Рой Фланнеган Лесной кавалер

I. ПУТЕШЕСТВИЕ В ВИРГИНИЮ

Ланселот Клейборн был пажом в свите Екатерины Браганса, опальной жены Карла II, когда в 1665 году злосчастная судьба его дядюшки Уолтера Клейборна позвала молодого человека в далекую Америку. Овдовевший отец Ланса, сэр Мэтью, занимавший в те времена должность конюшего в Уайт-холле, был рад предлогу вырваться из душной атмосферы двора Стюартов.

Два года образованием Ланса занимались португальские монахи королевы Екатерины и веселые придворные распутницы. Его отец опасался, что юноша может стать этаким фатом с заморскими манерами. Монахи приучали Ланса к дисциплине, прибегая к помощи плетки из марокканской кожи, однако вложили в его бедную голову столько латыни, что она вряд ли могла способствовать карьере отпрыска из простой протестантской семьи; юные же красавицы столь добросовестно баловали мальчика, стоящего на пороге совершеннолетия, что и это могло ему только повредить, поскольку мысли его были заняты лишь особенностями женской природы.

Когда Ланс наотрез отказался подчиниться решению отца и отправиться в дальнее путешествие за океан, сэр Мэтью объяснил, что Уолтер Клейборн был убит при таинственных обстоятельствах и что справедливость, равно как и имущественные интересы, требуют их присутствия в Виргинии. Сэр Мэтью являлся единственным наследником богатых плантаций Уолтера.

— Так что найдите-ка свои дорожные сапоги, сэр Тряпка, — приказал ему отец, — мы отправляемся в путь, хотите вы того или нет.

В течение долгих лет Уолтер Клейборн часто писал своему брату, и сэр Мэтью, полностью зависевший от неверных милостей двора, не раз испытывал искушение оставить Лондон и уехать к нему.

Уолтер преуспевал в своих заокеанских владениях. Несмотря на дворянское происхождение, в нем была хозяйская жилка: он скупил пустовавшие земли вокруг Джеймстауна и сколотил внушительное состояние на табаке, маисе и крупном рогатом скоте.

Его дела процветали до того самого дня, когда он взял в свой дом некую Генриетту Харт, вдову одного фермера, жившего ниже по реке. Сэр Мэтью сразу заметил, как изменился после этого тон писем младшего брата, и начал всерьез опасаться за его будущее. Слишком уж необычно было то, что убежденный холостяк Уолтер вдруг поддался женским чарам…

Случилось так, что Уолтеру Клейборну потребовалась новая экономка, поскольку старую, Дэйм Гаскина, которую он десять лет назад привез с собой из Англии, унесла лихорадка. В те времена в колонии было не так уж много женщин, и лишь после долгих поисков и расспросов ему удалось найти и нанять вдову Харт.

О ней говорили всякое. Госсипс из Джеймстауна утверждал, что ее старый муж умер вовсе не от сенной лихорадки, а от чрезмерных ночных упражнений, однако все, к кому обращался Уолтер, сходились в одном: Генриетта Харт — непревзойденная хозяйка. Вскоре, попав в замок Клейборна, она доказала это на деле.

Уолтер Клейборн назвал свой кирпичный дом, построенный в форме буквы «Н» на круче над Кансл-Поинт, «замком» не из тщеславия, а дабы предостеречь речных пиратов, нередко беспокоивших прибрежные фермы. Он как бы хотел подчеркнуть, что это не просто дом, а крепость, и что лучше оставить ее хозяина в покое. Жерла двух пушек держали под прицелом пристань и могли посылать ядра чуть ли не до середины Джеймс-ривер, слуги умели обращаться с оружием.

Дом пропах крысами, кожей и мокрой шерстью, но вот в нем появилась Генриетта Харт, и закипела работа. Никто из слуг не остался без дела. Прошло совсем немного времени, и замок заблестел чистотой, как палуба королевского фрегата, а когда Уолтер Клейборн вернулся из поездки в Джеймстаун, даже пушки на башенках частокола были отполированы и сверкали на солнце.

Именно это поразило его больше всего. Он был вправе ожидать от новой экономки умения справляться с крысами и клопами. Починка камина и очага в главном зале дома впечатляла, но не являлась чем-то из ряда вон выходящим. Свежеотдраенные полы и вычищенные портьеры из оленьей кожи — это тоже было в порядке вещей. А вот пушки… такое могло прийти в голову лишь одной экономке из тысячи.

Уолтер позвал Генриетту к себе, чтобы поблагодарить.

Она вошла. На ней был рабочий передник и чепец. Словно ожидая упрека, экономка опустила глаза, присела в вежливом реверансе и встала, волнуясь, как нервная лошадка.

— Миссис Харт, — начал Уолтер, — того, что я плачу вам, явно недостаточно. Расчистив эти авгиевы конюшни, вы заслужили золото или землю. Выбирайте.

Он отвязал от пояса кошелек и бросил его на стол:

— Итак, эти дублоны или пятьдесят акров?

Генриетта робко взглянула на него. Она чернила брови углем, а ее длинные ресницы были чуть смазаны гусиным жиром. В свете камина глаза экономки сверкали, как драгоценные камни. Уолтер давно уже позабыл обо всяких там ухищрениях по части косметики, он просто внезапно увидел, что нанятая им женщина молода и красива.

— Я всем довольна, сэр, — скромно сказала она. — Дублоны — всего лишь дублоны… молю вас, оставьте их у себя. Мне не нужно ни золота, ни земли, если вы позволите и дальше служить вам.

Уолтер был потрясен.

— Мне хорошо здесь, сэр.

Он встал и сделал шаг вперед, не в силах отвести от нее глаз. Длинные тонкие белые пальцы, перебиравшие складки передника, не были пальцами служанки, привыкшей к тяжелой и грязной работе, черные волосы, почти смыкаясь под изящно очерченным подбородком, окружали шею очаровательными завитками. Кроме того, она была прекрасно сложена: под бесформенным передником угадывались линии сильного стройного тела.

— Золото есть золото, миссис Харт, — сказал наконец Уолтер. — Вы будете получать в год на десять испанских дублонов больше. Если же вы решили остаться здесь, то, клянусь Богом, я упомяну вас в своем завещании!

— О, сэр! — воскликнула Генриетта и залилась слезами. Бормоча сквозь рыдания слова благодарности, она вышла из комнаты.

Вскоре Уолтер Клейборн смог лишний раз убедиться, что его новая экономка — настоящее сокровище. Като, его личный слуга, жестоко страдая от фурункулов, был не в состоянии той ночью выполнять свои обычные обязанности, и Генриетта, держа в руке грелку, полную углей, вошла в спальню Уолтера, дабы разобрать ему постель и согреть простыни.

Он уже лежал в кровати, читая перед сном очередную главу из Ливия.

Не ожидая застать хозяина в комнате, экономка смутилась, поставила грелку у очага и попыталась незаметно ускользнуть.

— Генриетта!

Она застыла на пороге. Впервые он назвал ее просто по имени.

Затем, как кролик, зачарованный взглядом удава, она медленно подошла к огромной кровати, подчиняясь немому приказу.

Он ласково взял ее руку и поцеловал в ладонь.

— Ты ведь пришла согреть мне постель? — лукаво спросил Уолтер и задул свечу.

С тех пор замок Клейборна стал славиться своим гостеприимством и великолепными пирушками, на которых все отдавали должное кулинарному мастерству Генриетты Харт.

Ее обаяние росло с каждым днем. А та прямота и искренность, с которыми она рассказывала о своей беспутной жизни в Лондоне, скорее усиливали его, чем ему вредили.

Дочь ирландской актрисы, она воспитывалась в обедневшем женском монастыре неподалеку от Тауэра, а в пятнадцать лет убежала оттуда и стала кухаркой при дворе герцога Норфолка, где ее и соблазнил весельчак повар. Его жена, не отличавшаяся столь же веселым нравом, прогнала ее, и она поочередно была любовницей двух студентов, адвоката, торговца кожами, скупердяя-мануфактурщика и молодого дворянина из Лангедока, прибывшего в Лондон вместе с французским послом. Последний любовник, возвращаясь домой, подарил ей карету и четверку серых лошадей; продав все это, она почти год жила, как леди.

— Но у меня всегда была слабость к мужчинам, сэр, — призналась Генриетта с кокетливой печалью. — Так я познакомилась с лейтенантом гвардейцев, молодым бароном, проигравшим в карты все свои, да и мои деньги. Потом я начала пить…

Она осела в лондонских трущобах, худая и ободранная, как бездомная кошка.

Затем она оказалась в Ист-Энде, в банде похитителей трупов, которые в конце концов продали ее капитану судна, отплывавшего в Виргинию, где он одолжил ее одному фермеру, некоему Родерику Харту.

Харт был богобоязненным, истово верующим вдовцом, и знай он историю разгульной жизни своей новой служанки, он бы не пустил ее и на порог своего дома. Но он видел в ней прежде всего отличную кухарку и расторопную помощницу по хозяйству. Однако вскоре Генриетта оправилась от путешествия за океан и расцвела пышным цветом.

Годясь по возрасту ей в отцы, Родерик Харт умерщвлял свою плоть, работая в поле по пятнадцать часов в сутки. Он до рези в глазах читал Послания апостола Павла, коря себя за невесть откуда взявшуюся слабость и стремясь в бесконечных молитвах найти силу устоять перед очаровательной ведьмой, в руках которой даже простая тушеная оленина приобретала вкус языческой амброзии. Но тщетно. Дело кончилось тем, что в один прекрасный день Генриетта соблазнила его прямо на маисовом поле, и он, желая остаться в ладах со своей совестью, незамедлительно выкупил ее у капитана и женился на ней.

— Вот и все, — закончила свою бесхитростную исповедь Генриетта. — Я была примерной женой и никогда не повторяла свои лондонские проделки. Он умер от лихорадки, оставив мне ферму у реки, ниже Джеймстауна, и три пуховые перины. Когда вы наняли меня, я уже собиралась открыть там таверну.

— А как же твои лондонские проделки?

— Я была довольно распутной девицей, мастер Клейборн, — смеясь, пояснила Генриетта. — Но, возможно, вы хотели бы услышать о них поподробнее?

— Еще чего не хватало! — воскликнул Уолтер и, к большому удовольствию Генриетты, покраснел.

В письмах Уолтер, не скупясь на подробности, рассказывал сэру Мэтью о своем новом счастье:

«…Мэтью, тебе обязательно следует приехать в Виргинию и привезти сюда своего парня. Это бескрайняя земля. Если всю Англию бросить в здешние леса, подобные морям, она затеряется в них, как блоха в конской гриве. Путешествие по этим лесам требует особого знания, сходного с наукой мореходства, а населены они, как и западный океан, таинственными чудовищами, природа которых неведома человеку. Здесь есть львы, огромные, как в Нумидии, медведи, способные одним ударом лапы убить лошадь, волки, еще более свирепые, чем их собратья в дремучих лесах Германии. Зверей здесь гораздо больше, чем местных дикарей, и они более опасны.

До нас доходят грязные истории об Уайт-холле, и я боюсь, как бы эти иностранцы из окружения королевы не испортили твоего мальчишку, моего племянника. Тебе непременно надо привезти его сюда, Мэтью, здесь нет места злу…»

«Нет места злу!» Сэр Мэтью лишь возмущенно фыркнул, выражая таким образом свое отношение к безрассудству Уолтера, взявшего себе в любовницы беженку из лондонских трущоб. Все, по его мнению, говорило о том, что очень скоро в райский сад его брата заползет коварный змей. Как позже выяснилось, он не ошибся.

Следующим посланием из Виргинии явилось письмо полковника Филиппа Ладуэлла, в котором сообщалось, что тело Уолтера, насквозь пронзенное шпагой, было обнаружено в Джеймстауне, за хижиной сапожника. Ладуэлл, как член совета губернатора Вильяма Беркли, настоятельно рекомендовал сэру Мэтью спешно прибыть в Виргинию.

Король Карл принял сэра Мэтью Клейборна в своей опочивальне, В ночной сорочке желтого шелка монарх полулежал в огромном французском кресле, держа на коленях котенка.

— Здравствуй, здравствуй, старый боевой конь! — сказал король. — Что за срочное дело привело тебя сюда?

— Дело чести, сир, — ответил сэр Мэтью. — Мой брат Уолтер убит в Виргинии.

Король выпрямился, котенок соскочил с его колен и спрятался под кроватью.

— Убит!

— Да, сир. И мне необходимо ваше разрешение на поездку в Виргинию, дабы разобраться во всем на месте.

— Боже всесильный! И что ты собираешься там делать?

— Найти убийцу, ваше величество.

— Неужели в этом медвежьем углу совсем нет законов, и тебе самому, со шпагой в руках, придется наводить там порядок?

— Кроме того, — пояснил сэр Мэтью, — я единственный наследник своего брата, а у него были обширные владения.

Король Карл потер подбородок, всем своим видом выражая нежелание отпускать от себя сэра Клейборна. На самом же деле беспечный монарх вовсе не возражал против его отъезда. Все эти старые суровые солдаты постоянно напоминали ему о мученической смерти отца, походных лагерях и бесконечных шотландских церемониях, короче говоря, обо всем, что предшествовало Реставрации. Карл держал сэра Мэтью. в Уайт-холле из благодарности, но, Бог свидетель, тот оказался самым неуклюжим и нелюбезным придворным из всех, когда либо преклонявших колено перед королем.

— Я потерял слишком многих старых вояк, — проворчал Карл. — Но, полковник Клейборн, если это так уж необходимо, отправляйся в путь и помни обо мне. Я благословляю тебя.

Сэр Мэтью склонился над унизанной перстнями рукой короля.

Через месяц все приготовления к дальней дороге были закончены. Сэр Мэтью договорился с Вильямом Кэрвером, капитаном «Красотки Мэри», запасся провизией и даже нашел наставника для своего сына, некоего Дэвида Брума, молодого клирика, недавно покинувшего стены Оксфорда.

Ланс пережил душераздирающее прощание с королевой и ее фрейлинами, скорчил рожу благословлявшим его монахам и неохотно последовал за своим непреклонным отцом.

Но еще до того как «Красотка Мэри» обогнула Фастнет-Рок, Ланс позабыл все свои печали и, облаченный в грубые парусиновые штаны и куртку, извлеченные из капитанского сундука, чувствовал себя настоящим морским волком.

Это плавание среди айсбергов западного океана навсегда врезалось в его память.

Каждый день он упражнялся в фехтовании со своим отцом и проводил два томительных часа в обществе Дэвида Брума, хвалившего успехи Ланса в латыни и корившего его за недостаточное усердие в английском и чистописании.

Ланс полюбил своего молодого, скучавшего по родине наставника намного больше, чем всех португальских монахов королевы вместе взятых, однако его страшно интересовали матросы, то и дело карабкавшиеся по вантам их пузатого корабля. Капитан Кэрвер, серьезный молодой человек с множеством морщинок вокруг глаз, относился к этому детскому любопытству с большим терпением и даже научил парня пользоваться компасом и читать морские карты.

Ник Джамп, квартирмейстер, также стал другом Ланса. Наблюдая, как отец и сын фехтуют на палубе, он вытащил однажды свой блестящий тесак и показал им несколько матросских приемов, а кроме того, к вящему изумлению сэра Мэтью, знаменитую защиту герцога Йоркского.

Брум не одобрял подобное панибратство Ланса с командой.

— Находясь на борту корабля, — возражал ему Ланс, — следует изучать нравы моряков не менее старательно, нежели труды Евклида на суше. В конце концов все мы англичане. Так утверждает мой отец. И в этом он прав.

Наставник молча поднимал линейку и опускал ее чуть пониже спины своего ученика, как бы вбивая в него одну порцию знании, после чего тот, уважая силу, превосходящую его собственную, садился на лавку и вновь брался за книгу.

Был на корабле еще один человек, к которому Ланс относился с подлинным восхищением. Роджер Кендолл возвращался в Виргинию, куда переселился в первый год правления Кромвеля. У него было истерзанное невзгодами и лихорадкой лицо, но глаза сияли мужеством и отвагой. Он путешествовал вместе со слугой, Недом Пео, также много лет прожившим в колонии. Пео носил кожаную одежду странного покроя и знал много леденящих кровь историй о краснокожих индейцах и голландцах, нападавших на корабли на Джеймс-ривер.

Для сэра Мэтью путешествие было не столь интересно, как для его юного сына. Старый кавалерист, в отличие от своего бывшего командира принца Руперта, ненавидел воду. Каждая лига пути, приближавшая корабль к Виргинии, заставляла его острее тосковать по Англии. Пятнадцать лет он прослужил в войсках Карла I, бил «круглоголовых»1 под Эдж-Хиллом, Нэнтвичем, Марстон-Муром и Нэшби… Шесть раз он был ранен в боях, но душевные раны терзали его не меньше, пока солнце Реставрации не взошло над британским небосклоном.

Его жену унесла чума, и старый солдат продал свои владения в графстве Кент. С тех пор, завися лишь от милости короля, он жил в Уайт-холле бок о бок с жеманными лизоблюдами, с мрачным неодобрением взирая на излишества, коим предавался сластолюбивый монарх. Но он любил Англию, каждый кустик, каждый камень этой милой его сердцу, зеленой, израненной войнами земли.

Сэр Мэтью помогал капитану Кэрверу обучать команду обороне от прибрежных пиратов, играл с Роджером Кендоллом в пикет и читал взятые с собой книги.

Однажды вечером сэр Мэтью пригласил Кендолла на ужин к себе в каюту, и Ланс слышал, как они часами говорили о Виргинии и Уолтере Клейборне. Кендолл хорошо знал младшего Клейборна и не хотел повторять сплетни плантаторов с Джеймс-ривер.

Однако сэр Мэтью настаивал. Он хотел как можно больше знать о Генриетте Харт, любовнице Уолтера.

— Ведь это ее вина, не так ли? — спросил старый солдат.

— Она не дурная женщина, — твердо заявил Кендолл. — Слишком беспечная, возможно. Но никогда бы не предала вашего брата сознательно. Генриетта была очень привязана к майору Клейборну. Как и все мы.

— Назовите мне его врагов.

— Я таковых не знаю.

— Тогда друзей.

Кендолл перечислил около сотни имен, начиная с губернатора Вильяма Беркли. Подозрение, по его словам, не могло пасть ни на кого из них.

Сэр Мэтью нахмурился и стал расспрашивать о жизни в Виргинии.

Кендолл рассказал, что замок Клейборна — самый надежный дом вверх по реке от Джеймстауна и в отличие от большинства колониальных построек имеет все удобства английского загородного поместья. Там тридцать работников, в том числе несколько уроженцев Уэльса, непревзойденных мастеров по металлу, которые делают дверные петли и гвозди. Уолтер получал огромную прибыль, торгуя с поселенцами.

— Табак в Виргинии — второе золото, сэр, — пояснил Кендолл, — но и гвозди тоже. Длинный гвоздь идет за фартинг. Мелкая монета такая редкость, что я везу с собой из Лондона целый бочонок медного лома.

Кендолл также предупредил сэра Мэтью о смертельной опасности лихорадки и колик, грозящих новичкам, и посоветовал всегда иметь под рукой изрядный запас коры хинного дерева и хорошего бренди.

Настал день, когда на западной части горизонта они увидели легкую дымку. Капитан Кэрвер поднялся на мостик со своей самой мощной подзорной трубой и объявил, что корабль приближается к берегу. А сорок восемь часов спустя раздался радостный крик впередсмотрящего:

— Земля!

Ланс бросился к отцу, игравшему в кормовой рубке в кости с Роджером Кендоллом.

— Виргиния! — кричал мальчик. — Показалась Виргиния!

Сэр Мэтью усадил своего сына себе на колено, продолжая наблюдать за Кендоллом, отчаянно трясшим стакан с костями.

Выпало два и один.

Сэр Мэтью улыбнулся:

— На этот раз Пео, не так ли?

— Да, сэр. Вы выиграли.

— Не желаете ли сыграть еще?

Колонист с досадой покачал головой:

— Увольте! Я и так почти все потерял. Сначала деньги, а теперь и Пео!

Сэр Мэтью и Ланс поднялись на палубу.

— Я выиграл Пео для тебя, сын, — объявил старый вояка.

На первый взгляд Виргиния показалась Лансу страной бесконечных дремучих лесов. Гигантские деревья, рядом с которыми могучие дубы и тисы Англии казались жалким подлеском, захватили оба берега Джеймс-ривер, а некоторые из них высились прямо посреди реки, словно стремясь подчинить себе не только сушу, но и воду.

Когда «Красотка Мэри» подошла к берегу, матросы собрались на шкафут, пугая друг друга ужасными историями о потерпевших кораблекрушение, сведенных с ума волками, змеями и птицами-людоедами, что обитали в диких чащобах Виргинии.

Пео открыто смеялся над страхами Ника Джампа. Тем, кто знает эти леса, утверждал он, они дают пищу, кров и надежное убежище. Определенный риск, конечно, есть, но вот птиц-людоедов здесь никогда и в помине не было.

— Но зато есть змеи с погремушками на хвостах, — настаивал квартирмейстер, — и звери, которые свирепее индийских тигров.

— Что-то не видел я здесь твоих тигров, — рассмеялся Пео. — Вот дятлов действительно хватает, и поднимаемого ими шума вполне достаточно, чтобы до смерти запугать глупого матроса.

Пео объяснил, что лошади, шпаги и пушки в лесу не годятся, и Лансу предстоит научиться владеть новым оружием. Он достал из своего сундучка небольшой нож французской работы, который, по его словам, был намного полезнее шпаги в схватках с краснокожими дикарями.

— Смотри! — сказал Пео и метнул нож.

Пролетев над палубой, тот глубоко вонзился в бизань-мачту. Ник Джамп еще продолжал что-то бормотать о варварских нравах местных колонистов, но уже поглядывал на Пео с явным уважением. И когда он перевел взгляд на раскинувшиеся перед ним бескрайние земли, в его глазах больше не было страха.

Лансу казалось, что Джеймстаун должен быть похож на Лондон, и он был поражен, увидев на небольшом полуострове какую-то деревушку, окруженную высокими соснами. Когда же «Красотка Мэри» бросила якорь в гавани у длинного мола, странный город предстал перед ними во всей своей красе.

Здесь не было и следа былой английской опрятности. Большие дома перемежались грязными некрашеными лачугами. Форт, бревенчатый фундамент которого сильно пострадал от приливов, походил на прилепившийся к густой зелени леса ком глины. На пристани толпились люди, выглядевшие под стать уродливым постройкам на берегу.

Корабль встречали дочерна загоревшие женщины в бесформенных платьях-балахонах и холщовых передниках, мужчины с большими черными бородами, одетые в узкие кожаные рубашки и штаны, полуголые негры и украшенные перьями индейцы, кутавшиеся в меховые плащи-накидки.

Женщины с громким смехом обменивались с суетящейся на палубе командой солеными шуточками. Едва корабль причалил, на борт, как бабочки, слетелись полдюжины девиц, но капитан Кэрвер запер их на корме до тех пор, пока мужчины не закончат свою работу.

Роджер Кендолл сошел на берег вместе с Клейборнами и проводил их до таверны Соуна. Сэр Мэтью был одет в свой лучший шелковый камзол и высокую бобровую шапку, но всеобщее внимание привлек Ланс. Мальчик нарядился в костюм, подаренный ему на прощание королевой: камзол и брюки из бархата апельсинового цвета, шляпа с белыми перьями и высокие красные сапоги из марокканской кожи.

После многодневной качки ноги плохо слушались Ланса, и он ступал по суше, чувствуя, что земля ходит под ним ходуном, как палуба «Красотки Мэри». Но через несколько часов все встало на свои места.

Пришло известие, что губернатор Беркли хотел бы безотлагательно встретиться с сэром Мэтью. Поручив Нэду Пео командовать разгрузкой багажа и договариваться о его отправке утром вверх по реке в замок Клейборна, сэр Мэтью и Ланс отправились в дом губернатора.

На обоих изысканные придворные манеры сэра Вильяма Беркли произвели должное впечатление. Правитель Виргинии оказался статным моложавым господином с голубыми глазами, высоким лбом, прямым носом и несколько женственным мягким ртом. Одет он был просто, но дорого — в голубой бархатный камзол и большой угольно-черный парик.

— Мы с нетерпением ждали вас, сэр Мэтью, — начал губернатор. — Удобно ли вы устроились?

— Более чем, сэр. Завтра рано утром мы едем дальше.

— Вы найдете замок Клейборна в полном порядке. Абрам Гейл, управляющий, настоящее золото. Урожай убран, правда, он немного пострадал этой весной… Я уже послал лодку вверх по реке, дабы уведомить Гейла о вашем прибытии. Ему, конечно же, следовало быть здесь, но Кэрвер привел «Красотку Мэри» на неделю раньше ожидаемой даты. Я полагаю, он выбрал северный маршрут. Да, он смельчак, это Кэрвер!

— Путешествие прошло великолепно, — сказал сэр Мэтью. — Мы без труда миновали айсберги и даже не пострадали ни от одного серьезного шторма.

Затем они недолго поговорили об общих знакомых при дворе, и сэр Мэтью откланялся.

На обратном пути в таверну он тихо выругался и сказал Лансу:

— Он даже не упомянул о смерти твоего дяди Уолтера. Видимо, у этого ясноокого шаркуна совесть не чиста. Ничего, когда мы встретимся в следующий раз, клянусь, что заставлю его поговорить об убийстве!

Сэр Мэтью решил добираться до замка по суше — морское путешествие отбило у него всякую охоту вновь передвигаться по воде. Пео достал лошадей, отправил багаж в лодках вверх по реке и повел маленький отряд на запад через девственный лес.

Ланс навсегда запомнил эту дорогу, змеящуюся меж огромных сосен, дубов и кипарисов, увитых диким виноградом. Деревья смыкались над ними наподобие сводов гигантского аббатства. Ветви, покрытые молодой весенней листвой, почти полностью закрывали солнце, пропуская вниз лишь призрачный желтоватый свет, падавший на мягкую лесную землю.

Мальчик наблюдал за белками в серых шубках, ловко карабкавшимися по могучим древесным стволам; проезжая болото, всадники вспугнули стайку диких индюшек. Глупые птицы тяжело взлетели и расселись на ветвях высокой сухой сосны, опустив головы, словно священник, читающий проповедь с амвона.

Затем они миновали давно покинутую стоянку индейцев, с разрушенными вигвамами и заросшими полями. Пео рассказал им о Тотопотомое, вожде дружественного белым племени индейцев, который девять лет назад с сотней своих воинов присоединился к экспедиции полковника Хила и погиб в бою с племенами, пришедшими с севера.

— Это была кровавая битва, — добавил слуга. — Тогда погибло много англичан. Пал и весь отряд Тотопотомоя. Но северные дикари бежали и больше не являлись.

— Скажи, Пео, — спросил Ланс, — а как выглядят индейские дворяне?

Слуга от души рассмеялся:

— У индейцев нет графов и герцогов. Вождями становятся самые отважные воины, отличившиеся в боях. Кроме того, у них есть шаманы — мы зовем их знахарями, — у которых часто больше власти, чем у вождей. Они носят фальшивые лица и занимаются колдовством.

Сэр Мэтью осведомился, есть ли среди индейцев христиане.

— Очень мало, сэр, — ответил Пео. — Наши проповедники немногого добились. Индейцы суеверны и боятся гнева небес, но они не в состоянии постичь Единого Бога. Им неведомы законы, налоги и молитвы. Жизнь племени течет мирно, дикари добры и щедры друг к другу. Но они, не задумываясь, ограбят и убьют чужеземца, проявив при этом не меньшую жестокость, чем «круглоголовые» или испанцы.

Ланс забросал Пео вопросами. Есть ли у индейских мальчиков учителя? Учат ли они латынь и историю? Владеют ли шпагой?

Слуга терпеливо объяснил, что у детей индейцев нет книг; они пользуются полной свободой и живут как хотят, и за это взрослые их почти не наказывают. Ланс пришел в полный восторг и немедленно заявил, что хотел бы быть индейцем.

Тропа привела их в широкую саванну, и, проложив себе путь сквозь траву, достигавшую голов лошадей, всадники выехали на берег Чакагомини-ривер.

На столбе рядом с маленькой пристанью висел рог, и Пео протрубил сигнал. Почти сразу же показался паром — барка, управляемая четырьмя обросшими неграми под командованием коренастого бородатого фермера, приветствовавшего Пео, как брата.

Они погрузили на посудину лошадей и переплыли на другой берег, где была таверна с навесом для лошадей. Там широкоплечая жена паромщика угостила их вином, маисовыми лепешками и мясным пудингом, пока негры занимались лошадьми.

В таверне к ним присоединился Абрам Гейл, управляющий замком Клейборна. Внешне он напоминал Роджера Кендолла: такой же сухопарый, со следами лихорадки на лице. Глаза его блестели от радости из-за прибытия сэра Мэтью. Когда Гейл узнал, что Пео, знаменитый проводник Кендолла, служит теперь Клейборнам, он от избытка чувств долго хлопал его по спине, пока тому на глаза не навернулись слезы.

Остаток пути пролегал по заливным лугам, очищенным от деревьев. То здесь то там им попадались приземистые фермы и загоны для скота. Без труда переехав ручей, они снова увидели Джеймс-ривер и резкий изгиб мыса Каунсл-Поинт.

Абрам Гейл посмотрел из-под ладони и, улыбнувшись сэру Мэтью, показал другой рукой в том направлении, куда смотрел сам, на высящийся над мысом утес:

— Вот он! — воскликнул управляющий.

Почти вонзаясь в небо, среди дубов, стоял замок Клейборна. Здание настолько гармонично вписывалось в ландшафт, что казалось продолжением утеса. Бревенчатый палисад было просто невозможно рассмотреть даже с близкого расстояния — он совершенно сливался с деревьями, окружающими мощные кирпичные стены самого дома. Издалека замок выглядел небольшим, но буквально вырастал на глазах приближавшегося к нему наблюдателя.

Действительно, дом был ничуть не меньше домов в Джеймстауне. Двухэтажный, с узкими стрельчатыми окнами-бойницами на первом этаже, он не только назывался замком, но и был им.

Когда раскрылись тяжелые ворота и путники въехали во двор, им навстречу бросились двое слуг-негритят и помогли спешиться. Остальная прислуга толпилась в дверях. Абрам Гейл с гордостью представил всю челядь их новому хозяину: экономку, толстуху Гуди Летицию Болард; старого дворецкого Генри Питуса; повара Черную Кэндейс, получившую свое прозвище за угольный цвет кожи — ее родителями были эфиопы; и двух негритят, которых звали Кассиус и Като.

Внутри их ждал комфорт, о коем они и помыслить не могли, увидев суровые, словно гарнизонные, стены здания. Построенный лишь десять лет назад дом все же приобрел благообразный налет старины, а благодаря успешной его защите от посягательств речных и сухопутных грабителей путешественники обнаружили все внутреннее убранство в том самом виде, в каком оставил его Уолтер.

Дом был обставлен не менее роскошно, чем особняк губернатора.

Обширную прихожую и коридоры устилали турецкие ковры. Окна были завешены прекрасно выделанной оленьей кожей, на стенах висели щиты с гербами. Огромная комната в восточном крыле служила обеденной залой, там же принимали гостей. Шкафы ломились от полированных медных блюд, чаш и кубков из стекла и серебра; на камине из неотшлифованного камня в изобилии висели кастрюли и сковородки. Зала западного крыла, превращенная в оружейную, являла взору прекрасную коллекцию шпаг, кинжалов, мушкетов и кирас.

Гуди Болард показала им их комнаты на втором этаже, куда вела широкая каменная лестница. Окна здесь были застеклены, и проникавший сквозь них солнечный свет падал на чистые стены и пол. Комнаты были обставлены со спартанской простотой, но все же на кроватях лежали пуховые перины, везде стояли столы орехового дерева и вывезенные из Англии массивные комоды эпохи Тюдоров.

Сэр Мэтью был приятно удивлен, обнаружив, что замок содержится в образцовом порядке.

— А я-то полагал, что мой брат живет, как дикарь, — пробормотал он.

Затем подошел к кровати и нажал на нее рукой, тут же утонувшей в ее мягкой глубине.

— Эта перина стоит целого состояния, — заметил старый вояка. — Нам предстоит отлично выспаться.

Два дня сэр Мэтью и Гейл провели за разборкой счетов и прочих финансовых документов. Управляющий помнил почти все цифры, и баланс неизменно сходился.

Уолтер, по мнению брата, накупил слишком много бесполезных картин, скульптур и резных украшений, но он не забывал и о новых землях. Несмотря на высокие налоги и драконовский закон о морской торговле, сильно осложнивший куплю-продажу табака, доходы Клейборна продолжали расти, проценты по кредитам за недвижимость выплачены полностью и в срок, а доверенными лицами в Англии являлись известнейшие лондонские купцы. Лодки, инструменты, хозяйственные постройки находились в идеальном состоянии; людей для возделывания новых плантаций вполне хватало.

Когда Гейла осторожно спросили о смерти его прежнего хозяина, лицо честного слуги омрачилось.

— Здесь была женщина, — нерешительно начал он. — Вы уже слышали о ней?

— И что из того? — спросил сэр Мэтью.

— Она была очень молода и красива, как падший ангел, сэр. Мы все любили ее за доброту, усердие и умение ловко справляться с любой работой. Но… — Гейл помолчал немного, а затем повторил: — Она была красива, как падший ангел.

— И где же сейчас этот ваш ангел?

— Не знаю, сэр. Через месяц после смерти майора Клейборна, какая-то черная бригантина бросила якорь неподалеку, и та женщина исчезла.

Больше Гейл действительно ничего не знал.