Алан Дин Фостер Чужие
(Чужой-2)

Глава 1

По соседству лежат два погруженных в гиперсон существа. Кто они? Разница между ними сразу бросается в глаза: одно из них гораздо больше другого, к тому же это — женщина, другое относится к мужскому полу. Женщина во сне слегка приоткрыла рот. У нее ровные белые зубы. Другое существо время от времени злобно скалится, словно ему снится, будто оно запускает свои короткие, но очень острые клыки в трепещущую живую плоть. По-видимому, обе особи — потомки древних хищников. Но если вид, к которому принадлежит женщина, отличается генетической наклонностью к умеренности и терпимости, то второй так и остался существом плотоядным.

В сновидениях у них еще больше различий, чем во внешности. У женщины сон тяжелый и изматывающий. Откуда-то из глубин подсознания просачиваются в него воспоминания о недавно пережитых ужасах, нарушая ровное течение гиперсна. Если бы капсула не сдерживала ее движений, она то и дело вскидывала бы голову и беспокойно металась. Однако женщина может вздрагивать и вскрикивать лишь мысленно, хотя и не сознает этого — гиперсон отключает сознание. И все же изредка темные глубинные течения памяти всплывают на поверхность, как подземные воды, просачивающиеся на асфальт городской улицы. Тогда женщина начинает стонать, а ее сердце учащенно бьется. Компьютер, подобно электронному ангелу-хранителю, следит за каждым ее дыханием. Уловив нарастающее возбуждение, он тут же понижает температуру тела женщины, одновременно вводя стабилизирующие препараты. Стоны стихают. Она успокаивается, погружаясь в подушки. Пройдет некоторое время, прежде чем кошмар повторится.

Лежащий рядом с женщиной маленький хищник откликался на ее стоны редкими подрагиваниями, как бы разделяя тревогу соседки. Потом он тоже успокаивался, и ему снились маленькие теплые тела и ручейки горячей крови. Еще он видел во сне себя в обществе себе подобных и нутром чуял, что когда-нибудь этот сон сбудется. Каким-то непостижимым образом он знал, что они проснутся вместе, либо не проснутся совсем. По-видимому, клыкастое существо было терпеливее женщины и обладало более реалистичным восприятием мира и своего положения в нем. Сейчас хищник был обречен на сон и ожидание, но знал, что, когда к нему вернется сознание, он снова будет подкрадываться и убивать. Пока же он отдыхал. Время проходит. Ужас — нет.

В бесконечности космоса даже солнце — всего лишь песчинка в пустыне. Белый карлик едва заслуживает упоминания. А такой космический объект, как спасательный челнок пропавшего корабля «Ностромо», вообще невидим в великой Пустоте. Он медленно дрейфовал в космическом пространстве, словно электрон, потерявший свою атомную орбиту. Но даже свободный электрон может привлечь внимание, если его уловить специальными сенсорами. То же самое могло произойти и со спасательным челноком, и это оказалось бы для него большой удачей.

Челноку повезло: он подошел очень близко к другому судну. В космосе «очень близко» означает расстояние меньше одного светового года. Челнок появился на экране рэнджеров-связистов. «Эта штука слишком мала для корабля», — сказали они. «Эта штука» была тиха, как сама смерть. Конечно, «эта штука» вполне могла быть блуждающим астероидом, и даже отвалившейся от него глыбой никеля или железа. Будь это корабль, он посылал бы сигналы бедствия во всех направлениях в пределах досягаемости.

Однако капитан корабля рэнджэров решил иначе. Небольшое отклонение от курса давало ему возможность встретиться с молчаливым скитальцем. К тому же даже небольшой бухгалтерской смекалки хватит, чтобы оправдаться за этот крюк перед хозяевами Компании. Он отдал приказ, и компьютер начал корректировать траекторию. Правильность догадки капитана подтвердилась, как только они приблизились к объекту: это оказался корабельный спасательный челнок. Он не подавал признаков жизни и упорно мочал в ответ на все запросы спасателей. Даже бортовые огни были выключены. Но суденышко не было совсем мертвым: как тело в морозную погоду, оно обладало накопленной энергией, защищая что-то живое внутри себя. Для осмотра челнока капитан отобрал трех членов экипажа. Корабль осторожно приблизился к «Нарциссу». Металл заскрежетал о металл. Полетели абордажные крючья. Звуки тормозов эхом отдались в обоих кораблях. Спасатели вышли в воздушный шлюз, захватив с собой необходимое снаряжение. Они знали цену кислороду и терпеливо ждали, пока его поглотит их корабль. Затем автоматическая дверь скользнула в сторону. С первого взгляда челнок разочаровал спасателей: никакого внутреннего освещения, никаких других признаков жизни. Входная дверь оказалась запертой изнутри. Убедившись, что в кабине спасательного челнока нет воздуха, робот-сварщик приготовился к работе. Двойная вспышка озарила темноту;: сварщик врезался в дверь сразу с двух сторон. Вскоре огненные полосы встретились у основания. Двое держали третьего, пока он ударами ног пробивал металл внутрь. Теперь путь — свободен!

В челноке было темно как в могиле. На полу лежал скрученный кусок кабеля. Его оборванный и обгоревший конец тянулся к наружной двери. Ближе к кабине спасатели заметили слабый свет и двинулись, ориентируясь на него. Свет исходил из капсулы для гиперсна. Переглянувшись, они подошли к капсуле поближе. Двое склонились над толстым стеклом крышки саркофага, а третий принялся проверять показания приборов, негромко приговаривая:

— Внутреннее давление положительное. Оболочка и системы замкнуты. Давление в капсуле постоянное. Энергия еще есть, но, держу пари, батареи вот-вот сядут. Смотрите, какие тусклые сигнальные огни. Вы когда-нибудь видели подобную капсулу гиперсна?

— В двадцатых… — Его товарищ пристально смотрел сквозь стекло. — Спящая красавица.

— Да, совсем недурна. Диоды жизненных функций зеленые, значит, она жива. Ну, ребята, проверим, какие из нас спасатели.

— Ой! — удивленно вскрикнул другой, — здесь что-то есть! Рядом с ней. Явно не человек, но вроде бы тоже живая тварь. Вон она, у нее по волосами. Рыжая.

— Рыжая? — Командир группы склонился над крышкой. — Черт побери!

Что это?

— Эй! — Спасатель подтолкнул своего товарища. — Может, это чужая форма жизни, а? Тогда у нас появятся кое-какие деньжата…

Именно в этот момент Рипли чуть шевельнулась. Ее локоны соскользнули с подушки, приоткрывая животное, спящее рядом с ней. Командир разочарованно тряхнул головой:

— Не повезло нам, ребята. Это всего-навсего кот.

Медленно, постепенно возвращался слух. Что со зрением, пока непонятно. Женщина чувствовала, что ее горло набито антрацитом, а в голове пемза, черная, сухая, со слабым запахом смолы. Ее язык нащупал давно забытую поверхность неба. Он вдруг вспомнила, что существует речь. Ее губы приоткрылись. Воздух проник в легкие, и теперь эти столь долго бездействующие мехи причиняли ей боль при малейшем движении. В результате мучительно-сложного взаимодействия между губами, языком, небом и легкими, родилось слово. Оно сорвалось с губ и пролетело по комнате.

— Джонси…

Что-то сладкое и прохладное потекло женщине в рот. Перенесенный ею шок почти полностью парализовал память, но тем не менее воспоминания предостерегали и советовали отказаться от зонда. В другое время и в другом месте введение трубки было прелюдией неотвратимого и отвратительного конца. Как ни странно, из этого зонда вытекала только вода. Она услышала спокойный голос, в котором звучала просьба:

— Не глотайте, пейте медленно, не спешите.

Она повиновалась, хотя внутренний голос кричал, чтобы она пила как можно больше и быстрее…

— Хорошо, — прошептала она. — А как насчет чего-нибудь… посущественней?

— Не надо спешить, — повторил голос.

— Проклятье! А фруктовый сок?

— Лимонный сок может навредить вам, — голос как бы заколебался в нерешительности, затем предложил: — Попробуйте это.

Опять гладкая металлическая трубка мягко скользнула в рот. Женщина с наслаждением всасывала жидкость. Сладкий холодный чай утолял жажду и притуплял чувство голода. Когда она напилась, трубку убрали. Новый звук донесся до ее ушей: это была трель какой-то экзотической птицы. Она могла слышать и ощущать вкус, теперь пришло время прорезаться зрению. Ей представился первобытный лес после дождя. Деревья поднимали к небу тяжелые зеленые кроны. Переливаясь яркими красками, крылатые создания с жужжанием перепархивали с ветки на ветку.

Длинные хвосты тянулись за птицами, словно след инверсии за самолетом. Они парили, ныряли в листву, ловя насекомых. Драгоценными украшениями свисали с ветвей орхидеи. Появился агути, увидел ее и опять исчез в зарослях. Слева, среди величественных секвой, качалась на ветке глупая мартышка, что-то лопоча своему малышу.

Эмоциональная нагрузка была слишком велика. Рипли закрыла глаза перед столь мощным натиском жизни. Позже (через час, через день?) в корнях большого дерева появилась трещина, в которой билось тело маленькой обезьянки… Но тут в дверном проеме показалась женщина, закрыв собой чудесное видение. Она дотронулась до выключателя. Лес исчез. Теперь Рипли могла видеть медицинский аппарат, ранее скрытый за воображаемым лесом. Аппарат висел на стене, реагируя на малейшие изменения в ее организме, внося коррективы в лечение, пищу и питье или вызывая медперсонал, если в этом возникала необходимость.

Вошедшая в палату женщина улыбнулась и с помощью дистанционного управления подняла изголовье кровати. Яркая нашивка на ослепительно белой униформе свидетельствовала о том, что это старший медицинский работник. Рипли пытливо смотрела на нее, но не могла определить, были ли улыбка врача искренней или чисто профессиональной. В голосе звучала приятная материнская теплота:

— Успокаивающее вам больше не нужно. Вы меня понимаете?

Рипли медленно кивнула. Врач осмотрела пациентку, затем сказала: — Давайте попробуем что-нибудь новое.

— Откройте окно.

В уголках рта появилась улыбка и тут же исчезла. Профессионально и привычно, значит, без сердечного тепла. Да и откуда ему взяться? Ведь они даже не знакомы друг с другом. Врач потянулась к пульту, направила его к стене:

— Смотрите.

«Напрасно я полезла с этой просьбой, — подумала Рипли, — врач правильно советовала не спешить". Мягко заработал мотор, и стена неслышно поднялась к потолку. Яркий свет заполнил палату. Несмотря на смягчающие фильтры, он вызвал шок у еще не прошедшей адаптацию Рипли. Снаружи простиралось необъятное пространство Великой Пустыни. Впрочем, придя в себя, она увидела другую картину. Несколько ячеек для модулей станции виднелись слева, образуя идеальную петлю, пластиковые ангары были похожи на детские кубики. Снизу поднимались силуэты нескольких антенн. И над всем этим главенствовал величественный изгиб Земли. Африка была коричневым пятном, расчерченным в белую полочку. Это пятно плавало в голубом океане, Средиземноморье сапфировой тиарой венчало Сахару. Все это Рипли видела и раньше: сначала в школе на иллюстрациях, потом воочию. Ее поразила не грандиозность увиденного: она была рада, что все это есть. Ибо, как показали недавние события, все это могло исчезнуть… Но, с другой стороны, пережитый ею кошмар реален, в то время как этот уютный зовущий шар, скорее всего, иллюзия, насмешка. Он удобен, знаком и достоверен, как старый плюшевый медвежонок. Картину дополняла луна, унылый диск которой дрейфовал на заднем плане, как потерявшаяся точка от восклицательного знака. Планетная система выглядела так безопасно…

— Ну, как мы сегодня?

Рипли поняла, что врач обращается к ней.

— Ужасно.

Как-то ей сказали, что у нее очень приятный и неповторимый голос. Услышали бы они ее сейчас!.. Ни одна частица ее тела еще не вернулась хотя бы к исходному состоянию. Ей было любопытно, станет ли она когда-нибудь такой, какой была раньше? Та Рипли пересела со скучного грузового судна на космический корабль, исчезнувший вместе с ней. Другая Рипли лежала теперь на больничной койке и выжидательно глядела на врача. Нет, она не то сказала…

— Впрочем, не так ужасно, как вчера, — поправилась она.

— Пусть скромный, но все же шажок вперед.

Рипли медленно повернула голову: Земля была еще там. Время, которого раньше она попросту не замечала, вдруг приобрело для нее особое значение.

— Как долго я на станции?

— Всего несколько дней, — с улыбкой сказала врач.

— А мне кажется, дольше.

Врач повернулась к двери:

— Вы могли бы принять посетителей?

— А у меня есть выбор?

— Разумеется, есть. Вы — пациентка, то есть главное лицо после врача. Если вы хотите остаться одна, вас никто не потревожит.

Рипли пожала плечами (обнаружив, что ее мышцы уже готовы к такому движению):

— Во-первых, что это за посетители?

— А вот и они, — сказала врач.

Вошел человек, что-то неся на руках. Она не знала его, но узнала его ношу, толстую, мохнатую, с отсутствующим взглядом:

— Джонси!

Она села, не нуждаясь больше в посторонней помощи. Человек с готовностью расстался с ношей, и Рипли прижала ее к себе:

— Иди сюда, Джонси! Старый уродец! Славный пушистый шарик!

Кот с достоинством выслушал все ее восторги, что, впрочем, не составляло для него большого труда: Джонси всегда отличался невосприимчивостью к проявлениям человеческих чувств. Внеземной наблюдатель не сразу бы определил, кто из этих двух существ на кровати обладает более развитым интеллектом…

Человек, принесший Джонси, придвинул стул поближе к кровати и сел, терпеливо ожидая, когда Рипли обратит на него внимание. Это был мужчина лет тридцати, одетый в деловой костюм, симпатичный, хотя его внешность и не бросалась в глаза. Его улыбка была такой же дежурной, как у врача, разве что выглядела более обкатанной, вероятно потому, что чаще использовалась. Рипли кивнула ему, давая понять, что заметила его присутствие, но продолжалась беседовать с котом. Это означало, что если посетитель выступает здесь не только в роли посыльного, то первый шаг должен сделать он.

— Милая комната, — сказал он, хотя думал совсем иначе.

Пока он пододвигал стул еще ближе, Рипли решила, что он похож на сельского парня, несмотря на то, что говорил как городской.

— Меня зовут Берк. Картер Берк. Я работаю на Компанию, а вообще, я неплохой парень… Рад видеть, что ты поправляешься.

Вот это прозвучало более искренне…

— Кто сказал, что я поправляюсь? — Она отодвинула Джонси, тот презрительно заурчал, роняя шерстинки на стерильную постель.

— Твои врачи и приборы. Мне сказали, что слабость и отсутствие ориентации у тебя уже прошли, хотя, по-моему, ты смотришь на меня еще не совсем осмысленным взглядом. Побочные эффекты гиперсна или что-то в этом роде. Биология не входила в число моих любимых предметов в школе. Я был сильнее в цифрах, вычислениях. Например, я вычислил, что у тебя неплохая фигура, и это после всех испытаний, — он кивнул на одеяло.

— Надеюсь, я выгляжу лучше, чем чувствую себя. А чувствую я себя египетской мумией. Ты сказал о гиперсне. Сколько я спала? — она указала на врача. — Они мне ничего не говорят.

— Ну, может быть, об этом еще рано говорить? — произнес Берк отеческим тоном.

Рука Рипли молниеносно слетела с покрывала и сжала его руку. Скорость ее реакции и ее сила поразили мужчину.

— Нет, я в полном сознании и в няньках не нуждаюсь. Сколько?

Берк повернулся к врачу. Та пожала плечами и склонилась над приборами обеспечения жизнедеятельности. Он снова перевел взгляд на женщину, лежащую на кровати:

— Ладно. Не я должна сообщать тебе это, но, по-моему, ты достаточно окрепла. Пятьдесят семь лет.

Это было как обухом по голове! Пятьдесят семь раз обухом. Шок оказался сильнее, чем от пробуждения, чем от первого взгляда на мир. Чувствуя себя спущенной шиной, бледная и обессилевшая, Рипли упала на подушки. Словно искусственная гравитация вдруг трижды превысила земную, вдавив ее в постель. Наполненные воздухом подушки, на которых она только что удобно лежала, угрожающе вздымались, готовые задушить ее. Врач бросила тревожный взгляд на табло жизнеобеспечения, однако все показатели светились, как и прежде.

Пятьдесят семь лет. Больше полувека провела она в капсуле гиперсна. Оставленные на Земле друзья состарились и умерли, семьи больше нет, работа, которая она занималась, утратила всякий смысл. Правительства приходили к власти и подавали в отставку, события влияли на состояние рынка. Никто не пребывал в гиперсне более пятидесяти пяти лет, так как после этого срока организм терял способность существовать вне капсулы. Она расширила граница физиологических возможностей человека, но только для того, чтобы узнать, что оказалась за бортом своей собственной жизни.

— Пятьдесят семь!

— Ты дрейфовала через центр Вселенной, — рассказывал Берк. — Ваши энергетические ресурсы были на исходе. И вам очень повезло, что челнок заметили спасатели, когда они…

Вдруг она побледнела еще больше, ее глаза расширились.

— С тобой все в порядке?

Что-то давило на нее изнутри, и она закашлялась. Чувство беспокойства сменилось ощущением ужаса. Берк взял с ночного столика стакан воды и протянул ей, но она оттолкнула его. Стакан разбился, осколки разлетелись по полу. У Джонси вздыбилась шерсть, он с шипением заметался по кровати, затем спрыгнул вниз, его когти проскрежетали по пластиковой поверхности пола. Рипли схватилась за грудь, ее спина неестественно выгнулась. Она выглядела так, словно ее душили.

Дежурный врач бросилась к внутренней связи:

— Четыре-один-пять, ответьте! Четыре-один-пять, ответьте!

Пациентка пыталась вскочить с постели, врач вместе с Берком с трудом удерживали ее до прихода помощи — врача-мужчины и двух медспецов. — Этого не могло быть! Не могло! Нет! Нееет!

Ее пытались удержать за руки и за ноги, но она вырвалась. Покрывало отлетело в сторону. Одной ногой она ударила медспеца, другой разбила стеклянный сосуд с лекарствами. Джонси попятился и выскочил из палаты.

— Держите ее! — кричал доктор. — Дайте мне воздухопровод, быстрей! И тридцать миллилитров СХ-10!

Струя крови обагрила простыню, грудная клетка стала вздыматься, словно что-то невидимое росло в ней. Все в ужасе отшатнулись. Рипли ясно видела, как с нее соскользнула простыня, как доктор издавал какие-то невнятные звуки, ошарашенно глядя на ее грудь. А в ней продолжало что-то расти, натягивались и медленно разрывались мышечные ткани, и, наконец, на свет появилась клыкастая морда. Она поднялась на целый фут и затем издала крик. И этот крик парализовал все человеческое в комнате, он пронизывал все тело Рипли, впиваясь в кору головного мозга, он вибрировал, отдаваясь в каждой клетке ее тела, и она…

… с криком проснулась. Она лежала в неудобном положении на кровати, одна в темной больничной палате. На пластиковом пульте перемигивались разноцветные огоньки. Осторожно коснувшись груди, Рипли поняла, что это был кошмар: грудная клетка, мышцы, сухожилия и связки — все на месте, без повреждений. Она повела глазами, осматривая комнату. Никто не лежал в засаде на полу, не подкарауливал у дверей. В палате не было ничего, кроме аппаратов, поддерживающих ее жизненные функции, да удобной кровати, на которой она лежала, обливаясь потом, хотя на нее веяло приятной прохладой. Рипли прижала ладонь к груди, окончательно убеждая себя, что все в порядке. Затем рывком попыталась подняться. Подвешенный над кроватью видеомонитор тут же ожил: на экране появилась пожилая женщина. Ночная дежурная. Участие на ее лице было чисто профессиональным. — Опять плохие сны? Хотите снотворное?

Слева от Рипли тихо зажужжало щупальце робота. Она отвернулась: — Нет, я выспалась.

— Как знаете. Если передумаете, нажмите кнопку вызова.

Экран монитора погас.

Рипли приподнялась на подушках и дотянулась до одной из кнопок на столике. Дальняя стена раздвинулась, и она снова могла смотреть наружу. Она увидела часть станции Гэтвея, освещенную огнями, а где-то внизу, под покровом ночи, скрывался земной шар. Гряды облаков закрывали далекие огни. Города живых счастливых людей и не подозревали о жестокой реальности, которую таил в себе космос.

Что-то зашуршало рядом с ней, но она не испугалась. Это был Джонси. Несмотря на протестующее урчание, она нежно прижала его к себе.

— Все в порядке, мой милый. Все прошло, мы спасены. Прости, я напугала тебя. Но теперь все должно быть хорошо.

Да, она спасена, но теперь приходится заново учиться засыпать.

Сквозь стройный ряд тополей проникал солнечный свет. За деревьями виднелся луг, сочная зелень которого была расцвечена яркими колокольчиками, флоксами и маргаритками. К подножию дерева, высматривая насекомых, слетела малиновка. Здесь ее поджидал хищник: горящие глаза, сжатое в пружину тело. Когда птица повернулась к нему спиной, он прыгнул…

Джонси шлепнулся об изображение птицы, которая как ни в чем не бывало продолжала высматривать воображаемых насекомых. Сердито тряхнув головой, обманутый кот отскочил от стенки.

Рипли сидела на скамейке, наблюдая за кошачьей игрой.

— Глупый кот, не можешь отличить живое от изображения.

Впрочем, она была слишком строга к нему. За последние пятьдесят семь лет качество изображения значительно улучшилось. Все изменилось за последние пятьдесят семь лет, все, за исключением ее и Джонси.

Прозрачные створки дверей раздвинулись, пропуская Картера Берка. Рипли поймала себя на том, что смотрит на него как на мужчину, а не только как служащего компании. Может быть, это знак того, что она выздоравливает? Правда, дело осложнялось тем, что, когда «Ностромо» отправлялся в свое неудачное путешествие, до появления Берка на свет оставалось еще лет двадцать. Но это мало что меняло: физиологически они были сейчас примерно одного возраста.

— Прости, — он лучезарно улыбнулся, — я был занят все утро, вот только что удалось освободиться.

Рипли не любила пустых разговоров, а сейчас большее, чем когда-либо. Жизнь ей казалась слишком ценной, чтобы тратить ее на болтовню. Однако люди почему-то предпочитали ходить вокруг да около, вместо того, чтобы сказать напрямую.

— Они уже нашли местопребывание моей дочери?

Берк замялся:

— В общем-то я собирался ждать дознания…

— Я ждала больше пятидесяти лет. С меня хватит. Так что выкладывайте.

Он кивнул, положил кейс на колени и открыл его. Помешкав, протянул ей несколько листков из тонкого пластика.

— Она?.. — Рипли не решалась взять листки.

— Аманда Рипли-Мэккларен, — прочитал Берк с одного из них. Вторая фамилия по мужу, я полагаю. Возраст шестьдесят шесть лет на… момент смерти. Это случилось два года назад. Здесь вся история. Ничего особенного. Обыкновенная жизнь, как у большинства из нас. Я очень сожалею…

Он собрал листки и снова протянул их Рипли.

— Сегодня утро для моих сожалений, — сказала Рипли, рассматривая голограмму на одном из листков. Это был портрет бледной женщины лет шестидесяти. Ничего привлекательного, ничего, что помогло бы узнать в этой старой женщине маленькую девочку, которую она когда-то оставила на Земле.

— Эми, — прошептала она.

Пока Рипли разглядывала голограмму, Берк заглянул в другой листок:

— Рак… Да, есть еще неизлечимые формы… Тело было кремировано. Захоронено в Висконсине, Вест-Лейк, Литтл Чьют. Детей нет.

Рипли смотрела на него, на изображение леса, но не видела ни того, ни другого. В ее памяти всплывали картины прошлого.

— Я обещала быть дома на ее день рождения. На ее одиннадцатилетие. Не получилось… — Она снова взглянула на голограмму. — Ну, она приучилась не очень верить моим обещаниям. Она знала, что я улетаю и прилетаю не по своему желанию.

Берк кивал, старательно изображая сочувствие. Это удавалось ему с трудом, особенно в такое утро. Поэтому он предпочел хранить молчание, которое, как казалось ему, выглядело убедительнее, чем набор дежурных фраз.

— Обычно думаешь, что всегда успеешь искупить свою вину перед кем-то, — Рипли глубоко вздохнула. — А мне вот уже не успеть никогда.

Она заплакала, впервые за много лет, за долгие пятьдесят семь лет. Сидела на скамье и всхлипывала, чувствуя себя одной-одинешенькой во всей Вселенной.

Продолжая испытывать неловкость и стараясь скрыть это, Берк опустил руку на плечо Рипли:

— Дознание назначено на девять тридцать. Не стоит опаздывать. Это производит неблагоприятное впечатление.

Она согласно кивнула, поднялась со скамьи:

— Джонси, милый, идем.

Кот замяукал и, приблизившись, позволил взять себя на руки. Рипли машинально вытерла глаза:

— Мне надо переодеться. Это не займет много времени.

Она потерлась носом о спинку кота, тот мужественно перенес эту неприятную процедуру.

— Хочешь, я провожу тебя?

— Почему бы и нет?

Берк пошел впереди. Двери раздвигались, давая ему дорогу.

— Знаешь, для твоего кота сделали исключение. Домашним животным не разрешено проживать в Гэтвее.

— Джонси не домашнее животное, — женщина почесала кота за ушами. — Он свидетель.

Пока Рипли переодевалась, Берк поджидал ее снаружи, просматривая свой доклад. Когда спустя несколько минут она появилась, то произвела на него сильное впечатление. Исчезли восковая бледность кожи, унылое выражение как рукой сняло, она шла широким энергичным шагом. Пока они двигались по центральному коридору, Берк гадал, что это: внутреннее перевоплощение или чисто косметический эффект? Когда они достигли подуровня, где располагалась комната для прослушивания, он спросил:

— Что ты собираешься им сказать?

— Разве я сообщила не все, что знала? Вы читали мой рапорт. Он полный и точный. Без приукрашиваний. Я в них не нуждаюсь.

— Послушай, я тебе верю, но тут есть несколько твердолобых, понимаешь, они будут все время искать блох в твоей истории. Лучше рассказать им лишь то, что случилось, без всяких домыслов. И, может быть, самое главное — не терять хладнокровие.

«Разумеется, — думала Рипли, — когда все друзья, коллеги, родственники мертвы, а я потеряла впустую пятьдесят семь лет жизни, осталось одно — не терять хладнокровия.»

Сделать это было нелегко. Многократное повторение одних и тех же вопросов, идиотское обсуждение изложенных ее фактов, изнуряющее копание в мелочах и упорное игнорирование важнейших проблем — все это злило ее, выводило из равновесия.

Прока она отвечала на вопросы мрачных следователей, на видеоэкране демонстрировались снимки и другие материалы по ее делу. Она была рада, что экран находится за спиной: на нем появлялись лица членов экипажа «Ностромо».

Там был Паркер с глуповатой ухмылкой, невозмутимый и беспечный Бретт, и Кейн был там, и Ламберт с ее одухотворенным лицом, которое так много теряет на снимках. Даллас…

Даллас. Хорошо, что экран позади, впрочем, точно так же, как и воспоминания.

Наконец она не выдержала:

— У вас что, уши заложило? Мы здесь уже три часа. Сколько версий одной и той же истории вы хотите услышать? Если вы думаете, что она будет лучше звучать на языке суахили, дайте мне переводчика, и мы сделаем это на суахили. Мое терпение кончилось. Сколько еще вам надо времени, чтобы вынести свое решение?

Ван Лювен сердито сжал руки. Его лицо стало серым, сливаясь с цветом костюма. Коллеги, члены совета, выжидательно уставились на него. Их было восемь, восемь официальных лиц — и ни одного дружеского. Исполнители. Администраторы. Приспособленцы. Как она могла убедить их? Они не были людьми. Они были фантомами, специально поставленными, чтобы создавать бюрократическую свистопляску. Рипли не могла разобраться в путанице политико-корпоративных хитросплетений — это было выше ее понимания.

— В то, что вы говорите, не так легко поверить, как вам кажется, — тихо сказал Ван Лювен. — Взгляните на ситуацию с нашей точки зрения. Вы допускаете атомный взрыв и полное уничтожение межзвездного грузового судна класса М. Довольно дорогой аппарат… Сорок два миллиона новых кредиток. Минус, конечно, выплаты. После атомного взрыва ничего не спасешь, если даже мы установим местонахождение остатков через пятьдесят семь лет… Это не значит, что мы вам не верим. Бортовые записи на спасательном челноке подтверждают некоторые детали вашего доклада. Остальное же спорно. То, что «Ностромо» совершил посадку на ЛВ-426, необитаемой и ранее не исследованной планете, сейчас точно установлено. Известно также, что там был произведен ремонт. Но то, что после короткой остановки курс судна был измене и что он был обречен на саморазрушение, спорный вопрос. А приказ на разрушение был отдан вами. По неизвестной причине.

— Послушайте, я же все объяснила…

Ван Лювен перебил ее, поскольку слышал все это раньше:

— Не пытайтесь убедить нас, что за короткое пребывание на поверхности планеты кораблем была подобрана неземная форма жизни.

Но Рипли все же попыталась:

— Мы ничего не подбирали… Я же говорила, что это…

Она умолкла, увидев отсутствующие взгляды. К чему зря тратить силы? Это не расследование, а чистая формальность. Они стремятся не к выяснению истины, а к восстановлению нарушенного спокойствия, чтоб вокруг них была тишь да гладь. И она поняла, что ничего не сможет сделать. Ее участь была решена еще до того, как она вошла в зал. Расследование было инсценировкой, вопросы задавались только для протокола.

— К тому же сфабриковать запись может любой. Знающий специалист сделает это за час. Есть еще вопроса?

Представителем Администрации по Колонизации вне Солнечной Системы (АКВСС) была женщина лет пятидесяти. Ранее, казалось, она скучала, теперь же медленно подняла голову.

— Постарайтесь взглянуть на себя со стороны. Вы действительно ожидали, что мы поверим тому, что вы нам говорили? Слишком долгий гиперсон может повлиять на мозг самым необычным образом.

Рипли ощутила прилив бессильной ярости:

— А вы хотите услышать от меня что-нибудь необычное?

Ван Лювен счел своим долгом вмешаться:

— Аналитическая группа, исследовавшая каждый сантиметр вашего спасательного челнока, не обнаружила ни одного материального свидетельства присутствия существа, описанного вами. Не наблюдалось никаких повреждений металлической поверхности, что указывало бы на возможность существования нового коррозирующего вещества.

Рипли стойко держалась все утро, терпеливо отвечая на самые глупые вопросы. Запасы ее хладнокровия подошли к концу.

— Я просто выдула его из шлюза! — выпалила она.

Ее заявление было встречено молчанием.

— Впрочем, я уже говорила об этом, — устало сказала Рипли.

Один из членов Совета — судя по вопросам, самый неуверенный окинул взглядом остальных:

— Есть ли среди обитателей ЛВ-426 виды, похожие на описанное ответчицей «внеземное существо»?

— Нет, — сообщила женщина. — Кроме скал и вирусов, там ничего нет. Даже флоры. Никогда не было и не будет.

Рипли стиснула зубы, заставляя себя говорить спокойно:

— Я же сказала вам, что это не местное существо. — Она пыталась заглянуть им в глаза — безрезультатно. Тогда она сосредоточила внимание на Ван Лювене и представительнице АКВССа. — Компьютеры «Ностромо» обнаружили перебои и вывели нас из состояния гиперсна, действуя строго по правилам. Когда мы совершили посадку, то обнаружили там неземной космический корабль, никогда никем ранее не виденный Это все есть в записи! Корабль был разрешен и покинут… Мы пошли на сигнальные огни. Там нашли пилота, тоже никому ранее встречавшегося. Он лежал в своем кресле и умирал, а в груди у него зияла дыра размером со сварочный бачок.

Может быть, история задела представительницу АКВССа, а может, та просто устала слушать это несчетное количество раз, во всяком случае, она сочла обязательным вмешаться:

— Мы уже выслушали около трехсот слов, и ни одно из них не подтвердило существования формы жизни, которая, как вы выражаетесь, она наклонила голову, чтобы зачитать выдержку из рапорта Рипли, — «созревает и имеет концентрированную молекулярную кислоту вместо крови».

Рипли взглянула на Берка, молча стоящего в дальнем конце стола. Он не был членом Совета, не имел права голоса и поэтому молчал на протяжении всего допроса. Он ничем не мог помочь ей, все зависело от того, какова будет официальная версия гибели «Ностромо». Кроме записи, найденной на борту спасательного челнока, Совет располагал лишь ее показаниями. Однако с самого начала стало ясно, что они не верили Рипли. Мысленно она снова и снова возвращалась к вопросу, кто подделал запись и зачем?.. Впрочем, сейчас это не имело значения. Она устала играть в их игру.

— Послушайте, я вижу, к чему все это идет, — она усмехнулась.

Пришло время для последнего удара, и она решила нанести его, хотя шансов на победу практически не оставалось. — Все дело в андроиде, почему мы и двинулись на сигнальные огни — вот что предопределило исход, хотя я и не могу этого доказать. — Она опять усмехнулась и обвела взглядом членов Совета. — Но есть одна вещь, которую не изменишь, факт, который не сфабрикуешь. Эти твари существуют Вы можете уничтожить меня, но не их. На той планете корабль пришельцев, а на его борту тысячи яиц. Тысячи, вы понимаете? Представляете себе, что это означает? Предлагаю немедленно снарядить экспедицию на эту планету, используя записи полета, найти их как можно скорее и разобраться с ними, лучше всего с помощью ядерного взрыва, чтобы ваши спасательные корабли не привезли вам какого-нибудь сюрприза…

— Благодарю вас, офицер Рипли, — начал Ван Лювен, — этого будет вполне…

— Потому что, — оборвала его Рипли, — только одна тварь сумела за двенадцать часов уничтожить всю нашу команду.

Администратор встал. В этом зале Рипли была не единственной, кто потерял терпение.

— Благодарю вас. Этого будет достаточно.

— Это еще не все! — Она тоже поднялась. — Но если эти твари попадут сюда, тогда конец.

Представительница АКВССа спокойно повернулась к администратору:

— Думаю, у нас достаточно информации, чтобы сделать правильные выводы. Предлагаю завершить допрос и удалиться на совещание.

Ван Лювен посмотрел на членов Совета. С таким же успехом он мог посмотреть в зеркало: у всех было одно мнение:

— Дамы и господа! — он уставился на Рипли. «Это похоже на вскрытие», — подумала она с тоской. — Офицер Рипли, пожалуйста, извините нас, но вам придется…

— Нет, ничего, — произнесла она дрожащим от волнения голосом и направилась к выходу. Взглянув на видеоэкран, она увидела фотоснимок Далласа. Капитан Д. Друг Д. Товарищ Д. Мертвый Д. Она сердито зашагала прочь.

Вот и все. Она будет признано виновной, и сейчас они подбирают для нее справедливое наказание. Формальности? Компания дорожит этими формальностями. Никаких ошибок со смертями и трагедиями, все должно быть отражено в годовом отчете. Итак, допрос закончен, эмоции превратились в колонки холодных цифр. Приговор будет объявлен, но не слишком громко, чтобы не беспокоить соседей.

Не крушение карьеры тревожило Рипли. Ей не поверили, вот чего она не могла простить. Они могли сомневаться в частностях, интерпретировать некоторые события иначе, но не принять ее рассказа целиком, не поверить главному — этого она никогда не простит. Ведь на карту поставлено неизмеримо больше, чем ее разбитая жизнь и бесславно закончившаяся карьера офицера транспортных полетов. Но это их не тревожит, поскольку речь идет не об их прибылях или убытках.

У стоящего в холле автомата-продавца Берк взял кофе и пончики. Рипли подошла к нему. Приняв кредитную карточку, машина вежливо поблагодарила. Как все на станции Гэтвей, автомат не воспроизводил запахов. Безвкусная черная жидкость в чашке. А только не с пшеничного поля.

— Ты должна это съесть. Без возражений, детка. — Берк старался быть веселым и великодушным, но у него не очень получалось.

У Рипли не было причины ему отказывать. Тем более, что сахар и искусственные сливки придавали суррогату хотя бы какой-то вкус.

— Они все решили еще до моего прихода. Я напрасно потеряла целое утро. Они все распределили по ролям, включая и меня. Лучше бы они сразу сказали, что хотят от меня услышать. — Она взглянула на него. — Как ты считаешь, что они думают?

— Не знаю, но могу себе представить, — Берк откусил пончик.

— Они думают, что я помешанная.

— Помешанная, — весело сказал он, — съешь пончик. Шоколадный или молочный?

Рипли посмотрела на шарики:

— А ты чувствуешь разницу?

— Нет, конечно, но цвета красивые.

Совещание длилось недолго. Зачем тянуть, думала она, входя в зал и занимая свое место в дальнем углу. Берк ободряюще подмигнул ей, но затем опустил глаза. Она была рада, что он не наблюдает за ней.

Ван Лювен прочистил горло. Он уже не считал необходимым заручаться поддержкой своих коллег. И объявил:

— Заслушав показания Элен Рипли, Н-14672, объявляем ее непригодной для работы в Навигационной Космической Службе (НКС) в качестве офицера коммерческих полетов. Тот, кто ожидал от осужденной какой-нибудь реакции, наверняка был разочарован: она сидела неподвижно, с вызовом глядя куда-то сквозь них.

Ван Лювен продолжал, не подозревая, что Рипли мысленно уже нарядила его в черный плащ с капюшоном:

— Ввиду необычно длительного гиперсна и его возможного воздействия на нервную систему человека, никаких уголовных мер в данный момент применено не будет…

Рипли задумалась. Дело сводилось к следующему: если держать язык за зубами и не совать свой нос куда не следует, можно дотянуть до пенсии…

— Вы привлекаетесь к психометрическим пробам, включая ежемесячные обследования у психиатра, и к лечению, если таковое будет назначено, на шестимесячный срок.

Коротко и ясно. Окончательно и обжалованию не подлежит.

Закрыв заседание, Ван Лювен с достоинством удалился. Рипли двинулась следом. Берк попытался остановить ее:

— Брось! Все кончено.

Она убрала его руку:

— Верно. Но если так, что они еще могут мне сделать? Она настигла Ван Лювена у эскалатора:

— Почему бы вам не проверить ЛВ-426?

Он спокойно взглянул на нее:

— Миссис Рипли, это не имеет значение. Решение Совета окончательное.

— К черту это решение! Речь не обо мне. Я говорю о тех несчастных, которые следующими наткнуться на тот корабль. Объясните мне, наконец, почему вы не хотите проверить?

— Потому что в этом нет необходимости, — резко ответил он. — Люди, которые живут там, никогда не докладывали ни о «внеземной жизни», ни о «кораблей пришельцев». Вы думаете, я полный идиот? Или вы считаете, что Совет мог бы закрыть глаза на фальсификацию во избежание будущих неприятностей? Да, кстати, они называют эту планету Ачерон.

Пятьдесят семь лет, Долгий срок. Люди могли многое сделать за Пятьдесят семь лет. Строительство, продвижение в космос, основание новых колоний. Рипли пыталась вникнуть в смысл слов администратора:

— Какие люди? О ком вы говорите?

Ван Лювен вошел вместе с другими пассажирами в кабину лифта. Рипли удерживала дверь рукой.

— О колонистах, космических инженерах, — объяснил он. — В мире многое изменилось, пока вы спали, Рипли. Мы шагнули далеко вперед, сделали значительные открытия. Космос — не самое гостеприимное место, о мы осваиваем его. С помощью шейк-энд-бейк колоний. Они устанавливают трансформаторы атмосферы, которые делают воздух пригодным для жизни. Эти трансформаторы экономны и эффективны, а срок их работы практически неограничен. Лучшим сырьем для них является водород, аргон и метан. Ачерон плавает в метане с примесью кислорода. Для того, чтобы началась химическая реакция, мы добавляем немного азота. Сейчас это уже неопасно. Дайте нам время, и мы терпением и тяжелым трудом сделаем космос удобным и гостеприимным для человечества. Конечно, это дорого стоит. Мы — не компания филантропов, и все-таки нам приятно думать о том, что мы работаем для будущего человечества. Работы много. На десятилетия. Они же там, на Ачероне, более двадцати пяти лет. И никаких проблем.

— Почему вы не сказали мне об этом?

— Потому что эта информация могла повлиять на ваши показания.

Лично я не думаю, что на вас можно повлиять: вы верите в то, что говорите. Но мои коллеги придерживались иного мнения. Я также сомневаюсь, что это изменило бы наше решение.

Дверные створки стали сближаться, но Рипли удерживала их, несмотря на протесты других пассажиров. — Сколько там колонистов?

Ван Лювен задумался:

— По последним подсчетам, по-моему, шестьдесят, а может, семьдесят семей. Мы поняли, что люди лучше работают, если не разлучать их с семьями. Это обходится дороже, но окупается за более длительный срок. И потом, настоящая колония надежнее обычных инженерных аванпостов. Конечно, с женами и детьми есть сложности, однако после окончания вахты есть шансы выйти на пенсию. Все зависит от условий контракта.

— Господи Иисусе, — прошептала Рипли.

Один из пассажиров выступил вперед и спросил, не скрывая раздражения:

— Вы не возражаете?..

Она отпустила дверные створки, и они плавно закрылись.

Ван Лювен уже не думал о ней, а она о нем. Рипли думала о чем-то другом и та картина, что представала перед ее внутренним взором, была ужасной.