыми ухаживала постоянно живущая в доме нянька. Внизу были кухарка, экономка, лакей и, у ворот поместья, шофер, он же садовник, с женой, которая работала горничной, и дочерью. Венди Биллингтон Иннс умела распоряжаться слугами мягко и дружелюбно, так что все прекрасно уживались между собой. Она сама выросла в точно таком же обеспеченном и уютном доме и точно знала, чего можно требовать от каждого из слуг и, самое главное, какая просьба может быть сочтена смертельным оскорблением. Дом, где она жила, был прекрасным памятником былой эпохи, знававшим лучшие времена. В нем всем хватало места, но стены безжалостно точил грибок. Венди подумывала о том, что вскоре надо будет перевезти свое семейство в новый дом… Она получила в приданое толстую пачку акций и облигаций и, как некогда ее мать, с удовольствием доверила распоряжаться всем этим своему мужу. В свои тридцать семь лет Венди жила если не счастливо, то спокойно. Себе она могла признаться, что Джаспер, ее муж, с самой свадьбы время от времени ей изменяет, но никому другому она бы этого не сказала. Они с мужем были хорошими друзьями, и потому Венди предпочитала не выяснять истинной причины его однодневных отлучек, после которых Джаспер возвращался в самом радужном настроении, смешил жену и осыпал ее цветами и маленькими подарками. Когда он возвращался под утро с пустыми руками — такое случалось чаще, — это означало, что он провел всю ночь в своем любимом игорном клубе. Джаспер был человек добросердечный, безвредный и бесполезный. Его почти все любили. В ту пятницу, когда проходили скачки в Винчестере, Венди нежилась в постели, планируя предстоящий день. И вдруг телефон у ее постели зазвонил. На часах было без четверти восемь. Венди сняла трубку и услышала голос семейного бухгалтера. Тот сказал, что ему надо срочно поговорить с Джаспером. Место Джаспера на большой кровати пустовало. Но он частенько ложился спать в своей гардеробной, если возвращался домой слишком поздно. Поэтому Венди спокойно выглянула туда. Постель не смята. Джаспера нет. — Его нет, — доложила Венди, вернувшись к телефону. — Он не ночевал дома. Наверно, заигрался в карты или в триктрак — вы же знаете, какой он азартный, готов играть всю ночь напролет. — Венди, как всегда, легко простила мужу его отсутствие. — Когда он вернется, что ему передать? Бухгалтер слабым голосом спросил, читала ли миссис Иннс — то есть Венди — финансовые столбцы сегодняшних газет, заранее зная ответ. Нет, не читала. К этому времени Венди была уже достаточно встревожена, чтобы спросить, в чем, собственно, дело. Ох, лучше бы она не спрашивала! — Понимаете, — сочувственно объяснил бухгалтер, — фирма Стеммера Пибоди объявлена банкротом, а это значит… как бы это получше сказать… это значит, что состояние Джаспера — и еще нескольких других человек — э-э… скажем так, серьезно скомпрометировано. — Простите, что именно значит «серьезно скомпрометировано»? — Это значит, что менеджер, которому Джаспер и другие люди доверили распоряжаться своими деньгами, вложил их в одно предприятие и… э-э… и потерял. — Этого не может быть! — воскликнула Венди. — Я его предупреждал, — уныло сказал, бухгалтер. — Но Джаспер доверял этому менеджеру и подписал бумаги, дававшие ему слишком много власти. — Но ведь есть еще мои деньги! — сказала Венди. — Если Джаспер потерял часть своего состояния, мы сможем прекрасно прожить и на мои! После тяжелой паузы бухгалтер ошарашил ее самой плохой новостью: — Видите ли, миссис Иннс… то есть Венди… Вы ведь предоставили распоряжаться всем своим состоянием Джасперу. Возможно, вы тоже дали ему слишком много власти. Ваши деньги пропали вместе с его состоянием. Я надеюсь, нам удастся спасти достаточно, чтобы вы могли жить с комфортом — хотя, разумеется, не так, как теперь. Есть ведь страховки на детей, и все прочее. Мне надо поговорить с Джаспером и обсудить наши планы. Обретя наконец дар речи, Венди спросила: — А Джаспер знает? — Он узнал еще вчера, когда об этом стало известно в Сити. Джаспер — человек порядочный. Мне говорили, что он с тех пор пытается раздобыть денег, чтобы уплатить свои игорные долги. Например, он пытался продать свою лошадь, Лилиглита. — Лилиглита? Джаспер на это никогда не пойдет! Он обожает эту лошадь. И потом, Лилиглит сегодня участвует в скачках в Винчестере! — Боюсь, в будущем Джаспер не сможет позволить себе держать скаковых лошадей. Венди не решилась спросить, чего еще он не сможет позволить себе в будущем. Джасперу Биллингтону Иннсу уже обо всем сообщили. Как и многие люди, не по своей вине лишившиеся состояния в результате краха лондонского страхового общества Ллойда, Джаспер не сразу осознал причину и размеры своей потери. Джаспер был неглуп, хотя и не слишком умен. Он получил в наследство значительное состояние, но в делах ничего не смыслил. Он предоставил распоряжаться «всем этим» своему приятелю, партнеру Стеммера Пибоди, и в результате накануне вечером оказался на экстренном совещании, где собрались пострадавшие от краха этой фирмы. Разгневанные женщины плакали; бледные мужчины ругались. Джасперу Биллингтону Иннсу было нехорошо. Поскольку Иннс был человек порядочный и остался таковым даже перед лицом катастрофы, первым делом он подумал о том, чтобы расквитаться со своими личными долгами. Он выписал чеки своему портному, виноторговцу и водопроводчику — не на всю сумму долга, задолжал он им прилично, но более чем достаточно, чтобы продемонстрировать добрые намерения. Он мог оплачивать расходы на содержание дома еще в течение месяца, если немедленно уволить всех слуг. Оставался еще крупный долг букмекеру и владельцам игорного клуба. До сих пор они относились к нему весьма снисходительно, но, как только они узнают о банкротстве, их отношение сразу изменится. Джаспер с горечью думал о том, что единственная ценная вещь, которая у него осталась, — это его великолепный барьерист Лилиглит. Три других стиплера уже состарились и почти ничего не стоили. К полуночи он потерял еще одно небольшое состояние за игорным столом, безуспешно пытаясь добыть таким образом денег на покрытие долгов. В четыре утра, отыграв часть потерянных денег, он предложил своим кредиторам взять в уплату Лилиглита. Кредиторы видели, что это поспешный и неразумный поступок, вызванный паникой. К тому времени они уже знали о его бедственном положении. Однако они согласились принять его подпись и искренне пожелали ему удачи — Джаспер Биллингтон Иннс был приятным человеком. Номер второй — Фейбл. В пятницу утром, когда Кристофер Хейг брился, братья Аркрайт во дворе своей конюшни, в семидесяти милях к северу, готовили к скачке Фейбла, коня, которого они выставляли на Клойстерскую барьерную. Они аккуратно заплели гриву, расчесали хвост и подвязали его, чтобы он выглядел чистым и ровным, когда повязку снимут. Копыта смазали маслом — для красоты — и скормили коню ведро овса, чтобы подкрепить его перед путешествием. Потом Вернон Аркрайт, жокей, и Вильерс, тренер, на десять лет старше брата, приветствовали кузнеца, который пришел, чтобы сменить обычные подковы Фейбла на тонкие скаковые. Кузнец тщательно позаботился о том, чтобы не заковать лошадь: Аркрайты славились своими злыми шуточками, так что с ними связываться — себе дороже. Братья Аркрайт, Вернон с Вильерсом, были прожженные мошенники. Все это знали, но доказать никак не могли. Фейбл получил второй номер в Клойстерском гандикапе путем ряда побед и поражений, подозрительных, как шалости полтергейста. Обоих братьев не раз вызывали к распорядителям, объясняться по поводу «противоречивой езды». Оба с видом святой невинности, положа руку на сердце отвечали, что лошадь ведь не машина. В результате подозрений, не обоснованных прямыми доказательствами, Вильерс был оштрафован, а Вернон отправлен в небольшой принудительный отпуск. Оба во всеуслышание протестовали, а про себя веселились. Распорядители мечтали поймать их с поличным и лишить лицензий. Владелец лошади, двоюродный брат Аркрайтов, запутал расследование тем, что каждый раз, независимо от того, выигрывала лошадь или проигрывала, ставил на нее одну и ту же сумму. Он просил жокея и тренера не говорить ему, какого исхода ждать на этот раз, чтобы его радость или разочарование выглядели искренними. За несколько лет благодаря тому, что Фейбла выставляли на скачки с более слабыми лошадьми, этой троице — владельцу, тренеру и жокею — удалось собрать богатый урожай, к тому же свободный от налогов. В ту пятницу, перед Винчестерскими весенними скачками, они все еще были готовы принять любое предложение. Они не решили, выиграет Фейбл или проиграет. Вряд ли он сможет обойти Лилиглита, но, увы, им до сих пор еще не предложили денег за то, чтобы устроить это наверняка. Видимо, придется заставить Фейбла показать все, на что он способен, и рассчитывать на второе или третье место. Аркрайты были разочарованы. Честная игра им претила. Номер третий — Сторм-Коун. В ту пятницу, за два часа до того, как Кристофер Хейг начал бриться, погрузившись в свои мечты, Могги Рейли выскользнул из нежных объятий девушки и придавил ладонью будильник. Голова у Могги гудела с похмелья, во рту чувствовался противный привкус — черт бы побрал вчерашнюю пьянку! Днем Могги Рейли следовало быть в форме: ему предстояло выступать в Винчестере в двух гладких скачках и одном трехмильном стипль-чезе. Но перед тем Джон Честер, тренер, на которого работал Могги, еще ждал его на утреннюю тренировку. Так что надо протрезветь как минимум настолько, чтобы усидеть в седле. Утро пятницы было рабочим — лошади тренировали мышцы на быстром галопе. Опытные жокеи, такие, как Могги Рейли — гибкий, точно кот, во всем расцвете своих двадцати четырех лет, — могли позволить себе выезжать на галоп полусонными. В то утро Могги щурился перед зеркалом в своей ванной, чистя зубы и пытаясь вызвать на лице хотя бы тень той беззаботной усмешки, которая заманила девушку к нему под одеяло, хотя ей следовало бы спокойно спать в своей постели, на другом конце Ламборна. Сара Дриффилд! Да, вот это девушка! Да, вот она, Сара Дриффилд, в его постели. Это так же верно, как и то, что сегодня ночью он почти не спал. Черт возьми, жалко, что он почти ничего не помнит! К тому времени, как Могги натянул свой костюм для верховой езды и заварил себе крепкий кофе, Сара уже встала и оделась. — Скажи мне, что всего этого не было! Отец меня убьет. Черт, как бы мне попасть домой незамеченной, а? В Ламборне любопытные просыпаются с рассветом. И к вечеру всем все станет известно. А Саре Дриффилд, дочери лучшего ламборнского тренера, вовсе не хотелось, чтобы все знали о ее незапланированном приключении с этим чертовым жокеем, который работает на Джона Честера, главного соперника ее отца. Могги беспечно ухмыльнулся. Но проблема действительно была серьезная. Он выдал Саре ключи от своей машины и наказал не вылезать из дома, пока основная часть лошадников не выедет в поле на тренировку. Сказал, где оставить машину и спрятать ключ. А сам трусцой порысил через весь городок к конюшне Джона Честера. Утренняя пробежка похмельной голове на пользу не пошла. Сара Дриффилд! Могги ликовал про себя. Это все из-за дня рождения, на котором они оба были накануне. День рождения отмечался в «Королевском олене», одном из лучших пабов Ламборна. На вечеринке царила непринужденная, бесшабашная атмосфера. А напоследок именинник заказал всем выпивку, которая в сочетании с уже поглощенным виски и легким пивом имела сногсшибательный эффект. «Текила Сламмерс»! «Никогда больше!» — клялся себе Могги Рейли. Он редко напивался и терпеть не мог похмелья. Он помнил, как предложил Саре Дриффилд подвезти ее домой, но как вышло, что они очутились у него, в трех с половиной милях от «Королевского оленя», начисто вылетело у него из памяти. Поскольку Могги был пьян, за рулем сидела Сара Дриффилд… Могги Рейли входил в десятку ведущих жокеев, но в обычных обстоятельствах ему и в голову не пришло бы рассматривать Сару как объект для случайного знакомства. Сарин папаша был могуществен, знаменит и славился своими увесистыми кулаками. И в планы Перси Дриффилда по поводу его девятнадцатилетней единственной дочки, получившей прекрасное образование, вовсе не входило позволить ей выйти замуж за кого-то, кто мог бы надеяться унаследовать его конюшню. Он уже запугал не одного Сариного ухажера, и его дочь, далеко не дура, пользовалась папиным неодобрением как щитом против нежелательных знакомств. Но, в таком случае, как же вышло, что роскошная мисс Дриффилд, неофициально избранная «Мисс Ламборн», без возражений вступила под крышу дома Могги Рейли? Джон Честер заметил, что Могги морщится при каждом шаге, но ничего не сказал, только пожал плечами. Галоп отработали успешно — а это главное, — и тренер предложил Могги позавтракать вместе и обсудить тактику сегодняшних скачек в Винчестере. Около половины девятого, когда Венди Биллингтон Иннс все еще беспомощно и растерянно сидела на своем пуфике, Джон Честер, широкоплечий и агрессивный, сказал своему жокею, что Сторм-Коун должен выиграть четвертую скачку, Клойстерскую барьерную. Любой ценой. Джон Честер тщательно вел бухгалтерию. Призовые за Клойстерскую барьерную поставят его на первое место в ряду тренеров, набравших самую большую сумму призов. Большие призы в это время года редки: основная часть сезона скачек с препятствиями миновала. Последняя скачка с крупным призовым фондом должна была состояться завтра, в субботу, но у Перси Дриффилда не было подходящих для нее лошадей. Если повезет, Джон Честер выиграет Клойстер и обойдет Перси Дриффилда на оставшиеся несколько недель скакового сезона. Джон Честер буквально жаждал сделаться ведущим тренером и посрамить Перси Дриффилда. — Найди способ обойти этого ублюдка Лилиглита! — говорил он Могги. — Должно же у него быть какое-то слабое место! Могги Рейли знал Лилиглита как свои пять пальцев. Он дважды приходил к финишному столбу следом за этим замечательным гнедым. Вряд ли Сторм-Коуну удастся обойти Лилиглита, но разумнее будет этого не говорить. Он жевал тосты без масла, чтобы не набрать лишнего веса, и пропускал честолюбивые разглагольствования Джона Честера мимо ушей. Сара Дриффилд отогнала машину Могги Рейли обратно к «Королевскому оленю» и спрятала ключи в магнитной коробочке. Поскольку было уже светло, она пошла домой короткой дорогой через поля. Ночью она там идти побоялась. Когда отец вернулся домой с галопа, девушка уже успела принять душ, переодеться и сидела на кухне за завтраком. Отец, снимая куртку и шлем, спросил только, хорошо ли она повеселилась на дне рождения. — Да, спасибо, — сказала Сара. — Могги Рейли подбросил меня до дома. Отец нахмурился. — Смотри не вздумай его поощрять! — Нет, конечно. «Текила Сламмер», — думала она. Щепотку соли на язык, рюмку чистой текилы(Мексиканская водка), и высосать ломтик лимона. Сара почувствовала себя раскрепощенной. Переспать с Могги Рейли? Забавно… Почему бы и нет? Саре следовало бы чувствовать себя виноватой, но губы против ее воли расплывались в улыбке. Перси Дриффилд заговорил о Лилиглите: — Этот идиот владелец собирается его продать! Я ему говорил, что лошадь надо застраховать, а он все откладывал! Ну почему богачи никогда ничего не страхуют? Говорит, что оценка имущества притягивает мошенников. Джаспер Биллингтон Иннс. Приятный мужик, но бестолковый. Да ты его часто видела. Я ему говорил, что еще годик — и Лилиглита можно будет выставить на Барьерную скачку чемпионов! Не понимаю, какая муха его укусила. Вчера вечером он позвонил мне, совершенно не в себе, и потребовал срочно найти покупателя. Я сказал, чтобы он подождал хотя бы, пока Лилиглит выиграет Клойстерскую барьерную, но он боится Сторм-Коуна — у того гандикап меньше. Он, похоже, думал, что я могу подкупить жокея Сторм-Коуна. Как бы не так. Я ему сказал, пусть сам попробует. Его дочь вскинула брови, не отрываясь от своих кукурузных хлопьев. Если Могги Рейли примет взятку, она с ним больше незнакома! Могги Рейли по прозвищу Кот, как и многие жокеи, поддерживал форму, бегая трусцой. Таких, кто предпочитает с вечера оставить машину у паба, чтобы не садиться за руль в пьяном виде, тоже немало. Так что никто и внимания не обратил, когда Могги притрусил к «Оленю», достал ключи из коробочки и уехал домой. Не успел Могги войти, как зазвонил телефон. Могги снял трубку, надеясь, что разговор будет коротким. После пробежки он вспотел, и теперь ему было холодно. Ему хотелось принять горячий душ, закутаться в теплый свитер, выпить кофе и почитать газеты. Высокий нервный торопливый голос в трубке сказал: — Я хочу поговорить с Рейли. Это Биллингтон Иннс. Э-э… Джаспер Биллингтон Иннс. Я владелец Лилиглита… э-э… вы понимаете, кого я имею в виду? Могги Рейли понял. Он сказал, что Рейли слушает. — Да. Вот… я… это самое… продаю свою лошадь. Иннс перевел дух и постарался говорить помедленнее. — Я уже договорился о продаже… разумеется, за максимальную цену… исключительно удачная сделка… — Поздравляю, — коротко сказал Могги. — Да, но, видите ли, сделка заключена с одним условием. — Да? С каким же? — вяло поинтересовался Могги. — Ну… на самом деле, с тем условием, что он выиграет сегодняшнюю скачку. То есть Клойстерскую барьерную. — Ясно, — спокойно ответил Могги. Ему действительно все было ясно. — Да… ну и вот, Перси Дриффилд отказался обратиться к вам с этим предложением, но я… — Иннс снова зачастил: — Вы не думайте, я вам не взятку предлагаю, что вы! — Да, конечно. — Понимаете, я просто хотел предложить… — Иннс наконец-то неуклюже подобрался к сути дела, — это просто комиссионные. Если моя лошадь, Лилиглит, выиграет Клойстерскую барьерную, мне удастся заключить сделку на лучших условиях, и… ну, в общем, если вам удастся каким-либо образом поспособствовать этому, вы ведь заслужите кое-какие комиссионные, понимаете? «Я понимаю, — подумал про себя Могги Рейли, — что это самый простой способ потерять лицензию». А Джасперу Биллингтону Иннсу он мягко ответил: — Ваш конь, Лилиглит, достаточно хорош, чтобы выиграть без посторонней помощи. — Но подумайте о гандикапе! Это же все меняет! А в прошлый раз Лилиглит с равным весом обошел Сторм-Коуна всего на два корпуса… Его голос от волнения сделался еще пронзительнее. — Мистер Биллингтон Иннс, — терпеливо сказал Могги Рейли, почти дрожа от холода. — В Клойстерской скачке участвуют одиннадцать лошадей. Теоретически благодаря гандикапу их шансы примерно равны. И если получится так, что Сторм-Коун вырвется вперед, я его придерживать не стану. — Вы имеете в виду, что не хотите мне помочь?! — Желаю удачи. В трубке послышались гудки. «Ну и дела! — думал Могги, раздеваясь на ходу по дороге в ванную. — Вот уж от кого не ждал подобного предложения, так это от Джаспера Биллингтона Иннса!» Могги, разумеется, ничего не знал о менеджере и о банкротстве Стеммера Пибоди. Джаспер Биллингтон Иннс сидел у телефона, невидящим взглядом уставившись на ковер маленького номера отеля по соседству с игорным клубом. Сделка, которую он заключил со своим букмекером и владельцами клуба, уже не казалась такой блестящей, как в четыре утра. Впрочем, следует признать, что их условия были вполне справедливыми. Иннс просто слишком поздно осознал, что Лилиглит должен обязательно выиграть Клойстерскую барьерную, чтобы он, Джаспер Биллингтон Иннс, мог по-прежнему высоко держать голову. На самом деле, если Лилиглит выиграет, призовых денег хватит на оплату половины игорных долгов. Стоимость Лилиглита возрастет, и после его продажи у Иннса останется еще значительная сумма денег. Ну а если Лилиглит проиграет, доход от продажи будет поглощен долгами. Если конь проиграет, он будет стоить меньше, чем сейчас. Джаспер, находившийся в безвыходном положении, согласился, чтобы стоимость лошади была снижена пропорционально тому, на сколько корпусов ее обойдут. Джаспер видел выход в том, чтобы поставить на победу Лилиглита, но букмекер покачал головой и отказался увеличить его кредит. Джаспер Иннс лихорадочно составлял список других ценных вещей, которые ему принадлежали. Антиквариата или портретов, которые можно продать, было среди них очень мало. Почти все, чем владел Джаспер, являлось собственностью без права отчуждения. Они с Венди с детства жили среди дорогих вещей, которые были собственностью следующего поколения. Даже старый дом, изъеденный грибком, принадлежал не самому Джасперу, а его сыну, и сыну его сына, и так далее до бесконечности. До сегодняшнего утра Джасперу Биллингтону Иннсу даже в голову не пришло бы попытаться подкупить жокея. Он был не в состоянии оценить, как вежливо и мягко Могги ему отказал. Он думал только о собственном несчастье. Иннс еще раз перечитал сообщение о Клойстерской барьерной в газете, которая лежала на журнальном столике. «1. Лилиглит. Достойный фаворит, которому, однако, придется нести на себе максимальный вес. 2. Фейбл. Находится в надежных руках Аркрайта. Удастся ли ему вырваться в чемпионы? 3. Сторм-Коун. Жокей — М.Рейли по прозвищу Девять Жизней. Они, конечно, хорошенько постараются, и к тому же гандикап в их пользу, но хватит ли у них сил для финишного рывка?» Джаспер судорожно сглотнул и позвонил приятелю, который должен был знать, как связаться с Аркрайтами. Потом созвонился с Верноном Аркрайтом. Тот спокойно его выслушал. Во второй раз предлагать «комиссионные» оказалось куда легче. Джаспер уже почти и сам поверил, что это совершенно невинная сделка. — То есть вы хотите, — прямолинейно уточнил Вернон, — чтобы я помешал Сторм-Коуну обойти Лилиглита? — И мне заплатят только в том случае, если Лилиглит выиграет и я этому некоторым образом посодействую. Так? — Э-э… да. Вернон Аркрайт вздохнул. Не густо, конечно, но других предложений пока не поступало… — Ладно, — сказал он. — Сделаем. Но если вы нарушите соглашение, я донесу о вашем предложении распорядителям! К угрозам Джаспер был непривычен. Бесстыдная прямота Вернона Аркрайта заставила его понять, как низко он успел пасть. Он почувствовал себя униженным и жалким. Заколебался. Но назад не повернул. Он позвонил Перси Дриффилду и попросил сделать для него большую ставку на победу Лилиглита. Дриффилд, которому не раз случалось делать это и прежде, согласился без споров и позвонил своему букмекеру, который принял ставку. Кристофер Хейг сидел за своим столиком в весовой и улыбался каждому жокею, проверяя цвета и номера. Лилиглит, главный фаворит, как обычно, шел под седлом одного из лучших жокеев-стиплеров: женат, трое детей, хорошо известен публике. Тренер Перси Дриффилд стоял тут же, готовый отреагировать в случае каких-нибудь неурядиц. Следующим в списке судьи стоял Вернон Аркрайт, который поедет на Фейбле. Вернон Аркрайт, мошенник с головы до пят, тем не менее забавлял Кристофера, которому с трудом удалось удержать свою улыбку в границах официальности. Судья слышал, как распорядители договаривались в течение всей Клойстерской барьерной следить за Фейблом с помощью патрульной телекамеры, надеясь поймать его на горячем. Крис Хейг думал было предупредить жокея, но, взглянув на самоуверенную физиономию Аркрайта, решил, что он, вероятно, и так знает. Следующим был жокей Сторм-Коуна. Кот Могги, ирландец во втором поколении, с ловким телом и проницательным умом. Женщины липли к нему, как мухи на мед. В будущем он вполне мог стать каким-нибудь спортивным представителем за рубежом. Запомнив и проверив всех участников скачки, Кристофер Хейг вышел в паддок, чтобы в последний раз окинуть их взглядом и посмотреть, как жокеи отправляются к старту. Он смотрел на них — молодых, стройных, беззаботных перед лицом опасности — и ужасно завидовал. А что, если бы в шестнадцать лет он вместо школы и университета пошел в жокеи? А может, ему еще не поздно научиться летать на самолете? Или лучше попробовать дельтаплан? Он не знал, что уже поздно и для того, и для другого. На винчестерском ипподроме кабинка судьи расположена в центре главной трибуны, этажом выше комнаты распорядителей и, разумеется, на одной линии с финишным столбом. На некоторых ипподромах, особенно небольших, кабинка судьи находится на уровне земли и сама по себе служит финишной отметкой, но Кристофер Хейг предпочитал забираться повыше — оттуда виден весь ипподром, да к тому же с высоты легче различать скачущих лошадей. Судья забрался в кабинку и разложил свои заметки на полочке, специально устроенной рядом с окном. У него был бинокль, чтобы лучше видеть дальний конец полуторамильного скакового круга, и ассистент, чьей обязанностью было объявлять в громкоговоритель: «Фотофиниш! Фотофиниш!», когда прикажет судья. Судья объявляет фотофиниш каждый раз, как возглавляющие скачку лошади финишируют с разницей меньше чем в полкорпуса. Операторы камеры, регистрирующей фотофиниш, в Винчестере сидели в комнате, расположенной над кабинкой судьи. Кристофер Хейг пересчитал лошадей, направляющихся к старту. Одиннадцать, все правильно. Он смотрел в бинокль, как лошади разворачиваются и выстраиваются в линию. Лилиглит стоял у внутреннего ограждения и, когда упала лента, легко рванулся с места и сразу вышел вперед. Перси Дриффилд вместе с Сарой следил за Лилиглитом с трибун. Ни Джаспер Биллинггон, ни Венди не нашли в себе мужества прийти на ипподром. Дриффилд надеялся, что Могги Рейли не посрамит своей репутации честного жокея. Его дочь клялась в этом головой. Венди сидела дома, в своей маленькой гостиной, перед телевизором. Она стиснула кулаки от волнения. Волосы у нее были непричесаны, на щеках виднелись следы слез. Джаспер за весь день так и не позвонил, и она не знала, где он и что с ним. Она звонила букмекерам, в игорный клуб, в отель. Пыталась дозвониться ему в машину. Джаспер нигде не оставил ей весточки, и Венди начинала бояться за него. Лилиглйт, всегда любивший идти первым, миновал несколько рядов барьеров, бросая вызов земному притяжению, точно антилопа, спасающаяся от льва. Сторм-Коун шел пятым, Фейбл — за ним. Аркрайты — тренер и его двоюродный брат, владелец лошади, — весело смотрели с трибун, как Вернон пристроился в хвост Могги Рейли. Вернон намеревался вывести Сторм-Коуна из скачки, перебросив его жокея через ограждение. Если Сторм-Коун окажется вне игры, Лилиглйт почти наверняка выиграет. Вернон Аркрайт не собирался позволять кому-то еще соревноваться с Лилиглитом — разве что вдруг у Фейбла крылья вырастут… ну, тогда другое дело. Свои призовые ближе к телу. Владелец Сторм-Коуна и Джон Честер, его тренер, стояли на балконе частной ложи владельца, расположенной на одном уровне с ложей распорядителей, так что им никто не мешал смотреть скачку. Владелец, почти такой же богач, каким был Джаспер всего пару дней назад, несколько лет подряд пытался приобрести себе статус ведущего владельца, но, как и многие другие, обнаружил, что ни любви, ни победителя Большого национального за деньги не купишь. Джон Честер употребил все свое искусство на то, чтобы отправить Сторм-Коуна на эту скачку в наилучшей форме. И теперь размышлял о том, что если Могги Рейли по небрежности проиграет хотя бы дюйм и он, Джон Честер, потеряет свой лучший и, возможно, единственный шанс возглавить тренерскую табель о рангах, то тогда он наверняка придушит этого жокея. Внизу, на скаковой дорожке, эмоции были куда проще. Для жокея-чемпиона, уверенного в своем постоянном партнере, Лилиглите, это была всего лишь еще одна скачка, которую он выиграет, если бог даст. Он любил лошадей, которым нравится вести скачку. И барьеры Лилиглйт брал чисто. Для Могги Рейли это тоже была самая обычная скачка. Хотя, конечно, он постарается добыть для Джона Честера чемпионский титул, если Лилиглит зазевается. Сторм-Коун через повод — наилучший телеграф для всадника — сообщал жокею о своем хорошем самочувствии и силе. Одиннадцать скакунов в первый раз миновали трибуны, повернули и вышли на последнюю милю. Кристофер Хейг проводил их взглядом, пересчитал, убедился, что Лилиглит по-прежнему идет впереди, у внутреннего края дорожки. И вот там-то, на дальнем повороте, где лошади поворачиваются хвостом к распорядителям и к тому же наполовину скрыты ограждением, Вернон Аркрайт подхватил Могги Рейли под сапог и изо всех сил рванул вверх. Могги Рейли потерял равновесие. Он внезапно ощутил, как его нога почему-то взлетела в воздух, а голова оказалась ниже холки, у плеча лошади. Могги судорожно вцепился в гриву. Он висел на боку огромного животного, бешено мчащегося вперед. Хлыст он выронил. «А прямо за поворотом — препятствия!» Вернон Аркрайт не верил своим глазам. Могги Рейли фактически по-прежнему держался в седле, хотя его центр тяжести на добрый ярд сместился в сторону. Могги прилип к коню, предоставив ему взять препятствие самостоятельно и смирившись с мыслью, что сам он скорее всего слетит под копыта других скакунов весом в полтонны, которые берут препятствия на скорости тридцать миль в час. Потом он говорил, что ему помешал свалиться с лошади самый обычный страх перед падением. Могги буквально цеплялся за соломинку, напрягая все мышцы, чтобы не быть затоптанным. Когда до деревянного, переплетенного прутьями барьера оставалось не больше десяти прыжков, чья-то рука протянулась, ухватилась за яркую ткань его камзола в алую и оранжевую полоску и втянула Могги в седло. Отважный спаситель Могги, ехавший на одном из вечных аутсайдеров, потом в ответ на благодарность Могги только плечами пожал. — Да ладно тебе, неужели ты бы не сделал для меня то же самое? Он сделал это как раз вовремя. Нескольких драгоценных секунд Могги хватило, чтобы ухватиться за луку седла, усесться верхом и обрести некое подобие равновесия прежде, чем его скакун подобрался и сиганул через барьер, точно запущенная ракета. Могги Рейли упустил повод и никак не мог поймать стремена, но его воля к победе была несокрушима. Сторм-Коун отстал от Лилиглита корпусов на десять, но лошадь и всадник не хотели мириться с поражением. Могги пригнулся к гриве коня, чтобы уменьшить сопротивление воздуха, и они рванулись вперед. Могги поймал и подобрал повод, и конь обрадовался, снова почувствовав управление. Миновав последний поворот, они уверенно шли вторыми. Впереди оставался только Лилиглит. Вернон Аркрайт замысловато выругался. Во второй раз Сторм-Коуна догнать не удастся. Наверху, в ложе распорядителей, трое солидных джентльменов хлопали друг друга по плечу и только что не прыгали от радости. Все они отчетливо видели, как Вернон Аркрайт напал на Могги Рейли. Патрульная камера зафиксировала это, она не даст соврать. На этот раз — наконец-то! — им удалось поймать Вернона Аркрайта с поличным на грубом проступке. Они проведут новое расследование, и уж на этот-то раз негодяй точно останется без лицензии! Кристофер Хейг, сидящий этажом выше, дивился тому, что Могги Рейли, потерявший стремена, тем не менее продолжал сидеть в седле, хотя теперь, когда Лилиглит ушел далеко вперед и уже подходил к последнему барьеру, надежды на победу не оставалось. К тому же Сторм-Коун начал уставать. Кристофер Хейг видел это своим опытным глазом. Так что и вторым ему прийти будет непросто. Две лошади, которых он обогнал, снова приближались к нему. Это отчетливое умозаключение было последней связной мыслью Кристофера Хейга. Он еще увидел, как Лилиглит подходит к последнему ряду барьеров. Увидел, как конь совершил довольно редкую ошибку: прыгнул слишком рано, чтобы приземлиться не споткнувшись. Увидел, как Лилиглит полетел мордой вниз — классическое падение… И не успел Лилиглит на полной скорости врезаться в землю, как сердце Хейга остановилось. Ассистент судьи не разбирался в медицине, да к тому же и соображал не слишком быстро. Когда Кристофер Хейг вдруг обмяк и мешком рухнул на пол, ассистент в ужасе склонился над ним, не зная, что делать. Он услышал, как голова Хейга стукнулась о доски пола, услышал последний выдох умирающих легких. Увидел, как лицо судьи налилось серовато-лиловой краской. Потом кожа побелела. Ассистент трясущимися руками распустил галстук Хейга и несколько раз окликнул судью по имени. Веки Кристофера Хейга были полуоткрыты, но ни он, ни растерянный ассистент не видели плотного финиша Клойстерской барьерной скачки. Никто не крикнул в громкоговоритель: «Фотофиниш! Фотофиниш!» Никто не объявил победителя. Один из распорядителей, сохранивший присутствие духа, взбежал по лестнице в кабинку судьи, чтобы выразить возмущение задержкой. При виде неподвижного тела Кристофера Хейга его язык на время прилип к небу. Распорядитель был человек видавший виды и мог безошибочно определить, что перед ним покойник. Он проверил пульс на шее — пульса не было. Распорядитель отправил ассистента за доктором и побежал вниз, объявить немыслимое известие. — Теперь нам, как распорядителям, придется объявить победителя на основании фотофиниша, — сказал он своим коллегам. — Таковы правила, как вам известно. Он позвонил по внутренней связи операторам и попросил принести снимок момента, когда лошади пересекли финишную прямую, сказав, что снимок нужен срочно. Оператор появился почти сразу, но багровый, сконфуженный и с пустыми руками. Он виновато объяснил, что у них опять случилась неполадка, и фотокамера накрылась как раз тогда, когда Лилиглит подходил к последнему препятствию. Распорядитель на жалованье — официальный интерпретатор всех правил — сообщил растерянным распорядителям, что в отсутствие судьи (а Кристофер Хейг, несомненно, мог считаться отсутствующим, поскольку пребывал в мире ином) и в отсутствие фотографии финиша (поскольку оборудование испортилось) победителя могут объявить сами распорядители. Распорядители переглянулись. Один из них был уверен, что Сторм-Коун пришел впереди на голову. Другой думал, что Могги Рейли устал и на последних двух прыжках позволил Сторм-Коуну расслабиться. Третий вообще смотрел в другую сторону, чтобы проверить, не сломал ли Лилиглит себе шею. Растерянные распорядители объявили по системе оповещения, что будет проведено расследование. Тотализатор, за отсутствием объявленного победителя, вообще отказался выплачивать выигрыши. Букмекеры объявляли ставки на все варианты исхода, кроме того, который был на самом деле. Репортеры забегали с микрофонами наперевес. Телекамеры, установленные под самой крышей трибун, показали несколько смазанный одновременный финиш. Два других жокея, пришедшие к финишу одновременно с Могги Рейли, считали, что Сторм-Коун обошел их на какой-нибудь дюйм, но их мнения никто не спрашивал. Могги проехал большую часть дистанции без стремян — как некогда Тим Брукшоу в Большом национальном. Он стиснул коленями холку Сторм-Коуна, обхватил лодыжками бока лошади и кое-как ухитрялся сохранять равновесие при прыжках. Это был немалый подвиг, и его встретили заслуженными аплодисментами. Могги был уверен, что, несмотря ни на что, все-таки выиграл. «А с этим чертовым Аркрайтом я в один прекрасный день сам рассчитаюсь!» — думал он. Джон Честер, тренер Сторм-Коуна, никак не мог понять, почему судья не объявляет фотофиниш, однако не сомневался, что выиграла его лошадь. Владелец гордо привел своего возбужденного скакуна и измученного жокея в место, где расседлывают победителей, и принялся принимать поздравления. Джон Честер наслаждался своим триумфом. Наконец-то ему удалось лишить надменного Перси Дриффилда титула лучшего тренера! Джон Честер пыжился, точно павлин. Самому Перси Дриффилду сейчас было наплевать на Джона Честера и на то, кто тут лучший тренер. Жокей был оглушен падением, но не пострадал. Его увезли на санитарной машине. А вот Лилиглит по-прежнему лежал пластом у последнего препятствия. Дриффилд побежал к коню, посмотреть, что с ним. Тренер был полон горя. Лилиглит, резвый и красивый, был его самой любимой лошадью. Дочь Дриффилда, Сара, стояла на трибунах и разрывалась между жалостью к отцу и восхищением перед Могги. Она, как и все зрители, понимающие в лошадях, видела пустые стремена, которые отчаянно болтались, когда Сторм-Коун брал препятствия и мчался к финишу. Перси Дриффилд добежал до распростертого на земле Лилиглита и упал на колени рядом с лошадью. У тренера пресеклось дыхание, когда он обнаружил, что замечательный гнедой жив. Просто от удара о землю на такой скорости у лошади перехватило дух. Выглядело это довольно устрашающе. Лилиглиту требовалось время, чтобы заставить отшибленные грудные мышцы работать. Перси Дриффилд погладил коня по шее, и гнедой внезапно шумно вздохнул, а в следующий момент поднялся на ноги. Он был цел. С трибун раздался восторженный вопль. Лилиглит был для публики почти кумиром. Венди Биллингтон Иннс сидела в своей гостиной, теребя мокрый платочек. Она была уверена, что Лилиглит погиб, хотя телекомментатор, заполнявший паузу, утверждал, что надежда есть. Когда Лилиглит поднялся на ноги, Венди снова разрыдалась, на этот раз от счастья. Джаспер, где бы он ни был — а ей до сих пор не удалось до него добраться, — будет очень рад, что стиплер, которого он так обожал, остался жив. Вернон Аркрайт был ужасно недоволен. Он считал, что вся Клойстерская скачка была пустой тратой времени. Правда, он помешал Сторм-Коуну обойти Лилиглита, но ведь Лилиглит все равно не выиграл! Так что шанс получить с Джаспера Биллингтона Иннса свои «комиссионные» практически равен нулю. Что весьма обидно, если принять в расчет, как он рисковал. Вернон избрал для нападения дальний поворот скаковой дорожки из-за ограждения и из-за того, что скачущие позади лошади должны были прикрыть его от трибун. Он не знал и не мог ожидать, что лошади сзади него внезапно разойдутся, точно занавески, выставив его напоказ перед патрульной камерой. Скаковые власти уже несколько лет мечтали о подобном очевидном доказательстве мошенничества Аркрайта. А этого, пожалуй, хватит и на дело о покушении на убийство. Распорядители просто поверить не могли в свою удачу. В комнате распорядителей просматривали пленки с разных патрульных камер. Официальные лица поспешно проглядывали фронтальные кадры, которые могли бы выявить столкновения на финишной прямой. Столкновений не было, но не было и твердых указаний на то, какая лошадь пересекла черту первой. Если верить боковой патрульной камере, ближайшей к финишному столбу, Сторм-Коун шел на полголовы впереди, но эта камера была расположена за несколько ярдов до финишного столба, и относительно последних секунд ей доверять было нельзя. Относительно того, можно ли доверять патрульным камерам, следящим за инцидентами, в деле выявления победителя, в книге правил ничего не говорилось. Доктор, призванный встревоженными распорядителями, подтвердил, что Кристофер Хейг мертв и, если верить ассистенту судьи, умер за некоторое время до того, как Сторм-Коун вместе с двумя соперниками пересек финишную черту. Истинную причину смерти можно будет установить только после вскрытия. Распорядитель на жалованье, посоветовавшись с лондонскими шишками из Жокейского клуба и с собственным сердцем, сказал трем официальным распорядителям, что скачку придется объявить недействительной. Недействительна! По системе оповещения сообщили, что скачка объявлена недействительной в первую очередь из-за кончины судьи. Все ставки отменяются. Деньги вернут назад. Слово «недействительна» эхом разнеслось по ипподрому. Разъяренный Джон Честер вломился в весовую, точно танк. Он настаивал, что выиграла его лошадь, требовал, чтобы ему отдали призовые, и, точно одержимый, повторял, что он наконец-то вытеснил Перси Дриффилда с первого места. Простите, пожалуйста, сказали ему. Недействительна — значит недействительна. Это значит, что скачка как бы не имела места. Никто не выиграл никакого приза. Так что, увы, Перси Дриффидд по-прежнему остался первым в табели о рангах. Джон Честер вышел из себя и устроил безобразный скандал. Могги Рейли, который был уверен, что они со Сторм-Коуном точно выиграли, узнав, что он потерял свой процент от призовых, только философски пожал плечами. «Бедный Кристофер Хейг!» — подумал он. Могги не знал, что в ту пятницу его искусство, добросовестность и отвага не только открыли ему путь к блестящей карьере, но и завоевали сердце божественной Сары Дриффилд, первой девушки Ламборна и будущей жены Могги. Но больше всего ярились и скрипели зубами сами распорядители. Они просто не могли в это поверить! У них на руках была великолепная пленка, на которой ясно видно, как Вернон Аркрайт ухватил Могги Рейли за каблук и с силой рванул вверх. Сила была немалая. Могги Рейли буквально взлетел в воздух и повис на плече лошади. Его спасла только прочность собственных связок. Они видели все это… А тут распорядитель на жалованье — верховный судья во всем, что касается правил скачек, — говорит, что они, трое ответственных распорядителей, не могут воспользоваться ни пленкой, ни собственным свидетельством. Они не могут обвинить Вернона Аркрайта ни в каком проступке, потому что Клойстерская барьерная с гандикапом как бы не имела места быть. Если скачка объявлена недействительной, недействительными считаются и все ее грехи. Недействительна — значит недействительна. Во всех отношениях. Очень жаль. Но ничего не поделаешь. Правило есть правило. «Господи, Кристофер, — думал опытный распорядитель, обращаясь к покойному другу, — ну почему бы твоему сердцу было не остановиться на пять минут попозже?» Смерть Хейга помешала Джону Честеру сделаться первым среди тренеров. Этой вершины он так никогда и не достиг. Смерть Хейга спасла Вернона Аркрайта от дисквалификации — но только на эту весну. Изумленный свалившейся на него удачей, он благоразумно «забыл» о причине своего нападения на Могги. Сейчас явно было не время сообщать, что он согласился на взятку. Смерть Кристофера Хейга заставила Вернона Аркрайта держать язык за зубами и таким образом спасла репутацию Джаспера Биллингтона Иннса. Сам Джаспер в глубочайшем унынии смотрел четвертую скачку в Винчестере на экранах выстроенных в ряд телевизоров в магазине, торгующем электроникой. На всех экранах, больших и маленьких, было одно и то же изображение, но без звука. Продавцы оживляли свою торговлю с помощью попсы. Громкая музыка, в которой преобладали гулкие басы и грохот ударных, совершенно не вязалась с мирным изображением лошадей и всадников, безмолвно кружащих по паддоку. Джаспер попросил продавщицу включить звук. «Ага, сейчас», — сказала продавщица, но в магазине продолжала грохотать музыка. Не чуя под собой ног, Джаспер смотрел, как лошади выходят на старт Клойстерской барьерной. Его прекрасный Лилиглит двигался плавно и мощно. Джаспера раздирали смешанные чувства. Как он вообще мог усомниться, что его лошадь выиграет? Как ему могло прийти в голову обеспечить Лилиглиту победу бесчестным путем? Джасперу хотелось верить, что того звонка Вернону Аркрайту не было. Он пытался убедить себя, что Вернону Аркрайту все равно не удастся ничего сделать, чтобы помешать Сторм-Коуну. Ни Сторм-Коуну, ни какой-то другой лошади. Лилиглит и сам выиграет… Он не может не выиграть — надо же Джасперу расплатиться с долгами… Но ведь гандикап-то в пользу Сторм-Коуна… И если Могги Рейли нельзя подкупить, значит, его надо остановить… Вот так мысли Джаспера колебались между отвращением к себе и самооправданием, от веры в Лилиглита к ужасу перед нищетой. Джаспер никогда в жизни даже на автобусный билет не заработал — да он почти и не ездил на автобусе — и никогда не учился никакой профессии. Как же он будет кормить жену и четверых детей? И насколько была прочна его честь, если она рухнула при первом же испытании? Если первым, что пришло ему в голову, было подкупить жокея? На многочисленных безмолвных экранах участники Клойстера выстроились и рванулись вперед. Лилиглит быстро ушел в отрыв и возглавил скачку. Ничего плохого не случится, убеждал себя Джаспер. Лилиглит так и будет вести скачку до самого финиша. Фаворита показали крупным планом, когда он в первый раз пересек финишную черту. Потом еще раз — на повороте, когда виден был в основном круп с хвостом. Оператор телекамеры, сосредоточившись на Лилиглите, пропустил нападение Вернона Аркрайта на Сторм-Коуна, но зато успел поймать момент, когда Могги Рейли потерял равновесие и вылетел из седла. Могги было плохо видно за белым ограждением, за самим Сторм-Коуном и за другими лошадьми, однако можно было разглядеть, как он, в своем ало-оранжевом камзоле, боролся с земным притяжением и наконец одолел его, хотя и не без посторонней помощи. Ряд экранов показал, как он взял следующее препятствие без повода и стремян, а потом, когда сенсационный момент миновал, камера снова переключилась на лидера, Лилиглита, который оторвался от всех соперников на несколько корпусов. Джаспер покрылся липким холодным потом. Он не хотел верить своим глазам. Он не мог — не мог! — предложить деньги за то, чтобы подвергнуть опасности жизнь Могги Рейли! Это просто невозможно! А Могги Рейли все еще был в седле. Он ехал без стремян, но тем не менее пытался наверстать упущенное, обогнать пять или шесть лошадей, которые успели его обойти, хотя надежды на победу не оставалось. На Вернона Аркрайта телекамера больше не обращала внимания. Он свое сделал. Теперь на всех экранах был Лилиглит, мчащийся один впереди всех длинными стелющимися скачками. Впереди было последнее препятствие. «Я выиграл», — подумал Джаспер и почти не ощутил радости. Лилиглит упал. И остался неподвижно лежать на зеленой траве. Камера переключилась на финиш. Мелькнул яркий камзол жокея Сторм-Коуна.. Еще несколько мгновений — и камера вновь показала Лилиглита. Он лежал неподвижно, точно мертвый. Джаспер Биллингтон Иннс едва не потерял сознание. Где-то в глубине магазина продавец нажал на кнопку, и все экраны переключились со скачек на детские мультики. На всех экранах забегали нарисованные персонажи, издавая неслышные вопли и обмениваясь дурацкими репликами. Мультики в отличие от скачек привлекли толпу смеющихся зрителей. А из динамиков по-прежнему гремела оглушительная музыка. Джаспер, пошатываясь, вышел из магазина и поплелся к многоэтажной автостоянке, где оставил машину перед тем, как отправиться смотреть скачку. Отпер дверцу машины, плюхнулся на сиденье и принялся перебирать свои беды. Лилиглит погиб! Он этого не вынесет. И ведь лошадь была даже не застрахована. А теперь еще прибавился огромный долг Перси Дриффилду, который по его просьбе сделал последнюю, отчаянную ставку. Вернона Аркрайта вызовут к распорядителям, и он признается, что Джаспер предложил ему взятку за то, чтобы подвергнуть опасности жизнь Могги Рейли. Джаспер осознал, что ему самому могут запретить выставлять лошадей на скачки. Какой позор! Он по уши в долгах. Он погубил состояние своей жены. Но больше всего его угнетало именно ожидание позора. Джаспер не в первый раз подумал о самоубийстве. При виде Лилиглита, который встал на ноги, не хромая, Венди осушила слезы. А вскоре она уже разговаривала с Перси Дриффилдом. — Вы все поняли? — спросил он под конец. — Не знаю… — Передайте Джасперу, что скачка объявлена недействительной. Как и все, имеющее к ней отношение. Все, понимаете? Включая его ставку. — Хорошо. — Поскольку скачка недействительна, Лилиглит немного потеряет в цене. И скажите Джасперу, что я нашел покупателя с моей же конюшни. Мне ужасно не хочется терять эту лошадь. — Я ему передам, — пообещала Венди, нажала на рычаг и в третий раз принялась обзванивать все места, где надеялась найти своего мужа. Но Джаспера никто не видел с самого завтрака. Страх, который Венди подавляла весь день, снова пробудился, угрожая перерасти в панику. Она знала, что Джаспер ужасно гордый. Под мягкой, беспечной наружностью таился человек, всерьез дорожащий своей честью. Именно это и привлекло ее в нем много лет назад. Стеммер Пибоди унизил гордость Джаспера. Для него разорение было позором. А вдруг он окажется не в силах перенести это? Венди дважды звонила Джасперу в машину, но он,не отвечал. Телефон в машине был устроен так, что сообщения на автоответчике звучали из микрофона, как только включалось зажигание, но все мольбы Венди к Джасперу перезвонить оставались без ответа. Это не значит, что он ее не слышал. Венди боялась, что он не обратил внимания на сообщения и попросту все стер. Потеряв всякую надежду, она еще раз попыталась позвонить в машину. «Оставьте сообщение…» Венди прокляла бездушный механический голос и с жаром заговорила: — Джаспер, если ты меня слышишь, выслушай, пожалуйста! Это важно! Лилиглит жив! Он упал, но только ушибся. Он цел и невредим! Ты слышишь? И Перси Дриффидд нашел покупателя. А скачка объявлена недействительной, потому что судья умер до финиша. Так что все, что имеет отношение к скачке, не считается! Все, понимаешь? Перси Дриффилд сказал, чтобы я это особо подчеркнула. Все ставки тоже недействительны. Джаспер, дорогой, дорогой мой, возвращайся домой, пожалуйста! Выкарабкаемся! Я очень люблю готовить и смотреть за детьми. Возвращайся, Джаспер! Венди осеклась, осознав, что говорит в пустоту. Джаспер действительно ее не слышал. Зажигание было выключено, и автоответчик молчал. Джаспер с долей черного юмора прикидывал, как же покончить жизнь самоубийством. Чтобы провести в машину угарный газ, нужна трубка, а трубки не было. Знакомых утесов, с которых можно спрыгнуть, тоже поблизости не имелось. Ножа, которым можно было бы перерезать вены, тоже нет. Да, умереть — и то не так-то просто! Джаспер никогда не отличался находчивостью, поэтому просто сидел и никак не мог ничего придумать. Тем временем он нашел в кармашке на дверце старый конверт и в полном отчаянии написал предсмертную записку. «Мне стыдно. Простите меня». Потом решил найти хорошее старое дерево и врезаться в него на полной скорости. Он сунул ключ в зажигание, чтобы завести машину… и услышал слова Венди. Ошеломленный Джаспер Биллингтон прослушал послание жены три раза подряд. В конце концов он осознал, что Лилиглит жив, что ставка, которую он сделал через Перси Дриффилда, не считается и что ни его, ни Вернона Аркрайта к ответственности не привлекут. Несколько минут он просто сидел и дрожал. Он осознал, что ему незаслуженно дали второй шанс, а третьего не будет. Джаспер порвал конверт и медленно поехал домой. Официально же все, случившееся во время Клойстерской барьерной с гандикапом, считалось неслучившимся. Все… кроме смерти Кристофера Хейга. |
||
|