"Рука Фатимы" - читать интересную книгу автора (Вульф Франциска)

VII

На следующий день произошел случай, сильно поразивший воображение Беатриче. Когда она заканчивала завтрак, допивая чай, в комнате появились четверо слуг, волоча огромную кадку с горячей водой – от нее шел пар.

За ними следовали две молодые девушки. Одна несла два тяжелых с виду кувшина, у второй в руках был огромный ворох разного платья. Позади семенила Минг, отдавая команды. Наконец она указала на свободное место, куда слуги установили кадку. Четверо мужчин, кланяясь, удалились. В комнате остались только две девушки и Минг.

– Доброе утро! – приветствовала их всех Беатриче, ошарашенная этим спектаклем. Даже дерзкое поведение Минг не разозлило ее, как обычно. – Что все это означает?

– Тебе надо помыться.

– Сама вижу, – спокойно, сдержанно ответила она. – А тебе не кажется, что ты могла бы хоть из вежливости меня предупредить? Объясни, почему именно сегодня я должна мыться?

– Приезжает хан. – Минг выразительно посмотрела на нее, словно об этом давно было объявлено в газетах. – Сегодня вечером аудиенция, даже ты приглашена туда. Только… – и с легким презрением оглядела ее, – в таком виде ты не можешь показаться на глаза хану.

Беатриче прикусила язык. «Только молчи, не произноси ни слова!» – уговаривала она себя. Нехорошо начинать день со ссоры – чувствовала, что вот-вот сорвется. Пусть Минг думает, что ее высокомерия не замечают.

Старая китаянка что-то коротко приказала одной из девушек. Та налила из кувшина воду в кадку, служившую ванной.

Беатриче втайне надеялась, что вода не слишком горячая… Однако из кадки валили густые клубы пара – какого-то садиста угораздило наполнить ее кипятком. Минг подала девушке знак, проверила рукой температуру воды и одобрительно кивнула.

– Хорошо. А теперь раздевайся. – И стала помогать.

Но не успела она отложить в сторону ночную рубашку, как раздались дикие вопли.

– Боже милостивый! – в ужасе вскрикнула Беатриче. – Что это?!

И больше не произнесла ни звука – слова застряли в горле, когда она увидела, что произошло. Другая девушка в это время стояла у камина и разгребала угли. Один уголек, по-видимому, вылетел из очага и попал на ее тонкое платье – оно мгновенно вспыхнуло. Девушка, визжа во все горло от страха и боли, бросилась наземь и стала в отчаянии кататься по полу.

– Одеяла! – закричала Беатриче, через секунду взяв себя в руки. – Несите одеяла – затушить огонь!

Она оттолкнула Минг – та стояла как истукан и бесстрастно наблюдала за происходящим. Беатриче сорвала одеяла с кровати и принялась стегать ими девушку. Через некоторое время ей удалось погасить пламя. Несчастная продолжала кататься по полу, свернувшись в комок, как эмбрион, и уже только тихо причитала. Наконец-то Беатриче поняла – все это время борется с огнем одна… Ни Минг, ни другая девушка не шевельнули и пальцем. Но как только опасность миновала, старуха набросилась на бедняжку и стала трясти ее.

– Ах ты, дурища! – бранила она ее.

А та пыталась спрятать голову под мышку, боясь, что ее сейчас начнут бить…

– Следи в оба, когда возишься с огнем! Мы все могли сгореть!

Беатриче стиснула зубы – потом поговорит с Минг, наедине. Сейчас надо позаботиться о пострадавшей. Довольно грубо оттеснила она старуху в сторону, опустилась на колени перед девушкой и, едва прикоснувшись к ее плечу, осторожно перевернула на спину. Ей от силы пятнадцать… Слезы катятся по щекам, дрожит всем телом, тихо и жалобно подвывая, как раненый зверек, и то и дело всхлипывая… Беатриче нежно погладила ее по черным шелковистым волосам, попробовала успокоить.

– Все обошлось, лапочка… потерпи, все будет хорошо…

Бережно осмотрела бедняжку: лицо, руки и грудь, слава богу, не пострадали. А вот ногам не повезло: широкие шаровары полностью сгорели до половины бедра. Двумя пальцами приподняла обуглившуюся ткань – кожа красная, вся в волдырях. В некоторых местах, к счастью, немногих, поражения более серьезные.

Беатриче облегченно вздохнула: девочке еще повезло – отделалась ожогами второй степени. При правильно лечении даже во времена Средневековья от этого не умирали.

– Принеси чистой воды и чистые полотенца! – скомандовала она другой служанке.

– Зачем? – подала голос Минг, стоя со скрещенными на груди руками несколько поодаль.

– Затем, чтобы оказать ей помощь. Давайте, чего же вы ждете? Пошевеливайтесь!

Минг покачала головой.

– Масло – надо натереть раны маслом.

– Правильно! А еще лучше – посыпать потом мукой и проколоть пузыри. Тогда малышка наверняка умрет от заражения крови! – Она кипела от ярости. – Это все методы необразованных, темных людей. Сейчас нам нужна вода – чистая, свежая – и чистые полотенца, желательно из небеленого хлопка или льна! И несколько чистых палочек.

Минг недовольно скривила рот.

– Здесь, в этой стране, мы всегда лечим ожоги маслом. Я не буду…

– Нет, будешь! – строго оборвала ее Беатриче. – Я врач и отвечаю за свои слова! К тому же не забывай, кто тут госпожа, а кто служанка.

Минг поджала губы и прищурила глаза. Будь эти глаза мечами двух самураев – уже искрошили бы дерзкую на мелкие кусочки.

– Так что, мне принесут воду?

Минг едва заметно кивнула другой девушке. По лицу ее сразу видно, с какой неохотой она выполняет приказ. Через несколько минут принесли все, что требовалось. Действуя палочками как пинцетом, Беатриче осторожно удалила остатки обгоревшей ткани; потом намочила полотенце в чистой воде и очень легко, едва касаясь, наложила на раны. Малышка застонала, от боли слезы так и хлынули из ее глаз.

– Вот дурища! – снова обругала ее Минг, приблизившись.

Девушка опять затряслась от страха.

– Вставай же! Посмотри, что ты тут натворила! Одеяла все в саже, платье на себе сожгла! А это денег стоит! Ты у меня за все заплатишь.

Девушка разрыдалась. Терпению Беатриче пришел конец.

– Ты когда-нибудь закроешь рот, старая ведьма?! – прикрикнула она на Минг. – Пальцем тронешь эту девушку, один волос упадет с ее головы – будешь иметь дело со мной! Уж я позабочусь, чтобы ты закончила свою жизнь как нищая, что просит подаяния. И советую тебе не рассчитывать на мое милосердие – пока что не заслужила! Все поняла?

Минг побагровела от злости, но не проронила ни звука.

– Кажется, ты все поняла. – Беатриче тяжело перевела дух.

Хорошо дать наконец волю эмоциям, даже наживая себе врага.

– Сейчас тебе станет легче, – нежно обратилась Беатриче к девушке и погладила ее по голове.

Что-то надо придумать, чтобы заглушить боли… Вспомнила Бухару. Может быть, применить опий? Здесь, в Китае, опиума-сырца предостаточно. Но не запрещен ли он в этих краях – вот вопрос.

Там, в Бухаре, Али мог получить опиум, только поклявшись своей жизнью и пользуясь непререкаемым авторитетом.

Здесь у нее нет таких союзников. Что может служить альтернативой опиуму?.. Кора ивы… в ней содержится салициловая кислота, и по своему действию она аналог аспирина. Но растут ли в Китае ивы? Интересно, какие средства китайские врачи применяют для обезболивания ожоговых ран… И вдруг ее осенило: конечно же, акупунктура! Иглы – вот решение! Как это ей сразу не пришло в голову?!

– Минг, позови Ли Мубая! Пусть поставит иголки девочке, чтобы снять боль!

– Почтеннейшего Ли Мубая? – Минг в нерешительности сморщила лоб. – Вряд ли он станет помогать такой…

– Делай, что я говорю! – резко оборвала ее Беатриче. – И не забудь, что я тебе тут сказала.

Минг проворчала что-то по-китайски и послала другую девушку за Ли Мубаем.

Как и следовало ожидать, тот явился тотчас же. Беатриче коротко рассказала ему, что произошло, что уже сделано и о чем она просит его. Он внимательно выслушал ее рассказ и удивился, узнав, что она попросила чистые полотенца и свежую воду.

– О таком лечении я еще не слыхивал, – вежливо признался Ли Мубай. – Мы натираем пораженные места маслом.

– Я знаю! – возразила Беатриче, стараясь не замечать торжествующей улыбки Минг.

Главное – обдумать, как лучше убедить Ли Мубая.

– У меня на родине мы тоже долго лечили ожоги таким способом. Но многолетний опыт показал, что чистая вода помогает больному быстрее выздороветь и ускоряет заживление ран.

Ли Мубай на минуту задумался, а потом кивнул головой в знак согласия:

– Хорошо, давай сделаем так!

Если он поначалу и скептически отнесся к ее предложению, то вида не подал. Может быть, для него это лишь эксперимент, к тому же ответственность невелика – ведь речь идет всего-то о маленькой служанке. Он поставил малышке золотые иголки, и очень скоро она крепко заснула.

– Завтра приду опять. – И поклонился Беатриче. – Посмотрим, как пойдут дела.

– А сейчас – мыться! – пробрюзжала Минг, когда врач вышел.

Беатриче сняла остатки одежды и направилась к кадке. Вместо лесенки – табурет. Несколько неловко взобралась на край «ванны», опустила в нее кончики пальцев и вскрикнула: там был кипяток! Уж не вознамерилась ли Минг отомстить ей таким способом – сварить заживо?

– Горячая? – задала та совершенно излишний вопрос.

– Слишком горячая. Добавь холодной.

Старуха скривила физиономию. В выражении ее лица сквозило недоброжелательство в смеси с презрением к чужестранке из неведомой и далекой страны: боится даже горячей воды. Однако не посмела ослушаться, принесла кувшин с холодной водой и плеснула из него в кадку.

Беатриче осторожно, как можно глубже опустилась в кадку – плечи ее утонули в воде, благоухающей кедром. Пока Минг мыла ей голову, она провела пальцами по деревянным краям. Дерево так хорошо обработано, что руки скользят по поверхности как по шелку.

Так и нежилась бы, вдыхая ароматы дерева, но строгий взгляд Минг напомнил ей – она здесь не дома. По-видимому, долго блаженствовать у китайцев не принято.

Она вздохнула – что бы она ни делала, как бы ни старалась, угодить старухе невозможно.

Когда Минг ее одевала и аккуратно, прядь за прядью расчесывала волосы, Беатриче услышала музыку, доносившуюся из-за окна: громкие, пронзительные звуки флейты, барабанов и литавр…

– Что означает эта музыка? – спросила она и тут же поняла, что совершает ошибку.

– Владыка въезжает в Шангду, – пояснила Минг с презрительной усмешкой.

Китайская женщина никогда не опустится до такого любопытства – не задаст подобный вопрос. Только варвары способны на это. Музыканты и свита сопровождают всемогущего хана во дворец.

Беатриче с удовольствием посмотрела бы на торжественное шествие… Однако Маффео предостерег ее: женщинам и простолюдинам запрещено участвовать в этой процессии. Он не объяснил причин – просто императорский протокол запрещает. Она увидит владыку вечером – во время аудиенции.

А сейчас надо ограничиться тем, что она слушает эти непривычные звуки, и терпеть, пока Минг облачает ее в пышное, торжественное одеяние. Оно состоит из множества отдельных платьев, надеваемых одно на другое. Последний предмет – накидка из богато расшитой ткани, напоминающей парчу.

Когда Беатриче наконец смогла лицезреть в зеркале окончательный результат, стало уже смеркаться. Она с трудом узнала себя: каким-то непонятным образом Минг удалось соорудить из ее не таких уж длинных волос, едва доходящих до плеч, величественную башню. В строгом официальном наряде, с украшениями, которые Минг вплела ей в волосы, она выглядит как императрица.

Императрицы, должно быть, никогда не двигались. В этом негнущемся, тесном праздничном наряде она чувствовала себя как в рыцарских доспехах. Попыталась тайком немного ослабить давящий шею воротник, но недооценила цепкий глаз старой китаянки. Не успела она снова вздохнуть полной грудью, как Минг все поняла, проворчала что-то по-китайски и принялась снова застегивать ее на все пуговицы и завязывать на все ленточки.

Беатриче старалась дышать ровно и спокойно. Ей казалось, что еще минут пять-десять и она упадет в обморок… Тогда ее с позором на глазах всех присутствующих вынесут из тронного зала.

Но в обморок она не упала. Не потому, что в течение вечера приспособилась к своим тяжелым «доспехам» – просто оказалась более выносливой и стойкой, чем думала о себе.

– Потерпи еще немного! – шепнул ей Маффео, – видимо, почувствовал, как она мучается в этом панцире. – Хубилай-хан появится с минуты на минуту.

Беатриче вздохнула, стараясь принять более удобную позу, хоть это было нелегко. Было ощущение, что она сидит так несколько часов – почти на корточках – в ожидании светлейшего владыки. Маффео – все это время стоит к ней спиной – строго-настрого запретил ей шевелиться, разве что в самом крайнем случае, и велел не произносить ни слова:

– Неподвижно и безмолвно, как статуя, – так должна держать себя женщина при дворе хана.

Легко сказать… Самому-то Маффео терпения не занимать. Но от него ведь не требуется как вкопанному молча стоять на одном месте, да и воротник, очевидно, не давит ему шею. Он тихо переговаривается со стоящим по соседству темноволосым европейцем с седыми висками. До нее донеслись обрывки слов, сказанных по-итальянски. Это, должно быть, Никколо, брат Маффео, – они в самом деле похожи.

Не надо думать о сковывающем шею воротнике: будто какой-то садист киллер душит ее руками или накладывает гаротту на шею, предавая медленной и мучительной смерти…

Чтобы отвлечься от этого неприятного чувства, Беатриче принялась незаметно, поводя лишь глазами, оглядывать тронный зал. Интересно, здесь ли Марко Поло? Этот вопрос волнует ее, пожалуй, больше всего. Как выглядит этот величайший путешественник, знаменитый венецианец?

В зале собрались представители многих народов. Беатриче по одежде определила нескольких торговцев из Бухары, арабских бедуинов, множество монголов, тибетцев и китайцев, а также иудеев со свисающими с висков хасидскими косичками, индийцев в чалмах и даже нескольких светловолосых европейцев. Настоящий калейдоскоп «одежд и лиц, племен, наречий, состояний»… Мог бы Хубилай-хан дойти до берегов Африки – покорил бы и ее. Жажда завоеваний тут поистине не знает границ.

Тронный зал огромный, круглый, как арена цирка или стадион, и такой большой… По площади как футбольное поле. Благодаря его форме всем присутствующим, даже ниже рангом, чем Маффео – стоит в непосредственной близости от трона, – дано лицезреть великого правителя.

Беатриче прикинула: здесь никак не меньше двух тысяч человек. Неужели у них всех свои должности при дворе? Или они занимают, по сути, никчемные посты, как было, например, при дворе французского Короля Солнце… Ведь там существовала даже должность «держатель королевского носового платка». Интересно, знаком хан с каждым из своих бесчисленных прихлебателей? Да нет, вряд ли, – если, конечно, он не гений.

Она скользила глазами все дальше, пытаясь побороть зевоту: ожидание утомительное и скучное… Надо лелеять надежду, что император скоро появится, иначе как сохранить торжественный вид…

В этот момент взгляд ее упал на молодого человека европейского вида – сидит слева от них, ближе к трону. Сердце вдруг на секунду остановилось – неужели?..

Он слегка повернул голову и бросил на нее взор, словно почувствовал, что она за ним наблюдает. Затем наклонил голову немного вбок, как бы для приветствия, и улыбнулся.

Эта почти наглая, вызывающая улыбка на нее подействовала – Беатриче ощутила, как кровь бросилась ей в лицо, и поспешно отвела глаза. Этот мужчина смотрел на нее так, словно на ней нет тысячи одежек… Раздевал ее взглядом, продолжая улыбаться, точно посмеивался над ее смущением.

Удар гонга ее спас. Жужжание толпы мгновенно смолкло. Все взоры устремились вперед. В тронном зале воцарилась полная тишина – стало так тихо, что она слышала собственное дыхание…

Раздался второй удар гонга, и все, кому разрешалось шевельнуться, повернули головы к входу – через него появится император. Такой звук способен издавать только очень мощный гонг – низкий звон его еще долго стоял в ушах, пока не утонул в дальних сводах тронного зала…

Но вот стихли последние отголоски и гонг ударил в третий раз. Все присутствующие склонились, почти упираясь лбами в пол. Беатриче тоже наклонилась, как могла в своем положении. Огромные распашные двери на противоположной трону стороне открылись…

Через эти двери, объяснил Маффео, никто не может входить, кроме императора и ближайших членов его семьи, то есть его младшего брата, первой жены, сыновей и старшей дочери. Все другие вошли через узкие боковые двери.

Когда владыка переступил порог тронного зала, раздался новый удар гонга, потом еще один… В то время, когда император шествовал к трону, гонг продолжал греметь. Торжественные металлические звуки, скапливаясь, сливались в оглушительный звон – от него дрожали и воздух, и земля под ногами.

Подушка, на которую Беатриче опиралась, вибрировала. Звуки отдавались во всем теле так, что по коже бежали мурашки… Немудрено, что дрожь и трепет, даже страх, вызываемые ударами гонга, в состоянии заставить любого, и самого оголтелого врага упасть к ногам владыки.

Не то же ли чувство пробуждают такие личности, как далай-лама или Будда? Возможно, но только не у нее – она ведь совсем не знает этого человека. Со своего места, отгороженная от него спинами мужчин, да еще с низко опущенной головой, она не может даже как следует рассмотреть его.

А эти люди вокруг – ведь им неведомы акустические явления и воздействие вибрации на организм человека – считают, вероятно, что именно присутствие императора само по себе вызывает у них священный трепет, заставляет дрожать. Император – посланник или даже сын богов. Сейчас вполне можно поверить в это! И никому из присутствующих, скорее всего, не приходит в голову, что же совершается вокруг них. А ведь происходящее не что иное, как поставленный гениальным режиссером спектакль.

Наконец император взошел на стоящий на возвышении трон и звуки гонга смолкли. Рядом с правителем, по левую руку, – место императрицы. Пока стихали последние звуки, свои места заняли все сыновья и дочери великого хана и вся свита – не менее ста человек. С высоты своего трона великий Хубилай-хан не только хорошо виден всем в зале, но и сам может обозревать всю массу собравшихся.

И снова ударили в гонг. Как пояснил Маффео, это знак, что хан находится в хорошем расположении духа и все подданные могут подняться с пола. Все присутствующие, следуя сложному придворному этикету, совершили предписанное им движение – в результате император в состоянии хорошо рассмотреть лицо каждого.

Это движение Беатриче тайком репетировала весь вечер накануне. Но, облаченная в столь неудобное одеяние, испытывала подлинную муку. Опасалась, что ее неловкость привлечет к ней всеобщее внимание, и уже чувствовала на себе строгие, неодобрительные взгляды.

Наконец она справилась с собой, бросила беспокойный взгляд на Маффео: тот улыбнулся и кивнул. Ничего не заметил или просто желает ободрить и утешить ее? Чуть подняв голову, Беатриче украдкой посмотрела вокруг себя – нет, незаметно, чтобы кто-нибудь обратил на нее внимание. Значит, все сделала правильно и вовсе не так уж неловко. А может, просто она слишком ничтожная фигура, чтобы обращать на себя внимание…

Беатриче облегченно вздохнула и немного расслабилась. Потом глаза ее вновь невольно обратились к молодому европейцу. Он тоже взглянул на нее, одобряюще повел бровью и улыбнулся. Она мгновенно перевела взгляд на трон. Довольно, хватит с нее! Смущение ее уже перерастает в гнев, надо взять себя в руки.

К трону приблизился обритый наголо человек, на ходу разворачивая пергамент или нечто подобное, и начал читать вслух…

Это не пергамент, а бумага – самая настоящая бумага! Конечно же, ведь китайцы изобрели бумагу уже до времен Марко Поло, у них даже были в ходу бумажные деньги…

Несколько человек подошли близко к нижней ступени трона и бросились на колени. Видимо, поняла Беатриче, подают свои прошения императору. Иногда владыка только кивал головой, иногда произносил несколько слов. Но, какая участь ни уготована каждой просьбе, ее фиксирует писарь – огромный, напоминающий борца сумо человек. Он сидит сбоку от трона, за низким столиком, у него кисточка и тушь.

Беатриче, естественно, не поняла ни слова. Молодой европеец продолжает сверлить ее глазами… И она сосредоточила все внимание на императорском семействе.

Императрица производит впечатление удивительно молодой женщины и похожа на изящную фарфоровую статуэтку. Ее почти не видно под тяжелым, негнущимся платьем. Держится в нем внешне спокойно, как будто ей совсем легко.

Беатриче невольно позавидовала такому самообладанию. Сама она чуть не стонала под тяжестью своего облачения, а эта маленькая, изящная женщина не подает никаких признаков недовольства. Неподвижный, с легкой улыбкой взгляд устремлен куда-то в бесконечность, словно люди, лежащие у ее ног, так же мало занимают и беспокоят ее, как тяжесть пышного одеяния. Неподвижна и молчалива, как статуя. Императрица в совершенстве исполняет свою роль, представляя собой чудо дисциплины и самообладания, образец для каждой женщины.

Беатриче почувствовала нечто вроде комплекса неполноценности. Все время она пыталась убедить себя: эта женщина, в отличие от нее самой, вряд ли сумеет диагностировать аппендицит, поставить искусственный сустав бедра или спасти жизнь человеку с разрывом селезенки или печени. Уж конечно, никогда не стирала белье, не готовила еду на кухне, не убирала квартиру и не зарабатывала на хлеб насущный. По-видимому, с момента рождения ее готовили только к роли императрицы.

Но пусть она и прекрасно выполняет свои функции – у нее-то, у Беатриче, какие причины испытывать комплекс неполноценности? Хирурги нужны человечеству не меньше императриц! Однако все разумные аргументы почему-то не помогали. Чем больше она смотрит на императрицу – тем ничтожнее, никчемнее, уродливее кажется себе… Это уже второй удар по самолюбию за сегодняшний вечер.

Если так пойдет и дальше – впору прямо-таки взвыть… С трудом она переключила внимание с императрицы на Джинкима, который разместился прямо у ног императорской четы.

Тоже сидит с неподвижным лицом, но оно выражает не спокойствие и безразличие, как у императрицы, а тревогу. Голова почти не шевелится, но взглядом Джинким стреляет по всем сторонам. Он словно выискивает среди подданных потенциального предателя, который нацелен совершить покушение. У него острый взгляд охотника – ждет, когда добыча выйдет из укрытия, каждую минуту готов с победным воплем броситься на нее… Горе тому, кто совершит неосторожное движение или издаст излишний шорох!

Беатриче с ужасом вспоминала свои ощущения, когда он приставил ей к горлу кинжал… Такому человеку лучше не попадаться на глаза!

Теперь взгляд ее обратился к самому императору. Хубилай-хан восседает на троне, прямой как свеча. Из-под императорской короны виднеются седые вьющиеся волосы, лицо украшают тоже седые, тщательно расчесанные усы. Внимательно он выслушивает тех, кто обращается к нему с прошениями, недолго обдумывает свой ответ.

Это вовсе не дикий монгол, каким она представляла себе Хубилай-хана, а мудрый, с большим достоинством человек – таким и должен быть император. Каждый из верноподданных, казалось, боготворит своего владыку.

И все-таки у Беатриче создалось ощущение, что Хубилай втайне скучает. Иногда ей даже казалось, что он борется с собой, подавляя зевоту.

Наконец аудиенция подошла к концу. Император поднялся с трона и сошел вниз вместе с императрицей. Снова ударил гонг, собравшиеся упали ниц, все содрогнулось, задрожало и замерло… И так продолжалось до тех пор, пока Хубилай-хан не покинул тронный зал и за ним не закрылись массивные двери.

Только после этого всем присутствующим позволялось встать.

К счастью, молодой европеец покинул зал сразу вслед за императорским семейством и Беатриче избавилась от его бесстыдных глаз.

– Боже мой, я оробела, как девятнадцатилетняя девица! – призналась она Маффео, когда тот помог ей подняться. – Ноги совсем онемели.

– Поначалу мне тоже было трудно, – заметил Маффео и взял ее под руку. – Не беспокойся, со временем привыкнешь.

– Не уверена, что хочу этого.

Она стиснула зубы. По телу пробежал озноб. Тысячи крошечных острых иголочек впились в кожу, словно сотни маленьких гномиков на крошечных швейных машинках строчили у нее на ногах. Честно признаться, больше всего она хотела снова оказаться дома.

Маффео посерьезнел, быстро оглянулся: вокруг такая сутолока и шум от разноязычной речи, что никто не обращает на них никакого внимания. Никколо, брат его, тоже исчез. И все-таки Маффео понизил голос:

– Твое желание свидетельствует о том, что ты мало знаешь о камне и чудодейственной его силе, Беатриче. Ты вернешься домой, обязательно вернешься! Камень не оставит в беде того, кто его хранит. И то, что он забросил тебя сюда, не случайность. Камень возложил на тебя задачу. Ты выполнишь ее – и он отпустит тебя на свободу.

Беатриче вздохнула. Почему, когда заходит речь о камне Фатимы, все говорят загадками? Фрау Ализаде, та пожилая женщина, которая вручила ей камень, тоже говорила загадками… Вот и Маффео. Это так тягостно!

– Скажи хотя бы, в чем состоит это задание. Выполнить бы его сегодня же, а завтра проснуться у себя дома…

– Нет, Беатриче, на этот вопрос никто не даст ответа. Тебе придется самой найти на него ответ, как всем другим, хранящим камень.

– Хорошо, что ты стараешься меня успокоить.

– Не будь такой нетерпеливой, – Маффео ободряюще положил ей руку на плечо, – не торопи события. Пусть все идет своим чередом. И не ломай себе больше голову. Даже самое длинное путешествие начинается с первого шага. Об этом шаге и думай, на него и направляй все силы. Тогда все остальное произойдет само собой.

Беатриче тяжело вздохнула. Ох уж это азиатское спокойствие! Вряд ли она когда-нибудь привыкнет к нему. Но ничего другого не остается, как подчиниться обстоятельствам. Если уж Маффео не желает рассказывать ей о камне Фатимы, то, может быть, ответит на другие вопросы?

– Скажи мне, кто тот человек, который сидел в двух рядах перед тобой и твоим братом? – Она старалась не выдать своего волнения – интерес ее мучителен для нее самой. – Молодой человек европейской наружности… На вид ему лет двадцать, среднего роста, стройный, с темными, слегка вьющимися волосами…

Маффео бросил на нее короткий, пытливый, по-отечески строгий взгляд.

– Ты имеешь в виду темноволосого мужчину в форме императорской гвардии?

Беатриче кивнула, и у Маффео из груди вырвался вздох отчаяния.

– Это Марко, мой племянник, сын моего брата Никколо. – И потер лоб, словно почувствовав острую головную боль. – Я знал, что это произойдет – рано или поздно он привлечет твой взгляд. Всегда приковывает к себе внимание. Сразу бросается в глаза, даже в многотысячной толпе. Только самому Господу Богу известно, как это у него получается. Иногда я спрашивают себя… – Он умолк и передернул плечами.

Поведение Маффео показалось Беатриче очень странным. Конечно, Марко – привлекательный молодой человек, пожалуй, самый привлекательный из всех, кого она видела при дворе. Он умело пользовался своим шармом, перед которым наверняка не устояли множество женщин. И, если верить посвященным ему книгам, пользовался большой милостью императора и наверняка был личностью исключительной. Но разве этого достаточное основание, чтобы краснеть при упоминании его имени? Марко Поло… Нет, это не укладывается в голове.

– Поговорим об этом в другой раз. У меня есть более радостная для тебя весть! – сообщил Маффео.

«Просто хочет сменить тему», – подумала она.

– Так вот… Хубилай-хан пригласил нас к себе.

– Как, меня тоже?!

– Да, и тебя.

Беатриче проглотила слюну, сердце бешено забилось. О Марко Поло она сразу забыла.

– Но зачем?

Маффео пожал плечами.

– Ему стало известно о твоем существовании. Каждый живущий при дворе человек должен быть представлен императору. Великий хан желает знать своих подданных.

– И когда мы должны?..

– Сейчас же. Он ждет нас через несколько минут. Нам надо поспешить. – Маффео ободряюще улыбнулся. – Ничего не бойся, хан не сделает тебе ничего плохого. Напротив, Хубилай тебе очень понравится.