ЗАУПОКОЙНЫЕ СУББОТЫ

Поминанию усопших посвящены особые богослужения и даже особые дни церковного года, как правило, субботние. Это так называемые нарочито заупокойные субботы.

Наша Святая Церковь установила субботу как день поминовения святых мучеников и всех усопших по той причине, что суббота, седьмой по счету день творения, в ветхозаветные времена являлась днем покоя, в субботу же Христос покоился во гробе. Поэтому именно суббота наиболее соответствует молитвам о даровании усопшим вечного покоя. В эти дни отменяются все прочие богослужебные темы, и все верующие, собравшиеся в храме, молятся о пребывающих в ином мире.

И еще: именно в субботний день согрешили наши прародители и начали умирать. День этот так с тех пор и продолжается, как продолжается и смерть человеческая. В будущем, как мы веруем, наступит День Восьмой, день Воскресения и восставления к новой жизни всякого творения. Этот День Восьмой будет длиться вечно.

Среди нарочитых, дней, назначенных Церковью для поминовения усопших, наиболее значимы родительские субботы, но важнее всех две так называемые Вселенские родительские субботы, или Вселенские панихиды, — перед Неделей Мясопустной (неделя — это, по-церковному, воскресенье) и перед Пятидесятницей. Называются они так потому, что в эти дни мы по обычаю, установленному богоносными отцами еще со времен первых христиан, совершаем панихиду о всех почивших, то есть о прародителях наших. В эти два дня отменяются все иные богослужебные темы; живые члены Церкви приглашаются как бы забыть самих себя и, сократив до минимума воспоминания о своих родных и близких, в усиленной и умноженной молитве обо всех умерших членах Церкви, родных и чужих, знаемых и незнаемых, всех возрастов и состояний, всех времен и народов, — явить в полной мере свою к ним братскую любовь. Особенно же — к тем, кого постигла безвременная смерть в чужой стране, вдали от родных, в море, в пропастях и неприступных горах, от голода или инфекционных болезней, кто пал в сражении, сгорел в огне, замерз или погиб во время стихийных бедствий, — то есть ко всем тем, кто не успел покаяться перед смертью, над кем не было совершено погребального обряда.

Мясопустная родительская суббота установлена и по другой причине. Как известно, на следующий день, то есть в Мясопустную Неделю, наша Церковь вспоминает Страшный суд, или Второе и нелицеприятное Пришествие Господа нашего Иисуса Христа. И как бы поэтому в субботу мы просим «страшного Судию» явить милость не только нам, еще живущим, но и прежде отшедшим нашим братьям во время страшного и славного Его Пришествия.

Кроме Вселенской Мясопустной субботы, в богослужебном пространстве Великого поста присутствуют еще три родительские субботы. Это вторая, третья и четвертая субботы Поста. Но они уже не Вселенские. В эти дни совершается поминовение усопших в восполнение не бывающего в будние дни Поста литургийного поминовения.

Вторая вселенская ежегодная панихида, установленная нашей Церковью, совершается накануне Дня Святой Троицы — Пятидесятницы, через девять дней после Вознесения во плоти Спасителя нашего Иисуса Христа, то есть в субботу перед Святой Пятидесятницей. В эту родительскую субботу Церковь поминает «всех благочестиво от века усопших в надежде воскресения к Вечной Жизни». Таким образом, в этот день мы молимся не только за христиан, ведь во времена от Адама до Христа христиан не было. Мы молимся обо всех умерших от Адама и поныне и послуживших непорочной жизнью Богу, мы молимся о всяком человеке, «все в жизни хорошо совершившем и к Богу многими разнообразными способами преставившемся». О них обо всех Матерь Церковь молится, чтобы они имели «добрый ответ в час Суда» и улучили «одесную Бога стояние в радости, в части праведных и святых и светлом жребии» и стали, таким образом, достойными Царства Небесного. Очевидно, что те, о ком мы так молимся, — это праведники времен до Христа. А обо всех усопших христианах мы молимся Господу Иисусу в шестой молитве коленопреклоненного последования Пятидесятницы

Устремляться в Троицу на кладбища — одно из самых стойких, глубоко укоренившихся заблуждений. Содержание праздника Святой Троицы совершенно иное, а для поминовения усопших Церковь специально установила Троицкую родительскую субботу. Эта поминальная служба заканчивается достаточно рано (примерно в час дня), чтобы можно было успеть на кладбище и быть там именно тогда, когда наши усопшие близкие нас ждут.

Вот что пишет об этом архимандрит Иоанн Крестьянкин, известный наш старец («Опыт построения исповеди»):

«Вот день Святой Троицы. Что у нас творится на кладбищах, на могилах, где стоят кресты! Это воистину черный день для наших усопших! Вместо молитвы, вместо свечей и курения ладана справляются на могилах в этот день настоящие языческие тризны. А наши усопшие на том свете горят огнем горести и жалости, как евангельский богач, который просил Господа сказать братьям, еще живым, что их ожидает по смерти. Если кто из вас справлял эти тризны и собирал на могиле застолицу, пойдите на кладбище и попросите прощения у своих усопших родных за ужасные страдания, которые вы принесли им своим неразумением, и никогда больше не делайте этого в святой день праздника, когда Церковь молится особой коленопреклоненной молитвой о упокоении наших усопших близких, не делайте этот день мучительнейшим для них. А сейчас просите у Господа прощения за неразумие свое.

Господи, прости нас, грешных!».

Димитриевская суббота восходит к обычаю осенних поминок, возникшему еще в глубокой древности у языческих народов, например литовцев, германцев, а возможно, и у славян. С принятием христианства он сохранился, но, разумеется, принял другой характер, ибо Святая Церковь все доброе собирает отовсюду, но облагораживает, усовершает, возвышает.

В XIV веке нашли нужным установить особый день для поминовения воинов, убиенных на Куликовом поле. Считается, что, совершив в обители преп. Сергия Радонежского первое торжественное поминовение павших в битве, великий князь Димитрий откликнулся на пожелание бояр и впредь «память творити, кто сложил голову свою» и установил ежегодное поминовение павших на Куликовском поле. Однако для этого избрали не самый день битвы, 8 сентября (ст. ст.), так как это день двунадесятого праздника Рождества Пресвятой Богородицы, когда не может быть поминовения усопших, но и не субботу перед 8 сентября, ибо эта суббота в некоторые годы может совпадать с праздником Индикта (или Новолетия, т. е. началом нового богослужебного круга) или предпразднством Рождества Богородицы, а избрали субботу перед днем святого великомученика Димитрия Солунского. Этого святого русские считали своим особым покровителем и помощи его, в частности, приписывали свою победу над Мамаем.

Естественно, что с этим поминовением воинов соединилось и обычное осеннее поминовение всех усопших. Так явилась Димитриевская родительская суббота, о которой не упоминает церковный Устав и которой нет в Греческой Церкви. Постепенно память о воинах, павших на Куликовском поле, ослабела, и суббота перед 26 октября (ст. ст.) стала обычной поминальной субботой, иногда даже неправильно называющейся вселенской субботой.

На этот вопрос лучше всего ответит материал, помещенный в журнале «Духовное наследие», № 3 (59), 2004. Мы сочли важным привести его полностью, ничего не опуская и не определяя меру достоверности описываемого в нем видения афонского монаха.

«Была родительская суббота, кончилась Литургия. Одни из присутствующих уже выходили из церкви, а другие остались и стали подходить к общему кануну (стоящему, по обыкновению, посреди церкви).

Я же, пишет монах, стоял на клиросе. Вышли из алтаря священник и диакон. Священник провозгласил: „Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь“. Диакон зажег свечи и стал раздавать присутствующим. И в это время я увидел, что много народа стало входить в дверь храма с улицы, а затем проникать сквозь стены и окна. Храм наполнялся множеством прозрачных теней. В этой массе я увидел женщин, мужчин и детей. Определил я по внешнему виду священников, императоров, епископов и между ними простого чернорабочего, дряхлого солдата-поселянина, бедную женщину и нищих вообще.

После возгласа священника они бесшумно, но чрезвычайно быстро заполнили весь храм, становясь тесно друг с другом. Все они как будто стремились к кануну, но почему-то не могли подойти к нему. Я не мог оторвать глаз от этой удивительной картины.

Наконец их набралось так много, что реальные молящиеся казались мне фигурами, ярко нарисованными на фоне этих удивительных теней. Они (тени), подходя в безмолвии, становились у священного алтаря. Некоторые из них как будто преклоняли колени, другие нагибали головы, точно ожидая произнесения приговора. Дети протягивали руки к свечам, горящим на кануне, и к рукам молящихся живых.

Но вот диакон вынул записки и начал читать написанные на них имена. Удивлению моему не было конца, когда я заметил, что порывистым, радостным движением выделялась то одна, то другая фигура. Они подходили к тем, кто помянул их, становились рядом, глядели на них глазами, полными любви, радостного умиротворения. Мне даже казалось, что в руках духов появилась какая-то духовная горящая свеча и они сами, молясь вместе с молящимися за них, сияли необыкновенно радостными лучами.

По мере того как прочитывалось каждое имя, из толпы безмолвных теней все более выделялось радостных фигур. Они бесшумно шли и сливались с живыми молящимися. Наконец, когда записки были прочитаны, осталось много неназванных — грустных, с поникшей долу головой, как будто пришедших на какой-то общий праздник, но забытых теми, кто бы мог пригласить их на это великое для них торжество. Некоторые из душ тревожно посматривали на дверь, словно ожидая, что, быть может, придет еще близкий им человек и вызовет их в свою очередь.

Но нет, новые лица не появлялись, и неназванным оставалось только радоваться радостью тех, которых призвали пришедшие для единения с ними.

Я стал наблюдать за общей группой молящихся, которая как бы смешалась с дрожащими в светлых лучах призраками из потустороннего мира, и увидел еще более чудную картину.

В то время, когда произносились слова „Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим“ или слова „Сам, Господи, упокой души усопших раб Твоих“, видно было, как лица живых озарялись одинаковым светом с лицами отошедших, как сердца сливались в одно общее сердце, как слезы не уныния, а радости текли из глаз тех, кто носил телесную оболочку, и в то же время какой горячей любовью, беспредельной преданностью горели глаза помянутых.

При облаке дыма благовонного кадила, при струях дыма от горящих свечей раздался дивный молитвенный призыв: „Со святыми упокой…“, и я увидел, что вся церковь как один человек стала на колени и духи, имена которых были помянуты, молились и за присутствующих, и за себя, а те, о которых забыли, молились лишь за себя.

Когда окончилось молитвенное песнопение, затухли свечи и священник прочитал последний возглас, а диакон закончил общим поминовением отошедших, стоящие передо мной тени стали исчезать и оставались только люди, пожелавшие отслужить еще частную панихиду за своих усопших. Тогда я увидел на лицах такой покой, такое удовлетворение, такое обновление, которое не в силах передать.

Велик, свят и отраден для усопших обряд поминовения Православной Церковью. И как грустно бывает тем, кого предают забвению, лишая их не только радости видеть себя не забытыми, но и замедляя тем их духовное обновление и прощение их согрешений у Господа как во время панихиды, так тем более во время Литургии. Потому что с каждым разом, когда священник вынимает частицы за упокой души, души эти получают милость, приближаясь к Царствию Божию».