"Шеллшок" - читать интересную книгу автора (Пратер Ричард С.)

Глава 22

— А что потом? — спросила Спри.

Мы были уже не в Аризоне. Мы оба сидели в моем номере. В отеле «Спартанец» в Голливуде, что в Калифорнии. В том самом месте, которое я называю домом: тропические рыбки, за которыми ухаживал в мое отсутствие Джимми, ночной дежурный; моя нахально-соблазнительная Амелия; диван темно-шоколадного цвета с подушечками для сидения и другие привычные вещи. Мой дом. Мои корни. Место на земле, где бросают якорь после долгих странствий.

Итак, Аризона осталась в прошлом, но с нами были воспоминания о днях и ночах, — хорошие и не очень, — проведенных в пустыне, и мы часами говорили о них.

— А потом я нанял частного детектива в Финиксе, чтобы он разыскал всех людей, у которых я… позаимствовал машины, включая Энди Фостера, и позаботился о том, чтобы они получили компенсацию, материальную и моральную, — во всяком случае никто из них не остался в обиде. Кроме того, он нашел того типа, который продал мне кепочку и клюшку для гольфа, и передал ему триста долларов. К сожалению, для этого ему пришлось ехать в Мичиган. А когда он возвращал хозяину здоровенную дубину с железным наконечником, тот сказал: «Спасибо, но я бросил гольф.»

— О, милый. Неужели из-за тебя?

— Ну… я не думаю. С игроками в гольф это случается часто.

В то утро я увидел Спри в первый раз после ее последнего посещения больницы в Финиксе, почти три недели назад; а теперь уже вечерело, и сумерки мягко обволакивали город за окном. С тех пор прошло три недели, но в то утро, когда я открыл дверь и увидел ее, увидел ее очаровательное лицо, в нашей встрече было то же самое волшебное ощущение, которое я испытал впервые более месяца тому назад.

Большую часть этого месяца я усиленно лечился, восстанавливая былую силу и жизненную энергию, привыкая к впечатлениям типа «Блеск!» и отвыкая от «А, черт!» Я поглотил кучу мощных витаминов С, крохотных пилюль, капель и магических, содержащих железо и прочие питательные вещества сладостей в коробках с непонятными надписями из Западной Германии, Швейцарии, Тихуаны, — сладостей, настолько эффективных и полезных и для оболочки, и для внутренностей человека, что они не разрешены к продаже в Соединенных Штатах Америки. В результате я почувствовал себя так, как никогда еще не чувствовал в своей жизни.

Но главным виновником моего нынешнего цветущего вида и бродивших во мне соков был все-таки доктор Барри Мидленд, специалист по неортодоксальному лечению. Я две недели провалялся под его наблюдением в частной клинике — не в «Медигеник Госпитал» — и не позволял никому, кроме него, даже измерять себе температуру или назначать аспирин. Нет нужды говорить, что это вызвало большое смятение, много «ахов» и «охов» — буквально разожгло битву не на жизнь, а на смерть в святая святых больничного болота и сделалась причиной многочисленных нареканий, жалоб и даже сомнений в моем здравом уме со стороны врачей, медсестер, служащих, практикантов и даже парня, который убирался в туалетах, причем все они настаивали, что именно им, а не мне самому, надлежит заботиться о моей жизни. Во всяком случае такие разговоры были. После всего дерьма, из которого я совсем недавно выбрался полуживым, мне почти не составило труда убедить их в том, что все они представляют собой кучу этого самого вещества, и я выиграл схватку.

Мое эгоистическое упрямство и нежелание принимать «общепринятое» лечение вкупе с моим естественным, как говорится, врожденным отвратительным характером и самому доктору Мидленду доставило немало неприятностей и хлопот. Но он уверил меня в том, что ничего не имеет против, так как давно привык к этому. Кроме того, он подумывал о создании своей клиники в Тихуане, где бы мог спокойно лечить страждущих, не подвергаясь риску сесть за это в тюрьму.

Ах да, кстати, насчет тюрьмы. Я и там провел какое-то время. В сущности только одни сутки. Краткость моего заточения главным образом объяснялась тем, что Бентли X. Уортингтон забросал полицейские органы бумагами юридического характера, пригрозил многочисленным частным и официальным лицам суровыми карами, исключая, разве что, свержение с трона, и поразил всех, без исключения, своей логикой и справедливостью. Поэтому, нет сомнения в том, что всем нам всегда нужны друзья, заботливые и достаточно могущественные. Разумеется те люди, которых я подстрелил или изувечил тем или иным образом, практически были отъявленными негодяями, один из них когда-то был практикующим врачом, а теперь никто из них больше нигде не практиковал. И все они ничуть не осложнили задачу Уортингтона. Интересно отметить, что мое «признание», которое я надиктовал на магнитофон Стива Уистлера, оказалось одним из самых эффективных средств, использованных Уортингтоном для того, чтобы вытащить меня из этой передряги.

— А что стало с той девицей? — поинтересовалась Спри. — С той, которая «просто прелесть».

— Прелесть — это ты.

— Ах мерзавец, ты хочешь притупить мою бдительность своей лестью.

— Даже и не собираюсь…

— Расскажи мне о ней. Папа говорил, что она — не та, за кого себя выдавала, но так и не объяснил до конца.

— Ну хорошо, раз уж это часть всей истории. Когда я встретился с ней, она была Кей Денвер, затем оказалось, что ее зовут Кей Дарк и что она работает на «Экспозе». Но Денвер она была только для меня, Дарк — только для Уистлерл и «Экспозе», а в действительности она — Конни Де Фелитта, очень дорогая «кол-герл»[3] — не меньше пяти сотен за ночь — из Чикаго. Член организованной банды Дерабяна, в которую входили тамошние финансовые тузы и собрали большую часть наличных для создания компании «Голден Финикс Майнз» в расчете на резкое повышение курса акций, причем четко спланированное. Благодаря своему влиянию и деньгам они обеспечили Кей Дарк настолько надежную легенду, что даже Стив Уистлер после тщательной проверки принял ее. Наверное, и сама Кей, или Конни, приложила усилия для того, чтобы убедить его. Ведь она — очень ловкая и хитрая девка, совершенно лишенная комплексов.

— М-да, — проговорила Спри. — Значит, когда она подцепила тебя в баре «У Пита»…

— О чем ты говоришь, Спри! Подцепила меня? Она меня подцепила? Я никак от тебя не ожидал…

— Откуда тебе знать, на что я способна? — Она сузила глаза, поджала губы и напустила на себя таинственно-обольстительно-нагловатый вид. — Откель ты знаешь, паря? — спросила она с каким-то жутким акцентом и голосом, идущим будто из-под земли. — Можа я сама из таких, и звать меня Мирта?

— Мирта? О Господи, хватит, твоя взяла. Так вот, когда Кей подцепила твоего покорного слугу «У Пита», она убедила меня, что у нее проблемы и что ей нужен частный сыщик…

— И по-каковски она тебя убедила?

— Перестань ты наконец? Какая разница «по-каковски». Здесь важно только то, вернее, только то заслуживает упоминания, что когда я проследил за ней и обнаружил ее в «Экспозе», я решил, что она там работает, кстати, так думал не я один. А в действительности ее прислал сюда Дерабян, и она сообщала обо всем, что узнавала, Альде Чимаррону, а благодаря своему положению в редакции она узнавала очень даже много.

— Получается, что когда она подце… Познакомилась с тобой «У Пита», она добывала здесь, в Лос-Анджелесе, информацию для Чимаррона, а не для мистера Уистлера.

— Правильно. Наконец-то ты въехала. Видишь ли, все что было известно в «Экспозе» о «Голден Финикс», о Романеле, обо мне и тебе, например, о том объявлении, которое я дал, чтобы тебя разыскать, тут же узнавал Чимаррон. Колесики и шестеренки исправно крутились…

— Я рада, что ты дал это объявление, Шелл.

— Это один из моих самых незабываемых поступков. За это я должен поблагодарить твоего родителя. И знаешь, какое-то время я думал, что он просто… использует тебя. Но это оказалось совсем не так… Ну что же, все справедливо. Теперь ты богачка, разве не так?

— Фи! Какая-то парочка миллионов.

— Насколько я знаю, в последнее время акции «Голден Финикс» дошли до двух и восьми десятых, так что твоя половина составляет более двух миллионов. А когда придет новое правление, они поднимутся еще выше. Но в любом случае, детка, два миллиона — это тебе никакое не «фи».

— Ладно, мне гораздо важнее то, что будет с папой, Шелл. Его не посадят?

— Может быть, нет. Скорее всего нет. Хотя он, конечно, участвовал в махинации. Но он сказал мне правду: на семьдесят пять процентов его заставили. Кроме того, есть еще эта старая чикагская история — двадцатилетней давности убийство. Теперь к этому делу подключился Бентли X. Уортингтон, да еще Кеймен, Фишер, By и Хью. Сейчас с уверенностью можно сказать только то, что отец быстро поправляется.

Это действительно было так. Романель больше не переживал насчет своего «смертельного рака», который, по словам доктора Мидленда, можно почти стопроцентно вылечить за несколько месяцев. Не удивительно, что Романель положился на Мидленда, и с каждым днем становился все крепче и, возможно, привередливее.

— Да, — заметил я, — думаю, у старины Клода все будет в порядке во всех отношениях.

— Надеюсь. Он мне нравится. Действительно нравится… старый добрый отец.

Она улыбнулась. Она вообще много улыбалась, что было хорошим знаком, но все равно я был рад, что она не улыбалась все время. Это все равно, что непрекращающийся рассвет без заката: постоянно светит солнце, и никогда не бывает луны. Она была настолько красива, что иногда я смотрел на нее настолько пристально, впадая в такое забытье, глядя на нее, что забывал, где нахожусь. Ее лицо и цветущие формы заполняли все пространство, в котором она пребывала, и в такие минуты забытья в нем не оставалось места ни для чего другого. Там была только Спри.

— Ты куда-нибудь уходил, Шелл?

— Нет, — усмехнулся я. — И не собираюсь. Кстати, я думаю, мы с тобой проглотили все кусочки и ломтики нашего недавнего прошлого. Поэтому, что касается нашего настоящего…

— Да?

— Вот это я и хотел услышать. Да! Это гораздо лучше, чем нет, а? Для всех нас есть какой-то глубокий смысл в этом простом…

— Куда ты клонишь, Шелл? Неужели ты считаешь, что я не понимаю?

— Тогда все упрощается. Почему же ты?..

— Почему я что?

— …не снимешь снова свою одежду?

— Что это с тобой, Шелл?

— Что со мной? Ты хочешь знать, что со мной? Что-то должно быть, потому что я люблю, когда ты стаскиваешь эти мерзкие тряпки с этого чудного, фантастического, сногсшибательного те…

— Ну, ты даешь… Послушай, Шелл, я же только что надела их.

— Это правда. Но ведь это было почти десять минут назад. И я… я уже скучаю по нему. Со всеми его извилинами и округлостями.

— Ты серьезно?

— Серьезно. Да, детка, я…

— Ну ладно, если ты настаиваешь.

Несколько минут спустя я сидел на полу рядом с маленькой подушечкой, а Спри выделывала кульбиты на золотисто-желтом ковре, то исчезая за моей спиной, то вновь появляясь передо мной, совсем рядом, и тем самым заставляя усиленно трудиться мою шею, которая, к счастью, к этому времени перестала скрипеть. Спри последовала моему совету, и на ней ничего не было, кроме самой Спри. И она была восхитительна.

— Я никогда к тебе не привыкну, — сказал я. — Ты просто… Ого!.. Ого-го!.. Ого-го-го!..

— Это что, новый язык, дурачок ты эдакий? Или ты представил, что находишься в джунглях?

— Нет, нет. Я даже не думал, что это будет звучать так здорово.

Она перестала двигаться, встала передо мной, может быть, в одном шаге от меня, положила ладони на свои удивительные, восхитительные супер-груди и немного сдавила и выпятила их, а может и довольно сильно, словом, вполне достаточно, чтобы у меня закружилась голова… Ну да ладно, не будем об этом.

Я зачарованно смотрел, как вздымаются и опадают в такт дыханию эти потрясающие штуки, как они подрагивают и покачиваются, и почти не слышал слов Спри: «Шелл, ты сделал для меня великое дело: ты сделал меня свободной! Я больше не стыжусь своих больших грудей».

— Оо-о…

— И теперь я не против того, чтобы показывать их. Серьезно. О, мне прямо сейчас хочется показывать их всем! Всем и везде! Прямо на улице!

— Только попробуй.

— Но ты же говорил…

— Не бери в голову то, что я когда-то говорил. Разве тогда я знал? А теперь они мои. Мои!

Она засмеялась. Скоро смех смолк, но она продолжала облучать меня яркой, лучезарной, чудесной улыбкой. Ну знаете, как это бывает: кометы, астероиды, и все такое прочее.

— О Шелл, я просто тебя дразнила. Ты такой смешной, когда сердишься.

— Сердишься? Я покажу тебе, что значит сердиться. Сейчас покажу… А ты действительно больше не стыдишься их?

Она села на пол, прильнув ко мне.

— С тобой нет. Нисколько. Даже сама не знаю почему. — Она продемонстрировала другой, коварный вариант своей волшебной улыбки. — Хотя, в принципе, в тебе нет ничего особенного, Шелл.

— Ну, я не знаю, — растерялся я.

Она смотрела на меня несколько удивленным взглядом, пока я не закончил свою мысль.

— Спри, милая моя, знай, что в каждом человеке, не исключая даже подонков, есть что-то особенное.