"Проклятые башни" - читать интересную книгу автора (Форсит Кейт)

НА ВОЙНЕ

Оставалось всего лишь несколько часов до полуночи и несколько дней до конца зимы. В дворцовом парке мигали огоньки многочисленных костров — армия Ри устраивалась на ночлег. Большая часть дворца спала, но в окнах верхнего этажа все еще горел свет. Длинный зал советов был заполнен советниками Ри, командующими Телохранителей Ри в синих килтах, а также прионнсами и лордами, собравшимися в Лукерсирее.

Энгус Мак-Рурах сидел рядом с креслом Ри, черная волчица, которая когда-то была его сестрой Табитас, лежала у его ног, а его маленькая дочь сидела, прислонившись к ее мохнатому боку. Рядом с ним сидел Линли Мак-Синн, Прионнса Каррига, с сыном Дугласом на табуреточке у его ног. Айен и Эльфрида сидели рядышком на небольшой софе у другой стены, а Дугалл Мак-Бренн полулежал на обитом атласом кресле по правую руку Ри, поигрывая своим серебряным жезлом.

Коренастая фигура Аласдера Мак-Танаха, Прионнсы Блессема и Эслинна, стояла перед огнем, твердо упершись ногами в пол, массивные руки засунуты за пояс. Как всегда, его зычный голос перекрывал голоса всех остальных, находившихся в зале.

— Когда мы, наконец, выгоним этих мерзких Ярких Солдат из страны? — гремел он. — Каждый нанесенный им удар, был успешен, но я не могу не заметить, что до сих пор мы освободили лишь нижний Рионнаган. А как же Блессем? Я уже почти шесть месяцев нахожусь вдали от своей земли!

— А как же Карриг? — закричал Мак-Синн. — Я уже шесть лет в изгнании, Мак-Танах, а мы не сделали ничего, чтобы вернуть мне мои земли!

— Тихо, милорды! — Лахлан склонился вперед, протянув руки. — Вы же знаете, мы не можем вести несколько битв сразу. Может быть, мы и выгнали Ярких Солдат из Рионнагана, но они занимают весь Эслинн, Блесем и Клахан и контролируют реку и все главные дороги. Мы собрались здесь для того, чтобы спланировать летнюю кампанию, но мы не можем воевать с тирсолерцами, если будем грызться друг с другом.

Когда прионнсы утихомирились, на столах разложили карту, и Ри прижал один ее конец своим скипетром, а Мак-Танах воспользовался своей огромной пивной кружкой, чтобы закрепить другой.

— Как видите, мы окружены со всех сторон, — сказал Лахлан. — Яркие Солдаты все еще прибывают через Эрран и Эслинн, и я слышал, что в Бертфэйн пришел еще один флот с примерно шестью сотнями человек. У нас нет никаких новостей из Равеншо и Тирейча, поэтому мы не знаем, не напали ли на них тоже с побережья. Если нет, то нам, возможно, удастся найти там поддержку нашей армии, но если и эти области заняты, то ничем не смогут нам помочь.

— У нас есть еще одна проблема, — сказал интендант. — Леса кишат бандитами, которые нападают на наши обозы, точно так же, как и на вражеские. Нельзя планировать серьезное наступление на Блессем и Клахан, если мы не можем обеспечить безопасность дорог, по которым подвозят продовольствие. Вы же помните, Ник-Хильд сказала, что Яркие Солдаты жгут за собой все поля и гумна.

На лице Мак-Танаха мелькнуло страдальческое выражение, и он бросил умоляющий взгляд на Эльфриду, которая серьезно кивнула, и сказал:

— Да, они жгут все, что не могут использовать или унести. Единственный способ предотвратить это — выгнать их побыстрее, чтобы они не успели сжечь слишком много.

Изолт кивнула.

— Чтобы одержать победу в войне, нужно уморить врага голодом, — сказала она.

— Замечательный совет, — раздраженно фыркнул Мак-Танах, — только похоже, что это нас морят голодом, Ваше Высочество. Объясните мне, как нам заставить этих мерзких Ярких Солдат поголодать, и я поблагодарю вас за этот совет.

— У нас нет людей, чтобы подавить бандитов, — сказал Лахлан, очень встревоженный. — Они уже много лет хозяйничают в лесах и знают их куда лучше нас.

— А почему бы нам не объявить амнистию? — сказал Мак-Рурах. — Ведь многих из них прогнали со своих ферм Красные Стражи и обвинили в интригах против Колдуньи.

— Да, среди них есть и такие, но большинство из них — воры и убийцы, и обвинения против них заслуженные, — возразил Мак-Танах.

— Это поможет нам увеличить численность нашей армии, — настаивал Мак-Рурах. — Верно, они грубы и недисциплинированны, но я уверен, что многих из них стоит простить за их прошлое и дать шанс начать все заново, а не вешать как преступников.

— А что, неплохая идея, — сказал Лахлан. — Если они начнут воровать и убивать, когда будут под нашим командованием, тогда и будем их наказывать. Камерон, запиши! Мы разошлем гонцов по всем деревням и селам, предлагая амнистию преступникам и бандитам, которые поступят в нашу армию на военную службу.

Канцлер кивнул, усердно записывая. Лахлан задумчиво походил взад-вперед, потом сказал:

— Поясни, что амнистия распространяется также на всех бывших Красных Стражей, Камерон. Все, кого мы сможем привлечь на нашу сторону, намного облегчат нам подчинение страны, а с их военным опытом они нам очень пригодятся.

Дайллас Хромой сказал:

— Мудро ли это, Ваше Высочество? Красные Стражи провели последние шестнадцать лет, сжигая ведьм и волшебных существ. Не можем же мы так легко простить эти ужасные преступления?

В зале послышались согласные возгласы, и Гвилим Уродливый закричал:

— Они никогда не проявляли милосердия к ведьмам, так почему мы должны проявлять его к ним?

Дайллас и Гвилим оба побывали в лапах Оула и пережили жестокие пытки, оставившие их калеками, поэтому их слова вызвали сочувственные возгласы. Изолт наклонилась вперед и сказала:

— Как можно винить обычных солдат за преступления их командиров? Многие просто выполняли приказы, а без этого в армии нельзя. Если мы пообещаем им прощение, они могут склонить соотношение сил к нашей победе; в противном случае они лишь умножат число наших врагов.

Они принялись спорить, причем Гвилим утверждал, что Красных Стражей шестнадцать лет пичкали философией Оула и они вряд ли станут служить ри, который восстановил Шабаш Ведьм.

Изолт устало пожала плечами и ответила:

— В таком случае, они скорее всего так и так присоединятся к Реншо Безжалостному в Блэйргоури. Почему бы нам не предложить им выбор? К нему и так уже примкнуло достаточно много народу.

Послышался приглушенный шепот, поскольку все слышали донесения об армии, которую бывший Главный Искатель собирал в Блэйргоури. Эта новость очень тревожила лордов, ибо исчезновение дочери Майи из дворца породило массу слухов. Хотя Лахлан Мак-Кьюинн и говорил, что сестра Банри, Изабо Рыжая, увезла девочку в безопасное место, очень многие подозревали, что ее отсутствие объясняется куда более пугающими причинами.

Этот шепот заставил Лахлана вспыхнуть, но он обуздал свой гнев, сказав просто:

— Это гнездо гравенингов нужно уничтожить, и побыстрее!

— Да, — согласилась Изолт. — Думаю, Блэйргоури должен стать нашей первой целью. Если мы ударим мощно и молниеносно, то не дадим им собрать слишком большую силу.

Мак-Танах нахмурился. Он очень не одобрял новую Банри, которая говорила и вела себя совершенно не подобающим молодой девушке образом. Ведь ей не было еще и семнадцати, как и его четвертой дочери, которая никогда не осмелилась бы высказывать свое мнение с подобной дерзостью.

— Первым делом нужно отбить гавань и реку, Ваше Высочество, — сказал он резко. — Сейчас Яркие Солдаты могут просто приплыть в Бертфэйн в любое время, привозя подкрепления и контролируя всю реку.

Изолт начала было что-то говорить, но он перебил ее, снисходительно заявив:

— Не то чтобы подавить восстание Реншо в зародыше было плохой идеей, Ваше Высочество, но может быть, лучше сначала снять осаду с Риссмадилла?

Большинство остальных лордов согласно закивало головами, но Изолт сказала отчетливо:

— Нет, милорд. Больше того, подобное действие будет просто глупостью.

Мак-Танах напрягся, его борода угрожающе ощетинилась.

— Не лучше ли вам заняться своим младенцем и прядением, а планирование войны оставить мужчинам, — сказал он грубо. — Наверное, я уж куда лучше в этом разбираюсь, чем простая женщине вроде вас.

— С чего бы это? — парировала Изолт. — Блессем десятилетиями был богатым и мирным краем, а вы если и воевали, то только против чучел и с деревянным копьем. Я — Шрамолицая Воительница, я участвовала во многих битвах и во всех до одной одержала победу. То, что вы советуете нам сосредоточиться на снятии осады с Риссмадилла, только доказывает, что вы ничего не продумали. Мы не только не должны посылать туда еще людей, но должны приказать нашим войскам в городе отступить.

— Отступить?! — разом ахнуло несколько голосов, и Мак-Танах встал в полный рост, явно оскорбленный в лучших чувствах.

Прежде чем он успел хоть что-то возразить, Дункан Железный Кулак поинтересовался:

— Почему вы так говорите, Ваше Высочество? Мне тоже казалось, что освобождение Риссмадилла — одна из наших первоочередных задач.

— Ты забыл про Фэйргов? — спросила Изолт нетерпеливо. — Мы все знаем, что они вернутся с весенним приливом. Мы подойдем к берегам Бертфэйна как раз в тот момент, когда придется обороняться и от Ярких Солдат, и от морского народа одновременно. Почему бы нам просто не позволить Фэйргам сделать за нас всю работу?

— Что вы имеете в виду? — воскликнул кто-то, и Изолт подавила вздох.

— Фэйрги войдут в устье реки сразу же, как только доберутся до наших берегов. — Поскольку Яркие Солдаты уничтожили шлюзы и ворота, их ничто не остановит. Они прорвутся в город и в окружающую его сельскую местность и перебьют всех, кого встретят на своем пути. Вы же не можете не понимать, что оставить там наши войска в это время будет очень глупо? Если мы отступим, Яркие Солдаты ухватятся за эту возможность укрепить свое положение в городе и повторят попытку захватить дворец. Потом им придется отражать натиск Фэйргов, а мы сможем вместо этого бросить все силы на восток, чтобы ударить по Блэйргоури и снять осаду с Дан-Идена…

Мак-Танах открыл было рот, чтобы возразить, но на последнем слове Изолт закрыл его, задумчиво погладив бороду. Его побагровевшие щеки приняли чуть более естественный цвет, и он признал неохотно:

— Да, некоторый смысл в этом есть.

Лахлан не смог удержаться от смешка, поскольку он знал, что Мак-Танаху больше всего хотелось бы освободить свой родной город и выбить Ярких Солдат из Блессема. Чтобы скрыть свою веселость, он проговорил быстро:

— И даже более того, мы покажем людям, что не потерпим неповиновения! Чтобы принести мир нашей стране, мы должны пользоваться безусловной поддержкой в сельской местности; пока мы позволяем искателям мутить воду в стране, сея слухи и устраивая беспорядки, у нас никогда не настанет мир.

Так и решено было действовать. Армия Ри должна была выступить на восток, ударив в самое сердце Блессема, а сторонникам Лахлана следовало передать приказ отступить от реки и морских берегов. После долгих споров опасную задачу отнести эту новость в Дан-Горм поручили Дайду Жонглеру и Катмору Шустрому. Дайд с самого Хогманая ходил мрачный и молчаливый и с пугающей готовностью ухватился за возможность что-то сделать.

Лахлан с беспокойством взглянул на него и спросил:

— Но Дайд, неужели тебе не хочется поехать со мной в Блэйргоури?

— Ты же знаешь, в Дан-Горме у меня полно друзей, — ответил Дайд. — Мы не раз работали вместе, спасая какую-нибудь ведьму или расстраивая очередной план Колдуньи. Они меня знают и доверяют мне.

— Верно, — отозвался Лахлан. — И все-таки мне хотелось бы, чтобы ты был рядом.

— Я вернусь и присоединюсь к тебе, когда смогу, хозяин, — ответил Дайд, немного просветлев лицом. — Давненько уже мы не бились бок о бок. Но все-таки сначала отвезу новости в голубой город — там, должно быть, несладко приходится.

— Я поеду в Дан-Горм вместе с вами, — заявил Дугалл Мак-Бренн, отрываясь от изучения своих колец и поднимая сонные черные глаза.

Дайд и Катмор нерешительно переглянулись. Дугалл, худой апатичныый мужчина, всегда был одет в черные шелка и бархат и с головы до ног увешанным драгоценностями.

— Это опасно, милорд, — сказал Катмор. — Дан-Горм занят Яркими Солдатами, и наши люди нападают исподтишка, когда только могут. Нам придется пробираться по занятой земле и проскользнуть через их ряды. Если нас поймают, все пропало.

Дугалл прикрыл зевок нежной белой рукой.

— Да, я это понимаю, — усталым голосом ответил он. — Возможно, вы вспомните, что я был в Риссмадилле, когда напали Яркие Солдаты, и видел, как они опустошали город. Кроме того, мы уже многие недели почти ни о чем другом не говорим. Как ни странно, я почти все время как-то умудрялся не отвлекаться от военного совета.

— Наше путешествие будет не из легких, милорд, — нерешительно сказал Дайд, пытаясь донести до прионнсы то, что его беспокоит, и при этом не обидеть его. — Скорее всего, нам придется переодеться фермерами или даже нищими…

Дугалл приподнял бровь.

— Ты удивляешь меня, парень. Неужели ты думаешь, что я отправлюсь на войну в своих лучших шелках? Так ведь и попортить их недолго. Нет, уверяю тебя, мой мальчик, я переоденусь перед отъездом.

Лахлан недоуменно посмотрел на своего кузена.

— Зачем ты хочешь ехать в Дан-Горм, Дугалл? Неужели тебе не хочется поехать со мной на восток?

Дугалл расправил пальцы так, чтобы полюбоваться блеском своих колец.

— Как вы уже упоминали раньше, Ваше Высочество, мы не получали никаких вестей из Равеншо. Последнее письмо от моего дорогого отца пришло шесть месяцев назад, и в нем говорилось лишь о том, что Яркие Солдаты приходили к нему, выражая желание использовать бухты и гавани Равеншо. Вполне естественно, я чувствую сыновнее беспокойство. Мне подумалось, что сейчас самое время навестить владения предков.

— Да, мне хотелось бы узнать, вторглись ли тирсолерцы и в ваши земли, — сказал Лахлан.

Дугалл пожал плечами.

— Меня тоже это немного интересует, Ваше Высочество.

— И ты сможешь передать нам новости, — пробормотал Ри, запоздало вспомнив, что кольца, унизывавшие руки его кузена, служили не просто украшением. Дугалл Мак-Бренн был полностью обученным колдуном, одним из немногих, оставшихся в стране. Его знания вполне позволяли их обладателю войти в Совет колдунов, но прионнса не мог быть его членом, поскольку совет должен сохранять независимость от светской власти.

Кузен Лахлана улыбнулся.

— Ну разумеется, смогу, дорогой мой. Мне также пришло в голову, что стоило бы послать гонцов в Тирейч и посмотреть, как они поживают и не могут ли оказать нам поддержку. Всадники были бы нам сейчас весьма полезны.

— Да, это так, — горячо согласился Лахлан. Одной из его наиболее насущных проблем была нехватка кавалеристов, поскольку лишь Красных Стражей учили воевать верхом на лошадях, а большинство из них скрывалось от нового режима.

— Судя по всему, Кеннет Мак-Ахерн — гордый человек и никому не уступит того, что принадлежит ему по праву. Я видел его, когда он приезжал в Риссмадилл на Ламмасский Собор, и это действительно высокомерный прионнса. Думаю, он с большей готовностью согласится помогать нам, если Ри пришлет к нему своего кузена, а не какого-нибудь скромного гонца.

— Опять верно, — сказал Лахлан, с некоторым скептицизмом оглядывая своего кузена. — Хотя я и очень удивлен, что ты предлагаешь себя самого на роль скромного гонца, Дугалл. Ты уверен, что не хочешь завоевать славу на поле битвы в Блэйргоури?

— Я стремлюсь лишь служить моему Ри, — ответил он с апатичным поклоном. — Хотя должен признать, что надеюсь вернуться с армиями как Равеншо, так и Тирейча за спиной и тем самым заслужить шумное приветствие и ваше одобрение.

— Что ж, если ты сможешь совершить такой подвиг, я буду очень тебе признателен, — отозвался Лахлан. — Хотя мне будет недоставать тебя рядом со мной, когда мы будем биться с Реншо Безжалостным. Судя по всему, нам понадобится каждый колдун и каждый солдат, который у нас есть!

Энгус Мак-Рурах беспокойно заерзал на месте, а волчица села, сбросив сонную девочку, привалившуюся к ней. Шум, с которым та свалилась на пол, привлек внимание Лахлана, и он обернулся к ним.

— Прошу прощения, Ваше Высочество, — сказал Энгус, — но боюсь, что мне тоже придется покинуть вас. Теперь, когда зимние снега уже начали таять, я спешу вернуться в свои земли. Вы же знаете, что прошел почти год с тех пор, как я покинул Рурах, и все это время я не видел ни мою жену, ни моих людей.

— Но ты понадобишься мне, когда мы осадим Блэйгоури, — в некотором смятении воскликнул Лахлан, которого в прошлом уже не раз выручали советы и поддержка Мак-Рураха.

Энгус твердо выдержал его взгляд.

— Я благодарю Ваше Высочество за такую лестную оценку и поеду с вами, если таков будет ваш приказ. Но, как вы знаете, у меня с собой лишь горстка людей. Если я вернусь в Рурах, то смогу навести порядок в моих землях, проследить за тем, чтобы указы против колдовства и волшебных существ были отменены, и собрать армию, которую приведу вам на помощь. И, что более важно, я смогу вернуть Фионнгал в объятия ее матери. Уже почти шесть лет, как ее похитили, милорд, и Гвинет очень переживала ее исчезновение.

Лахлан взглянул на Изолт, лицо которой при словах Мак-Рураха смягчилось. Сама недавно ставшая матерью, она представляла, как горевала Гвинет Ник-Шан, когда ее маленькую дочь похитили по приказу Лиги по Борьбе с Колдовством. Она легонько кивнула, и Лахлан неохотно дал Энгусу разрешение вернуться в Рурах.

— Но ты понадобишься мне, Энгус, так что быстрей завершай свои дела и возвращайся, — сказал он. — Блэйргоури — всего лишь первая из наших целей. Война будет долгой и кровавой, не забывай об этом, и мне понадобится поддержка всех прионнс.

— Я вернусь как только смогу, — заверил его Энгус. — И приведу с собой армию, Ваше Высочество, это я вам обещаю.

Лахлан благодарно кивнул, но тревога так и не сошла с его лица. Ему никогда еще не приходилось планировать войну, поскольку в годы сопротивления они ограничивались лишь короткими вылазками и мелкими стычками. При всей своей практичности ни Мегэн, ни Энит не обладали достаточными знаниями в области тактики и снабжения армии, чтобы помочь ему, а большинство военных советников его брата бежали, присоединившись к армии Реншо. Изолт имела огромный опыт в искусстве Шрамолицых Воинов, но ее опыт включал в себя рукопашную борьбу, а не вооружение и развертывание почти шести тысяч солдат.

Со своим крошечным штабом Лахлан должен был не только командовать войсками, но и организовывать действенные подразделения обслуживания, в которые входили кузнецы, следящие за лошадьми, плотники, строящие осадные машины, и инженеры, проектирующие и возводящие укрепления. Он должен был также попытаться установить надежные линии связи между различными подразделениями и обеспечить обозы со стадами коз и овец, чтобы кормить их всех. И, что труднее всего, необходимо было найти средства, чтобы все это оплачивать. Большая часть казны была брошена в спешке побега из Риссмадилла, а учитывая то, что дворец до сих пор осаждала тирсолерская армия, Лахлану нужно было искать другие источники средств.

К счастью, Лукерсирей был богатым городом, в котором действовало более пятидесяти различных гильдий, от шелкоткачей до часовщиков и гончаров. В обмен на обещание щедрых дотаций в будущем молодому Ри удалось получить достаточные средства на ближайшее время, но он слишком хорошо понимал, насколько поддержка купцов зависит от быстрого успеха в войне.

Главной его проблемой до сих пор оставалось питание солдат, поскольку он был преисполнен решимости не повторять действий Красных Стражей, просто забиравших все необходимое у фермеров. Рионнаган, Клахан и Блессем были богаты зерном, фруктами и мясом, но Яркие Солдаты пролетели над краем, точно саранча, унося с собой то, что было им нужно, и уничтожая все остальное. Те части южного Эйлианана, которые не покорились захватчикам, уже и так надрывались в попытках прокормить тысячи беженцев, наводнивших Лукерсирей и верхний Рионнаган. Лахлан знал, что необходимо как можно раньше начать весенний сев, чтобы к следующей зиме у них была пища, поэтому ему пришлось отрядить часть своей армии помогать фермерам и защищать посевы.

Нахмурившись, Лахлан размышлял, пошел ли бы он на восстание, если бы точно знал, какую ответственность несет на себе Ри. Но теперь уже было слишком поздно задумываться; он был Мак-Кьюинном, Ри Эйлианана и Дальних Островов, хранителем Лодестара, и на его плечах лежало будущее страны. Он вздохнул и снова склонился над картой.

— До чего же утро сегодня холодное и промозглое, — поежившись, сказала ткачиха, придерживая шаль под подбородком рукой в синеватой сеточке вен. Ее ноги, ступающие по ледяным булыжникам мостовой, были босы, и она переминалась с ноги на ногу в тщетных попытках как-то согреться. В руках она несла длинные рулоны груботканой серой материи.

— Да уж, — с ухмылкой отозвался стражник у дворцовых ворот, — но я с радостью обогрел бы тебя.

— Ну ты и нахал, — сказала она. — Что бы сказал мой муж, услышь он тебя?

— Надавал бы ему зуботычин, насколько я знаю Джимми Сапожника, — сказал второй стражник, дуя на замерзшие руки. Он взглянул на небо, тускло сереющее над городскими крышами. — Похоже, вот-вот закапает.

— Похоже, не просто закапает, если эти тучи подойдут поближе, — заметила еще одна ткачиха, хрипло закашлявшись. — Ох, до чего же в этом году суровая зима!

— Будем надеяться, что весной и погода, и новости будут получше, — сказала третья. — Говорят, лорды с нагорий пообещали Ри свою поддержку, а значит, армия увеличится еще по меньшей мере на тысячу человек.

— Да, но говорят, что этих мерзких Ярких Солдат в одном только Блессеме стоит двенадцать тысяч, а по болотам подходят все новые и новые. Это в два раза больше, чем удалось собрать Ри, — со вздохом сказала ее товарка.

— Эй, эй, женщина! — раздраженно окликнул ее возница с повозки, стоявшей позади них. — Мы что, все утро тут будем ждать, пока ты треплешь языком о том, в чем ничего не смыслишь?

Ткачиха окинула его пренебрежительным взглядом, но все же прошла через городские ворота вместе со своими спутницами, с головой закутанными в пледы, чтобы защититься от пронизывающего ветра, и так же, как она, несущими рулоны серой материи. Они уверенно двинулись по длинной обсаженной деревьями аллее, перекликаясь с солдатами, тренирующимися неподалеку. Ткачихи были во дворце частыми гостьями, выполнявшими различные работы для Туарисы Швеи. Серая ткань, которую они несли, была соткана в гильдии ткачей Лукерсирея и предназначалась на килты и плащи для солдат. Обмениваясь шутками и смеясь, они вошли в огромный вестибюль дворца и направились в восточное крыло, превращенное в штаб армии.

Никто не заметил, как одна из них отстала, крепко придерживая плед под подбородком. Рулоны материи, которые она несла, закрывали ей почти все лицо, так что из-за них можно было разглядеть только два серебристо-голубых глаза. Подождав, пока ткачихи не скрылись за дверью, одинокая фигурка метнулась через двор и нырнула в боковую дверь.

Сердце Майи колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди, но она не поднимала низко опущенного лица, прикрывая его рулонами материи. Если бы кто-нибудь остановил ее, она просто притворилась бы, что заблудилась, и позволила бы отправить себя в восточное крыло. Она была готова своим пением заставить любого забыть все, поскольку не утратила способности очаровывать людей и подчинять их своей воле даже после того, как разбилось зеркало Лелы. Но те, кто обладал сильной волей или даром ясновидения, могли не поддаться ее чарам, поэтому на тот маловероятный случай, если ее магия не сработает, она несла в рукаве узкий кинжал, хотя и отчаянно надеялась, что ей не придется его использовать. Майя еще ни разу не убила никого собственными руками, хотя и обрекла на смерть очень многих. У нее было беспокойное чувство, что не так-то легко будет сохранить маску холодного безразличия, если придется самой нанести удар.

Майя благополучно преодолела людные дворцовые коридоры, хотя несколько раз узнавала кого-то из своих прежних слуг и советников, так что ей приходилось повыше поднимать свои рулоны, чтобы прикрыть лицо. Она очень жалела, что не знает заклинание красотки и не может замаскироваться. Снова обратиться к карлику она побоялась, поскольку слишком хорошо знала его злобный характер и жажду власти. В миг раздражения он вполне мог решить выдать ее, а Майя не хотела давать ему ни малейшего повода к этому до тех пор, пока на Мак-Кьюинна не будет наведено проклятие.

Вид Дункана Железного Кулака, спускающегося по лестнице, вогнал ее в панику, и она нырнула в какой-то коридорчик, подождав, пока он не скрылся из виду. Прошло еще некоторое время, прежде чем ее бешено колотящееся сердце немного успокоилось, ибо она не сомневалось, что в случае разоблачения ее ждет суд и публичное унижение, а потом и неизбежная казнь. Если повезет, это будет быстрая смерть под топором палача; если же нет — смерть на костре, к которой она приговорила многие тысячи ведьм по всей стране.

При этой мысли ее кожа стала холодной и липкой, и ей пришлось вцепиться рукой в столик, чтобы не пошатнуться. Но она не колебалась, проверила, пуст ли коридор, и продолжила свой путь. Веская причина завела ее так далеко, и она не могла позволить страху ослабить ее решимость.

После штурма дворца, который произошел в Самайн, Майя бежала, в буквальном смысле слова, в чем была. По какому-то немыслимо неудачному стечению обстоятельств она даже была вынуждена оставить в руках врага свою дочь. Нырнув в Пруд Двух Лун, она ожидала, что девочка поплывет следом за ней, как инстинктивно делали все маленькие Фэйрги. Но Изабо Рыжая схватила Бронвин, и Майя потеряла дочь, а вместе с ней и последний шанс вернуть свою власть. Без Бронвин Майя была всего лишь Вдовствующей Банри, которую ненавидел ее деверь и которой больше не было места в стране, где еще так недавно ее любили и восхищались ею.

В ту ночь уходящая вода увлекла ее за собой в подземные каналы, а потом выплюнула, израненную, замерзшую и почти без сознания, у входного отверстия одной из огромных сточных труб. Там ее и нашла старая уличная проститутка, чьи давно ушедшие молодость и красота лишали ее возможности найти приют в одном из многочисленных лукерсирейских борделей. Рябая Молли когда-то была одной из самых высокооплачиваемых шлюх в Лукерсирее, но возраст и сифилис взяли свое, и теперь она была худой морщинистой старухой с многочисленными болячками, обезображивающими ее лицо, губы и руки. Однако же годы жизни на улице, в течение которых ей приходилось продавать свое тело за корку хлеба или горстку медяков, не ожесточили ее доброе сердце, и Майе не составило никакого труда очаровать ее. Охваченная жалостью, Рябая Молли дотащила Майю до кучки грязных и рваных одеял, служивших ей домом и постелью, и выхаживала ее, пока к ней не вернулось сознание и силы. Молли так и не задумалась над причинами своего непреодолимого желания помочь и защитить подобранную фэйргийку, несмотря даже на то, что в результате этого она сама чуть не умерла с голоду.

Разлетевшиеся осколки волшебного зеркала оставили на лице Майи глубокие порезы, но к ее собственному изумлению паутина ран на щеке чудесным образом зажила, оставив лишь еле заметную сеточку шрамов. Однако иллюзия человеческой красоты, которую она создала и поддерживала с помощью зеркала, рассеялась, и лицо, смотревшее на нее из зеркального осколка старой проститутки, вне всякого сомнения было лицом Фэйрга. Майя очень боялась, ведь она знала, что за ее голову будет назначена высокая цена, а в Лукерсирее слишком многие были бы счастливы получить такую награду. У нее не было ни одежды, ни денег, ни друзей, а зима стояла лютая. Бывшей банри не оставалось никакого выбора, кроме как послушаться совета Рябой Молли и искать убежища в борделе. Именно Молли отвела ее к карлику и заплатила за наложение первого заклинания красотки своими собственными трудно заработанными грошами, и Молли же представила ее Черному Донафу.

Всю зиму Майя, подавляя в душе гордость и отвращение, продавала свое тело за золото. В конце концов, говорила она себе горько, чем иным она занималась последние шестнадцать лет? Она соблазнила Джаспера Мак-Кьюинна, когда тот еще едва вышел из мальчишеского возраста, и все эти годы удерживала его красотой своего тела и мастерством в искусстве любви. Не ради золота, разумеется, хотя Мак-Кьюинны были богаты, и она, будучи его женой, ни в чем не нуждалась. Ради власти и отмщения за своего отца она обольстила его и вышла за него замуж, околдовала его и высосала из него все жизненные силы. Ради власти и величия Фэйргов.

Но все эти шестнадцать лет интриг и обольщения были напрасны. Джаспер был мертв, как и планировалось, но она не правила вместо него, а проклятый Шабаш Ведьм каким-то образом снова собрался и опять стал силой в стране. Майя потерпела поражение и потому не осмеливалась вернуться к своему собственному народу. Король Фэйргов никогда не прощал поражений. Лучшее, на что она могла надеяться, это снова стать пешкой в руках ее отца, сексуальной игрушкой для того мужчины, который находился в фаворе у короля. В худшем случае он скормил бы ее своему морскому змею, если бы ему пришла охота взять на себя этот труд. При мысли о столь мрачном будущем Майя скрипела зубами и копила золото, дожидаясь удобного случая получить обратно свою дочь, а вместе с ней и возможность вернуть себе власть.

Хотя тем холодным утром в коридорах дворца было полно народу, Майе посчастливилось без помех добраться до прачечной. Она стащила из аккуратных стопок на полках чистый фартук и чепец, затолкав свои рулоны материи за корзину с грязным бельем. Ее сердце забилось быстрее, когда она направилась обратно в главное крыло дворца, поскольку теперь она не могла больше прятаться за своими свертками и чувствовала себя обнаженной. Но она знала, что знать редко удостаивала дворцовую челядь взглядом, и была уверена, что с легкостью доберется до верхнего этажа и никто ее не остановит. Единственная опасность заключалась в том, что ее мог увидеть кто-нибудь из управляющих и понять, что она не служанка. Увидев забытые кем-то в углу ведра с мыльной водой и швабру, она схватила их и понесла швабру так, чтобы ее щетинистая головка скрывала ее лицо.

Она как раз доставала из гардероба рубаху, когда услышала за спиной скрип открывающейся двери. Упав на колени, она притворилась, что натирает пол, в тот самый момент, когда по полу послышались быстрые легкие шаги.

— Ты что, только сейчас убираешь комнату Ри? — сердито спросил молодой женский голос. — Разве ты не знаешь, что он вот-вот вернется с плаца? Это нужно было сделать еще несколько часов назад!

Майя что-то забормотала в ответ, не поднимая лица. Слишком очевидно было, что комнаты уже были тщательно убраны, поскольку под кроватью не было ни пылинки, не говоря уж о клочке волос или обрезке ногтя. Она надеялась хотя бы застать постель Ри незастеленной или его грязную одежду валяющейся на полу, но ее ждало разочарование. Однако ей было так нужно найти что-нибудь, что можно было бы отнести Крошке Вилли, что даже несмотря на то, что рубахи в гардеробе были чистыми, по длинным прорезям на спине она определила, что они принадлежат Лахлану, и прихватила одну из них в надежде, что на ней все-таки остались какие-нибудь следы его тела.

Шаги остановились рядом с ней, и на ее плечо опустилась маленькая шершавая рука.

— Выметайся отсюда, девушка! Ри очень рассердится, если обнаружит тебя здесь, ты же знаешь, что в последнее время он не в духе!

Майя кивнула и сказала:

— Ох, да, я только закончу.

Но рука, оказавшаяся неожиданно сильной, подняла ее с колен.

— Я что, не ясно сказала, чтобы ты выметалась отсюда! — прозвучал сердитый голос.

Потом рука резко упала и раздался удивленный возглас. К изумлению и радости Майи, служанка воскликнула:

— Ваше Высочество! Что вы здесь делаете? Разве вы не знаете, что вас убьют, если обнаружат?

Майя посмотрела в полные обожания голубые глаза и почувствовала, как ее охватывает удовлетворение и радость. Похоже, не все слуги Лахлана Крылатого были рады его правлению. За шестнадцать лет своего пребывания у власти она потратила немало времени на то, чтобы очаровать всех, кто общался с ней, искусно накладывая на них чары принуждения, чтобы они беспрекословно подчинялись ее воле. Жрицы Йора называли такую способность ледой, и она не раз выручала Майю, в особенности тогда, когда помогла подавить волю Латифы Кухарки, которая провела ее по лабиринту к Пруду Двух Лун.

— Значит, ты знаешь, кто я такая? — спросила она мягко. — Ты знаешь, кто я такая, и не выдашь меня? Ты знаешь, кто я такая, но не позовешь стражу?

— Я знаю, кто вы, но не выдам вас, — послушно повторила служанка.

— Ты будешь помогать и служить мне? — спросила Майя, и ее хрипловатый голос запульсировал силой. — Ты будешь верна и поможешь мне?

— Я буду помогать и служить вам, — отозвалась та.

— И никому не скажешь, что видела меня.

— И никому не скажу, что видела вас.

— И будешь приходить ко мне и рассказывать обо всем, что происходит во дворце?

Служанка опять повторила то, что велела Майя, и та облегченно вздохнула. С этой девушкой ей пришлось приложить лишь совсем немного усилий, поскольку ее воля и желание уже и так были подчинены Майе. Похоже, она была одной из тех многочисленных служанок в Риссмадилле, которые были так преданы своей Банри, что бережно хранили обмылки из ее купальни и ссорились за честь чистить ее туфли. А если среди слуг и последователей Ри была одна, которая до сих пор любила ее, то найдутся и другие. Подорвать власть молодого ули-биста будет куда легче, чем она ожидала.

Лиланте открыла глаза и огляделась вокруг. По ее сучьям прыгали солнечные зайчики, и она ощущала, как под гладкой корой начинают шевелиться первые почки. Над ней громко заливалась какая-то птица, но древяница чувствовала, что ее грызет непонятная боль. Понадобилось немало времени, чтобы понять, что ее мучает, поскольку она еще не успела стряхнуть с себя зимнее оцепенение. Потом она вспомнила и зажмурилась, пытаясь снова погрузиться в благословенную дремоту. Но солнце пригревало, и земля под ней бурлила новой жизнью. Лиланте больше не могла спать.

Она нерешительно потянулась, потом пошевелила корнями, отряхивая с них землю и подставляя ветви теплому ветру. В воздухе витал запах весенней зелени, и против ее воли все соки в ней побежали быстрее. Несмотря на то, что Лиланте чувствовала себя глубоко несчастной, ей очень хотелось есть.

При первых же неловких шагах что-то соскользнуло с ее ветвей и упало на землю. Удивленная, она отступила назад и увидела лежащую на траве длинную рыжую косу. Она нерешительно нагнулась и подняла ее, сразу же поняв, что коса принадлежит Изабо. Перед ее мысленным взором промелькнул посеребренный луной снег и в ушах зазвучали извинения молодой ведьмы, прятавшей косу в ветвях Лиланте. В ее раскосых зеленых глазах засверкали слезы, а в душе вспыхнул такой гнев, что она чуть было не отбросила косу.

Лиланте любила Изабо как сестру, ее теплота и щедрость заполнили холодную ноющую пустоту в душе Лиланте. И все же с тех пор, как прошлой весной Лиланте повстречалась с Дайдом, вся тоска древяницы по любви и нежности сосредоточилась на неунывающем ясноглазом циркаче.

То, что она скрывала и подавляла свои чувства, лишь подхлестнуло ее страсть. Обнаружить Изабо с Дайдом в столь близком и горячем сплетении было для нее двойным предательством, ни в коей мере не смягчаемом тем фактом, что ни один из них не подозревал о ее чувствах. Вопреки всему, Лиланте больше винила Изабо. Она всегда так сочувствовала и так понимала переживания древяницы; она должна была знать, упрямо думала Лиланте. Она должна была догадаться.

Ее пальцы сжались на рыжей косе, и Лиланте снова услышала полный раскаяния шепот Изабо. Лишь тогда до нее дошло, что Изабо прощалась с ней, и в тот же миг ее страдание померкло перед более острой, более неотложной тревогой.

— Ох, Изабо, — прошептала она. — Куда ты ушла? Зачем?

Она остановилась в нерешительности, не зная, что же ей делать. Ее человеческий желудок раскатисто заурчал, и она, наклонившись, подобрала зеленое бархатное платье, в котором была в ту ночь. От долгого лежания на сырой земле оно измялось и перепачкалось, но никакой другой одежды у древяницы не было. Она через голову натянула его и спрятала косу Изабо подальше в один из длинных широких рукавов.

Снег уже почти растаял, и бледно-голубое небо было совершенно ясным. Лиланте нерешительно отправилась на кухню, выискивая в толпе людей, деловито снующих вокруг, хотя бы одно знакомое лицо. Раньше она довольно часто бывала в дворцовой кухне, но всегда вместе с Изабо, и сейчас боялась попросить еды у Латифы. Она неловко застыла у огромной двери, испуганная суетой и шумом множества слуг, работавших внутри.

— Лиланте? — спросил неуверенный голос.

Она робко подняла глаза и увидела, что к ней, дружелюбно улыбаясь идет хорошенькая служанка Изабо. Лиланте с облегчением улыбнулась в ответ, поскольку уже несколько раз встречалась со Сьюки в те несколько недель, которые предшествовали ее бегству в сад.

— Ты вернулась! — воскликнула Сьюки. — Все так беспокоились о тебе. Дайд Жонглер везде искал тебя, и Хранительница Ключа Мегэн очень волновалась. Где ты была?

— Спала, — ответила Лиланте, обнимая себя за плечи тонкими, точно прутики, руками, потому что в тени огромного здания было холодно.

Сьюки сняла свою шаль из козьей шерсти и заботливо накинула ее на плечи древяницы.

— Пойдем, я принесу тебе что-нибудь поесть, — сказала она. — Прошло уже больше месяца с тех пор, как ты пропала, и мы все думали, что ты могла уйти вместе с Рыжей, ведь казалось так странно, что вы обе исчезли примерно в одно и то же время. Но Рыжая говорила, что ты в саду… Ты знаешь, что она пропала?

Лиланте кивнула и показала Сьюки рыжую косу, спрятанную у нее в рукаве.

— Она оставила мне косу, чтобы я могла найти ее, если понадобится.

— Рыжей сейчас все недовольны, — прошептала Сьюки, — потому что она забрала с собой маленькую банприоннсу, а среди лордов многие опасаются, что Ри затеял это все, чтобы убрать ее со своего пути. Все знают, что Его Высочество не… не испытывал добрых чувств к малышке, учитывая обстоятельства. — Она заколебалась, но лишь на миг, потом продолжила. — Но я знаю, что это все неправда, потому что Рыжая любит маленькую банприоннсу и никогда бы не позволила причинить ей зло, это точно.

Лиланте послушно пошла за круглолицей служанкой, которая подвела ее к табуретке у длинного стола. Спрятав свои сучковатые ноги под подолом платья, Лиланте набросилась на овощное рагу, которое принесла ей Сьюки, внимательно слушая маленькую служанку, просвещавшую ее относительно того, что происходило во дворце.

— Теперь, когда Кандлемас прошел и празднества по случаю дня рождения Банри закончены, мы все будем готовиться к выступлению армии, — сказала она. — Представляешь, я еду с ними, потому что меня взяли в няньки к маленькому прионнсе.

Эти слова вызвали у Лиланте восклицание, ибо она не знала ни о рождении Доннкана, ни о смерти его сестренки. Сьюки вздохнула и покачала головой, печально рассказывая о маленькой мертворожденной девочке, но тут же начала восхищаться силой и красотой оставшегося в живых мальчика.

— У него крылья, представляешь; удивительно, правда? А глаза у него не голубые, как у всех младенцев, а желтые, как у птицы.

— Как у его отца, — сказала Лиланте.

— Да, — согласилась Сьюки, немного поколебавшись, прежде чем продолжить. — Они берут малыша с собой, представь, берут такого кроху на войну. Вот почему я тоже еду, чтобы присматривать за мальчиком и ждать Ее Высочество. — Она хихикнула. — Мак-Танах аж побагровел, когда Ее Высочество сказала, что тоже поедет. Он сказал: «Что это будет за военная кампания, если мы потащим с собой женщин и детей?» А она просто посмотрела ему в глаза и ответила: «Победоносная, потому что я буду там и позабочусь об этом». Она такая странная, эта новая Банри, правда?

Лиланте сказала:

— Да я не знаю, я всего несколько раз ее видела.

Сьюки залилась краской и принялась вертеть в пальцах край своего фартука.

— Ну, я хотела сказать, что она не такая, как большинство благородных дам, которые весь день сидят, болтают, орудуют иглами и занимаются всякой ерундой. А Ее Высочество следит за обучением лучников, выступает на военных советах и отдает приказы Телохранителям. Просто она так смешно говорит и все время такая серьезная, вот что я имела в виду.

Лиланте дочиста выскребла миску, Сьюки продолжала:

— Ну, например, как когда Его Высочество попытался оставить ее в Лукерсирее с малышом. Она взглянула на него этим своим взглядом и сказала: «Но Лахлан, ты же знаешь, что я не могу остаться здесь, когда ты едешь на войну. На мне лежит гис перед тобой, разве ты забыл? Я поклялась никогда не расставаться с тобой».

— А что такое гис ? — спросила Лиланте, и хорошенькая служанка, хихикнув, пожала плечами и сказала:

— Не знаю, но Ри покраснел и ничего не сказал, так что я думаю, это какой-то договор, который они заключили, никогда не расставаться. Правда, здорово? — И она снова захихикала.

— Глядите, девочки, кто снизошел до того, чтобы навестить нас, простых судомоек, — прозвучал громкий насмешливый голос. — Никак это королевская нянька Сьюки собственной персоной! А я-то думала, что она возгордилась и больше носу к нам не кажет!

Лиланте подняла глаза, съежившись на своей табуретке, потому что подобный тон был ей очень хорошо знаком. Перед ними, уперев руки в полные бедра, стояла девица в грязном переднике и с очень красными обветренными руками. За ней, усмехаясь, стояло несколько кухонных служанок.

Сьюки вспыхнула и вскочила на ноги.

— Я не виновата в том, что меня попросили присматривать за малышом, — сказала она, оправдываясь. — Не злись на меня, Дорин, ты же знаешь, что я никогда не лезла вперед других и никем таким себя не воображала.

— Ну где уж нам знать, — презрительно протянула пышнотелая девица, — таких проныр как ты, которые подлизываются к новому ри и забывают старых подруг.

— Это все потому, что я помогала Рыжей с маленькой банприоннсой, поэтому они знали, что я умею обращаться с малышами…

— Да, конечно, — сказала Дорин. — Такая тощая малявка? Да я готова биться об заклад, что ты никогда раньше и младенца-то на руках не держала! Просто ты уж своего не упустишь.

Сьюки открыла было рот, чтобы что-то сказать, но тут вступила еще одна служанка:

— Вот уж я удивилась, что ты согласилась нянчить ведьмино отродье, Сьюки. И как тебе не страшно?

— Он ведь совсем крошка, Элси, как ты можешь такое говорить, — еле слышно возразила Сьюки, а остальные девушки начали боязливо оглядываться по сторонам и зашикали на подругу.

— Придержи язык, милая, — сказала Дорин, — а не то сейчас эта старая клуша Латифа придет и напустится на всех нас.

Элси тряхнула головой в белом чепце, голубые глаза непокорно сверкнули.

— Что бы ты там ни говорили, а он ведьмино отродье, да еще и ули-бист, с такими-то крыльями и глазами.

Лиланте почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо, и невольно скрестила ноги, заметив, какие косые взгляды бросают на нее служанки. В своем перепачканном платье с длинной гривой волос-прутиков, на которых начали пробиваться первые листики, она знала, что действительно выглядит как настоящий ули-бист. И снова ей страстно захотелось оказаться где-нибудь в лесу, подальше от всех, кто презирал и ненавидел тех, в чьих жилах текла не человеческая кровь.

Сьюки, должно быть, почувствовала, что творится в ее душе, поскольку сказала горячо:

— Ты же знаешь, что нельзя так говорить, Элси; Ри издал указ против этого, и у тебя будут большие неприятности, если кто-нибудь передаст ему твои слова.

— Вы только послушайте ее, — восхищенно сказала Элси, — она уже двумя руками за новый порядок. Быстро же птичка запела по-новому.

Круглые щеки Сьюки покраснели, в глазах блестели слезы.

— Моя бабушка всегда говорила, что новая метла чище метет, — ответила она, высоко подняв подбородок. — А вам, девушки, лучше не забывать об этом.

Сьюки подобрала юбки и сказала:

— Пойдем, Лиланте, я знаю, что Хранительница Ключа очень хочет поговорить с тобой, и Его Высочество, думаю, тоже. Не обращай внимания на этих завистливых куриц, они просто скудоумные злюки. — Высоко подняв голову, она гордо прошла мимо служанок, и Лиланте тихо последовала за ней, не глядя им в глаза.

— Фу-ты ну-ты, маленькая да удаленькая, — насмешливо протянула у них за спиной Дорин, но Сьюки не обратила на нее внимания, быстро ведя Лиланте по коридорам кухонного крыла.

В конце концов они обнаружили Изолт и Лахлана в жилище Мегэн в Башне Двух Лун. Старая колдунья, несмотря на свою слабость, отказалась лежать в постели, сославшись на то, что у нее слишком много дел, чтобы позволять всем суетиться вокруг и нянчиться с нею. Она сидела в своем кресле с высокой спинкой, такая же прямая, как всегда, с узкими черными глазами, так и сверкающими нетерпением, слушая бесконечные жалобы Лахлана. Изолт сидела у окна, кормя грудью маленького Доннкана, а у очага, поджав ноги, пристроился клюрикон Бран, крошечными умелыми стежками зашивая рубаху.

— Ну, Лахлан, если бы да кабы, да во рту росли грибы, то был бы не рот, а целый огород, — отрывисто сказала Мегэн. — Невозможно ковать мечи и наконечники стрел из ничего; видит Эйя, мне бы очень этого хотелось! Придется обойтись тем, что есть. Ты же знаешь, мы отправили пленных на рудники в Сичианских горах, и скоро у нас будет больше металла для кузниц. А до тех пор солдаты должны довольствоваться имеющимся у них оружием.

— Но как мне вести войну, если моя армия — горстка необученных, неопытных, недисциплинированных и невооруженных детей? — раздраженно воскликнул Лахлан.

— Мудро и отважно, — отрезала Мегэн. — А как еще может вести войну Мак-Кьюинн?

Она одним мановением руки заставила его проглотить язвительный ответ и улыбнулась Лиланте.

— Значит, ты вернулась к нам, милая? Надеюсь, зимний сон придал тебе сил?

С беспокойством раздумывая, знает ли Хранительница Ключа, почему она так поспешно сбежала в парк, Лиланте кивнула, робко улыбнувшись в ответ.

Донбег, свернувшийся калачиком на коленях Мегэн, ободряюще пискнул, и она механически ответила ему.

— Нам недоставало твоих рассказов о лесных существах, хотя это побудило меня поручить нескольким из наших учеников разыскать упоминания о древяниках, ниссах и клюриконах в тех немногих книгах, что у нас остались, — сказала Мегэн. — Я выяснила кое-какие интересные вещи, которых не знала раньше. Скажи, Лиланте, ты слышала о Летнем Дереве?

Донбег взволнованно заверещал и, взобравшись по длинной седой косе Мегэн, уселся у нее на плече. Лиланте пожала плечами.

— Нет, миледи.

Мегэн вздохнула.

— Обидно, а я надеялась, что ты сможешь добавить что-нибудь к тем скудным сведениям, которые я нашла. Ну да ладно.

Клюрикон положил иглу, его мохнатые ушки встали торчком. Он торжественно затянул:

Десять тысяч ребятишек я родил на свет,

Только я вот все живу, а их уж нет.

До чего ж красивы были дочери мои,

Погубили те их, кому были дороги они.

Крепкими и сильными были сыновья,

Только скоро высохли, жив один лишь я.

Но по ним я не горюю и не плачу, нет,

Скоро дети новые явятся на свет.

Сильные, красивые, дочки, сыновья,

Когда песнь купальскую вновь услышу я.

Все удивленно уставились на него, и он сказал:

— Летнее Дерево, Поющее Дерево.

Мегэн проговорила медленно:

— В одном из упоминаний, которые я смогла отыскать, описывается «сад с огромным деревом, покрытым цветами, ароматными, точно розы, которое поет на ветру».

— Летнее Дерево, Поющее Дерево, — повторил клюрикон.

Мегэн впала в задумчивость. Все молча ждали, только Лахлан слегка ерзал на стуле да у груди Изолт посапывал малыш. Очнувшись, Мегэн оглянулась, точно удивленная тем, что они все еще здесь.

— Ты знаешь, что Изабо покинула нас? — спросила она внезапно.

Лиланте кивнула, а Сьюки сказала, задыхаясь:

— Рыжая оставила ей свою косу, правда, странно? Чтобы можно было снова найти ее, так она сказала.

Взгляд Мегэн стал более острым, а Лахлан сжал кулаки.

— Это так? — спросила старая ведьма. Лиланте неохотно кивнула и, вытащив свернутую в кольцо косу, показала им. Мегэн повелительно протянула руку. Древяница отдала ей косу еще более неохотно. В комнате что-то изменилось; она почувствовала, как молчание стало более напряженным, и это обеспокоило ее. Мегэн с отсутствующим видом пробежала по косе пальцами.

— Ты можешь сказать, где она? — спросил Лахлан. Когда Мегэн не ответила, он устремил испытующий взгляд желтых глаз на лицо Лиланте, и та сказала неуверенно:

— Она очень далеко. Где-то на севере.

— Изабо направляется в тайную долину? — он бросил взгляд на Мегэн. — Неужели ей удалось так быстро преодолеть такое большое расстояние? Почему ни один мой патруль не нашел никаких следов? Даже если бы у нее был плащ-невидимка, неужели он смог бы скрыть ее вместе с этим проклятым конем?

— Плащ-невидимка может стать таким большим или маленьким, как понадобится, — сказала Мегэн, — но я готова поклясться, что плаща у нее нет. — Ты же помнишь, что мы долго искали его после того, как Майя уплыла, но так и не нашли. Кроме того, мы все видели следы копыт жеребца в лабиринте, и они вели только в одну сторону. Даже Изабо не могла заставить лошадь идти обратно по своим собственным следам всю дорогу из лабиринта.

— Но она точно сквозь землю провалилась, — разъяренно сказал Лахлан. — Должно быть, у нее все-таки был плащ-невидимка, никакого другого объяснения нет.

— Она сказала бы нам, если бы нашла его, ведь мы все вместе искали, — сердито сказала Мегэн, потом нахмурилась. — Хотя в этом плаще скрыты странные темные силы, которые искажают ум и волю, — сказала она тихо. На миг она задумалась. — Нет, полагаю, она каким-то образом использовала Старые Пути. Я уверена, что жеребец может знать о них, хотя и не представляю, как ему удалось там пройти. Совершенно ясно, что жеребец Изабо — не простой конь.

— Нет, это бешеная и неуправляемая тварь, — сердито сказал Лахлан. — Надо было его пристрелить на месте!

— Очень странно, — пробормотала Мегэн, — но на миг, когда я увидела его, мне показалось… да нет, этого просто не может быть. Уже почти семнадцать лет прошло. — Она сверкнула глазами на Лахлана, который с угрожающе нахмуренным лицом грыз ноготь на большом пальце. — Даже не думай о том, чтобы тратить людей и силы на преследование Изабо, — предупредила она. — Путь в тайную долину долгий и трудный, кроме того, не забывай, что никто, кроме нас с Изабо, не знает проходов через пещеры. Ты и так вечно жалуешься, что у тебя мало людей, так что не стоит бросать их на заведомо невыполнимое дело. У Изабо своя судьба; когда настанет время, Пряхи снова пересекут наши нити. — С этими словами старая колдунья скатала косу и убрала ее в свой мешок.

Лиланте невольно протестующе дернулась. В этой комнате явно чувствовалась какая-то недоговоренность, которой она не понимала и которая тревожила ее. Древяница застенчиво поджала ноги, но все же сказала:

— Изабо сама отдала мне эту косу, Хранительница. Это все, что у меня осталось от нее. Она хотела, чтобы коса была у меня. — Она протянула руку, хотя ее веснушчатое лицо пылало от смущения.

Пальцы Мегэн сжались, а ее черные глаза впились в Лиланте. Та заставила себя не отводить взгляд, и Мегэн, вздохнув, неохотно протянула рыжую косу древянице.

Она сказала строго:

— Береги ее, милая, ибо если она попадет в недобрые руки, Изабо грозит большая беда. Всегда нужно быть очень осторожным с тем, что когда-то было частицей твоего тела, ибо по ней тебя могут найти или выследить, или даже навести на тебя проклятие, будь то даже обрезок твоего ногтя или пятно пота. — Она отдала косу, и Лиланте снова спрятала ее к себе в рукав.

— Мы хотели дать тебе задание, если ты не против, — сказала ведьма. — Ведь ты все еще хочешь работать с нами, да? — Лиланте еле заметно кивнула, чувствуя, как у нее свело пальцы ног. — Я вижу, что ты несчастлива здесь, во дворце, — сказала Мегэн, улыбнувшись ей. — Ты дитя леса, и несмотря на все наши указы и декларации, осталось еще много таких, кто не доверяет волшебным существам и обижает их. Мне пришло в голову, что ты, возможно, захочешь вернуться в лес и поискать кого-нибудь из своих сородичей.

Лиланте не верила собственным ушам. Это действительно было ее давней мечтой, но как Хранительница Ключа узнала об этом?

— Я часто искала, — сказала она тихо, — но древяники неуловимые создания, и они редко собираются вместе. Их нелегко найти.

— Возможно, если бы ты знала, где искать, то тебе повезло бы больше, — сказала Мегэн. — Я говорила тебе, что велела нескольким ученикам исследовать повадки древяников и других жителей леса. Похоже, древяники собираются вместе по меньшей мере один раз в год, на Купалу, чтобы увидеть цветение Летнего Дерева. Судя по тому, что мне удалось узнать о нем, оно цветет раз в году, и то всего лишь один день и одну ночь. Его цветы священны и обладают особой силой.

— Разве Летнее Дерево — не символ клана Мак-Эйслинов? — спросила Лиланте, внезапно вспомнив, что Дайд как-то рассказывал ей что-то подобное. — Гиллиан носит на шее бляшку с эмблемой цветущего дерева.

— Да, точно, — ответила Мегэн довольно. — Они с сестрой и матерью последние, кто остался от клана Мак-Эйслинов; они наследницы Эслинна и Башни Грезящих, хотя прошло уже несколько десятилетий с тех пор, как Мак-Эйслины правили Эслинном, благодаря амбициям Мак-Танахов. — Она снова замолкла, и Изолт передала насытившегося малыша Сьюки, чтобы та перепеленала и укачала его, а сама встала рядом с Лахланом, положив ладонь на его напряженную руку.

— Значит, вы хотите, чтобы я отправилась на поиски древяников в Эслинн. Зачем? Что вам от них нужно?

— Я хочу, чтобы ты договорилась о поддержке лесных жителей, — сказала старая ведьма. — В прошлом древяники были могущественными союзниками Мак-Эйслинов и сражались на их стороне. Когда мой отец Эйдан Белочубый пытался установить мир в Эйлианане, древяники были среди тех волшебных существ, которые поклялись подчиняться Пакту о Мире, а один из них поставил под документом свою метку. Мы хотим продлить Пакт о Мире, но после шестнадцати лет гонений многие волшебные существа подозрительно относятся к людям, и не без оснований. Мне кажется, они поверят тебе, Лиланте, и ты сможешь убедить их оказать нам поддержку и помощь.

— Они не станут меня слушать. Они презирают меня точно так же, как и вы, люди. — В ее раскосых зеленых глазах показались слезы.

— Но они не будут бояться тебя, Лиланте, и может быть, ты сможешь научить их верить тебе и принимать тебя. По-моему, стоит попытаться. Подумай об этом, пожалуйста, ведь действительно нужно, чтобы они поверили нам, или в этой стране никогда не будет мира.

Лиланте, казалось, не убедили ее слова, но она кивнула, бессознательно погладив косу Изабо, лежавшую у нее в рукаве, и сказала:

— Я подумаю об этом.

— В планировании и возделывании плодоовощных и зерновых культур одним из главных факторов является почва, — бубнил Мэтью Тощий. — Почва является источником питательных веществ и воды и поглощает отходы, накапливающиеся в корневой системе растений.

Диллон вздохнул и уставился на деревья, качающиеся в саду за окном. Почва не интересовала его, но Мэтью Тощий, очень серьезный и исполненный самых благих намерений колдун, считал ее исключительно захватывающей темой и изо всех сил старался заразить своим энтузиазмом учеников. Он был земляным колдуном, который в молодости учился в Башне Благословенных Полей. Получив кольца с лунным камнем и яшмой, он поселился в небольшой деревушке, где каждый год благословлял посевы фермеров и занимался исследованием способов увеличения их урожаев.

Когда началась охота на ведьм, он бежал из своей деревушки, в конце концов отыскав себе новый дом далеко на юге, где никто не знал, что он колдун. Все семнадцать лет после Дня Предательства он провел, возделывая свой крошечный клочок земли и выращивая на нем такие крупные и вкусные овощи, что соседи начали его подозревать. Он вполне мог быть обвинен в колдовстве, если бы не его поведение, исполненное рассудительного достоинства, и не его готовность делиться с соседями-фермерами знаниями по применению удобрений, взращиванию семян и орошению.

Он был бы вполне рад прожить до конца своих дней в той деревушке, но Мэтью Тощий был человеком долга и знал, что Шабаш Ведьм нуждается в нем. Поэтому, когда до него дошли новости о победе восстания, он собрал свои скромные пожитки и вернулся в Башню Двух Лун, чтобы помочь ведьмам в их борьбе. Через несколько дней наиболее молодые и сильные ведьмы и колдуны должны были выступить в поход вместе с армией Ри, и Мэтью Тощий был преисполнен решимости вбить в голову своих студентов как можно больше за оставшееся ему короткое время.

В длинной классной комнате сидело примерно пятьдесят ребят от десяти до пятнадцать лет, и на лицах большинства из них была написана такая же скука, как и на лице Диллона. Некоторые что-то вырезали на деревянных столах перочинными ножичками; другие перешептывались или передавали друг другу сладкие леденцы из древесного сока; третьи заплетали в косички бахрому своих пледов или ногтями отскребали грязь с босых пяток. Диллон выругался себе под нос и принялся раздумывать, разрешат ли ему обучаться военному делу со старшими мальчиками. Он мечтал когда-нибудь поступить в Телохранители, собственную гвардию Ри, которая скакала вслед за ним в бою, а в мирное время охраняла его. Сведения о составе почвы были совершенно ни к чему Синим Стражам, как обычно называли Телохранителей.

Дверь открылась, и в класс вошел высокий мужчина с кудрявыми каштановыми волосами и окладистой рыжей бородой. С ним была девочка, одетая в подбитый мехом оливковый бархатный костюм и черный плед тонкой работы, повторявшие цвета килта и пледа мужчины. На руке у нее сидела крошечная черная кошка с кисточками на ушах, а по пятам за ними шагала огромная черная волчица.

Мэтью вскочил на ноги, поклонившись и рассыпавшись в приветствиях.

Прионнса Рураха и Шантана склонил голову, сказав:

— Спасибо, любезный. Прошу прощения, что прервал ваш урок, но сегодня мы уезжаем в Рурах, и моя дочь хотела бы попрощаться со своими друзьями.

— Конечно, конечно, — ответил колдун и сделал жест по направлению к классу, полному изумленных ребятишек.

Диллон проворно вскочил на ноги, махнув остальным членам Лиги Исцеляющих Рук, чтобы последовали его примеру. Первым поднялся Джей Скрипач, малиновый от смущения, а Аннтуан и Эртер хотя и отстали, но совсем ненамного. Единственной, кто хоть с каким-то интересом слушал лекцию, была Джоанна, поскольку она знала, что твердые познания в растениеводстве необходимы, если она хочет осуществить свою мечту стать целительницей. Тем не менее, она тоже хотела попрощаться с Финн, поскольку они почти не виделись с ночи восстания, когда та узнала, что она — дочь Мак-Рураха, похищенная Оулом в шестилетнем возрасте. Отданная в ученичество грабителю и наемному убийце, она постигала такие науки, от которых ее высокородные родители были бы совершенно не в восторге, пока наконец не сбежала на улицу, где и познакомилась с остальными. Они были самой проворной и ловкой шайкой попрошаек во всем Лукерсирее, пока не встретились с Йоргом Провидцем и его маленьким учеником Томасом и не образовали Лигу Исцеляющих Рук. Лига немало поспособствовала успеху восстания, произошедшего в Самайн, и последовавшие за ним месяцы казались ребятишкам довольно пресными после напряженного и богатого событиями прошлого года.

Ребята довольно неловко стояли вокруг нее, не зная, что сказать этой закутанной в меха и бархат девочке, так не похожей на оборванную бродяжку, которую знали раньше. Финн, казалось, тоже было неуютно, и она сказала:

— Ну что ж, прощайте, по крайней мере, на какое-то время.

— Может быть, на многие годы, — скорбно сказала Джоанна. — Ты теперь банприоннса, и у тебя не будет времени на таких, как мы.

— Не говори глупостей, — грубо сказала Финн. — Ну разумеется, будет.

— Но ты же будешь в Рурахе, а мы — здесь, — заметил Джей, — так что кто знает, когда мы снова увидимся.

— Я заставлю их привезти меня обратно, — сказала она. — Ведь это единственная Теургия во всей стране, а надо же мне как-то получать образование. — Эта перспектива явно не вызывала у нее никакого воодушевления, но она только помрачнела, когда Диллон сказал быстро:

— Не глупи, Финн, банприоннсы не ходят в школу, у них есть учителя, гувернантки, и все такое.

— Ну а у меня не будет! — воскликнула Финн. — Мало того, что меня тащат в Рурах, так еще и это терпеть придется? Ну уж нет!

— Неужели ты не хочешь ехать? — любопытно спросила Джоанна. — Мне казалось, что тебе понравится быть банприоннсой, ходить в бархате и в украшениях, и чтобы служанка расчесывала тебе волосы, а паж носил платок…

— Это тебе нравятся такие глупости! — яростно воскликнула Финн. — Скучища смертная! Мне гораздо больше хотелось бы учиться наводить чары и стрелять из лука, как вы.

Веснушчатое лицо Диллона помрачнело еще больше.

— Ага, только нас ничему такому не учат, говорят, что слишком маленькие. Магии начинают учить только в шестнадцать лет, и то после того, как пройдешь какое-то дурацкое испытание. Нас учат только каким-то глупостям про грязь.

— Грязь? — непонимающе спросила Финн.

— Да, этот старый зануда только про нее и треплется. Про грязь. Представляешь?

— Ну, Диллон, это же не про грязь, а про то, как выращивать всякие растения! — воскликнула Джоанна. — Нас и другим вещам тоже учат, вроде истории и математики, — сказала она Финн. — Они мне не очень нравятся. Тебе повезло, поедешь в Рурах и будешь жить в замке.

Финн вздохнула.

— Мне хотелось бы лучше остаться здесь, где так много всего происходит.

— Но неужели тебе не хочется увидеть свою маму и снова быть одной семьей?

Джоанна была потрясена. Они с младшим братом Коннором были сиротами, и Джоанна мечтала о том, чтобы это оказалось какой-то ужасной ошибкой, их отец и мать на самом деле остались живы и они снова могли бы жить все вместе. Поскольку именно так и получилось с Финн, ее отношение удивляло девочку.

Финн слегка порозовела и пожала худеньким плечиком.

— Конечно, хочется, — ответила она. — Просто Рурах так далеко. А я ничего не помню.

— Ну, по крайней мере, ты будешь жить в замке, у тебя будут слуги и столько жареной оленины, сколько захочешь, а мы будем болтаться здесь и зубрить всякие глупости, вроде того, как делать компост, — надувшись, сказал Диллон.

— Да, наверное, это здорово, — сказала Финн. — А мой дайаден говорит, что научит меня охотиться, так что на худой конец я научусь стрелять из лука, как Изолт.

— Ну вот, вечно так! — взорвался Диллон. — Ты просто глупая девчонка; тебя будут учить, а нас с Аннтуаном — нет, потому, что мы еще слишком маленькие! Тебе-то зачем уметь стрелять, если ты потом выйдешь замуж за какого-нибудь жирного прионнсу и нарожаешь кучу ребятишек? А я хочу быть солдатом, но нас маринуют в этой идиотской Теургии, а к луку даже подходить не разрешают. Мне и не позволили учиться драться мечом, который Лахлан подарил мне за помощь в восстании!

Аннтуан и Эртер согласно шмыгнули носами, а старший из них сказал:

— Да, это нечестно!

— Пылающие яйца дракона! — воскликнула Финн. — Почему это девочкам нельзя учиться стрелять из лука? Посмотрите на Изолт! Она дерется куда лучше, чем все эти великие солдаты. Ничего удивительного, что тебя держат в Теургии, раз ты такой глупый задавака!

Они сердито переглянулись, и эльфийская кошка на руках у Финн выгнула спину дугой и зашипела. Мак-Рурах подошел и положил руку на плечо Финн.

— Ну, Фионнгал, ты готова ехать?

— Да, вполне, — пренебрежительно ответила она.

Ее отец ласково улыбнулся ребятишкам, сказав:

— Что ж, я понимаю, что Фионнгал грустно расставаться с вами, но вы же знаете, что в замке Рурахов вам всегда будут рады. Надеюсь, когда-нибудь вы приедете навестить нас.

Когда Финн вслед за отцом пошла к выходу, они зашептались и зашевелились. Она не удостоила их прощальным взглядом и прошествовала к двери, прямая, как тростинка.

Джей поколебался, потом позвал ее:

— Если я научусь читать, ты будешь писать мне, Финн?

Она оглянулась на него через плечо, и на лице у нее промелькнула прежняя усмешка.

— Ты научись сначала!

И ушла.

Лахлан и Изолт гуляли в саду, обсуждая свои планы, когда ветви деревьев над их головами внезапно зашуршали, и маленькая фигурка выпрыгнула из листвы, приземлившись перед ними на четвереньки. Изолт мгновенно встала в оборонительную стойку, но тут же опустила руки, узнав ее.

— Диллон! — воскликнул Лахлан. — Что ты здесь делаешь?

Мальчик встал на ноги, не обращая внимания на перепачканные в земле колени и ладони, и сказал:

— Ой, Лахлан, то есть я хочу сказать, Ваше Высочество, прошу прощения, что напугал вас, но меня не пропустили к вам.

— Да, как ни странно, мы были очень заняты, — сухо ответил Лахлан. — Ну, что у тебя такого срочного, что понадобилось подкарауливать меня в кустах?

Веснушчатое лицо Диллона залилось легким румянцем, но он сказал упрямо:

— Ваше Высочество, пожалуйста, возьмите меня с собой, когда будете выходить в поход. Я хочу служить вам.

Лицо Лахлана, которое до того было довольно суровым, разгладилось, и он улыбнулся, хотя выражение лица Изолт так и осталось серьезным и внимательным.

— Да, мой мальчик, я понимаю, почему тебя зовут Дерзким. Прости, Диллон, но мы едем на войну, а не на званый вечер. Будет гораздо лучше, если ты останешься здесь и займешься учебой. Ты еще успеешь навоеваться, когда станешь взрослым.

— Я уже взрослый, — ответил мальчик сердито. — Кроме того, Йорг сказал, что вы берете Томаса, а он ведь совсем мальчишка.

— Но ты же знаешь, что Томас нам понадобится, — раздражаясь, сказал Лахлан. — У нас и без того мало людей, чтобы еще терять их от ран и воспалений. Томас сможет исцелить их и снова сделать сильными. — Он развернулся, собираясь уйти, и бросил через плечо, — Ты должен быть на занятиях, мой мальчик, а не лазать по деревьям в саду. Возвращайся за книжки.

Диллон покраснел еще больше и сказал с достоинством:

— Я довольно рослый парень для своего возраста, Ваше Высочество, и я могу быть вам полезным, вы же знаете. Разве я не помог вам в Самайн?

— Очень помог, — сказала Изолт, и в ее голосе послышалась не свойственная ей обычно теплота.

Диллон продолжил горячо:

— Вам понадобятся оруженосцы, Ваше Высочество, чтобы быть у вас на посылках, и стеречь вашу лошадь, и чистить доспехи… — на миг он запнулся, не зная, что бы еще придумать, потом быстро продолжил, — и мы могли бы нести ваше знамя. — Глаза у него засверкали, и стало совершенно ясно, что его воображение уже рисовало картины того, как он героически и отважно мчится в бой перед самим Ри, неся стяг с оленем Мак-Кьюиннов.

Лахлан чуть было не рассмеялся и не велел ему заняться своими книгами, но Изолт положила ладонь ему на руку, и в ее глазах промелькнуло сочувствие.

— Тебе действительно понадобятся оруженосцы, Лахлан, — сказала она.

Ри бросил на нее скептический взгляд, потом пожал плечами.

— Ты говоришь «мы», Диллон. Полагаю, что ты имеешь в виду всех ребят из Лиги Исцеляющих Рук?

— Да, Ваше Высочество.

— Хм, Мегэн будет недовольна, да и Энит тоже. Они считают, что у этого вашего Джея есть Талант, — сказал Лахлан.

— Значит, мы можем поехать с вами? — воскликнул Диллон.

— Ну, поскольку я не вижу другого способа отвязаться от тебя, то да, — сказал Лахлан, улыбаясь.

Диллон восторженно завопил и неуклюже перекувырнулся колесом, тут же завалившись на спину.

— Пылающие яйца дракона, вот ребята обрадуются! — закричал он.

Мчась по коридору впереди Аннтуана, Эртера и маленького Парлена и чуть не спотыкаясь о мохнатого Джеда, Диллон услышал западающий в память напев виолы Джея. Даже Диллон, который почти не разбирался в музыке, понимал, насколько улучшилась игра его друга за те несколько месяцев, в течение которых его учила старая циркачка. Энит Серебряное Горло не хотела оставаться в стенах Башни Ведьм, пока не услышала, как играет Джей; тогда она улыбнулась и сказала:

— Ладно, останусь, пока у меня снова не начнется зуд попутешествовать, а в моем возрасте кто знает, когда это случится?

С тех пор, как она взяла Джея к себе в ученики, Диллон и остальные мальчики виделись с ним лишь на дневных занятиях, обязательных для всех учеников Теургии. Все оставшееся время Джей проводил в комнатах старой циркачки, слушая ее пение или помогая ее сыну Морреллу учиться играть на скрипке. Джей даже отказался участвовать в ежевечерних баталиях во дворе у башни, когда они доставали свои выструганные из старых деревяшек мечи и бились друг с другом, воображая себя Синими Стражами.

— А вдруг Энит снова захочется попутешествовать, когда придет весна, — говорил Джей, — и что тогда я буду делать? Она единственная, кто знает колдовские песни.

Диллон забарабанил в дверь, и звуки виолы затихли, а за ней и нежный мелодичный голос Энит. Джей с виолой в руке открыл дверь, зажав под мышкой смычок. Он был явно раздосадован тем, что его прервали.

Диллон возбужденно пустился в объяснения. Он не замечал выражения лица Джея, пока у него не кончились слова; тогда он воскликнул негодующе:

— Да что с тобой такое, балда? Язык проглотил? Неужели тебе не хочется пойти на войну вместе с нами?

— Да нет, не то чтобы, — принялся оправдываться Джей. — Просто если я пойду, то не смогу учиться у Энит. Она осталась здесь только для того, чтобы учить меня — она говорит, что не может жить в доме, в четырех стенах ей неуютно. Если я уйду с тобой и с ребятами, она сядет в свой фургон и опять отправится странствовать.

Диллон не верил своим ушам.

— Ты хочешь сказать, что лучше останешься здесь учиться играть на скрипке, чем станешь помощником Ри и будешь носить в бой его стяг?

— Я не просто учусь играть на скрипке, — ответил Джей, и его худые смуглые щеки окрасились смущенным румянцем. Он прижал к себе виолу. — Знаешь, это виола д’амур, одна из величайших реликвий клана Мак-Синнов. Они считают, что ее сделала сама Гвиневера Ник-Синн, а ведь это она воссоздала арфу Синнадар. Для меня огромная честь даже просто прикасаться, не говоря уже о том, чтобы играть на ней.

Диллон взглянул на виолу, которую Джей держал в руках. Он никогда раньше не замечал, что это действительно очень необычный инструмент. У нее было девять струн, натянутых на искусно сделанную деревянную подставку. Ее длинный гриф был вырезан в виде фигуры и лица прекрасной женщины с распущенными волосами и повязкой на глазах.

Он знал, что Хранительница Ключа Мегэн очень рассердилась, когда Лахлан позволил Лиге Исцеляющих Рук в награду за помощь в восстании выбрать себе семейные реликвии из хранилища. Диллон выбрал меч прекрасной работы, который явно имел какое-то историческое значение. Аннтуан тоже выбрал меч, Эртер — украшенный драгоценными камнями кинжал, Джоанна — прелестный браслет, а ее брат Коннор — музыкальную шкатулку с секретом. Парлену приглянулся серебряный кубок с кристаллом хрусталя, вставленным в ножку, а Финн взяла себе охотничий рог, который оказался военным рогом Мак-Рурахов, реликвией ее собственного семейства, вызывавшим дух воинов из прошлого. Хотя в то время она еще этого и не знала, она прихватила и плащ-невидимку, который сначала скрыл Лахлана, когда ему понадобилось проникнуть во дворец к умирающему брату, а потом помог Майе Колдунье незамеченной пробраться через лабиринт к Пруду Двух Лун. После этого плащ исчез, и несмотря на то, что Мегэн организовала тщательные поиски, его так и не обнаружили.

Исчезновение плаща очень встревожило Мегэн, и она сурово выбранила Лахлана. Мечи и кинжал у ребят она отобрала, резко сказав, что они слишком опасны для детей. Теперь, когда они стали оруженосцами Ри, Диллон надеялся, что им позволят носить свое оружие, однако Мегэн настрого запретила это, к огромному расстройству мальчиков. Но Лахлан сжалился над ними и пообещал, что мальчикам дадут маленькие мечи, более подходящие для их возраста и сложения, если они научатся правильно обращаться с ними. Поскольку именно об этом Диллон и мечтал, он не мог понять, почему Джей предпочел обучение игре на виоле, пусть даже старинной и священной.

— Ну и пожалуйста, оставайся здесь и учись играть на своей глупой старой развалюхе, — сказал он с отвращением. — Тогда ты больше не можешь быть моим лейтенантом. Придется назначить вместо тебя Аннтуана.

Джей густо покраснел и выдавил:

— Ну и ладно. Если это именно то, чего тебе хочется, замечательно. Только нечестно вышвыривать меня из Лиги только потому, что я не хочу быть оруженосцем. Хранительница Ключа говорит, что я сделаю для Шабаша больше, если буду учиться тому, к чему у меня есть способности. Она говорит, что очень немногие владеют Талантом петь колдовские песни и что когда-нибудь я стану великим колдуном и буду очаровывать людей своей музыкой.

— Да ничего у тебя не получится, — усмехнулся Диллон.

— А Мегэн считает, что получится, а она ведь Хранительница Ключа, и Энит считает, что получится, а она…

— Просто старая цыганка, — парировал Диллон, разозлившись при мысли, что его лейтенант осмелился перечить ему.

Джей крепче прижал к себе смычок, его губы превратились в тонкую полоску. Послышался голос Энит, зовущей его, и он сказал отрывисто:

— Мне нужно идти. Прости, что не могу пойти с вами, но мое место здесь. Берегите себя.

Раскаиваясь, что вышел из себя, Диллон начал придумывать, что бы ему сказать, но Джей уже вернулся в комнату и закрыл за собой дверь.

Лиланте разбудило острое ощущение опасности. Она стояла неподвижно, не шевеля ни единой веточкой, и прислушивалась. Поблизости кто-то был. Совсем близко. Она чувствовала его дыхание на своей коре. Пальцы пробежались по стволу, раздвинули ее ветви. По ее жилам медленно заструилась человеческая кровь, и она смогла открыть глаза и вглядеться в темноту. Внезапно ее пронзила мучительная боль. Лиланте беззвучно вскрикнула. Снова и снова она чувствовала, как в ее древесину вонзается холодный огонь, и вскинула вверх все ветви, почти падая. Она ощутила, как коса Изабо выскользнула из глубины ее ветвей. Нападающий бросил топор и схватил косу, потом раздался топот поспешно удаляющихся ног.

Последняя стадия ее превращения закончилась как раз вовремя, чтобы она успела увидеть высокую фигуру, растворяющуюся в сумраке сада, но не узнала ее. Лиланте наклонилась, глядя на то, как из глубоких порезов на бедре вытекает кровь-живица. От боли так кружилась голова, что она еле держалась на ногах. Она вложила все оставшиеся у нее силы в мысленный призыв. Бран, помоги мне…

Цепляясь за соседнее дерево и пытаясь остановить липкую зеленую кровь, Лиланте глотала запоздалые слезы боли и ужаса. Почему на нее так вероломно напали? Кому настолько понадобилась коса Изабо? Кто бы это ни был, он знал, что древяница собиралась покинуть дворец на следующее утро и выехать с отрядом солдат Ри в Эслинн и, возможно, к Летнему Дереву.

Последние несколько недель Лиланте провела в спорах с самой собой. Даже если она и сможет найти в Эслинне каких-нибудь древяников, они скорее всего отвергнут ее, считая полукровкой, думала она. Даже если они и примут ее, то все равно не послушают. Почему волшебные существа из леса должны доверять представителю ненавистных людей, которые рубят деревья и пашут землю, грабительски лишают ее всех металлов и минералов?

И все же Лиланте хотела встретиться с сородичами своей матери и втайне надеялась, что они примут ее, пусть даже отвергнутую сородичами отца. Поэтому Лиланте пришла в этот дальний угол парка, чтобы в последний раз пустить корни в его жирную почву, потому что это, возможно, будет очень нелегко сделать во время путешествия по враждебному краю. Она спрятала рыжую косу глубоко в свои плакучие ветви, понимая, что очень важно, чтобы она была в безопасности. И все же коса исчезла, а Лиланте получила жестокие раны. Она прижала руки к зияющему порезу, и мука сжала ей горло так сильно, что перехватило дыхание. Увидев маленького клюрикона, со всех ног бегущего ей на помощь, древяница печально подумала, что чем скорее она покинет человеческое общество, тем будет лучше. Люди никогда не приносили ей ничего, кроме боли и горя.