"Двойная осторожность" - читать интересную книгу автора (Фрэнсис Дик)

Глава 17

Дженотти выиграл скачку — обошел соперников на добрых четыре корпуса.

Морт от возбуждения почти взлетал над землей, и в сухом сентябрьском воздухе вокруг него трещали электрические разряды. Он едва не оторвал мне руку в порыве энтузиазма и прыгал вокруг места, где расседлывали лошадей, восторженно благодаря всех, кто его поздравлял, и так простодушно радуясь победе, что все вокруг улыбались. Я подумал, что Морта очень легко принять за простака, а между тем я постепенно обнаружил, что все его мысли преодолевают сложнейший лабиринт, где подобно фигурам на шахматной доске борются многочисленные «за» и «против», и что все его планы и решения, казавшиеся столь очевидными, когда он приводил их в исполнение, были плодами этого лабиринта.

Я забрал свой выигрыш у Тэффа. Тэфф мрачно заявил, что никогда не дал бы пять к одному, если бы знал, что на Дженотти поставил Анджело Гилберт.

— А что, Анджело выиграл? — спросил я.

— А то как же! Должно быть, неплохой куш сорвал. Он дождется, что никто из нас у него ставки принимать не будет.

— Но ведь ему и так пять не дают?

— Да нет, скорее один к одному. Даже при этих условиях Анджело получит в два раза больше, чем поставил. Но для Анджело этого наверняка мало...

Я понял, что это может плохо кончиться.

— Ну такой системы, чтобы выигрывать каждый раз, просто быть не может, — сказал я. — Рано или поздно Анджело обязательно проиграет.

— Само собой, — сказал Тэфф с упрямым видом. — Но можете поверить мне на слово: впредь ни один букмекер на скачках не даст этому выскочке больше, чем один к одному, даже если он поставил на хромую кобылу на трех ногах, на которой тридцать фунтов лишнего груза и жокеем у нее мой старый папаша.

— Но при таком раскладе он останется проигрыше, — заметил я.

— Подумаешь, беда какая! Мы здесь деньги делаем, парень!

— Обдираете лохов?

— Вот именно.

Он принялся выплачивать выигрыши другим счастливчикам с ловкостью, выработанной многолетней практикой. Чтобы Тэфф принес с ипподрома меньше денег, чем те, с которыми он туда пришел, — такое случалось редко. Среди букмекеров мало игроков по натуре, и выживают только те, кто умеет хорошо считать.

Я отошел от Тэффа, выпил шампанского с Мортом, который сам бурлил, как шампанское, потом помог Симу заседлать его кобылку. Кобылка принесла Хоустону еще одну победу, обойдя соперницу на полголовы. Сим отнесся к этому спокойнее Морта, но радость его была не меньше. Похоже, он наконец признал, что я не невежественный и любящий распоряжаться выскочка, а доброжелательный коллега и что все победы Люка на пользу нам обоим. Я не знал точно, как и отчего переменилось его отношение ко мне, но еще месяц назад совместная выпивка в баре ипподрома в честь победительницы была бы немыслима.

Думая больше о Морте и Симе и о лошадях, чем обо все еще грозном призраке Анджело, я поехал из Донкастера в Кембридж, чтобы забрать Касси, а оттуда — ужинать к Банану. Он, похоже, тоже ставил на Дженотти и выиграл в два раза больше моего.

— Сотня фунтов чистыми! — похвастался он.

— А я и не знал, что ты играешь.

— Ставлю по маленькой время от времени. Тут в ресторане такого наслушаешься, что не захочешь, а станешь играть.

— И что же такого ты наслушался про Дженотти?

Он посмотрел на меня снисходительно.

— Каждый раз, как ты видел этого жеребчика на тренинге, у тебя потом бывал такой вид, словно у пацана, которому подарили билет на финал розыгрыша Большого Кубка.

— Да, кстати, — сказала Касси, — интересно, если пользоваться системой Лайэма О'Рорке, она указала бы на Дженотти?

— Хм... — Я прочел новое меню Банана и задумался над тем, что такое «цыплята по-тюремному». Потом заметил между прочим:

— Анджело Гилберт ставил на него.

— Что-о?!

Я рассказал им про Анджело, про букмекеров и про то, какой Анджело идиот.

— Он все испортил, — сказала Касси не без удовлетворения.

— Начисто, — кивнул я.

Банан задумчиво взглянул на меня.

— Наверно, он опять взбеленится...

— Но Вильям же здесь ни при чем! — возмутилась Касси.

— В прошлый раз такая мелочь его не остановила.

Касси явно встревожилась.

— А что такое «цыплята по-тюремному»? — поинтересовался я.

Банан ухмыльнулся.

— Куриные грудки, замаринованные в лимонном соке и запеченные под тоненькой решеткой из теста со специями.

— Скудная тюремная пища! — завистливо заметил я.

— Хлеб и вода прилагаются...

Касси рассмеялась, и Анджело отступил на второй план. Мы взяли по порции «цыплят по-тюремному» — это было бесподобно, как я и думал, и совершенно не напоминало о том, что вдохновило Банана на создание этого блюда.

— Завтра я еду в Ирландию, — сказал я Касси. — Поехали со мной?

— В Ирландию? Туда и обратно?

Я кивнул.

— Это по поводу лошадей?

— А то зачем же еще!

И мы потратили часть моего выигрыша на билет для Касси и отправились на конезавод к югу от Вексфорда, чтобы взглянуть на жеребчика, о котором мечтал весь мир; и, казалось, по меньшей мере, полмира собралось туда с той же целью. Торговцы с каменными лицами толпились вокруг загаженного загона, тщательно стараясь не выдавать своих мыслей, которые, впрочем, у всех были одни и те же.

Касси посмотрела на великолепно сложенного гнедого годовичка, прядавшего ушами под руками успокаивавшего его тренера, и непрофессионально назвала его «славным».

— Банкомат с копытами, — сказал я. — Ты погляди, сколько жадности в этих лицах!

— А мне кажется, что им просто все безразлично...

— Ну правильно, — сказал я. — Энтузиазм набивает цену.

Зрители по одному, по двое со скучающим видом подходили поближе, чтобы пощупать стройные ноги, потом отходили назад с непроницаемым видом игроков в покер, и все это молча, словно в церкви.

— А ты не будешь щупать ему ноги? — спросила Касси.

— Почему бы и нет?

Я тоже принял участие в ритуале и, как и все, обнаружил, что ноги у жеребенка прохладные и крепкие, с жилами, словно скрипичные струны. Еще у него были крепкая стройная шея, правильный круп и, самое главное, широкая грудь. Родословная его изобиловала именами трижды венчанных победителей, да и сам жеребенок был как нельзя лучше. Все это означало, что цена на аукционе на этого жеребенка поднимется быстрее, чем банановый пудинг Фрисби.

Я в задумчивости вернулся в Англию и отправил Люку факс: «Жеребчик Хенсель пойдет по астрономической цене. Я его видел. Он безупречен. Насколько далеко я могу зайти?»

На это утром пришел ответ: «Это ваша работа, приятель. Вам решать».

«Ох ты! — подумал я. — Где же потолок? Какую цену считать безбожной?»

Ньюмаркет снова ожил. Наступила новая неделя аукционов, главная ярмарка в году. Все, кто имел отношение к скачкам и располагал деньгами, съехались сюда, полные надежд и планов, и сюда же в специальных фургонах прибыло множество четвероногих малышей, из Кента и из Котсволда, из Девона и Шотландии и из-за моря, из Ирландии.

Жеребчик Хенсель из Вексфорда должен был быть выставлен на торги в самое горячее время, в среду, в половине восьмого вечера. К семи ряды сидений вокруг аукционного круга скрылись под толпами зрителей. Где-то там сидела и Касси. Я сидел внизу, на скамьях, отведенных для потенциальных покупателей, и над плечом у меня шумно дышал Донаван. Донаван нависал надо мной с самого обеда. Он был совершенно трезв и от этого еще мрачнее обычного.

— Купите этого жеребчика, слышите? Купите обязательно!

Если бы он сказал это один раз, а то ведь он повторил это раз сто, словно повторение могло сделать желаемое действительным.

Жеребчика вывели в круг, и внезапно настала тишина, словно все присутствующие разом затаили дыхание. Бока живой жемчужины блестели в свете ламп. Он действительно выглядел как принц, который может стать родоначальником династии.

Стартовая цена исчислялась даже не в тысячах, а в десятках тысяч. За несколько секунд она подскочила до четверти миллиона и галопом понеслась дальше. Я дождался первой паузы и поднял цену сразу на огромную сумму в двадцать пять тысяч, но меня тут же перекрыл кто-то справа. Я добавил еще двадцать пять, и меня снова тут же опередили, а потом еще раз, и еще раз, и еще раз. Мне уже казалось, что сейчас голова отвалится от кивания. Нет ничего проще, чем тратить чужие деньги.

На восьмистах тысячах гиней я просто остановился. Аукционер посмотрел на меня вопросительно. Я не шелохнулся.

— Против вас, сэр! — сказал аукционер.

— Давай! — сказал Донаван. Он, видимо, решил, что я просто проглядел свою очередь. — Давай! Давай же!

Я покачал головой. Донаван повернулся ко мне и больно ударил меня по руке — так он боялся, что из-за моей скупости жеребчик уйдет к другому.

— Давай же! Твоя очередь! Прибавь цену, ты, педик!

— Вы прибавляете, сэр? — осведомился аукционер. Я покачал головой.

Донаван пнул меня в ногу. Аукционер оглядел притихший круг.

— Других предложений нет? — спросил он, и после томительной паузы молоток опустился, навсегда лишив меня моего шанса. — Продано мистеру О'Флаэрти! Следующий лот, пожалуйста!

Под гул комментариев, которые неслись вслед супержеребенку, Донаван, весь багровый, повернулся ко мне и, не стесняясь, заорал:

— Ты, ублюдок траханый! Да ты знаешь, кто купил этого жеребенка?

— Да, знаю.

— Я тебя убью, как бог свят убью!

Тень Анджело...

— Не вижу причины, — сказал я, — почему Люк должен оплачивать вашу вражду с Миком О'Флаэрти.

— Этот жеребчик выиграет дерби!

Я покачал головой.

— Вы боитесь, что он выиграет дерби.

— Я напишу Люку, ей-богу, напишу! Я ему все расскажу, как ты струсил! Поганый англичанин! Пристрелить бы вас всех!

И удалился, весь брызжа гневом. Я смотрел ему вслед с сожалением. На самом деле я бы с удовольствием купил ему этого малыша, хотя бы ради того, чтобы полюбоваться, как Донаван будет возиться с ним, делая из него чемпиона...

— Почему ты остановился? — спросила Касси, беря меня за руку.

— Тебе это не нравится?

Она моргнула.

— Ты знаешь, что говорят?

— Что у меня не хватило духу торговаться дальше?

— Я так слышала...

Я криво улыбнулся.

— Я отступил в первой же серьезной битве. Так?

— Ну да, что-то в этом духе...

— О'Флаэрти и Донаван ненавидят друг друга так сильно, что это мешает им соображать. Я собирался дойти до семисот пятидесяти тысяч гиней и был уверен, что жеребчик достанется мне, потому что это действительно очень высокая цена за годовалого жеребенка. Я дал даже больше, чем собирался, но этого оказалось мало. О'Флаэрти стоял за спиной своего агента и тыкал его в спину, чтобы тот набавил еще. Я его видел. О'Флаэрти был намерен во что бы то ни стало купить этого жеребчика. Возможно, в первую очередь затем, чтобы насолить Донавану. Состязаться с человеком, который действует под влиянием эмоций, бессмысленно, и я отступил.

— А если он в самом деле выиграет дерби?

— На одних только Британских островах каждый год рождается около десяти тысяч чистокровных жеребят. А есть еще Франция и Америка. Через два года один из этих десяти тысяч выиграет дерби. Велик ли шанс, что дерби выиграет именно этот?

— Ты так спокоен...

— Нет, — честно признался я. — Я разбит и подавлен.

Мы приехали домой, и я отправил факс Люку: «К сожалению, вынужден был остановиться на восьмистах сорока тысячах фунтов за вычетом налогов. Жеребчик Хенсель достался смертельному врагу Донавана Мику О'Флаэрти за восемьсот шестьдесят шесть тысяч двести пятьдесят. Донаван разъярен. Если хотите, можете меня уволить. С уважением. Вильям».

Через час пришел ответ: «Если этот жеребчик выиграет дерби, считайте, что вы должны мне десять миллионов фунтов. В противном случае вы остаетесь в прежней должности. Передайте привет Касси».

— Ну и слава богу, — сказала Касси. — Пошли в постель!

Через два дня, заполненных работой, я отвез Касси на работу и поехал на юго-запад, в Беркшир, чтобы утром навестить двух живших там тренеров Люка, а после обеда заехать в Ньюбери, где участвовали в скачках три их лошади. И там, на скачках, я снова встретил Анджело.

На этот раз он заметил меня прежде, чем я успел скрыться. Ринулся ко мне прямо через газон, схватил меня за грудки и заявил, что система не работает.

— Ты мне загнал фальшивку! Ты об этом еще пожалеешь!

Он быстро огляделся, словно надеялся, что мы вдруг окажемся в пустыне, но мы стояли на бетонной площадке, где было полно народа, так что Анджело пришлось подавить свое очевидное желание убить меня прямо здесь и сейчас. Я подумал, что он сделался крепче на вид. Исчезли бледность и одутловатость; последствия долгого заключения уступили место здоровому загару и сильным мышцам, отчего его сходство с быком только усилилось. Черные глаза, как всегда, холодные. Я смотрел на вновь проявившуюся в нем злобу, и все это мне очень не нравилось.

Я снял его руку со своего лацкана.

— С системой все в порядке, — сказал я. — Я не виноват, что вы претесь напролом, точно стадо слонов.

В его голосе вновь зазвучал знакомый басовитый рык:

— Если я завтра опять проиграю на один к пяти, я буду точно знать, что ты меня надул! И я тебя найду! Обещаю!

Он резко развернулся и зашагал прочь, к ларькам букмекеров. Через некоторое время я пошел и разыскал среди букмекеров Тэффа.

— Что там слышно про Анджело Гилберта?

Он взглянул на меня с высоты своего трона, сооруженного из перевернутого ящика из-под пива.

— Он спятил.

— Вы по-прежнему принимаете у него ставки только под низкий процент?

— Слушайте, мистер Дерри, мне сейчас трепаться некогда, я занят. Вокруг него и в самом деле толпились клиенты, жаждущие сделать ставки. Если вам и в самом деле охота это знать, поставьте мне пинту пивка после последней скачки.

— Ладно, — сказал я, — заметано.

И вечером мы с ним пошли в переполненный бар, и он, перекрикивая шум толпы, поведал мне удивительные новости:

— У этого Анджело точно не все дома. Он выиграл хорошие деньги в Йорке, как я вам уже рассказывал, и еще кучу денег в Донкастере, зато еще до Йорка он здорово продулся в Эпсоме, а в тот понедельник простился с целым состоянием в Гудвуде, а сегодня поставил на двух лошадей, которые пришли в самом хвосте. Старик Лансер — он работает на Джо Гликштейна — Честный Джо, слышали, может? Он держит ларьки на всех ипподромах.

Я кивнул.

— Так вот. Старик Лансер поимел сегодня с этого Анджело тысячу наличными. Тот ставил на Покет Хэнд-бука, а тот не пришел бы первым, даже если бы стартовал вчера. В смысле, у этого мужика точно шариков не хватает.

Если он играет по системе Лайэма О'Рорке, то я педераст!

Я смотрел, как он пьет свое пиво, и был в отчаянии. Этот кретин Анджело не может получить удовлетворительных результатов! Наверняка он отвечает на некоторые вопросы наугад, вместо того чтобы искать их в каталогах.

Ленится выполнять тяжелую работу и думает, что компьютер все за него сделает! Но ведь компьютер не может дать совет, не может объяснить, что, если дать пару неверных ответов, это нарушит весь тонко рассчитанный баланс и исказит конечный результат! Анджело — дурак, болван, тупица! А ведь он решит, что это моя вина.

— Говорят, его папаше это надоело, — сказал Тэфф.

— Кому-кому?

— Папаше этого Анджело. Старому Гарри Гилберту. Говорят, он содержал залы для игры в лото и неплохо зарабатывал, пока его не прихватило.

— Как это — прихватило?

Тэфф поднял загорелое, обветренное, морщинистое лицо от своей кружки.

— Артритом, я думаю. Во всяком случае, ходить он почти не может. Он иногда бывает на скачках и ездит в инвалидной коляске, а денежки-то его.

Только тут меня осенило: я вспомнил, как на той неделе в Донкастере Анджело сунул программку какому-то старику в коляске. Так это был его отец!

Все такой же снисходительный, все так же поддерживает своего великовозрастного сынка, все так же платит за него... Я поблагодарил Тэффа за информацию.

— А что тебе до этого Анджело? — спросил он.

— Они когда-то давно не ладили с моим братом.

Он покивал, глянул на часы, залпом дохлебал свое пиво, сказал, что оставил секретаря выдавать дневные выигрыши и что предпочел бы проследить за этим делом лично.

— Удачный был денек, — весело сказал он, — оба фаворита сошли с дистанции!

Я поехал домой, забрав по пути Касси, которая ждала меня в больнице после очередного осмотра.

— Гипс снимут только на той неделе! — пожаловалась она. — Я просила снять его сейчас, а они не хотят!

Рука под гипсом к тому времени отчаянно чесалась, надпись «Берегись тигров!» почти стерлась, Касси настаивала, что чувствует, как рука совершенно срослась, и считала себя уже здоровой.

Мы снова ездили на торги. Мне уже казалось, что я провел всю жизнь около аукционного круга, а у Люка теперь появилось двадцать восемь жеребят, которых он еще не видел. Я подписал чеков от его имени почти на два миллиона фунтов, и эти чеки уже начинали мне сниться по ночам. Теперь оставалось только утро субботы, и ничего особенного не ожидалось, если верить каталогу — ярмарка доживала последние часы после недели бурных торгов. Я, по своему обыкновению, приехал на торги очень рано и без долгих раздумий купил по дешевке первый лот этого дня: неопределенного вида темно-гнедого жеребчика, чья родословная выглядела куда более многообещающей, чем его журавлиные ноги. Кто бы в то туманное осеннее утро мог предвидеть, что это и есть принц, который станет родоначальником династии! А ведь в конце концов так оно и вышло. Но когда я выписывал чек и отсылал жеребенка через дорогу, в конюшню Морта, голова у меня была занята совсем не им, а разговором, который состоялся у нас с Джонатаном накануне вечером.

— Я хочу поговорить с отцом Анджело, — сказал я. — Ты не помнишь, где он живет?

— Помню, конечно! В Уэлин-Гарден-Сити. Погоди минутку, сейчас найду точный адрес.

Пауза.

— Вот, пиши. Пембертон-Клоз, дом семнадцать. Хотя, конечно, он мог и переехать. И не забудь, Вильям, что он будет совсем не рад тебя видеть. Я слышал, что после того, как Анджело посадили в тюрьму, он грозился мне всячески отомстить. Только я скоро уехал, и он так и не собрался перейти от слов к делу.

— Похоже, Анджело живет на его деньги, — сказал я.

— Вполне вероятно.

— Анджело перевернул вверх дном всю эту систему. Он проиграл кучу отцовских денег, а обвиняет во всем меня. Похоже, грядет новое извержение вулкана, и вся лава опять полетит в мою сторону.

— Вот зараза!

— Это уж точно. Слушай, а как избавиться от чудовища, которое уходить не желает? Нет, не надо, не отвечай. Все, что мне приходит в голову, это упечь Анджело в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. И тогда мне придется устроить это так, чтобы он не знал, кто это сделал. И вообще, честно ли это?

— Устроить провокацию? Заставить его совершить преступление?

— Ну, примерно так.

— Нет, это все-таки нечестно.

— Вот я и боялся, что ты так подумаешь.

— Понимаешь, для того, чтобы его действительно засадили на всю оставшуюся жизнь, надо, чтобы он совершил как минимум убийство. А иначе со временем его снова выпустят, и он окажется на свободе и еще злее прежнего.

А не будешь же ты подсовывать ему живого человека?

— М-да, — сказал я, — пожалуй, это и впрямь невозможно. Значит, выход остается один: сделать так, чтобы Анджело разбогател. Так что надо попробовать уговорить его папеньку, чтобы он ему в этом помог.

— Его папенька — старый змей, не забывай об этом.

— Его папенька сидит в инвалидной коляске.

— Да ну? — Джонатан, похоже, удивился. — Ну, все равно. У змей ведь тоже ног нет...

Я рассчитал, что днем в субботу Анджело все еще будет болтаться среди букмекеров на ипподроме в Нью-бери, а его отец, возможно, останется дома, поэтому после обеда я поехал в Уэлин-Гарден-Сити, оставив Касси бродить по дому с метелкой и непривычно домашним видом.

В доме номер семнадцать на Пембертон-Клоз жил теперь не Гарри Гилберт, а торговец скотом, его разговорчивая жена и четверо детишек, которые носились по саду на роликовых коньках.

— Гарри Гилберт? — спросила женщина, держа в руках корзинку с увядшими розами. — Он из-за своей болезни не мог пользоваться лестницами. Он себе выстроил коттедж с пандусами.

— А где, вы не знаете?

— Как же не знаю? Рядом с полем для гольфа. Он ведь очень любил играть в гольф, бедняга. А теперь сидит у окошка и смотрит, как играют другие. Мы ему часто машем рукой, когда играем.

— У него артрит? — спросил я.

— Господи, что вы! Нет, конечно, — она сделала сочувственную гримаску. — У него рассеянный склероз. Он им давно болел. Мы видели, как ему с каждым годом становится все хуже. Мы сами жили за четыре дома отсюда, но нам всегда очень нравился этот дом. Поэтому, когда он стал его продавать, мы его купили.

— А вы не подскажете, как его найти?

— Конечно! — Она выдала мне точные и краткие указания. — Только ни в коем случае не говорите с ним о его сыне.

— Сыне? — переспросил я.

— Ну да. Его единственный сын сидит в тюрьме за убийство. Это был такой удар для бедного старика! Так что не говорите о сыне, это его расстраивает.

— Спасибо, что предупредили, — сказал я. Она кивнула, улыбнулась от чистого, незамутненного сердца и снова принялась расчищать свой славный садик. «Да пребудет с тобою милосердие божие во все дни твои, и пусть не тревожат тебя чудища, не желающие уходить», — легкомысленно подумал я. Я оставил добродетель, и отправился на поиски грешника, и нашел его. Он и в самом деле сидел в своей коляске у большого окна-эркера и смотрел на игроков в гольф.

Широкую двустворчатую дверь большого, все еще выглядящего новостройкой одноэтажного дома отворил мне человек, на первый взгляд так похожий на Анджело, что я поначалу испугался, что Анджело все же не поехал на скачки; но потом увидел, что схожи они лишь общим типом лица: оливковая кожа, седеющие волосы, темные, недружелюбные глаза, склонность к полноте...

— Эдди! — окликнули из комнаты. — Кто там? Входите!

Голос был такой же низкий и хриплый, как у Анджело, так что слова звучали отчасти неразборчиво. Я прошел через холл, отделанный полированным деревом, прошел через пышно обставленную гостиную и, лишь оказавшись в шести футах от Гарри Гилберта, остановился и сказал, что я — Вильям Дерри.

Я почти физически ощутил повисшее в комнате напряжение. Стоявший у меня за спиной Эдди шумно выдохнул воздух. Старческая версия лица Анджело, смотревшая на меня снизу вверх из коляски, окаменела от сильного, но непонятного мне чувства, которое я истолковал как гнев и негодование, хотя, возможно, я был не прав. У Гарри Гилберта были редеющие седые волосы и седые усы. Он был грузен и носил обычный серый костюм-тройку. Только по рукам, расслабленно лежавшим на подлокотниках, было заметно, что он болен, и то лишь тогда, когда он пытался пошевелить ими. Все в его облике, от начищенных ботинок до ровного пробора на голове, показывало, что он не смирился с болезнью и являет миру несокрушимый фасад, чтобы все знали, что дух его не сломлен.

— Вам не будут рады в моем доме, — сказал он.

— Если бы ваш сын перестал мне угрожать, я бы сюда не явился.

— Он говорит, что вы обманули нас, как и ваш брат.

— Не правда.

— Система не работает.

— У Лайэма О'Рорке она работала, — возразил я. — Потому что Лайэм О'Рорке был спокойным, изворотливым, осторожным и хорошим математиком.

Свойственно ли Анджело хоть одно из этих качеств?

Он холодно взглянул на меня.

— Система должна работать для всех одинаково!

— Одна и та же лошадь по-разному скачет под разными жокеями.

— Это другое дело.

— Машины тоже у одних водителей работают как часы, а у других ломаются. Неуклюжесть всегда разрушительна. Анджело погубил всю систему. Неудивительно, что она не приносит результатов.

— Система не правильная! — упрямо повторил он.

— Ну, возможно, она немного устарела... — медленно произнес я. Однако у Теда Питтса-то она работает как миленькая. Но ведь Тед Питтс тоже спокойный и осторожный математик...

Однако, похоже, я начал производить впечатление на Гарри Гилберта. Он сказал с легкой ноткой сомнения в голосе:

— Но ведь она не могла измениться с годами. С чего бы вдруг?

— Не знаю. А почему бы нет? Может быть, появилось достаточно много факторов, которые Лайэм О'Рорке не брал в расчет просто потому, что в его время их не существовало.

Он погрузился в уныние и мрачность.

— А если Анджело работал с программами слишком поспешно, — продолжал я, — если он опускал некоторые вопросы или отвечал на них неточно, тогда общий ответ будет неверным. А ведь он получил несколько верных ответов. Мне рассказывали, что в Йорке вы выиграли кучу денег. И на Сент-Леджере вы могли бы выиграть больше, если бы Анджело не вспугнул букмекеров своим хвастовством.

— Я вас не понимаю.

Я осознал, что невнятность и некая заторможенность речи были следствием болезни. Ему трудно было говорить, но глаза его светились холодной настороженностью, которая показывала, что мозги у него в порядке.

— Анджело сказал всем букмекерам в Йорке, что обдерет их как липку, потому что он владеет системой Лайэма О'Рорке.

Гарри Гилберт прикрыл глаза. Лицо его осталось неподвижным.

— Ну и что? — воинственно заявил Эдди. — Всегда надо с самого начала показать людям, кто здесь хозяин.

— Эдди, — сказал Гарри Гилберт, — ты дураком родился, дураком и помрешь. — Он медленно открыл глаза. — Это меняет дело.

— На Сент-Леджере он ставил на победителя, но ему дали только один к одному. А обычно дают пять к одному.

Гарри Гилберт ни за что на свете меня бы не поблагодарил, даже если бы я дал ему совет, который спас бы ему жизнь, даже если бы я помог ему заработать состояние, даже если бы я спас его драгоценного сыночка от тюрьмы.

Однако то, что я сказал, его проняло. Он был слишком большим реалистом и слишком опытным бизнесменом, чтоб не обратить внимания на такое. Анджело был дураком в слишком многих отношениях, и это делало его только опаснее.

— И чего вы от меня хотите? — спросил он.

— Я хочу, чтобы вы сказали вашему сыну, что, если он еще раз вздумает напасть на меня, или на кого-то из моих близких, или на мою собственность, он и глазом не успеет моргнуть, как снова окажется за решеткой. Я хочу, чтобы вы заставили его работать с системой тщательно и скрупулезно, так, чтобы он выигрывал. Я хочу, чтобы вы предупредили его, что система гарантирует выигрыш в одном случае из трех, а отнюдь не каждый раз. Система будет действовать, только если подходить к ней с умом и старанием, а не брать наскоком.

Он смотрел на меня без всякого выражения.

— Нельзя представить себе два более несхожих характера, чем у Анджело и Лайэма О'Рорке, — сказал я. — Я хочу, чтобы вы объяснили ему это.

Хотя вряд ли из всего этого что-то выйдет, подумал я. Физическая слабость Гарри Гилберта прогрессирует, хоть он это и скрывает, и, вероятнее всего, его шаткий контроль над Анджело продержится только до тех пор, пока Анджело нуждается в деньгах.

По телу Гилберта прошла дрожь, но на лице ничего не отразилось. И он с какой-то подавленной яростью сказал:

— Это все из-за вашего брата!

И я осознал, насколько бесполезен мой визит. В конце концов, Гарри Гилберт — всего лишь старик, который, как и его сын, слепо цепляется за старую идею фикс. Даже если Гарри Гилберт и был когда-то разумным человеком, сейчас он таковым уже не является. И все же я сделал еще одну попытку.

Я сказал:

— Если бы вы тогда заплатили миссис О'Рорке, если бы вы купили у нее систему Лайэма, как договаривались, вы владели бы ею по праву и могли бы с тех самых пор извлекать из нее прибыль. Ведь мой брат позаботился о том, чтобы вы ее не получили, именно потому, что вы отказались заплатить миссис О'Рорке.

— Она была уже старуха, — холодно ответил он.

Я изумленно уставился на него.

— Вы хотите сказать, что возраст был достаточной причиной, чтобы ей не заплатить?

Он не ответил.

— Послушайте, — сказал я, — если я угоню у вас машину, неужели меня оправдают на том основании, что вы слишком больны, чтобы водить ее?

— Трепач, — сказал Гилберт. — Ничтожество.

— Лох! — подтвердил Эдди.

— Эдди, — устало сказал Гилберт, — ты умеешь возить коляску и готовить обед. Больше ты ни на что не годишься, так что заткнись.

Эдди взглянул на него наполовину вызывающе, наполовину испуганно. Я понял, что он обязан Гарри Гилберту куском хлеба и крышей над головой, что в большом и жестоком мире пособнику убийцы не так-то просто найти тепленькое место и что он боится потерять свою работу при Гилберте. Я сказал Гарри Гилберту:

— Почему бы вам не сделать то, что вы когда-то собирались сделать?

Купили бы Анджело букмекерскую контору, и пусть система играет за него.

Мне ответили новым неподвижным взглядом. Потом Гилберт сказал:

— В бизнесе тоже талант нужен. У меня он есть. Но он есть не у всякого.

Я кивнул. Вряд ли он мог бы заставить себя сказать что-то еще. И уж, конечно, я — последний человек, кому он признается, что под руководством Анджело любое предприятие прогорит за пару недель.

— Держите своего сына подальше от меня, — сказал я. — Добывая эти программы, я сделал для вас больше, чем вы заслуживаете. Вы не имеете права владеть ими. Вы не имеете права требовать, чтобы эта система в пять минут сделала вас миллионерами. Вы не имеете права предъявлять мне претензии за то, что она этого не выполнила. Предупредите Анджело. Я могу быть не менее жесток, чем он. Так что, ради вас и ради него самого, сделайте так, чтобы он ко мне больше не являлся.

А потом развернулся и пошел прочь, не ожидая какого бы то ни было ответа. Я не спеша прошел через гостиную и вышел в холл. Позади меня послышались шаги по паркету. Эдди.

Я не обернулся. Он догнал меня, когда я отворил дверь и вышел на улицу, и остановил меня, взяв за рукав. Он воровато оглянулся через плечо, туда, где его дядюшка молча сидел в великолепном эркере, — видимо, знал, что старик его не одобрит. Но, увидев, что Гарри смотрит на поле для гольфа, он ухмыльнулся мне мерзкой самодовольной улыбочкой.

— Лох! — сказал он вполголоса. — Анджело не понравится, что ты сюда приходил!

— Беда какая! — Я стряхнул его руку со своей.

Он снова ухмыльнулся со смешанным коварством, злобой и торжеством и полушепотом произнес:

— Анджело купил пистолет!