"День Шакала" - читать интересную книгу автора (Форсайт Фредерик)

Глава 11

Полковник Рауль Сен-Клер де Вийобон приехал домой перед самой полуночью. До этого он потратил три часа, готовя отчет о вечернем заседании в министерстве внутренних дел, чтобы генеральный секретарь Елисейского дворца мог прочитать его уже утром.

Отчет он писал с особой тщательностью, разорвал два первых варианта и остановился лишь на третьем, который сам и перепечатал. Трата времени на столь неквалифицированный труд раздражала его, да и печатать он не умел, но машинистка не должна знать, о чем шла речь на совещании. Этот аспект, естественно, нашел отражение в отчете. Кроме того, он надеялся, что генеральный секретарь, найдя отчет у себя на столе в столь ранний час, обязательно отметит его оперативность. А уж при удаче отчет тем же утром мог оказаться и у президента, что также не пошло бы ему во вред.

Пристальное внимание он уделил подбору ключевых фраз. Ему хотелось создать впечатление, что автор отчета с определенным скепсисом относится к решению передать столь важное расследование, от которого зависела безопасность главы государства, в руки какого-то комиссара полиции, привыкшего иметь дело с мелкими преступниками, невеликого ума и таланта.

Но прямого недоверия он не высказывал, ибо Лебель мог и найти наемного убийцу. Если бы комиссару это не удалось, Сен-Клер мог ударить себя в грудь и заявить, что с самого начала предполагал подобный исход. Более того, ему не понравился и Лебель. Обыкновенный маленький человечек, решил он про себя. Но написал: «... безусловно, с безупречным послужным списком».

Размышляя над первыми двумя вариантами, он пришел к выводу, что в данный момент ему едва ли выгодно высказывать резко отрицательное отношение к назначению Лебеля, так как этим он противопоставил бы себя остальным участникам совещания. К тому же для несогласия требовались конкретные причины. С другой стороны, он решил пристально следить за ходом расследования, чтобы, представляя секретариат президента, первым указать на допущенные упущения, если таковые будут иметь место.

Он как раз думал о том, как получать информацию о действиях Лебеля, когда позвонил Сангинетти. Он сообщил, что министр принял решение ежедневно, в десять вечера, проводить совещание, на котором Лебель будет докладывать обо всем, что удалось сделать за день. Новость обрадовала Сен-Клера. Стоявшая перед ним проблема разрешилась сама собой. За день он мог подготовить важные вопросы, имеющие прямое отношение к расследованию, и, задав их, по крайней мере показать остальным, что секретариат президента не забывает о серьезности ситуации и ищет скорейший выход из создавшегося положения.

Лично он считал, что шансы убийцы, если таковой и существует на самом деле, невелики. Президента окружал мощнейший заслон, о чем он знал не понаслышке, так как часть его работы в секретариате состояла в организации публичных выступлений президента и определении маршрутов следования туда и обратно. Он не верил, что какой-то иностранец сможет преодолеть окружающие президента оборонительные редуты.

Он открыл входную дверь квартиры и услышал голос своей новой любовницы, донесшийся из спальни. – Это ты, дорогой?

– Да, малышка. Разумеется, это я. Тебе одиноко?

Она выбежала из спальни в отделанной кружевами прозрачной черной ночной рубашке, не доходящей до колен. На фоне дверного проема в рассеянном свете лампы на столике у кровати четко вырисовывались контуры ее фигуры. Как обычно, при взгляде на новую любовницу Рауля Сен-Клера охватило чувство глубокой удовлетворенности. Еще бы, такая женщина принадлежит ему и так крепко его любит.

Она бросилась ему на грудь, поцеловала в губы. Сен-Клер также попытался обнять ее, не выпуская из рук брифкейса и вечерней газеты.

– Иди ложись, – улыбнулся он, едва Жаклин оторвалась от него. – Сейчас я приду к тебе, – и легонько шлепнул ее по попке.

Женщина вернулась в спальню, бросилась на кровать, разметав ноги, заложив руки за голову, выпятив грудь.

Сен-Клер, войдя следом, с удовольствием оглядел ее. Она сладострастно улыбнулась в ответ.

За полмесяца их сожительства Жаклин поняла, что ее партнера можно возбудить только откровенной вульгарностью и похотливостью. Она ненавидела Сен-Клера ничуть не меньше, чем в день их первой встречи, но успела узнать, что недостаток потенции он восполнял красноречием, особенно рассуждениями о важности той роли, которую он играет в делах Елисейского дворца. – Скорей, – прошептала она. – Я тебя хочу.

Сен-Клер радостно улыбнулся, снял туфли, поставил их у вешалки. Повесил пиджак, выложил содержимое карманов на туалетный столик, брюки. Его длинные тощие ноги торчали из-под подола рубашки, словно белые вязальные спицы.

– Что тебя так задержало? – спросила Жаклин. – Я ждала целую вечность.

Сен-Клер важно покачал головой.

– Ничего такого, что могло бы тебя заинтересовать.

– У, какой ты злой, – она повернулась на бок, лицом от него.

Развязывая узел галстука, он не отрывал глаз от каштановых волос, рассыпавшихся по плечам, полных бедер, которые уже не скрывала задравшаяся ночная рубашка. За пять минут он умылся, принял душ, надел шелковую, с монограммой, пижаму.

Вытянулся на кровати рядом с любовницей, его рука легла на талию, поднялась на бедро, соскользнула к теплой ягодице.

– В чем дело, а?

– Ни в чем.

– Я думал, ты ждала меня.

– Ты ничего не объясняешь. Я не могу позвонить тебе на работу. Я сижу здесь час за часом и волнуюсь, не случилось ли чего с тобой. Ты никогда не приходил так поздно, не предупредив меня заранее.

Жаклин перекатилась на спину и посмотрела на него. Приподнявшись на локте, он сунул руку под ночную рубашку начал гладить одну из ее грудей.

– Послушай, дорогая, я был занят. У нас там в некотором роде кризис, поэтому пришлось кое-что уладить, прежде чем я смог уйти. Я бы позвонил, но в кабинете всегда полно людей. Некоторые знают, что моя жена уехала отдыхать. Им покажется странным, что я звоню домой через коммутатор.

– Едва ли могло произойти что-то столь значительное, чтобы ты не предупредил меня о своей задержке, дорогой. Я волновалась всю ночь.

– Ну, теперь волноваться не о чем.

Она засмеялась, подняла руку, привлекла его к себе. Дыхание полковника участилось, он начал целовать Жаклин, его рука переходила от одного соска к другому.

– Похоже, ОАС все еще охотится за президентом. Сегодня раскрыт новый заговор. Им и пришлось заниматься. Поэтому я задержался.

Жаклин приподняла голову:

– Не говори глупостей, дорогой, с ними давно покончено.

– Как бы не так. Теперь они наняли иностранца, профессионального убийцу, чтобы он застрелил президента. А-а-а, не кусайся.

Полчаса спустя Рауль Сен-Клер де Вийобон крепко спал, лежа на боку и чуть похрапывая. Рядом с ним его любовница вглядывалась в темный потолок, чуть подсвеченный там, где уличные огни прорывались сквозь щелку между портьерами.

Она все еще не могла прийти в себя от услышанного. Жаклин, естественно, понятия не имела о существовании нового плана покушения на де Голля, но могла оценить важность признания Ковальски.

Жаклин подождала до двух часов ночи, перелезла через полковника, радуясь, что он не из тех, кто любит спать, обняв любовницу. Сен-Клер все так же ровно похрапывал.

Выйдя из спальни, она плотно закрыла дверь, пересекла гостиную, прошла в холл, закрыла и вторую дверь. С телефона в холле набрала номер. Несколько минут спустя ей ответил сонный голос. Говорила она две минуты, получила ответ, что на другом конце провода ее поняли, и положила трубку. Минуту спустя она уже лежала в постели, пытаясь заснуть.

В ту же ночь звонки из Парижа разбудили или оторвали от дел начальников отделов убийств пяти европейских стран, Америки и Южной Африки. В Западной Европе, как и в Париже, была глубокая ночь. В Вашингтон Карой дозвонился в девять вечера по местному времени, и начальник отдела Дэместик Интеллидженс обедал дома с друзьями. Карону удалось связаться с ним после третьей попытки, и по ходу разговора в трубке слышался смех гостей и звон бокалов. Американец с пониманием отнесся к просьбе Карона и согласился подъехать в пункт связи в ФБР в десять минут второго по местному времени, чтобы поговорить с комиссаром Лебелем, который будет звонить ему из Интерпола в десять минут восьмого по парижскому времени.

Начальники соответствующих отделов Бельгии, Италии, Западной Германии и Голландии, будучи добропорядочными семьянинами, крепко спали. Звонки вытаскивали их из постелей, и после нескольких минут объяснений с Кароном каждый из них согласился прийти в пункт связи в точно оговоренное время, чтобы переговорить с комиссаром Лебелем по вопросу первостепенной важности.

Ван Райе из Южной Африки уехал в инспекторскую поездку, поэтому Карон связался с его помощником, Андерсоном.

Мистеру Энтони Моллинсону, заместителю комиссара по борьбе с преступностью, Скотленд-ярд, Карон позвонил домой, в Бексли, уже около четырех утра. Тот застонал, отгоняя настойчивую трель телефона на столике у кровати, но она не умолкала, и он снял трубку, пробурчав: «Моллинсон».

– Мистер Энтони Моллинсон? – спросил неэнакомый голос.

– Слушаю, – он взглянул на часы и мысленно выругался.

– Говорит инспектор Люсьен Карон из французской Сюрте Насьональ. Я звоню по просьбе комиссара Клода Лебеля.

Говорил Карон с заметным акцентом, но ясно и четко. Моллинсон нахмурился. Неужели этот француз не мог подождать до утра? – Да?

– Как я понимаю, вы знакомы с комиссаром Лебелем?

Моллинсон задумался. Лебель? О да, такой маленький, был начальником Отдела убийств в ПЖ. Внешне ничего особенного, но преступления раскрывает быстро. Очень помог, когда два года назад убили английского туриста. Им бы досталось от прессы, если б убийцу не нашли чуть ли не на следующий день.

– Да, я знаю комиссара, Лебеля, – ответил он. – В чем дело? Рядом с ним, потревоженная разговором, что-то недовольно пробурчала его жена Лили.

– Комиссар Лебель ведет очень важное расследование, требующее к тому же предельной деликатности. Я – его помощник. Дело необычное. Комиссар хотел бы позвонить вам в пункт связи Скотленд-ярда сегодня в девять утра. Вы можете подойти туда в это время?

Моллинсон вновь задумался.

– Вам просто требуется наша помощь? – спросил он. В этом случае они могли бы воспользоваться обычными каналами связи. В девять утра в Скотленд-ярде самый «час пик».

– Нет, мистер Моллинсон. Это личная просьба комиссара Лебеля, который рассчитывает на ваше содействие. Она не имеет никакого отношения к Скотленд-ярду. И комиссар хотел бы обойтись без официального запроса.

Моллинсон обдумал его слова. Человек осторожный, он не хотел ввязываться в тайные операции полиции другой страны. Если же речь шла о совершенном преступлении или о преступнике, бежавшем в Британию... Но почему такая секретность? Тем не менее Лебель просил помощи у королевской полиции, а для чего она нужна, если не помогать коллегам.

– Хорошо. Я поговорю с ним. В девять часов.

– Премного вам благодарен, мистер Моллинсон.

– Спокойной ночи. – Моллинсон положил трубку, перевел стрелку будильника с семи на половину седьмого и тут же уснул.

В ночном Париже в маленькой захламленной холостяцкой квартире учитель средних лет вышагивал из угла в угол. Книги, газеты, журналы, рукописи лежали на столе, стульях, кушетке, даже на покрывале узкой кровати, стоящей в нише в дальнем конце комнаты. В другой нише находилась раковина, заваленная грязной посудой.

Обуревающие учителя мысли не имели никакого отношения к окружающему беспорядку. С тех пор как он потерял директорский пост в лицее Сиди-бель-Аббес, вместе с прекрасным домом и двумя слугами, и переехал в Париж, в его квартире всегда царил полный разгром. Думал он совсем о другом.

Когда же заря зарделась над восточными предместьями Парижа, он сел и взял одну из газет. Вновь открыл статью на странице иностранных новостей под заголовком: «Главари ОАС окопались в римском отеле». Прочитав ее еще раз, он наконец решился, накинул легкий макинтош, защищающий от утренней прохлады, и выбежал из квартиры.

Поймал такси и попросил отвезти его на Северный вокзал. Хотя таксист высадил его на привокзальной площади, он направился в другую сторону, как только такси скрылось из виду, и вошел в одно из круглосуточно работающих кафе.

Взял чашечку кофе и металлический жетон для телефона-автомата. Оставив кофе на стойке, прошел в глубину кафе, к телефонной будке. Справочная служба соединила его с международной справочной службой, и через пятьдесят секунд он покинул кафе, получив номер отеля в Риме.

В другом кафе, в сотне метров от первого, он узнал в Справочной службе, где находится ближайшее отделение связи, откуда он может прямо сейчас позвонить в Италию. Как он и ожидал, оно находилось рядом с вокзалом.

В почтовом отделении он дал оператору нужный ему номер, не называя отеля, и провел тревожные двадцать минут, ожидая, пока его соединят.

– Я хочу поговорить с синьором Пуатье, – сказал он снявшему трубку итальянцу.

– Signor Che? (Каким синьором? (итал.)) – переспросил итальянец.

– Il signor francese (С французом (итал.)) Пуатье. Пуатье.

– Che? (С кем? (итал.)) – повторил голос.

– Francese, francese... – настаивал парижанин.

– Ah, si, il signor francese. Un momento, per favore... (А, я понял, синьора француза. Одну минуту, пожалуйста... (итал.)) В трубке защелкало, затем усталый голос ответил по французски.

– Да?

– Слушайте внимательно. У меня нет времени. Возьмите карандаш и запишите, что я скажу, – затараторил парижанин. – От Вальми – Пуатье. Шакал раскрыт. Повторяю. Шакал раскрыт. Ковальски арестован. «Пел» перед смертью. Записали?

– Да, – ответил голос. – Я передам кому следует.

Вальми положил трубку, заплатил и торопливо покинул почтовое отделение. Еще минута, и он смешался с потоком пассажиров, выходящих из здания вокзала. Солнце поднялось над горизонтом, согревая мостовые и прохладный утренний воздух. Еще пахло кофе и свежевыпеченным хлебом, но оставалось лишь полчаса, чтобы им на смену пришли запахи выхлопных газов, человеческого пота, табачного дыма. Не прошло и двух минут, как Вальми растворился в толпе, когда к почтовому отделению подъехала машина и два сотрудника ДСТ вбежали в помещение. Они попытались выяснить, как выглядел звонивший в Рим мужчина, но оператор не смог сказать им ничего определенного.

В Риме в 7.55 легионер, несший ночную вахту у лифта На восьмом этаже, потряс Марка Родина за плечо. Тот проснулся мгновенно, приподнялся, схватился за пистолет под подушкой. Но расслабился и что-то пробурчал, увидев знакомое лицо. Взглянул на часы на столике у кровати и понял, что и так спал слишком долго. Годы в тропиках приучили его вставать гораздо раньше, а тут августовское солнце уже поднялось над крышами. Но недели бездействия, вечера за картами с Монклером и Кассоном, молодое красное вино, отсутствие физической нагрузки сбили ему режим.

– Донесение, мой полковник. Кто-то только что позвонил, похоже, очень торопился.

Легионер протянул лист бумаги, вырванный из блокнота, на котором записал слова Вальми. Прочитав их, Родин выпрыгнул из постели, обернул вокруг талии хлопчатобумажный саронг, еще одна привычка, приобретенная в Индокитае, перечитал записку.

– Хорошо. Свободен. – Легионер вышел из комнаты и спустился на восьмой этаж.

Родин несколько секунд ругался про себя, скомкав записку в кулаке. Чертов, чертов, чертов, чертов Ковальски.

Первые два дня после исчезновения Ковальски он думал, что тот просто дезертировал. В последнее время такое случалось, ибо в рядах ОАС крепло убеждение, что дальнейшая борьба обречена на провал и убить Шарля де Голля и свергнуть существующее правительство уже не удастся. Он всегда думал, что Ковальски будет верен до последнего. Но вот доказательство того, что он, неизвестно по какой причине, вернулся во Францию, а может, его схватили здесь, в Италии, и переправили через границу. А там он заговорил, разумеется, под пыткой.

Родин искренне скорбел о погибшем телохранителе. Его репутация солдата и боевого офицера зиждилась на той огромной заботе, которой он окружал своих подчиненных. Подобное отношение ценилось в действующей армии куда больше, чем может представить себе любой военный историк. Теперь Ковальски мертв, и Родин не питал никаких иллюзий относительно того, каким был его конец.

И сейчас он пытался вспомнить, что мог сказать Ковальски. Встреча в Вене, название пансиона. Три руководителя ОАС, собравшиеся вместе. Скорее всего, для СДЭКЭ это не новости. Но откуда он узнал о Шакале? Он не подслушивал под дверью, это несомненно. Он мог сказать о высоком блондине, иностранце, приехавшем позже. Это ничего не значило. Иностранец мог оказаться торговцем оружием или финансистом. Фамилии не упоминались. Но Вальми прямо назвал Шакала его кодовым именем. Как? Откуда его узнал Ковальски?

И тут Родин вспомнил сцену прощания. Он стоит в дверях с англичанином. Виктор – в нескольких футах от него, рассерженный тем, что англичанин обнаружил его присутствие в нише, профессионал, перехитренный другим профессионалом, ожидающий схватки, надеющийся на нее. И что сказал он, Родин? «До свидания, месье Шакал». Ну конечно, черт побери.

Вновь и вновь думая об этом, Родин понял, что Ковальски не знал истинной фамилии наемного убийцы. Она известна только троим: ему, Монклеру и Кассону. Но Вальми все равно прав. Если признание Ковальски в руках СДЭКЭ, рассчитывать на успех задуманного не приходится. Они знают о встрече, пансионе, возможно, уже поговорили с портье. Им известны приметы англичанина, его кодовое имя. Они, конечно, догадались о том, что понял Ковальски: этот блондин – наемный убийца. Охрана де Голля станет еще бдительнее. президент откажется от публичных выступлений, не будет покидать дворца до поимки убийцы. Все кончено. План провалился. Он должен отозвать Шакала, настоять, чтобы тот вернул деньги, за исключением расходов и вознаграждения за потраченное время и хлопоты.

И тянуть с этим нельзя. Шакала надо предупредить о прекращении операции. Как командир, Родин не мог посылать солдата в бой, заведомо зная, что поражение неизбежно.

Он позвал легионера, который теперь, после исчезновения Ковальски, каждый день получал на почте корреспонденцию и, если возникала такая необходимость, звонил по телефону, и дал ему точные инструкции.

В девять часов легионер пришел на почту и попросил соединить его с лондонским номером. Лондон дали через двадцать минут. Телефонистка пригласила легионера в кабинку. Тот взял трубку. Гудок... пауза... гудок... Большего он не услышал.

В то же утро Шакал поднялся рано. Содержимое трех больших чемоданов он перепроверил еще вечером, перед тем как лечь спать. В саквояж осталось положить лишь умывальные и бритвенные принадлежности. Как обычно, он выпил две чашки кофе, умылся, принял душ, побрился. Собрал саквояж, закрыл его и отнес к трем чемоданам, стоящим у двери.

Приготовил себе завтрак: два яйца вкрутую, апельсиновый сок, еще чашечка кофе. Остатки молока вылил в раковину, разбил над ней два оставшихся яйца. Допил апельсиновый сок из банки, бросил ее в мусорное ведро. Отправил туда же горбушку хлеба, скорлупу от яиц, кофейную гущу, опорожнил ведро в мусоропровод. Он любил чистоту и порядок.

Затем надел тонкую шелковую водолазку, серый костюм с документами на имя Даггэна и сотней фунтов наличными во внутреннем кармане пиджака, темно-серые носки, изящные черные туфли, неизменные черные очки.

В 9.15 он подхватил чемодан и саквояж, закрыл за собой дверь и спустился вниз. Прошел по Адам Мьюз до Саут Одли-стрит, на углу поймал такси.

– Лондонский аэропорт, здание номер два, – сказал он водителю.

Когда такси тронулось с места, у него в квартире зазвонил телефон.

Легионер вернулся в отель в десять утра и доложил Родину, что полчаса пытался дозвониться по указанному телефону, но никто не взял трубку.

– В чем дело? – спросил Кассон, когда легионер, получив разрешение, вышел из номера. Все трое сидели в гостиной. Родин достал из кармана листок бумаги и передал Кассону.

Тот прочитал написанное и протянул листок Монклеру. Оба повернулись к Родину, ожидая объяснений. А тот молча смотрел в окно, разглядывая крыши соседних домов.

– Когда вы это получили? – спросил наконец Кассон.

– Сегодня утром.

– Вы должны его остановить, – запротестовал Монклер, – Теперь пол–Франции будет искать его.

– Пол-Франции будет искать высокого блондина-иностранца, – спокойно ответил Родин, – В августе во Франции более миллиона иностранцев. Пока им не известны ни фамилия, ни лицо, ни паспорт. Он – профессионал, так что наверняка воспользуется поддельными документами. Им придется пройти долгий путь, чтобы найти его. Он должен позвонить Вальми, так что об опасности его предупредят.

– Если он позвонит Вальми, тот должен приказать ему выйти из игры, – заявил Монклер. Родин покачал головой.

– Таких полномочий у Вальми нет. Ему поручено получать информацию от девушки и передавать Шакалу, если тот будет звонить. Это он сделает, но не более того.

– Но Шакал должен и сам понять, что все кончено. – настаивал Монклер. – Он обязан уехать из Франции после первого же звонка Вальми.

– Теоретически да, – согласился Родин. – Если он уедет, то вернет нам деньги. Но ставки велики для всех, включая и его самого. Все зависит от того, насколько он уверен в своем плане.

– Вы думаете, у него есть шанс? – спросил Кассон. – Даже после того, что произошло?

– Честно говоря, нет. Но он – профессионал. Как мы. У нас особый ход мыслей. Не так-то легко отказаться от операции, продуманной до мелочей.

– Тогда, ради бога, отзовите, его, – присоединился к Монклеру Кассон.

– Не могу. Я бы хотел, но не могу. Он уехал. Приступил к осуществлению своего плана. Он сам поставил такие условия. Мы не должны знать, где он и что намерен делать. Я даже не могу позвонить Вальми и приказать ему передать Шакалу, что операция отменяется. Такой звонок может выдать Вальми полиции. Теперь Шакала не остановить. Слишком поздно.