"На тайной службе Ее Величества" - читать интересную книгу автора (Флеминг Ян)

2. Туризм по большому счету

Почти ровно сутки назад Джеймс Бонд осторожно вел свою машину, старенький «Континентл Бентли» — шасси типа "Р" с мощным шестицилиндровым двигателем и задними ведущими, коэффициент полезного действия 13:40, — на котором он ездил уже три года; он вел машину по скоростной, но однообразной трассе № 1, соединяющей Аббевилль с Монтре, по пути, которым туристы из Англии возвращаются домой — самолетом компании «Силвер сити Эруэйз» из Ле-Туке или паромом из Болоньи или Кале.

Он ехал быстро, но с безопасной скоростью, делая 80—90 миль в час, бросив педаль газа и поставив автомат, который встроен во все машины класса «ралли», и мысли его были целиком заняты составлением письма о добровольной отставке, об уходе из Секретной службы.

Письмо, адресованное «лично М.», выглядело уже примерно так: "Сэр, имею честь просить Вас принять мою немедленную отставку из Секретной службы.

Причиной подачи данного прошения, которое я вручаю Вам с большим сожалением, является следующее:

(1) Мои обязанности в Службе до прошлого года были связаны с деятельностью отдела 00, и Вы, сэр, были настолько любезны, что время от времени выражали свое удовлетворение моей работой, от которой и я получал большое удовольствие. Однако, к моему большому огорчению (Бонду очень понравилось это слово — «огорчение»), после успешного завершения операции «Гром» от Вас лично я получил инструкции сосредоточить свои усилия, без указания даты исполнения (еще одна великолепная фраза!), на поисках Эрнста Ставро Блофелда и его задержании вместе с любыми другими членами организации СПЕКТР — Специального исполнительного комитета по контрразведке, терроризму, ответным действиям и принуждению, если эта организация была создана вновь после ее разгрома при завершении операции «Гром».

(2) Я неохотно принял, как вы, наверное, помните, это новое назначение. Мне казалось, и я тогда же об этом заявил, что подобная чисто следовательская работа может быть с равным успехом выполнена при помощи обычных полицейских методов другими отделами Службы — местными резидентами, союзническими зарубежными секретными службами и Интерполом. Мои возражения были отклонены, и почти год я вынужден был заниматься в разных точках земного шара обычной детективной работой, которая заключалась в проверке любых незначительных слухов, любых возможных версий и ни к чему не привела. Я не обнаружил никаких следов этого человека или возрожденного СПЕКТРа, если он вообще существует.

(3) Мои многочисленные просьбы освободить меня от этой утомительной и бесплодной работы, даже когда я обращался к Вам лично, были либо проигнорированы, либо, иногда, даже не выслушаны, мои частые уведомления, выдержанные в критическом духе (тоже неплохое выражение), о том, что Блофелд мертв, расценивались, мягко говоря, недостаточно вежливо. (Ловко! Может, даже слишком ловко!)

(4) Упомянутые выше неблагоприятные обстоятельства достигли своего апогея, когда я выполнял секретное задание (см. Дело R'S РХ 437/007) в Палермо, охотясь за неким невероятно вероломным зайчиком. Животное это приняло облик некоего Блоэнфелдера, весьма респектабельного немца, занимающегося виноградарством — в частности прививками мозельского и сицилийского сортов, дабы увеличить содержание сахара в последнем, который, между прочим, да будет Вам известно (здесь, пожалуй, без соответствующей редакции не обойтись!), может прокисать. Расследование деятельности указанного субъекта обратило на меня внимание мафии, и миссия моя на Сицилии закончилась, мягко выражаясь, бесславно.

(5) Сэр, обращая Ваше внимание на вышеизложенное и в особенности на факт продолжительного использования моих возможностей не по назначению — пусть возможности эти скромны, хотя прежде они позволяли выполнять трудные, а для меня и более интересные задания, связанные с деятельностью отдела 00, я нижайше прошу принять мою отставку.

Примите уверения в моем почтении, 007".

Конечно, размышлял Бонд, пока плавно вписывал длинные корпус своей машины в крутой поворот, ему придется переписать большую часть письма. Некоторые места слишком напыщенны, в двух-трех предложениях надо будет избавиться от сарказма и несколько смягчить тон. Но это было главное из того, что он продиктует своей секретарше, когда послезавтра вернется в офис. А если она разревется, ну и черт с ней! Он так хотел. Ей-богу, хотел. Он был сыт по горло погоней за тенью Блофелда, и уже в зубах у него навяз этот СПЕКТР. Организация была разгромлена, и даже человек такого ума, как Блофелд, если, конечно, предположить невозможное и считать, что он жив, никогда не сможет возродить дело, поставив опять на колеса машину такого класса.

Произошло это как раз на том участке дороги длиною в десять миль, что проходит через лес. Усиленно сигналя, так что могли лопнуть барабанные перепонки, мимо него промчалась низкая двухместная белого цвета «Ланция фламиниа загато спайдер» с опущенным верхом. «Ланция», резко подрезав его, проскочила у самого капота и исчезла на бешеной скорости; призывный звук ее двойной выхлопной трубы эхом откликнулся среди деревьев. За рулем сидела девушка в ярко-малиновом шарфике на голове, шарфик развевался на ветру, стелился изящной красноватой змейкой.

Если и было что-то в жизни Бонда, что могло вывести его из равновесия, не считая «забав» с применением оружия, так это ситуация, когда тебя на большой скорости обгоняет хорошенькая девчушка, а по опыту он знал, что девчушки, носящиеся с такой скоростью, всегда чертовски милы — мимо не пройдешь. Стремительный ураган, только что унесшийся прочь, отключил мозг, сразу вышиб все мысли; заставил перейти на ручное управление. Растянув губы в улыбке, он до конца прижал к полу педаль газа, заложил крутой вираж и помчался вслед за ней.

На спидометре 100, 110, 115, а он все еще не поравнялся с ней. Бонд нажал красную кнопку на приборной доске. Раздался тонкий пронзительный звук двигателя, больно резанувший слух, и «Бентли» рванулся вперед. 120, 125! Теперь он нагонял ее. 50 ярдов, 40, 30! Он уже видел в зеркале заднего обзора ее глаза. Но хорошая дорога кончалась. Одно из тех предупреждений, которыми французы обозначают опасный участок, промелькнуло справа от него. Впереди, за подъемом, виднелся шпиль церкви, группа домов какой-то деревушки, расположившейся у подножия крутого холма, мелькнул еще один знак, предостерегающий о целой серии поворотов. Обе машины сбавили скорость — 90, 80, 70. Бонд видел, как вспыхивали задние габаритные огни ее машины, как правая рука переключала рычаг передач; сам он почти одновременно делал то же самое. Затем оба они оказались на резком вираже на булыжной мостовой, и ему пришлось притормозить; с завистью следил он за тем, как дионовский ведущий мост ее машины мгновенно адаптировал задние колеса к езде по неровной дороге, в то время как его примитивная механика позволяла чувствовать каждый ухаб и вырывала руль из рук. И вот уже деревья остались позади, идущая впереди машина, вильнув хвостом, вышла из поворота и понеслась по прямой дороге, как будто за ней черти гнались, — он отстал ярдов на 50.

Гонка продолжалась в том же духе: то Бонд догонял ее по прямой, то отставал ровно на столько же, когда они проезжали через деревни и знаменитая конструкция «Ланции» помогала ей держать дорогу; машину, надо признать, она вела великолепно и бесстрашно. Наконец показался большой дорожный знак с рекламой компании «Мишелин»: до Монтре — 5 миль, Руайаль-Лез-О — 10, Ле-Туке-Пари-пляж — 15. Он гадал, куда же она направляется, и уже думал о том, не следует ли ему выкинуть из головы Руайаль и тот вечер, который он собирался провести в тамошнем известном казино, не лучше ли последовать за ней, куда бы она ни свернула, и выяснить, кем же является этот дьявол во плоти.

Однако принять какое-либо решение он так и не успел. Монтре — город опасный, с кривыми улочками, вымощенными булыжником, интенсивным потоком местных подвижных средств. При въезде в город Бонд был на расстоянии все тех же 50 ярдов от ее машины, но на его большом автомобиле было слишком рискованно лавировать так, как она, и к тому времени, как город остался позади и Бонд выехал на развилку над трассой Этапль — Париж, она уже исчезла. Вот и левый поворот на Руайаль. Вроде бы можно различить на повороте облачко пыли, или ему показалось? Бонд повернул — что-то подсказывало ему, что он увидит ее опять. Наклонившись вперед, он вновь нажал на красную кнопку — надрывный звук двигателя замер, в машине стало почти тихо, теперь он ехал ровно, расслабившись. Не загнал ли он двигатель? Несмотря на предупреждение представителя компании «Роллс-ройс», выдержанное в торжественных выражениях, он установил в машине — вернее, это сделал его любимый механик на автобазе штаб-квартиры Службы — нагнетатель Арно, который был связан с магнитным сцеплением. На «Роллс-ройсе» сказали, что подшипники коленчатого вала не выдержат перегрузок, и, когда он сознался в уже совершенном проступке, они с сожалением, но весьма решительно лишили его гарантийных прав, отказавшись от своего незаконнорожденного дитя. Сейчас впервые он попробовал ехать со скоростью 125 миль в час, и стрелка тахометра колебалась в красной зоне на отметке 4500, что было очень рискованно. Но температура и масло были в норме, и никаких вроде посторонних шумов, предупреждающих о поломке. Черт возьми, разве он не получил удовольствие, прокатившись с ветерком!

Джеймс Бонд не спеша ехал через живописный пригород Руайаля, мимо молодых буков и пахучих сосен, предвкушая приятный вечер и предаваясь воспоминаниям о других своих визитах сюда, особенно ему запомнились сражения за зеленым сукном с Ле Шифром — как давно это было. Он много пережил с тех пор, не раз смотрел смерти в глаза, любил разных женщин, но именно поездки в это местечко были всегда полны драматизма и остроты, именно сюда, в Руайаль, влекло его каждый год, сюда — в казино и к крошечному церковному дворику с небольшим гранитным крестом, на котором было начертано — просто и без затей — «Уэспер Линд. Спи спокойно».

Ну а что теперь припасено для него в этом местечке в такой прекрасный сентябрьский вечер? Большой выигрыш? Крупный проигрыш? Какая-нибудь красотка? Может быть — та самая симпатичная девчушка?

Но сперва — игра. Был последний уик-энд перед закрытием сезона. Именно сегодня, в эту субботу, в казино «Руайаль» состоится прощальный вечер. Это всегда событие, туристы приедут даже из Бельгии и Голландии, не говоря о состоятельных постоянных клиентах из Парижа и Лилля. Кроме того. Объединение по обслуживанию туристов морского курорта Руайаль по традиции приглашает всех своих подрядчиков и поставщиков — бесплатное шампанское рекой и разнообразный обильный буфет: необходимо вознаградить жителей города за напряженный труд во время туристского сезона. Это грандиозная попойка, которая никогда не заканчивается раньше утра следующего дня. Столы будут ломиться от яств, а игра пойдет по-крупному.

У Бонда были кое-какие наличные деньги — 1 миллион франков, старых франков конечно, то есть что-то около 700 фунтов стерлингов. Он всегда считал свои деньги в старых франках. Так он лучше ощущал весомость имеющегося капитала. С другой стороны, все расходы по службе он подсчитывал в новых франках, потому что тогда они не казались такими большими, хотя вряд ли это его мнение разделял главный бухгалтер в штаб-квартире. Миллион франков! Сегодня вечером он — миллионер. Остаться бы им до завтрашнего утра!

Вот он уже въезжает на Променад-дез-Англе, а вот и внушительный фасад отеля «Сплендид», выдержанный в имперском стиле. И здесь — какая удача — на дорожке, изгибающейся дугой, прямо у лестницы стояла маленькая белая «Ланция», и как раз в этот момент носильщик в полосатом жилете и зеленом фартуке нес ко входу в гостиницу два чемодана фирмы «Виттон».

Вот так так!

Джеймс Бонд втиснул свой автомобиль среди других роскошных — на миллион фунтов с лишним — машин на стоянке, сказал тому же носильщику, который теперь вытаскивал из «Ланции» мелкую, но шикарную кладь, чтобы захватил наверх и его вещи, а сам направился к столу регистрации. Увидев Бонда, администратор поспешно оттеснил клерка и приветствовал постоянного клиента широкой улыбкой, обнаружившей все его золотые коронки; администратор уже сообразил, что, оперативно доложив о прибытии Бонда, можно удостоиться похвалы начальника полиции, служебное рвение которого, в свою очередь, отметят, как только он сделает соответствующее сообщение по телетайпу в Париж, во Второе управление и Службу безопасности.

— Кстати, мсье Морис — спросил Бонд, — а кто эта дама, которая только что приехала вон в той белой «Ланции»? Она у вас остановилась?

— Да, конечно, коммандер. — Бонд увидел еще одну приветливую улыбку, добавившую два новых золотых зуба ко всем прочим. — Эту даму здесь хорошо знают. Ее отец — крупный промышленник с юга. Это графиня Тереза ди Вичензо. Мсье, должно быть, читал о ней в газетах. Графиня — настоящая светская дама, она, как бы это выразиться, — улыбка его стала выражать тайну, понятную только мужчинам, — леди, скажем так, вкушающая все радости жизни.

— Ах так! Благодарю вас. Как прошел сезон?

Малозначительный вежливый разговор продолжался все время, пока администратор лично провожал Бонда до лифта, он поднялся вместе с ним, довел до отведенного номера, выдержанного в серо-белых тонах эпохи Директории, с кроватью под покрывалом темно-розового цвета, которую Бонд так хорошо помнил. Напоследок они еще раз обменялись любезностями, и администратор оставил Бонда одного.

Бонд был слегка раздосадован. Пожалуй, ее титул слишком высок для него, и вообще ему не нравились женщины из разряда, скажем, кинозвезд, потому что они, как ни крути, были все-таки достоянием массовой публики. Ему же по душе женщины, ничем не выдающиеся, женщины, которых он находил сам и которые принадлежали только ему. Возможно, в этом был такой-то внутренний снобизм. А может быть, что того хуже, он считал так потому, что знаменитости всегда менее доступны.

Внесли два его потрепанных чемодана, и он не спеша распаковал их, затем заказал в номер бутылку белого вина «Тейттингер», которое обычно пил, когда бывал в Руайале. Когда принесли бутылку в серебряном ведерке со льдом, он сразу выпил четверть ее содержимого, а потом отправился в ванную и принял холодный душ, вымыв голову «Эликсиром Пино», наилучшим из всех шампуней, — долой дорожную пыль. Затем он надел летние темно-синие брюки из тонкой шерсти, белую легкую рубашку из хлопчатобумажной ткани, носки и черные повседневные туфли без шнурков (к шнуркам он питал отвращение), сел у окна, посмотрел на аллею, ведущую к морю, и задумался, где бы ему сегодня поужинать.

Джеймс Бонд не был гурманом. В Англии он питался жареной камбалой, вареными яйцами и холодным ростбифом с картофельным салатом. Но когда оказывался за рубежом, как правило в одиночестве, каждая трапеза становилась приятным событием, которого он с нетерпением ждал, которое призвано было снять напряжение после гонки на автомобиле, когда приходилось то самому идти на риск, то избегать опасности, проскакивая иногда на волосок от гибели, и при этом еще постоянно занимать свои мысли тем, а выдержит ли такие перегрузки его машиненка. На этот раз, однако, совершив длительный вояж от итальянской границы, которую он пересек в местечке Вентимилья, и потратив на дорогу три дня, не ущемляя собственного комфорта (с какой, в самом деле, стати нестись ему сломя голову в штаб-квартиру!), он был уже пресыщен всеми этими приманками для новичков-туристов, любящих поесть. Роскошные рестораны, старые трактиры, живописные забегаловки — с него достаточно. Он знает цену их кухне и винным погребкам. Он отведал все, на что способны шеф-повара, откушал их фирменные блюда, как правило, подаваемые под чересчур густым соусом из сливок и вина, плюс несколько грибков, дабы скрыть отнюдь не отменное качество мяса или рыбы. У Бонда был особый ритуал смакования — вкушения вина и еды, — хотя при этом ему и приходилось поглощать в огромном количестве бизодол, способствующий надлежащей работе пищеварительного тракта.

Местное французское чревоугодие отразилось на нем самым неблагоприятным образом прошитым вечером. Желая избежать остановки в Орлане, он выбрал тихое местечко к югу от этого негостеприимного города, где нашел небольшую гостиницу, стилизованную под бретонский постоялый двор и располагавшуюся на южном берегу Лауры. Несмотря на то что гостиница утопала в цветах, выставленных на подоконниках, и вся была выложена бутафорскими бревнами, не обращая внимания на фарфорового котика, охотившегося за фарфоровой птичкой на остроконечной крыше, Бонд остановился здесь просто потому, что трактир находился прямо на берегу Лауры, возможно, самой любимой им реки в мире Он стоически старался не замечать висящих по стенам кованых медных сковородок, разных латунных кухонных принадлежностей и другой древней атрибутики, заполнявшей весь вестибюль; он оставил вещи в номере и с удовольствием отправился на прогулку вдоль берега плавно текущей реки, над которой носились ласточки. Вид столовой, где он оказался вместе с горсткой туристов, вызывал тревогу. Над электрическими поленьями и с блеском начищенным каминным прибором висел щит с гербом из пластика, на котором было начертано нечто ужасное: «Ледяная сладкая Франция». На всех тарелках кошмарного местного производства красовалась рифмованная фраза, смысл которой было нелегко уловить: «Не где-то там и вообще, а именно здесь и в вине». Угрюмый (так как подошел уже конец сезона) официант подал ему крошечный кусочек домашнего паштета (и тут же был отослан за другим кусочком) и пулярку под кремом, которая, должно быть, была древней всего другого антиквариата в этом месте. Бонд проглотил эту безвкусную еду без всякого аппетита, запил ее бутылкой все растворяющего «Пуйи-Фьюиссе» и на следующее утро долго возмущался, увидев счет за ужин, который обошелся ему больше пяти фунтов стерлингов.

Дабы избавиться от неприятных воспоминаний, связанных с расстройством желудка. Бонд и сидел теперь у окна, потягивая свой «Тейттингер» и взвешивая все за и против относительно местных ресторанов, размышляя над тем, какие блюда стоит рискнуть попробовать. Наконец он остановил свой выбор на ресторане, лучше которого, по его мнению, не было во всей Франции, — это скромное заведение располагалось в неказистом месте, прямо напротив железнодорожного вокзала в Этапле. Бонд позвонил своему старому знакомому мсье Беко и заказал столик. Через два часа он уже возвращался назад в казино, переваривая вареную рыбу тюрбо под соусом со взбитыми сливками и половинную порцию прекрасно зажаренной куропатки — лучше этого он ничего не едал.

Воодушевленный и подогретый полубутылкой «Мутон Ротшильда» разлива 1953 года и стаканчиком «Кальвадоса» десятилетней выдержки, пропущенного вместе с тремя чашечками кофе, он бодро поднимался по людной лестнице казино и был совершенно уверен, что предстоит ночь, которую он запомнит надолго.